Совместимые

      Лежащий на столе телефон вибрирует. Потом еще раз, почти сразу после первого. И еще...       Маркус некоторое время смотрит на светящийся в темноте экран, а потом принимает одно из самых не взрослых и неразумных решений в своей жизни. Он просто переворачивается на другой бок и прислоняется лбом к прохладной стене.       На сегодня с него хватит. Осадное положение и режим радиомолчания – вот все, на что он морально способен. Потом, конечно, он все объяснит Норт и Джошу. Потом, конечно, попробует еще раз. Но сейчас хочется очистить сознание и скорее заснуть, чтобы новый день принес облегчение и хоть немного восстановил подорванную уверенность в себе.       С «момента Х», как окрестила его Норт, прошло всего два дня, но, боже, для Маркуса это оказалась целая вечность. Сначала пришлось повторить свое «кажется-мне-нравится-Саймон» Джошу, потому что иначе было бы не честно по отношению к нему. Выслушать еще одну порцию призывов к действию. Обсудить уже с обоими друзьями не меньше десятка вариантов первого свидания, которые Норт генерировала со сверхзвуковой скоростью. Пройти в интернете какой-то дурацкий тест на совместимость (тоже идея Норт, естественно). Прочесть кучу статей в духе «Куда сходить со своей парой в Детроите», которые Джош назвал чистой профанацией и признаком отсутствия вкуса.       В общем, еще никогда Маркус не чувствовал себя настолько дезориентированным. Обычно он не боялся делать первый шаг, его отношения начинались по-разному и иногда было сложно сразу подобрать правильные слова и правильный темп. Но Саймон... Слишком сильно отличался от всего, что было до этого - характером, внешностью, даже полом. Не то чтобы у Маркуса были с этим какие-то проблемы. Он всегда остро воспринимал красоту, в том числе человеческую, не важно, женскую или мужскую. Просто первая иногда имела дополнительную маркировку «сексуально», в то время как вторая шла только под грифом «эстетически».       Саймон сломал эту систему. Он был привлекателен во всех смыслах, и чем дальше, тем сильнее. Его хотелось рисовать. К нему хотелось прикасаться...       Телефон на тумбочке умолкает. Видимо, Норт надоело печатать однотипные сообщения с призывом немедленно ответить и вопросами о том, как все прошло. И ладно. Маркусу все равно нечего ей сказать.       Два дня продумывания каждой мелочи, нарастающего волнения и крепнущей решимости, ради одного - спросить: «Не хочешь сходить куда-нибудь завтра?». Чтобы Саймон улыбнулся, посмотрел в глаза и уточнил: «Конечно. Норт и Джош тоже идут?».       Было так много способов сказать, что это совсем другое. Но Маркус не смог. Пробормотал, что сейчас уточнит, схватил телефон и позорно дезертировал из гостиной. Слишком ярко в сознании отпечатался непрошенный образ – Саймон, перестающий улыбаться, нахмурившийся, разочарованно объясняющий: «Извини, ты мне очень нравишься, просто не в этом смысле...».       Завтра Норт его убьет за такую трусость, если до тех пор он сам не сделает этого. К черту завтра.       Маркус вдыхает полной грудью и старается перестать думать. Просто вслушивается в бормотание телевизора за стеной, чувствует тяжесть собственного тела, делает каждый вдох осознанным и контролируемым. Почти медитация. Образы замедляются, становятся размыто-абстрактными, сменяют друг друга все плавнее...       Когда он снова открывает глаза, темнота из сумеречной превращается в ночную, оставляющую от предметов едва уловимые очертания. В квартире тихо, на улице тоже. Маркус тянется за телефоном и, когда яркий свет экрана перестает резать глаза, понимает, что проспал почти четыре часа. Застрял между моментом, когда имело бы смысл снова засыпать, и грядущим звонком будильника.       Мозг категорически отказывается снова впадать в беспамятство, и мысли, одна другой страннее, толпятся внутри черепной коробки. Маркус переворачивается на спину, на что кровать реагирует едва слышным скрипом пружин. Чернильный силуэт люстры кажется лишенным объема, начертанным чьей-то неумелой рукой на темно-серой вязкости потолка.       Время, затерявшееся между «сегодня» и «завтра». Почти несуществующее.       Саймон наверняка спит, завтра ему к первой паре. Может, ему снится что-то хорошее, заставляющее уголки губ вздрагивать в попытке улыбнуться. Очки отложены на прикроватный столик, лицо без них – беззащитное, совсем юное. Маркусу нравится видеть его таким, но получается редко. Хотелось бы чаще. Чтобы глаза не прятались за бликующими линзами, а чуть расфокусированный взгляд был направлен на него. Близко. И еще ближе, пока их дыхание не смешается...       Теплая тяжесть рождается в груди и растекается по телу. Ему не стоит думать об этом, потому что потом такие мысли покажутся недопустимыми. Разве он сможет смотреть Саймону в глаза после такого? Потом... Сколько еще до этого «потом»? А в «сейчас» образы такие живые, яркие.       Мягкость светлых прядей, пропущенных между пальцами. Сбивчивый шепот, умоляющий и тихий. Легкий солоноватый привкус, оседающий во рту, если языком провести по доверчиво подставленной шее. Контраст смуглых ладоней и белоснежных, бесстыдно расставленных бедер. Блеск зацелованных губ. Розовые соски, твердеющие от прикосновений. Тело, изогнутое дугой, так, что под кожей отчетливо видны ребра. Аккуратные пальцы, цепляющиеся за простыню до белеющих костяшек...       Маркус ладонью скользит под резинку домашних штанов, закусывает предплечье другой руки, чтобы не застонать вслух. Напряжение монотонно шумит в ушах, мешаясь с барабанным боем сердца, гулом крови. Под закрытыми веками воображение рисует все больше деталей.       Например, трепет светлых ресниц. Тяжелое, частое дыхание, со стоном вырывающееся из зацелованных губ. Краснеющие следы на шее и ключицах. Тонкие, мягкие волоски, идущие вниз от пупка. Жар бледной кожи. Взгляд, умоляющий продолжать, заставляющий дрожать от обоюдности желаний. Биение сердца, ощутимое, если прижать ладонь к чужой груди.       Маркус ускоряет движения, сильнее сжимает пальцы на члене, запрокидывает голову. Дыхание становится все чаще, пальцы на ногах поджимаются от предвкушения скорой разрядки. Это слишком хорошо, чтобы останавливаться. Он окончательно позволяет себе не думать о том, что будет дальше, и просто дает волю фантазии.       Реальность отступает. Не остается ничего важнее не-происходящей близости, которая ощущается во всей полноте прикосновений, звуков и запахов.       Оргазм накрывает с такой силой, что тело неконтролируемо выгибается на кровати. Маркусу кажется, что каждый миг замирает, застывает во времени, длится и длится. Под веками пляшут разноцветные круги, заслоняя стремительный калейдоскоп видений, сконцентрированных на Саймоне.       Когда Маркус снова может дышать, когда удивляется тому, какой глубокий след оставили его зубы на коже предплечья, когда наполнившая тело истома начинает омрачаться ощущением липнущей к низу живота ткани штанов, а перспектива утренней встречи с реальным, а не воображаемым Саймоном становится пугающе очевидна... Только тогда Маркус тихо и обреченно шепчет в темноту: «Черт», и лежит, прижав чистую ладонь к лицу, словно человек, осознавший нечто важное и безнадежное.