1
Головин выглядел растерянно, будто и сам удивился своей выходке. Он по-совиному хлопал глазами и замер в тревожном ожидании. Его нервозность вибрациями по воздуху передалась и Даниэлю, и тому пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить панику в зародыше. Пауза выдерживалась вполне драматическая, театральная, и Субашичу показалось, что он на авансцене, ослеплен светом софитов и совершенно забыл текст своей роли. Оркестровой ямы под ногами не было, суфлера тоже. Спектакль сорван, зрители молча покидают зал. Головин вжимался спиной в подлокотник и напряженно следил за немного подвисшим Даниэлем. Суба прокашлялся. — Ребенок, ты чего? — Вопрос был самый идиотский, но не задать его он не мог. Окружающий мир, отступивший в кулисы, снова возвращался. Даниэль слышал, как шумит прилив. Или это в ушах так отстукивал пульс? Обволакивающий, всеобъемлющий звук, разбивающийся о камни волнами. На губах тоже чувствовалась соль, будто он успел искупаться и наглотаться горькой воды. Кожу пощипывало, как от лимонного сока. Ощущение прикосновения чужих губ осело и не захотело исчезать, и Даниэль почувствовал, что пьян. Словно не пару бокалов вина, а полбутылки текилы успел махнуть одним разом. Блестящие глаза напротив с залившим радужку зрачком не помогали. Саша замер в метре от него, почти беспомощно держа раскрытые ладони на коленях и смотрел, не отводя взгляда. Все еще слышалось теплое сбитое дыхание на щеке. Собственный голос в этой не-тишине показался слишком чужим. Головину тоже стоило отдать должное. Не собирался он с криками покидать яхту и в стиле Андерсоновской Русалочки топиться и превращаться в белую пену морскую. Он был смущен, но не каялся. Даже напротив, Даниэль уловил в нем прежний опасный флер. Будто Саша был готов ко всему. В том числе и к тому, что его, возможно, сейчас будут бить. От воды потянуло прохладой. — Ничего, — наконец ответил Саша и зябко поежился. Очарование момента было загублено окончательно, но Даниэль не привык сдаваться. Медленно, чтобы не спугнуть мальчишку, он придвинулся ближе к нему и накинул тому на плечи сползший плед. Саша даже не вздрогнул. Подобрал ноги обратно, обнял колени и уставился куда-то в ночь. Даниэль дотронулся до уголка своих губ. Саша был заинтересован? Саша сделал это, потому что?.. Почему? В голове разверзся водоворот сумбурных мыслей. Никак не удавалось понять, как относиться к этой переменчивости. Сашу бросало из крайности в крайность, как утлое суденышко, а вслед за ним и самого Даниэля. Субашич осторожно подвинулся еще ближе, действуя скорее из необходимости уже наконец дознаться и понять, чем из каких-то иных соображений, и крепко обнял его за плечи, уткнувшись носом в колючий затылок. По рецепторам ударила дикая смесь туалетной воды, солнца, моря и еще бог весть чего. Саша застыл в его руках. Он даже на ощупь был холодным и твердым, как камень, и только часто вздымающаяся грудь и ставшее смутным воспоминание касания теплых губ выдавали в нем человека. Под ладонью Даниэля быстро стучало чужое сердце, вибрацией отдавая по ребрам. Острые лопатки, как обломки крыльев, впились в его грудь, и даже через три слоя ткани спина казалась стылой и жесткой. — Эй, — тихо позвал Субашич. — Что? Голос Головина был тихим, шелестящим, и Дани бы не услышал его за дальним шумом прибоя, если бы не вслушивался. — Расскажешь? Саша завозился и слегка отпрянул, посмотрев в лицо Даниэлю. Похоже, он совсем успокоился и дрожал от холода, а не от нервозности. — Как я до этого докатился, а? Он иронизировал, и Суба вымученно улыбнулся. Буря, кажется, прошла стороной. — Хотя бы. Я могу прямо сейчас отвезти тебя обратно. Мы вернемся, забудем обо всем и разбежимся по своим делам, — предложил Даниэль. Саша невесело усмехнулся. — Зачем? — Для твоего спокойствия. Мне кажется, что ты боишься. Тебе неприятно. — Нет, все путем. Он так и остался сидеть: сгорбившись, как для прыжка, и с низко опущенной головой. Сквозь тонкую кожу выделялись шейные позвонки, грозившие надорвать ее в любой момент, и Даниэль бездумно поцеловал выпирающую косточку, согревая ее дыханием. — Отпусти, — попросил Головин. Хриплый звук, вырвавшийся из его горла сложно было принять за просьбу, но Даниэль понял, разжал руки, но не отстранился. Саша не пробовал подняться, только быстро провел ладонью по своему лицу, будто стягивая маску, и снова застыл, а Даниэль прислушивался, не смея больше касаться его руками. Прижимался лбом к острому плечу и молчал. Тихо бились волны о борта, поднявшийся ветер чуть покачивал яхту, шевелил и ерошил волосы, что-то шептал. Луна, поднявшаяся из воды, заливала светом рябящую водную гладь, и тоже о чем-то безмолвно рассказывала. — Не нужно строить из себя вселенское зло, — сказал Головин, не оборачиваясь. — Зачем ты...? — чувствуя себя попугайчиком, переспросил Даниэль, но Саша его прервал: — Зачем полез? Хотел что-то поменять. — В каком смысле? — Ну, знаешь. Я тут битый час тебе распинался, как все хреново в жизни. Подумал, что разнообразие не помешает, — прямо и очень ровно произнес Саша. Стало даже немного обидно, и Даниэль откинулся спиной на диванные подушки. Из-под пледа впереди торчали только непослушные иголки волос. — Эксперименты ставишь? — Громкое заявление. — Тогда что? Ситуация складывалась сложная. Разговор кружил вокруг да около, но Головин молчал, как партизан на допросе. Субашич решил применить пытки. От щекотки Саша взвился на полметра и вскочил на ноги, неудачно наступив на больную ступню. Ойкнул и сел обратно, пихнув Даниэля локтем. Они