Нет Шепард без Вакариана

Гаррус в очередной раз мельком бросил уставший взгляд на экран, подсвечиваемый противно-оранжевым светом, в верхнем углу которого, периодически мигали цифры. Они будто застывшие в странном, неведомом ему сне, казалось, и не думали изменяться. Время, которое всегда так неумолимо бежало вперед, теперь длилось непростительно долго. Турианец со вздохом дотронулся длинным пальцем трехпалой лапы до одного из показателей на мониторе. Пролистав несколько ненужных «окошек», он устало прислонился к батарее, и его взгляд, будто смотрящий сквозь орудия и обшивку корабля, устремился куда-то вдаль, вглубь этого безграничного черного космоса. Мужчина закрыл глаза, вслушиваясь в монотонный гул двигателя Нормандии. Но шум, когда-то успокаивающий его в подобные моменты, теперь лишь мешал, раздражал и казался ужасно навязчивым. Даже его излюбленная «калибровка» не могла отвлечь его от пугающих мыслей. Он уже не раз откалибровал то, что калибровано неединожды за последние пару часов. И если бы Гаррус хоть еще раз приложился к знакомым до боли подсвечиваемым клавишам, то не выдержала бы наверно даже СУЗИ, выдав какую-нибудь не смешную шутку. Но, к сожалению, у турианца больше не было других способов успокоиться. В отличие от того же Веги, который день за днем только и делал, что отжимался, подтягивался и тягал железо в любую свободную минуту. Он не мог и, как Кайден, бездействовать, сидя на диване, погрузившись в размышления, ведомые только ему, это, по его мнению, было непростительное бездействие. И уж точно Вакариану не подходило расслабление по типу «последнего выжившего протеанина», который часами, а то и днями сидел в затворничестве у себя в грузовом трюме, и, опуская руки в переливающуюся на свету воду, продолжал неизменно поливать отменным первоклассно-протеанским ядом каждого, кто хоть на секунду заглядывал в его каюту. Конечно, Гаррус мог наведаться в обставленный всяческой техникой кабинет Лиары и, поведав ей свои переживания, выслушать целую душещипательную историю о чем-то или ком-то из жизни ее народа, или же просто поплакаться ей в жилетку (или что там у нее), как обычно это делала сама азари, приходя к Шепард со своей вечно печальной улыбкой и тоскливым взглядом. Турианец мог с тем же успехом, по сути, обратиться к каждому из членов отряда Джейн, но каждый наверняка послал бы его в первую очередь к самому капитану. Вакариан снова вздохнул, пролистав старые письма, пришедшие ему за последнее время. Он никогда особо не любил читать почту, да и вся эта бумажная волокита ужасно его раздражала, может быть, это сыграло такую же немалую роль в уходе из СБЦ, как и остальные важные причины. Отчеты по миссиям, благодарственные письма от жертв войны, которых им с Шепард и остальной командой удалось спасти, информация по ситуации на Палавене, письма от примарха Виктуса – все это уже было прочитано давным-давно. Но письма от отца и сестры по-прежнему не было. Гаррус каждую неделю получал отчет от примарха и генералов о выживших и спасенных турианцах со всех уголков Палавена. Но информация о его семье все также отсутствовала. Вакариан знал лишь то, что его родные так просто не сдадутся в мерзкие шупальцевидные лапы Жнецов, но достаточно ли будет этого, чтобы выжить? Не смотря на еженедельный отчет с Родины, он каждый день заглядывал в почту в надежде увидеть, наконец, знакомые фамилии в списке спасенных. И, не находя их в очередном отчете, терпеливо продолжал ждать следующей весточки и надеяться на лучшее. «Гаррус, с ними обязательно все будет хорошо. Как только разгребем все проблемы, мы пошлем туда еще кого-нибудь, кроме кроганов. Слышишь? Просто жди…» Мандибулы турианца слегка дрогнули при воспоминании о словах Джейн. «Шепард…», - почти шепотом произнес Вакариан, медленно, будто пробуя каждый звук ее имени на вкус. Когда она