лозой вокруг ребер

⠀⠀⠀⠀⠀Родной голос где-то внутри черепа проносится горным эхом, повторяя легенду, давным-давно наизусть выученную Пьетро: «Однажды вечная невеста среди заснеженных холмов потерялась, стремясь к горизонту. И шла она так упорно, желая не видеть боле жениха-Солнце, того, кто оставил ее. И достигла царства вечной ночи, и взобралась ввысь небесного свода. Так обратилась дева Ложной зарей…» ⠀⠀⠀⠀⠀Лорны фотография из пальцев выскальзывает и падает медленно, как перо, в воздухе кружась. То ли — случайно, то ли Пьетро сам ее роняет. Перед глазами фигуры двигаются рвано, покадрово следуя друг за другом и наслаиваясь. Пьетро веки держит напряженно, отказываясь их смыкать, и видит, как множество временных копий одной фотографии в пространстве складывается узором спирали и тянется вниз, к полу, прямиком из его ладони — так, будто она все еще находится в его руках. ⠀⠀⠀⠀⠀Он в реальность возвращается уже через секунду, когда кашель вновь горло драть начинает, вырываясь вместе с тяжелым выдохом. ⠀⠀⠀⠀⠀Ту фотографию — совсем новую, из вчерашнего выпуска вырезанную аккуратно, чтобы каждый зеленый локон, тронутый ветром, был в кадре, чтобы ее недо-улыбка сияла магнетически по середине композиции, чтобы хмурый, но удивительно спокойный отец остался держать Лорну за руку; — Пьетро прячет скоро-скоро, под раму другой фотографии, надеясь просто забыть про нее. ⠀⠀⠀⠀⠀Время бродит вяло и бесконтрольно, по одному и тому же замкнутому кругу: изнеможение, дрожь, бег, потеря пульса. Пьетро шутит часто о том, как выпадает из мира, когда несколько часов, проведенных в скуке, принимает за своеобразную бесконечность. Он зачем-то постоянно оглядывается, не находя того, что надеется случайно встретить и на улице, и даже дома, и себя еле замечает среди зацикленного изображения, рваного и покадрового, как первые кинофильмы, которое запечатлевают его напряженные глаза. ⠀⠀⠀⠀⠀Он никогда не торопится. Некуда и не за чем. Пьетро знает, что бегает по кругу. Как и все остальные, чьи лица в его памяти слились в одну маску, потому что мозг теперь не выдерживает такое количество зрительной информации: те, кто его сверхспособностями восхищается, шутя, что душу бы продали за лишний час в сутках или день между субботой и воскресеньем, те, кто оправдывают свои неудачи банальной «нехваткой времени». Пьетро никому из них не говорит, что, на самом деле, сам еле-еле успевает. ⠀⠀⠀⠀⠀Першит в горле. Кислота во рту заставляет язык биться о твердое нёбо. Ему чудится запах винограда. Завалы здания ловко разобраны, и бедные люди за мгновение спасены. Камеры репортеров в панике вертятся, стараясь заснять изломанную фигуру героя, взять крупным планом серо-каменное лицо — запечатлеть уязвимость и отправить это в желтую прессу. Все видят, что со Ртутью что-то не так. Пьетро, чуть замешкавшись, будто на долю секунды оглушенный, делает рывок и уносится прочь, пока моргая часто, чтобы дорогу было лучше видно под заплетающимися ногами. Он прячется в какой-то подворотне, отдышаться пытаясь, и про себя поет мамину песню об Авроре, Ложной заре. ⠀⠀⠀⠀⠀Ванда спрашивает, все ли в порядке. Пьетро утвердительно качает головой, пока подступающий к горлу кашель сдержать пытается. Пот, собираясь в капли, ручейками очерчивает его скулы. Пьетро не замечает, как Ванда дотрагивается до него и проводит горячей ладонью по его щеке — он чувствует ее магический жар даже сквозь латексную перчатку, — она пальцы сводит у уголка чужих губ. Пьетро моргает — а открыв глаза, видит на ее раскрытой перед ним ладони тонкий вьющийся стебель и одинокий молодой листок. С тех пор она не задает ему подобных вопросов. ⠀⠀⠀⠀⠀Миссия пролетает за миссией — Пьетро усердно трудится, до сводящей боли в мышцах, до непрекращающихся судорог в ногах доводя себя. Бегает, носится, на руки подхватывает кого-то и опускает, вертится в воздухе, от фотонов уклоняясь, как будто от пуль. И мир нечаянно, нерешительно — по привычке — оглядывает вокруг себя, в конечном счете бросая в пустоту потерянный взгляд. Он видит, как вяло-рвано двигаются люди поблизости, и в его голову снова бьет навязчивое осознание: все они следуют одному закону природы, а он — нет. Вздох за вздохом — смесь раздражения и тоски — попытка сдержать свой бестолковый порыв выполнить чужую работу — ведь так будет быстрее. Рывок за рывком — Пьетро вновь начинает бежать, на одном действии все мысли концентрируя, чтобы ничего больше не замечать. ⠀⠀⠀⠀⠀Ванда напоминает ему дышать. Не задает лишних вопросов, просто периодически отправляет сообщения или оставляет записки на холодильнике, записывает Пьетро на дыхательную гимнастику, советует ходить с ней на йогу — она видит, как синеет лицо брата после каждой обыденной пробежки — и знает, что терзает его разум, без спроса заползая внутрь с помощью своей магии. ⠀⠀⠀⠀⠀Родной голос, мелодичный и плавный, то ли шепчет, то ли поет: «Тело девы с