рассмеялись. Немного натянуто, но градус напряжения немного спал. — Так что ты там хотел поменять? — Да хоть что-нибудь. Поворот на сто восемьдесят, откинуть предрассудки, попробовать что-то новенькое. — Ага. С наркотиками и алкоголем вряд ли сложится, значит, нужно попробовать гомосексуализм. Так, что ли? — снова рассмеялся Дани, но осекся, поймав тяжелый Сашин взгляд. — Я многого не знаю, да? — Да нет, — сконфуженно ответил тот. — Девушка бросила? — проницательно осведомился Даниэль. Он оглядел стол: захотелось выпить, но вино в бутылке закончилось. Наверное, стоило сделать чай. — Почти, — согласился Саша. — Слушай, когда хотят что-то в жизни поменять, то делают это менее радикальными способами. Отрасти волосы, смени клуб. Перекрасься в зеленый, что угодно. Зачем бросать себя на амбразуру? Кому ты алтарь возводишь? Даниэль знал, что начинает читать мораль, но ничего не мог с собой поделать. Обида на мальчишку за то, что выбрал его в качестве подопытного, ослабла, и теперь он ясно видел перед собой уставшего от самого себя, запутавшегося человека. — Никому. — Прозвучало почти печально. Даниэль почти поверил. — Тебе-то какая разница? Мне показалось, — Саша сардонически усмехнулся. В глазах у него блеснуло что-то нехорошее. — Мне показалось, что ты вроде… э-э… интересуешься. Даниэль вздохнул. — Я-то, может, и интересуюсь, но тебе от этого какой прок. Для меня это станет одним из многих приключений. Несомненно, приятным, я думаю. Но ты… — Он не договорил. Саша хохотнул и снова перебил его на полуслове: — Жизнь себе сломаю? — Жизнь не жизнь, а шишку набить можешь. И лучше бы ты это делал без посторонней помощи, чтобы потом не вариться в жалости к себе. Не торопись, юность, а то успеешь. Они помолчали. Саша рассматривал Даниэля с непонятным выражением, щурился на тусклое освещение, а Дани чувствовал, что в нем вдруг снова просыпается непонятная щемящая нежность. Да, у него многое было в жизни. Он принимал решения, ошибался. Раз за разом ругал себя, но всегда шел со своими проблемами за плечами, стиснув зубы и выбирая свой путь. Не единственно верный, но свой. Его никто не останавливал от необдуманных поступков, и Даниэль невольно пожалел уже себя. Почему-то сейчас казалось важным предостеречь Сашу и направить в правильное русло. Он тут же мысленно осекся. Кто он такой, чтобы решать за кого-то? — Почему я все-таки? — вдруг спросил Головин. Он склонил голову к плечу и стал похож на птичку. — Я тебе зачем? Даниэль немного подумал, запрокинув голову назад. Ночь была в самом разгаре, и на темном полотне неба сверкал Млечный путь. Саша сомневался во всем, и в первую очередь — в себе. — У меня уже все было, ребенок. А тебя вот не было, — откровенно признался Даниэль, продолжая всматриваться в звезды. — Ты интересный. Сам по себе, даже без антуража необитаемого острова на двоих, когда нет выбора. Я бы не стал ни на чем настаивать. Тебе это не нужно. Когда последние слова были сказаны, и Даниэль замолчал, он почувствовал, что сказал все правильно. То, что было у него на душе с самого начала. Интересный, красивый мальчик, с которым приятно просто проводить время, даже не надеясь ни на какую романтическую взаимность. Наверное, они могли бы отлично дружить, несмотря на разницу в возрасте. Даниэль до сих пор иногда дурачился, как ребенок, а Саша, наоборот, смотрел на мир серьезными глазами взрослого человека. Где-то здесь, наверное, могли бы сойтись какие-нибудь из звезд. Из тех, что сейчас сверкали высоко над ними. Чуть больше времени, иные обстоятельства, и могло выйти что-то очень многообещающее, крепкое, основательное. Головин, молчавший все это время, придвинулся ближе и толкнул коленом бедро Даниэля. Он повернул голову к нависшему над ним Саше. Непослушная челка упала прядью тому на лоб, и Дани бездумно поправил ее. — Что будем делать? — спросил Головин. Лицо у него было спокойное, почти умиротворенное. Маленький принц, в который раз подумалось Даниэлю. — Отдыхать. Хотя я все еще могу вернуть тебя обратно в Ниццу. — Не надо. Саша вдруг сжал своими холодными пальцами его ладонь и устроился рядом, плечом к плечу. Посмотрел туда же, куда смотрел Суба. — Я все равно хочу попробовать, — продолжил он будто бы прерванную мысль. Даниэль посмотрел на его острый профиль и слегка щелкнул по носу. — Решай сам, — сказал он. — И решу, — фыркнул Головин, тоже поворачиваясь к Даниэлю. На этот раз прикосновение губ было совсем невесомым и коротким. Саша только слегка клюнул его в уголок рта и опять вперился взглядом в сверкающую ночную темень над их головами. — Ты замерз, — сказал через какое-то время Даниэль. — Иди в каюту. Он отстранился и отодвинулся на коротком диване, давая им пространство. Их полуреальность развеялась, оставила одних посреди моря. Под босыми ступнями медленно выстывал деревянный пол, отдавая последнее тепло ночной прохладе. Саша молча покивал и поднялся. Обернувшись к вымотанному откровенческой свистопляской Субашичу, он кривовато улыбнулся. — Хорошей ночи, — сказал Головин и ушел, оставив Дани одного. В салоне было намного теплее. Он нагрелся за день и без кондиционирования остывал медленно. Почти наощупь, в практически полной темноте Даниэль спустился вниз. В руке многообещающе побулькивала еще не вскрытая бутылка, а Даниэлю хотелось послать все к черту и надраться до соплей. Разве он так много просил? Спустившись, он прошел мимо двери и остановился у каюты Саши, прислушиваясь. Он почти прильнул щекой к лакированной поверхности, но из-за нее не было слышно и шороха. Постояв