продолжала с сожалеющим видом, будто невзначай сжимать его плечо, скрытое под массивной тяжелой броней, он знал точно, ее маленькие аккуратные пальчики все такие же приятно теплые и мягкие. Такие же, как и сама эта невероятная женщина. Гаррус, даже сквозь броню, всегда ощущал это невероятное тепло, исходившее от ее тела, ее голоса, ее слов. Но сочувствие капитана только больше давило на турианца. Вакариану было настолько стыдно за свою беспомощность, что хотелось рычать, подобно зверю. Эта маленькая человеческая женщина была удивительно сильной и стойкой. Нет, просто удивительной. Ее родная планета полыхала огнем под разрушительно-алыми лучами Жнецов, а она продолжала поддерживать, казалось бы, такого сильного, стойкого и непоколебимого турианца. Гаррус готов был провалиться под землю или на какой-нибудь из нижних этажей Нормандии, когда звонкий голос Шепард с участием и поддержкой снова вторгался в его маленький бесцветный мирок. И в такие моменты он снова и снова корил себя за беспомощность, за бездействие, за невозможность помочь ей хоть в чем-то более существенном. «Гаррус, хватит винить себя», - с укором и легкой улыбкой повторяла Джейн каждый раз, когда она получала ранения в бою. – «Ты всегда прикрываешь мне спину. Ты тот, кому я могу доверять. Ты тот, ради кого я все еще продолжаю жить…» Вакариан почувствовал, как ком неприятно сдавил горло. Тогда он долго задумывался над этими последними словами. Тогда, когда Шепард произнесла их, будто невзначай, все с той же улыбкой, турианец вдруг не заметил того озорного хитрого блеска в глазах женщины. В тот момент ее взгляд непривычно блеклый и пустой заставил мужчину вздрогнуть, и, если бы, его кожа могла покрываться этими «мурашками», как у людей, то он обязательно прочувствовал бы этот эффект на себе. Потому что в то мгновение он впервые узнал об еще одной Джейн, той, которая пряталась так глубоко внутри за этими сияющими доспехами рыцаря-победителя. Гаррус всегда восхищался своим капитаном. Служить под ее командованием, прикрывать ее в бою, уничтожать мерзких порождений Жнецов бок о бок на поле боя – все это было огромной честью для него. Шепард была прирожденным лидером, была той, за кем следовали расы, и это одновременно пугало и восхищало его с той самой секунды, когда ее маленькая фигурка появилась перед ним на Цитадели. Его жизнь кардинально изменилась с первого шага на борт Нормандии. Джейн изменила его жизнь. И, что уж таить, он, действительно, почти что боготворил ее до того самого разговора. Но потом все изменилось… Перестал ли он восхищаться ею? Или же больше не гордился службой у прославленного первого человека СПЕКТРа? Нет, его чувства по этому поводу не изменились. Но отныне в его глазах непробиваемая, стойкая, невероятно сильная и смелая воительница превратилась в обычную человеческую женщину. Только тогда турианец вдруг осознал, что Шепард не бог, не робот без чувств, эмоций и переживаний. И эта мысль, это осознание заставило все внутри застыть в немом леденящем душу страхе. Ведь Джейн, что так долго была его путеводительной звездой, его опорой, его щитом, вдруг оказалась хрупкой, ранимой, СМЕРТНОЙ женщиной. Шепард, что всегда с головой отдавалась службе, миссиям, проблемам друзей и целой Галактики, взваливала на себя непосильную ношу, нести которую становилось все труднее и труднее. Джейн раскрывалась медленно, осторожно, с опаской и волнением, продолжая упорствовать и храбриться. И Гаррус узнавал все больше о своем любимом капитане. Шепард не была идеалом, ее поведение менялось с той же периодичностью, как ситуация в каждой их ответственной миссии. Вакариан не знал наверняка особенность ли это Джейн или же таковыми являлись все представители человеческой расы. Его искренне удивляло то, что Шепард, подобно любому неуравновешенному крогану, вела себя на поле боя, будто