так недолго и несколько раз порываясь постучать, он все же вернулся на свою половину и ввалился в каюту. Кровать приняла его с распростертыми объятиями, спружинила под ним, немного подкинув вверх. Дани немного полежал лицом вниз, чувствуя, как от недостатка кислорода начинают гореть легкие, а в кончиках пальцев разливается онемение. В голове бились стайки мыслей, но ни одна из них не могла зацепиться и остаться в центре внимания. Даниэль перевернулся на спину и уставился в потолок, глубоко вдыхая. Каюта немного покружилась, но быстро вернулась в обычное состояние. Дани сосредоточился. Прежде всего, он, вероятно, недооценил странностей Головина. Саша вдруг перестал казаться наивным и ранимым существом, которого непременно хотелось оберегать. Утешать, отдавать теплую одежду со своего плеча, таскать на закорках, возиться, как с ребенком. И Даниэль вдруг отчетливо почувствовал острый интерес, возросший на целый порядок. Понял, что умильный и смешной Саша помимо шкафа со скелетами и целого вороха невнятных эмоциональных метаний, имеет хоть и интересный, но иногда пугающий характер, и это привносило еще больше заинтересованности в его разгадке. Он ведь так ничего конкретного и не рассказал. Никаких подробностей, ничего такого, что Дани не прочел в публичных изданиях. Не о себе уж точно. Внезапный срыв и неловкий поцелуй вдруг вытолкнули их на новую ступень, и перед Даниэлем развернулось практически минное поле. От этого сердце стучало чуть сильнее. Появился азарт. Пусть. Несколько оставшихся у них дней они постараются потратить так, как им захочется, а дальше будь что будет. Бутылка с вином была отложена до лучших времен, будильник поставлен на три по полуночи, а Дани, уставший от всего, в том числе и от себя, улегся поудобнее и прикрыл глаза. Яхта, замершая посреди моря, медленно, но неотвратимо влекла в сон легкой качкой, и уже через полудрему он услышал, как неплотно прикрытая дверь, щелкнув механизмом, отворилась, впуская котов, а потом точно так же закрылась. Тихих шагов, удаляющихся прочь, он уже не заметил.2
Утро наступило как-то внезапно. Даниэль словно по команде раскрыл глаза и сел на постели. Винни, устроившийся на соседней подушке, недовольно дернул ушами, а Мамме, лежавший в ногах, сладко потянулся и зарылся мордочкой в складку одеяла. С палубы звучала негромкая музыка. Слова были почти неразличимы, но Дани даже прислушиваться не стал. Что-то непритязательное, ритмичное, нервное. Слабо соображающий спросонок, он встал и заглянул в общую ванную. На полу лежало мокрое полотенце, одна из зубных щеток оказалась распечатанной, а на зеркале еще не исчезла испарина. Субашич откинул ногой полотенце в сторону и уставился на свое мятое отражение. Под глазами виднелись темные круги, а в уголках мимические морщинки стали немного глубже. Он недовольно почесал щеку, и щетина отозвалась скребущим наждачным звуком. Быстро приняв душ и вернув себе более или менее адекватное восприятие мира, Даниэль с опаской поднялся наверх. Саши в салоне не оказалось. На столе стояла початая бутылка воды, на тарелке, прикрытой крышкой, нашлись несколько криво сделанных бутербродов из всего, что было в холодильнике, и Даниэль усмехнулся. Притопывая ногой в такт песне, льющейся из колонок и жуя бутерброд с вываливающимся из-под рыбы авокадо, он выглянул наружу. Диван кокпита был пуст, палуба безлюдна, а вот у носа раздавалось звонкое бултыхание. Дани перегнулся через бортовые ограждения и с улыбкой стал наблюдать за Сашей, который нырял, уходя под воду, и снова поднимался, отфыркиваясь и похрапывая, как конь на водопое. — Как вода? — спросил он с набитым ртом, и Саша вскинул голову, щурясь от солнечных лучей. Блестящая лазурь вокруг него расходилась широкими кругами и тоже ослепляла. — Хорошая. Ничего, что я?.. — Ничего. Ты уже завтракал? — Немного перекусил. — Поднимайся, поедим нормально. Саша широко улыбнулся и снова нырнул, а Даниэль проводил взглядом розовые пятки, мелькнувшие над водой, и вернулся в камбуз. Утро вдруг стало совершенно обыденным, таким, каким и задумывалось. Даниэль принялся за готовку, подпевая приставучему мотивчику. Головин появился, когда все уже было почти готово. На его шее болталось влажное полотенце, а к груди прилипла футболка, надетая на необсохшее тело. Хохолок топорщился иголками сильнее прежнего, и Даниэль не удержался и растрепал его пятерней. Саша недовольно нырнул вперед, уходя от прикосновения, но злиться даже не думал. Взобравшись на стул, он притянул к себе недопитый кофе Дани и глотнул, облизнув губы. Субашич поставил перед ним тарелку и подвинул миску с салатом. — Когда ты успел? Меня не было минут пять, — сказал Саша и довольно, с хрустом потянулся. — Пятнадцать, — поправил Даниэль, невольно засмотревшись. — Я даже успел покормить котов. — Ты как моя мама: умеешь делать все и очень быстро. Суперспособность, или этому учат? — хмыкнул Саша, допивая кофе Даниэля. Видимо, его теперь совершенно не заботило зыбкое понятие личного пространства и еще какие-то этические дилеммы. Освоился, обжился, плыл по течению. Даже выглядел счастливее. — Суперспособность, которой учат, — сказал Дани, не отводя взгляда от Саши. Тот ковырялся вилкой в омлете и выискивал помидоры, которые откладывал на край тарелки, и совершенно не придавал значения разглядывающему его Даниэлю. Это немного задевало внезапно проснувшееся самолюбие. — Тогда неинтересно, — мурлыкнул Саша и захрустел огурцом, поднимая глаза на Даниэля. Они немного поиграли в гляделки. Атмосфера не то чтобы накалилась, но безоблачность ушла, и в воздухе запахло озоном. Субашич ждал непонятно чего. Саша пару раз моргнул и отвернулся. Его острый профиль темным пятном выделялся на залитом солнцем пространстве. Отложив вилку в сторону, Дани поднялся и обошел стол. Саша посмотрел на него, спокойный и открытый, как чертово божество, сияющее в мягком дневном золотистом свете. Слишком идеальный в своих изъянах, чтобы быть настоящим. Даниэль протянул руку и положил ее на теплую Сашину скулу. Головин не отстранился и закусил изнутри щеку. Знакомый жест привел Дани в чувства: тот все равно смущался, хоть и старался выглядеть невозмутимо. Даниэль чуть нагнулся к его лицу и заглянул в каре-зеленые глаза, тут же отчаянно забегавшие из стороны в сторону. Мягко прикоснулся губами к влажному, пахнущему солью и потом виску, погладил большим пальцем тонкую кожу. — Доброе утро, — тихо сказал он Саше на ухо и отстранился. Головин весело хмыкнул и ладонью оттолкнул его. — Не слишком много патетики, Даниэль? — Он впервые назвал Субашича по имени. Даниэль почувствовал себя влюбленной тринадцатилеткой. Плохо дело, подумал он с отчаивающейся радостью пропавшего человека. — Ты не знаешь, кто такой Робеспьер, но знаешь слово «патетика», — сменил он тему и вернулся на свой стул. — Ты полон сюрпризов, Саша. Хочется вскрыть твою очаровательную голову и заглянуть внутрь, знаешь. Докопаться до правды. — Может, не надо ни до чего докапываться? — сказал Головин и фальшиво улыбнулся. — У нас все нормально? — У нас все нормально, — подтвердил Даниэль. — Чуть позже можем сплавать до скал. Что скажешь? Саша смотрел на него пару секунд, сверкнул темным взглядом, покивал и вернулся к выковыриванию остатков помидоров. Видимо, зря Даниэль лелеял последние надежды на спокойные выходные. Воздушная вата облаков громоздилась белыми перьями на исходе небесного свода. Пронзительно прозрачная синева над головой грозила слиться с морем, перетечь в него и остаться насовсем. Мир вокруг заморозился в одной точке пространства-времени. Даниэль выполз из полутемной кают-компании и зажмурился от яркого света, резанувшего по глазам. Постоял немного, вдыхая-выдыхая горько-сладкий воздух. Позади послышался тихий смешок. Дани обернулся. — У тебя везде стразы? — спросил Саша. На его плечах разводами застывал крем от солнца. На сгоревшем носу тоже красовалась жирная белесая клякса. — Какие-то проблемы? — фыркнул Суба и закатил глаза. — Никаких. Но не на шортах же. — Смотри за собой, жертва солнечных ожогов. Ты красный, как вареная креветка. Саша громко рассмеялся и по-мышиному ощерился. — С меня потом еще и кожа будет пластами слазить, — ехидно сказал он, усаживаясь на подлокотник диванчика. Коленку Головин подтянул к груди и устроился на ней подбородком, глядя на Даниэля снизу. — Рептилоиды захватывают мир. Субашич не удержался от ребяческого соблазна и толкнул его в плечо. Саша потерял равновесие и рухнул на диванные подушки. Снова мелькнули розовые пятки, раздался глухой удар и булькающий смех. Даниэль недоуменно разглядывал его, а потом сказал тихо, но отчетливо: — Кто последний до ближайшей скалы, тот кошачье дерьмо. И сиганул со ступенек кокпита в море. Толща сомкнулась над головой, взбаламученная вода защекотала мелкими пузырьками воздуха. Он толкнулся ногами и вынырнул на поверхность. Обернувшись, Суба увидел, как Головин судорожно избавляется от шортов и футболки и путается в ногах. Больше ждать он не стал и, широко загребая руками, поплыл к недалеким каменным уступам, маячащим чуть левее от яхты. Сзади наконец раздался звонкий «плюх». Теплая вода ласково обнимала собой, нежно поддерживала и любовно оглаживала слабыми волнами. С ресниц сорвалась пара соленых капель, скользнувших по щекам. Кожу слегка пощипывало. Солнце грело мокрый затылок и мерно работающие плечи. Как же он любил такие моменты. На километры никого вокруг, только морская соль, корочкой подсыхающая на теле, мягкие волны, упругая стихия под тобой. И бесконечное, бескрайнее небо. Мышцы начали наливаться легкой усталостью с непривычки, дыхание едва-едва перехватывало от какого-то ребячьего восторга. Скалы были уже совсем близко, дно светилось светлой галькой, свет рефлексировал на гладкой каменной поверхности. Пальцы коснулись нагретого уступа. Даниэль развернулся, улыбаясь самому себе. Саша без особых усилий догонял его. Потемневшие от влаги волосы налипли ему на лоб, когда он вынырнул совсем рядом. Его глаза, оказавшиеся напротив, светились невероятной изумрудной зеленью, и у Субашича сердце пропустило удар. — Это было нечестно, — отплевываясь, сказал Головин. — Я бы обогнал тебя. — В другой раз, а сейчас ты проиграл, — возразил Даниэль и щелкнул его по носу. — Ты вредный старикан, — не обиделся Саша и снова нырнул, уходя под воду. Даниэль поднял голову. Прозрачно-умытая синяя высь снова захватила все его сознание. Пенные облака медленно курсировали в ней, отражались внизу, и море стало жалкой лужей по сравнению с необъятностью пространства над ним. Острова позади, как утонувшая Атлантида, — словно иллюзия, готовая исчезнуть вот-вот, и словно никого и никогда не существовало. Словно все это несбывшиеся воспоминания древнего атланта, ушедшего под воду вместе со своей землей, да так и оставшегося там, где-то на дне своей вечной жизни, смотрящего на них сквозь замшелые тысячелетия своей мудрой беспечности бессмертного существа. Когда нагревшиеся плечи накрыли мокрые озябшие ладони, Даниэль встрепенулся, возвращаясь обратно из своего странного выдуманного мира. Ему на секунду