вырвавшийся из клетки дикий зверь. Ей оставалось еще только утробно рычать и поедать туши убитых ею врагов. Капитан четко отдавала приказы, старалась продумывать каждый ход врага, каждый возможный выпад, но, как только начинался бой, ее свирепству не было предела. Ее безумие (в хорошем смысле этого слова) совсем не вязалось со смазливой по человеческим меркам внешностью. Казалось, эта удивительная женщина способна выиграть любое самое сложное сражение. Но на деле оказывалось совсем наоборот, и этот безжалостный берсерк с приятным женским личиком, оказывался не таким уж и непробиваемым. Шепард не выносила проигрышей, не терпела неудач, она взрывалась также внезапно и шумно, как граната, брошенная каким-нибудь неумехой солдатом, предпочитающим нападать исподтишка. Джейн скалила зубы, подобно взбешенному Ворче, нетерпеливо и раздосадовано стучала по попавшейся под руку мебели, будто разгневанный огнедышащий сборщик, она изрыгала такие отборные ругательства, что у любого отпетого наемника уши скручивались в трубочку. Но потом капитан была способна успокоиться в считанные секунды, найдя вдруг другое подходящее решение образовавшейся проблеме, и ее лучезарная улыбка снова освещала все вокруг, будто и не было только что этого смертельно опасного смерча. Гаррус ощущал себя первооткрывателем, ученым, нашедшим невероятно интересное открытие. С каждым разом мужчина узнавал все больше и больше таких разных и непохожих друг на друга сторон Шепард. Внутри маленького сосуда-тельца скрывалось такое разнообразие сущностей, сколько наверно было рас во всей необъятной Галактике. Вакариан снова открыл почту и пролистал прочитанные письма. Ничего. Снова. Мысли о Шепард снова завладели им, отгоняя хоть на время волнение, тоску и чувство беспомощности в сложившейся ситуации. Турианец потер охладевшие когтистые пальцы и шумно опустился на рядом стоящий ящик с запчастями. «Шепард…» Еще недавно он мог с уверенностью сказать, что капитан непробиваемая бронированная установка, не требующая ни малейшей калибровки, но теперь он знал, что ошибался. Джейн была ранимой, сострадающей и такой беззащитной. И вся эта личина героя рушилась так стремительно, словно взорванный Таниксом корабль Коллекционеров. Страх снова завладевал турианцем, и бывший агент СБЦ корил себя за то, что не может стать для своей единственной тем рыцарем, тем героем, тем примером, опорой, да кем угодно, тем, кем была для него она все эти годы. Он не мог абсолютно ничего, и это просто убивало его, выворачивая душу наизнанку. Гаррус сжал кулаки, вспоминая тот момент, когда их команда потеряла Тейна. Шепард все также спокойно отдала приказы членам экипажа, прошлась по Нормандии, решила пару дел, связалась с генералом Хакетом, обсудила дальнейшие действия с командованием и с верхушками рас, которые объединились с ними в войне против Жнецов. Затем она все с таким же непробиваемым выражением лица отправилась в свою каюту отдохнуть, наконец, после долгой и сложной битвы на Цитадели. Тут-то и застал ее Вакариан. Но то, что он увидел, повергло его в шок. Не рассчитывавшая на скорых гостей Джейн обернулась на внезапно оказавшегося в дверях турианца. Слова Гарруса застряли в горле, дыхание перехватило, и, если бы, мимика его лица позволяла ему изобразить выброшенную на берег рыбу, то он непременно был бы сейчас похож на это скользкое мокрое существо. Взгляд Шепард будто проник внутрь турианца, пронзив его сердце и душу невидимой острой стрелой, а затем обломился и стал нещадно колоть, врезаясь в нежную плоть заостренными краями орудия. И без того выразительные глаза женщины стали еще больше. Кристально прозрачная пелена слез делала цвет ее зеленых глаз еще более насыщенным, чем обычно. Сдвинутые к переносице брови, искривленные линии губ, подрагивающие черные ресницы – Гаррус никогда не смог бы забыть этого