показалось, что это тот атлант проснулся и тянет его на дно, но ладони были легкие и маленькие, запястья обманчиво тонкие, хотя и вполне способные утянуть его туда, откуда не возвращаются. Саша снова был рядом, легко держась на воде. — До острова дотянешь? — спросил он, окончательно развеивая дымку не-реальности. — До отмели, — сказал Дани. Саша похлопал слипшимися ресницами, ставшими темными и тяжелыми. Субашич пояснил: — Берег не очень, заросший. — Сойдет. Там есть плоские камни. — Хочешь поджарить задницу? Я пас. — Тогда обратно. Губы у Головина немного побледнели, а голос слегка дрожал. И правда, стоило вернуться. Коты, наверное, уже с ума сходили: в камбузе Мамме скорее всего творил магию беспорядка с попустительства более спокойного Винни. Даниэль вздохнул и оттолкнулся ногами от скалы. Саша поплыл в паре метров от него, временами погружаясь под воду и сверкая ярко-синими пляжными шортами, а потом появлялся чуть впереди, бросая короткие взгляды через плечо.3
День только-только начинал набирать силу. Ленивая нега заставляла прижать себя к более или менее горизонтальной поверхности и не двигать ничем, кроме неповоротливых мыслей в голове. Дани лежал, закинув ноги на спинку дивана, и дремал. С палубы доносилось дробное постукивание: Саша притащил туда мяч и чеканил его перетянутой тейпом ногой, жарясь на солнцепеке. С каждым ударом что-то звонко выстукивало сердце за костями грудины, создавался органичный ассонанс звучания. Футбольная мятежная душонка. Дани тоже ощущал себя старым потертым мячиком, разваливающимся от времени и частоты использования, и вот-вот готовым испустить последний воздух из прорехи в старой резиновой камере. Дани был опустошен, измочален и совсем сдулся. Смялся у чужих ног, остался ненужным. Он думал о Головине, думал о своей работе, думал обо всем, что происходило в последнее время, но как-то без особого чувства. Будто смотрел нарезку моментов из старого кино в плохом качестве. Ничего его не трогало, ничего не могло сделать хуже или лучше. Сейчас ему вдруг было никак. За эти несколько дней он ни разу не вспомнил про клуб, про проблемы с контрактом и руководством, ни разу не задумался о том, чтобы закончить все на этой не очень радостной ноте. Его прекрасно отвлек Саша с его загадочной и немного пугающей переменчивостью. Вместо того, чтобы расщеплять себя по молекулам от острой безысходности, он вертелся вокруг Головина, и перед его внутренним «я» мелькали зеленоватые глаза с хитринкой на дне, широкие острые плечи, покрасневшая от солнца кожа, пахнущая солью. Вместо голоса совести звучал редкий прерывистый смех, такой чужой и непривычный, но неизменно вызывающий у него улыбку. Набившее оскомину самокопание настигло его только сейчас, когда он остался наедине с душными мыслями и засыпал под тихий стук мяча. Все его состояние вдруг превратилось в вялотекущие осложнение после прививки от меланхолии. Почти болезненные переживания, иной раз выскребавшие его мозг из черепа десертной ложечкой кусочек за кусочком, теперь отступили, и его заливала горячечная волна нового чувства. Чувство было вполне ему известно, но легче от этого не становилось. Теперь Даниэль отчаянно боялся потерять этот калейдоскоп, в котором кроме мрачных перспектив смутного будущего вновь нашли свое место и другие эмоции. Намного более яркие и живые. Почему-то это навевало еще и светлую легкую тоску. Стук прекратился, и это выдернуло Субашича из его тревожной дремы. Он поднялся на локтях и встряхнул головой, отгоняя сонливость. По палубе прошлепали босые ноги, Саша появился в дверном проеме. Мяч он перебрасывал из руки в руку и сиял, как начищенная монетка. Он снова показался ребенком, наивным и открытым, для которого мячик — всего лишь игрушка. — Спал? — спросил Саша, откинув мяч в сторону и копаясь в холодильнике. — Нет, — соврал Даниэль и притворно зевнул. — Скучно? — Есть немного. Варианты? Головин устроился задницей на столешнице, проигнорировав стулья, и жевал немытое яблоко. Ноги его свободно свисали, и Саша шевелил босыми ступнями в воздухе. Острые коленки были прямо напротив Субашича. Даниэль зажмурился до прыгающих пятен перед глазами и посмотрел на него. — Можем сняться с якоря. Научу тебя управлять яхтой. — Не страшно? — вопросительно фыркнул Головин, но отложил недоеденное яблоко на край столешницы и вытер липкие руки о шорты. — Ты же водишь машину, — сказал Даниэль и сел на диване. — Здесь ничего сложного. Это не парусное судно, сплошная электроника. Рули себе спокойно и следи за мониторами, чтобы не налететь на мель или скалы. Саша задумчиво пожевал щеку. Даниэль в который раз засмотрелся эти движения. Прикушенные губы бледнели и наливались краской, когда зубы отпускали кожу. Такие детские неконтролируемые жесты. Головин неловко слез со стола, опершись ладонями позади себя. Мамме метнулся под ноги, и Саша чуть не отдавил ему хвост. Выругавшись на русском, он подхватил кота на руки и ласково потер пальцами за мохнатыми ушами. Мамме счастливо закогтил по его голому предплечью и затарахтел мурчальником. Субашич наблюдал за ними, затаив дыхание. Винни в этой усато-хвостатой парочке был дружелюбным свойским парнем, а Мамме не очень жаловал людей, но Саша сейчас держал в руках не яростного зверя, а вполне себе мирного кота. Идиллия, подумалось Даниэлю, и он кашлянул, привлекая внимание. Саша улыбнулся, чмокнул Мамме в макушку и отпустил. — Ладно, — сказал он. — Показывай.4
Они снялись с якоря и взяли курс от берега. Саша, подперев голову рукой, внимательно слушал объяснения и следил за движениями Даниэля, словно погрузившись в какой-то транс. Дани пихнул его коленом и сбросил скорость. Они поменялись местами. Саша взялся за рычаг, придерживая руль рукой. Даниэль встал позади него, наблюдая за его действиями. — Теперь вторую. Ага, вот так, — подсказывал он. Стриженый темный затылок выглядел напряженным. — Расслабься, ребенок. — Не называй меня так, — привычно огрызнулся Саша и дернул рычаг сильнее, чем нужно было. Мотор взревел, Даниэль пошатнулся и чуть не сел задницей на пол. Где-то позади заорали испуганные кошки. Яхту подбросило на волне, брызги полетели вдоль борта, и вода залила внешнюю палубу. Саша вывернул руль, уходя в крен направо, и Субашича снова мотнуло в сторону. Он больно ударился плечом о стенку салона. — Аккуратнее! — воскликнул он, хватаясь за спинку кресла. Саша коротко рассмеялся, но послушно сбросил скорость. Немного. Они шли всё ещё слишком быстро. На лице Головина отражались эмоции. Обычно бесстрастное невыразительное лицо теперь светилось почти злым азартом. Он улыбался, раздвинув тонкие губы и щурился, глядя вперед. Новый крутой поворот отбросил Даниэля назад и влево, но он все же удержался на ногах. — Круто! — воскликнул Саша, перекрикивая шум двигателя. Даниэль в один шаг приблизился к нему и накрыл руку на рычаге своей, сбрасывая скорость до приемлемой. — Совсем с ума сошел? — спросил он в самое ухо Головина и сжал пальцы на чужой узкой ладони, вдавливая ее в цилиндр ручки. Он отпихнул руку Саши с руля и выровнял курс. Они летели прямо на россыпь камней мели посреди моря. Сердце бешено колотилось где-то под кадыком, а в ушах немного звенело. Саша откинул голову назад и посмотрел на Дани снизу вверх, продолжая улыбаться. Скорость упала до нуля узлов, и яхту закачало на волнах. Субашич пытался унять сердцебиение и медленно отпустил руку Саши на рычаге. Отошел на шаг и сел на подлокотник дивана, переводя дыхание. А потом рассмеялся. Он почувствовал, что у него взмокла спина, и футболка неприятно липнет к телу. Ладони тоже были влажными. На висках выступили мелкие капельки пота. Он действительно испугался. Саша встал из-за руля и сел рядом с ним, тоже тихо смеясь. Они все никак не могли успокоиться. Даниэль стал подозревать у себя истерику, в то время как Головин откровенно веселился. Ему это показалось всего лишь забавным. — Ты чокнутый русский, — сдавленно сказал Даниэль, переведя дыхание. — Ты сам виноват, — ответил Головин, продолжая посмеиваться. Он все смотрел вперед на бескрайнее море, простиравшееся во все стороны, насколько хватало глаз. — Как здесь с акулами? — Они здесь есть, — хмыкнул Даниэль. — Поплаваем? — спросил Саша. — Да, — согласился Субашич, хохотнув. Его потряхивало, в крови бушевал адреналин. Головин оскалился и стащил с себя футболку за шиворот. — Догоняй, — донеслось насмешливо уже из-за спины. Даниэль вышел под палящее солнце и чуть не ослеп от ярких бликов на чистой поверхности бескрайней лазури. Саша стоял в одних плавках на ступенях кокпита, спиной к морю, и как только Дани сделал шаг к нему, всем телом подался назад, рухнув в воду. Пальцы Даниэля схватили только воздух, а вода за бортом уже пенилась множеством пузырьков. Белый водоворот поглотил упавшее в него тело. Даниэль прыгнул следом. Грудь сдавило, выдох сорвался с губ. Парой мощных гребков Субашич выплыл, жадно глотая воздух и щурясь от соленой воды. Саша лежал, раскинув руки в стороны и покачиваясь, и смотрел на небо. Захотелось сделать глупость, и Даниэль схватил его за запястье и дернул на себя, немного притапливая навалившись всем весом. Головин забарахтался, царапая короткими ногтями его плечи и локти. Он видел его раскрытые под водой глаза. В них не было страха. Они показались черными стекляшками обсидиана или агата, будто за ними скрывалась целая бездна, в которую Даниэль посмел заглянуть. Бездна посмотрела в ответ и оскалилась. Даниэль нырнул следом. Упругая сила выталкивала его обратно, но он продолжал погружаться, утаскивая за собой Сашу. Они замерли метрах в трех от поверхности. Саша рефлекторно прижался к Даниэлю всем телом, накрывая ладонью его лицо и зажимая нос, крепко обхватил бедра ногами. Теплая кожа контрастно ощущалась в прохладной воде. Потом он оттолкнул Дани и показал наверх. Солнце блестело над их головами, протыкая синюю толщу золотыми лучами, рассеивающимися где-то в темной глубине. Они хрипло дышали, сидя на ступенях. Соль на коже подсыхала, стягивалась корочкой. Саша болтал ногами в воде и, кажется, задумался о чем-то. Даниэль облокотился на деревянный настил позади. В поясницу больно впился угол, но он будто отдал все силы морю, и лень было даже пошевелиться, чтобы стало хоть чуточку удобнее. Лопатки Саши выступали сильнее обычного. Кожа золотилась в ярком свете. Даниэль положил ладонь на его спину и провел пальцами вдоль линии позвоночника, считая косточки. Саша не возражал и даже подвинулся немного ближе. — Еще разок? — спросил он. — Пощади, — взмолился Даниэль и снова растекся по ступенькам. Было покойно и хорошо. Саша же медленно соскользнул в воду. Даниэль приподнял голову и посмотрел на него из-под полуприкрытых век. Головин снова улыбался. Мягко так, будто бы успокаивающе. Его влажные ладони накрыли колени Даниэля. Он чуть сжал пальцы. Даниэль снова сел и наклонился вперед. Глаза перед ним были самыми обычными. — Вылезай, — прошептал Даниэль. — Нужно возвращаться. Погода портится. Головин недоуменно отстранился, но безропотно позволил втянуть себя на борт, ухватившись за подставленные предплечья.5