душераздирающего зрелища. Ее растерянное выражение лица, сжатые до побелевших костяшек пальцев кулаки – тогда непонятный ступор завладел его телом. Что он должен был делать? Вакариан совершенно не был готов увидеть что-то подобное. Тогда он и не представлял, что их бравый капитан тоже умеет плакать… Возможно, если бы Гаррус сообразил тогда вовремя, если бы просто обнял ее подрагивающие от всхлипываний плечи, если бы прижал к себе настолько сильно ее маленькую аккуратную фигурку, которая, казалось, становилась еще тоньше без брони, он смог бы ощутить себя хоть немножечко полезным ей. Но жгучая боль Шепард, разливающаяся поражающим ядом по всей каюте, парализовала его, проникла глубоко внутрь, расцарапывая, разрывая, уничтожая это счастливое неведение затуманенного ложным образом сознания. Женщина молчала, не решаясь сдвинуться с места, продолжая смотреть на ворвавшегося в ее скрытый мир невежественного турианца. А он продолжал сгорать в агонии, тщетно пытаясь вырваться из поглощающих его душу эмоций. Ей было больно, она страдала, а он не сделал к ней даже шага. И до сих пор чувство вины не отпускало его ни на мгновение. После того раза, Гаррус больше никогда не видел ее слез - этих драгоценных выражений ее истинных чувств. Она простила его, он был уверен. Но Вакариан так и не простил себя. Но с того самого момента турианец старался как мог защищать ее, пытался не упускать ни единого момента защитить ту, что была так дорога его сердцу. Он сломя голову кидался под пули, только чтобы защитить ее, вызывался на самые отчаянные и самоубийственные миссии, только чтобы знать, что ни один Жнец больше не заставит эти родные глаза снова наполниться пропитанными болью и отчаяньем слезами. А Шепард продолжала улыбаться ему, продолжала делать вид, что способна на все, что угодно. А Вакарин знал одно – они оба совсем еще новички в любви. Доверять свою жизнь друг другу в бою просто, доставлять удовольствие в постели друг другу сложнее, но выполнимо, а доверить свою душу, казалось, дикостью и нелепостью с самого начала. Может быть, они оба не были готовы к этим отношениям? Может быть, в объятия друг друга их кинула суровая война? У Гарруса не было точного ответа на эти вопросы. Да что лукавить, у него не было ответов вообще. Никаких. «Мы – одна команда, Гаррус. Нет Шепард без Вакариана…» - эту фразу он слышал от Джейн не раз. Наверно, она и была объяснением их отношений. Он не знал воля ли это случая, война ли причина их отношений или же это, и правда, была любовь, но было лишь одно утверждение четко и выразительно звучавшее в его голове – без Шепард ему не нужна победа, без Шепард его жизнь не имеет смысла. Отдаленный писк сигнала оповещения прорвал монотонный гул двигателя Нормандии, врезавшись в мысли турианца бронированным «Мако». Вакариан внезапно вскочил на ноги, пошатнувшись от резкой смены положения тела. В нижнем правом углу экрана мигал конверт. Когтистая лапа нерешительно легла на полупрозрачные подсвечиваемые клавиши. Фамилия «Вакариан» в строке отправителя сообщения застыла перед маленькими светло-голубыми глазами турианца. Всплеск неподдельного счастья и облегчения растворился в воздухе также стремительно, как и появился. Длинные угловатые пальцы дрогнули и застыли на месте. Взгляд медленно всматривался в развернутое «окно» сообщения, тщательно перебирая каждое напечатанное слово. Пальцы стремительно сжались в подобие кулака, а сероватого цвета мандибулы плотно примкнули к сомкнутым лицевым пластинам, закрывая острые ножеобразные зубы. Громкий удар о панель управления эхом разнесся по маленькому тесному помещению. Несколько мучительно долгих секунд почти что превратились в вечность прежде, чем когтистая лапа Гарруса ударила снова, но уже по сенсорному замку двери. Тяжелые, удаляющиеся из помещения батареи шаги, оповестили о покинутом хозяином месте.