Погода действительно испортилась. Поднялся небольшой ветер, наползли тучи и закрыли собой небо, которое скоро пролилось мелким дождем. Стремительно как-то, безысходно, накрывая серым саваном искрящееся безумие окружения, скрадывая цвета и эмоции. Созерцательно-отстраненное настроение вернулось и с новой силой накатывало волнами, бившиеся о борт с жестким ритмом стихии, которую разбудили от блаженного сна. И она этому не обрадовалась. Даниэль смотрел на катящиеся по стеклу капли. Дождь барабанил по палубе, сухо шуршал по сложенному пологу. Они вернулись на прежнее место, чтобы не угодить в шторм в открытом море. В этой дикой бухточке море волновалось не так сильно, и лишь отголоски непогоды доносились до их закрытого уголка. Саша тихо посапывал на диване, свесив руку. Пальцы касались пола, и Винни уже несколько раз подходил потереться о них усами. Тот недовольно морщился, шевелил кистью, но не просыпался. Даниэль накрыл его пледом и немного постоял рядом. Головин продолжал сопеть и пускал слюну из уголка приоткрытых губ. На подушечке расползалось влажное пятно. Его не разбудил ни топчущийся по нему Мамме, не шум дождя, ни даже не самые тихие передвижения Даниэля по салону. Субашич маялся бездельем, начала раскалываться голова. В висках постукивали молоточки, в темечке бил колокольчик с набатным звуком. Деятельная, но ленная натура требовала заняться чем-нибудь не очень энергозатратным, но отвлекающим. Можно было спуститься в каюту и тоже вздремнуть. Или посмотреть какой-нибудь фильм, скаченный в незапамятные времена и так и оставшийся лежать где-то в папке на рабочем столе ноутбука. Но душа не лежала. Поэтому он пялился в серую хмарь за стеклом, считал минуты и гладил Мамме, улегшегося на приборную панель. Тихое мурчание кота действовало как какая-то буддистская практика. Мамме будто транслировал во вселенную свое кошачье «ом-м-м», и оно успокаивало. Мысли приобрели текучий характер, но стали отрывочными и пустыми. Осталась только одна вполне отчетливая, но так и недодуманная до конца мыслишка о несправедливой сраке судьбы. Как бы хотелось растянуть это время на бесконечное число минут, чтобы они, перетекая одна в другую, не заканчивались никогда. Он бы даже был готов потерпеть эту пытку головной болью, лишь бы подольше остаться в этом изолированном мини-мирочке, но время штука беспощадная и глупая, как сама жизнь, и добиться от него содействия и преференций не получилось бы в любом случае. Оставалось только пережить, забыть, перестать мучиться дурацкими вопросами. Не кризис ли это? Тот самый кризис экзистенциальной неопределенности? Чем там страдают мужчины неопределенных лет и определенных занятий? Размышления были топкими как болото, и трясина из переживаний начинала засасывать. Она не казалась такой опасной, когда Даниэль занимался своими делами, но наедине с собой начиналось тихое помешательство. Борьба с абсурдом его встречи с Сашей оставила еще больше дыр в крыше рассудка. Даже разговоры с Головиным сводились к тому, чтобы удержать себя от полного безумия. Он вроде бы и слышал отдельные слова, но расстояние в метр будто скрадывало их смысл, и минное поле становилось все более реальным. Сзади послышался шорох и шумный вздох. Даниэль открыл глаза, поняв, что задремал в кресле, и обернулся. Мир требовал его присутствия. — Привет, — сказал Саша. Он вытер щеку и посмотрел на мокрые пальцы. Вид у него был удивленный и немного пришибленный. Волосы смялись с одной стороны, и теперь на его голове торчал кривой попугайский хохолок. На скуле осталось красноватое пятно от жесткой ткани подушки. — Привет, — ответил Даниэль, яростно начесывая Мамме. Руки сами нашли себе дело, и кот оказался крайним. — Где мы? — В бухте у острова. Головин покачался из стороны в сторону с пустым лицом, будто покрытым седой патиной полусна. Даниэль смотрел на его отражение в дымном стекле. Перестукивающиеся молоточки в голове утихли. Винни скрипуче мяукнул из-под барной стойки. Неврастеничный звук прозвучал в тишине как плохо смазанная дверная петля и рассмешил Сашу. — Голоден? — спросил Даниэль. — Не очень. Заданный вопрос пробудил в Даниэле притупившееся чувство одиночества. Он знал, что завтра придется вернуться домой, где из живых людей только зеркало, и не был уверен уже ни в чем. Время, подлая сука, истекало. Саша встал и размял затекшую спину. Потер руками лицо и взъерошил волосы еще сильнее. — Долго дождь будет идти? — зевнув, осведомился Головин неразборчиво. — Я похож на метеоролога? Откуда я знаю? — Ты же как-то узнал, что он будет. — Обычная сводка погоды со спутника, — сдался Даниэль. — Сейчас не сезон, так что скоро пройдет. Саша подошел к нему, встав совсем близко, и тоже уставился в пепельный горизонт. Даниэль склонил голову и прижался лбом к его теплому твердому боку. Затылок накрыла ладонь, и по спине вниз дружно скатился батальон мурашек, осев где-то в копчике. — Завтра обратно? — Да. — Хорошо. — Устал от меня, — утвердительно пробубнил Даниэль, не делая попыток отодвинуться. Так было спокойно. — Нет. Не в этом дело. Хорошего понемножку, да? — Наверное. Они снова замолчали. Паузы не казались тягостными, но и до уютной тишины им было еще далеко. Саша переступил с ноги на ногу и убрал руку с шеи Даниэля. Субашич не сдвинулся ни на миллиметр. — Ты там заснул, старикан? — спросил Головин. — Давай хоть музыку включим, а то как-то совсем тоскливо. — Твоя музыка отстой, — сказал Дани. — Я с утра насладился. — Да ты дергался и мычал там что-то! — возмутился Саша и дернул его за ухо, задев серьгу в ухе. Заклепка соскочила, и тускло мерцающий камешек остался у него в руке. Саша поднес ладонь к лицу, а потом произнес: — Пидарство такое. Даниэль больно ущипнул его за ногу и отобрал гвоздик. — Поговори мне тут. Иди, включай свою музыку. Саша рассмеялся. Даниэль посидел немного с опущенной головой. Плечи немного пекло, а в шее засело неприятное ощущение.6
Ужин состоялся. Коты отвалили, получив свое. Саша, сгорбившись, сидел над тарелкой с остатками фруктовой нарезки и задумчиво покачивал стаканом с колой. Даниэль, отвоевав право диджействовать, отставил бутылку с пивом и потянулся к телефону. Переключил навязчивую попсу и наткнулся в ворохе песен на Боно. Гитарные аккорды зазвучали вместе с утихающим дождем. «Каждый прилив волны» оказался неожиданной находкой среди французско-хорватского засилья музыкальной пошлятины. Дани знал песню практически наизусть, она покоилась в его плейлисте давным-давно, но сейчас вдруг приобрела какое-то сакральное значение.«Каждая волна, прибивающаяся к берегу, Говорит, что за ней последует еще одна. И каждый игрок знает, что проигрыш Заставляет нас возвращаться назад…»
Он чувствовал, что к нему возвращается страх. Страх остаться на берегу, проиграть, вернуться к самому началу. Смотреть на волны и только жалеть о потерянном. Стоит ли вообще гнаться за этими волнами? Если они сменяют одна другую. Даниэль бездумно потянулся к Саше и притянул его к себе, заставив прислониться спиной к его плечу. Головин послушно сдвинулся и уперся в него затылком. Он полулежал на диване и постукивал пальцами по колену. — Ты не боишься? — спросил Даниэль в пространство. Саша покачал головой. А потом едва заметно кивнул. Может быть, он даже не понял вопроса. — Потерять все, что имеешь? Сделать неправильный шаг? Отказаться от всего? — Нет. Да. Не знаю, — с запинкой отозвался тот. — Смотря что. — Да вообще все. Ты же что-то там менять собрался? — Боюсь, что не смогу играть, — сказал Саша. — Это тупо, я знаю, но все равно страшно. Футбол — моя жизнь. Мне, в принципе, больше ничего и не надо. Я бы от многого отказался, чтобы продолжать играть. Он подтянул к себе ногу с затейпленной голенью и болезненно скривился. Травма его беспокоила все реже, но чувствовалось, что эмоционально он все еще переживал последствия обидного повреждения, и, наверное, только поэтому до сих пор продолжал держать костыли где-нибудь под кроватью и осторожнее наступать на ногу. — Если я не про футбол? Про… ну, скажем, про семью, про жизнь вообще. Отказаться от вот этого. — Он обвел рукой вокруг себя. Саша пожал плечами. — Ну, яхта и яхта. С тем же успехом мы могли находиться на обычной лодке где-нибудь в Сибири. Нет никакой разницы, кроме разницы в цене удовольствия. Зарплаты хватит, чтобы снять яхту побольше, притащить сюда девчонок в бикини и устроить свой карнавал. Рассыпать пару дорожек кокаина по любым поверхностям каждые полчаса, пить не колу, — он усмехнулся, — а уайт-спирит. Поддаться угару и все такое. Возможности есть, время и деньги не проблема. Только мне это не интересно. Тебе тоже. Ты зачем сюда потащился? Даниэль слушал его, обмирая внутри. Смотри-ка, какая мудрая молодежь пошла, подумал он с горькой иронией. — Тут вокруг на километры никого, — ответил Даниэль, поглаживая Сашино предплечье. — Вот и я о том же. Счастье, оно всегда в удовольствии, да? И у каждого свое, - сказал Головин тоном экранного провокатора. — Не знаю. Наверное. — Нет, — торжествующе отрезал Саша и поднял глаза на Даниэля. — А в чем тогда? — Не знаю. В отсутствии всего? Когда ничего не бесит. Как было бы круто не чувствовать вообще ничего. — О, ребенок, да ты буддист, — ухмыльнулся Даниэль и поцеловал его в макушку. Удивительно, что они поймали эту волну отстраненности на двоих. Саша тоже думал своими мантрами. — На Тибете не был? — Только на Шри-Ланке. Просветлялся, песок из трусов вытряхивал. Pizdec. — Надеюсь, из своих? — шутливо спросил Даниэль. — Не только. Но там все в рамках общепринятой морали было. Даниэль расхохотался. — Ницца в этом смысле прекрасное место. Сплошная галька. Саша хихикнул и потерся спиной о Даниэля, прижимаясь плотнее. «Каждый прилив волны» проигрывался на репите. Боно завел припев:«Что, если ты уйдешь? Если ты пойдешь в одну сторону, а я выберу свой путь? Мы и правда такие? Так беспомощны перед приливом?.. Готовы ли мы снова упасть И перестать догонять каждую волну?»
Саша, казалось, тоже прислушался. Он все еще улыбался. Не натянутой восковой улыбкой вежливого интереса, нет. Он будто подсвечивал сам себя изнутри. Воздух встал поперек горла Даниэля, стал плотным и скрипучим, как пенопласт, заскрипел в легких, не давая сделать вдоха. Пустота, стучавшаяся весь день в закрытую дверь, прорвалась, и только материальное, осязаемое тело Саши удерживало Даниэля от шага в бесконечное ничто. — Пойдем спать? — спросил Саша. — Хотя бы просто полежим? Спина болит уже. — А?.. — нелепо переспросил Даниэль. Легкие, оказывается, продолжали дышать. Кислород никогда не кончался. Саша вздохнул и развернулся. Обхватил ладонями лицо Даниэля и прижался лбом к его лбу, сощурив веки. Субашич обхватил его руки и прижался губами к правому запястью. Тонкая кожа просвечивалась синими венками, была прохладной и такой настоящей. Поцелуй был простым касанием, сухим и мягким. Даниэль обнял Сашу за плечи, притиснув к груди. Острый подбородок уткнулся ему в ключицу. — Пойдем, le Petit Prince. Головин усмехнулся и поднялся. Потрепал Даниэля по плечу и спустился в кают-компанию, оставив его наедине с приливом.