ночью слилось. И одежды ее тяжелые, как у воина, вокруг рук и ног льдом обернувшиеся, и волосы ее яркие, скрытые под кольчужной вуалью, и глаза, полные слез — всполохами во тьме морозной ночи замерцали…» ⠀⠀⠀⠀⠀Сердце делает удар за ударом, сбивчиво, будто спотыкаясь, кровь медленнее по организму толкая. На миссиях он все чаще убегает «на минутку», прячась за углами, чтобы перевести дух, вспомнить, как правильно делать вдох и выдох. Пьетро ногтями неловко царапает себя, снимая привычный костюм, внезапно ставший неудобным, липким и тяжелым, вросший в кожу. И морщится, вздрагивая резко, когда внутри себя чувствует трепетное движение: что-то внутри ползет, обвивается вокруг мышц, твердо сковывая. Синяки и выступающие вены на его теле расцветают ярче, узорчатой синевой гематом расписывая грудь. Пьетро моргает часто, головой трясет, будто выбросить что-то оттуда стараясь, будто в этом проблема — ему видится, настойчиво видится, что ярко-зеленые вьющиеся стебли выглядывают из-под вскрытой кожи ран. Пьетро до последнего отказывается признавать, что болен: что чувства его, которые так старательно зарыть глубже пытался, с каждым днем сильнее наружу вырываются, буквально сквозь него самого прорастая. ⠀⠀⠀⠀⠀«Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп» — вроде бы так говорил тот герой из черно-белого фильма, на просмотр которого они с Лорной случайно попали, прячась от полицейских одной ночью в Нью-Йорке, когда со скуки решили устроить внезапный рейд на одну преступную группировку и «перестарались», лишив электричества целый квартал. Пьетро всегда знал, что проживет не так уж и много — относительно остальных, кто привык жить в петле, не замечая ее из-за скоротечности происходящего. Он шутил, ухмыляясь уголком губ вниз, что «это» совсем то не в стиле его, засранца, постоянно нарывающегося на неприятности и неспособного стоять на одном месте, — жить «долго и счастливо». ⠀⠀⠀⠀⠀«Лорна» крепко в памяти его засела, корнями к его сердцу приросла еще со времен их первой общей команды героев — «Икс-Фактор»: тогда они напились в баре у больницы, с которой сбежали ночью, пытаясь оправиться от остаточного напряжения после случившейся неожиданной перестрелки. ⠀⠀⠀⠀⠀Язык развязался сам, и спрятанные, похороненные под глыбами из тревожных мыслей об «обязанностях», статусе и предстоящем количестве отчетов — которые пришлось написать всему «Икс-Фактору» из-за провала их миссии, — слова совсем не о работе вырвались наружу. Пьетро делился своими переживаниями наивно-открыто, как-то даже чересчур легко, будто был один, рассказывал о своем стремительно разрушающемся браке, об отдаляющейся от него Ванде, — о том, как едкая, странная ревность кислотой выжигала его изнутри, когда он замечал, как сестра пленительно улыбалась краснокожему андройду, как она все чаще искала чужой — любого, кто «не Пьетро» — компании. Он носился по округе часами, просто чтобы выплеснуть пар, — его дурная привычка, — чтобы сбежать от встречи с женой, с кем съехаться все никак не мог даже после свадьбы, потому что она не хотела покидать свою семью, а он не мог ужиться с ними. И Ванда — к ней было обращено столько внимания, что он не заметил, как именно сестра получила негласный статус «первого близнеца». Пьетро помнит Лорны глаза: внимательный взгляд из-под тонких, бледных век, испещренных капиллярами. Помнит ее молчание — не скорбное, не неловкое, а чутко-завороженное. Легкая дрожь бежала по телу, когда он замечал легкое кивание ее головы, движение пальцев, крутящих ярко-зеленые пряди волос, прерывающееся дыхание, когда она хотела ему что-то ответить. Это было безрассудно — вскрывать собственный череп перед той, кого он едва знал и с кем его связывала лишь работа. Но Лорна, казалось, была так искренна. Откровенна. Тогда Пьетро впервые узнал, что подростком ей не повезло оказаться в психиатрической больнице и потерять там целый месяц жизни, что не так давно она училась на геофизика и планировала стать доктором наук, но ее возлюбленный, Алекс, захотел помогать людям, став героем, как и его брат, и Лорна не могла его оставить. Ее терзало иррационально много сомнений на счет Алекса, несмотря на то, что она уже не и помнила тех времен, когда они с ним не были вместе — словно он давным-давно стал полноценной частью ее личности. Пьетро помнит, как Лорна говорила шепотом, сама стыдясь собственных слов, что в ее женихе было нечто такое, отчего тревога слабо пищала сиреной в ее ушах — она то ли боялась брака, вспоминая горький опыт своей матери и отчима, то ли опасалась в истории так и остаться всего лишь чьей-то «супругой». Пьетро чувствовал — понимал ее столь же отчетливо, полноценно и естественно, словно слушал себя, не переставая удивляться тому, как же все-таки люди друг с другом похожи в своих травмах и душевных переживаниях. ⠀⠀⠀⠀⠀Странно, наивно, безрассудно. С тех каждая одинаковая черта, будь то нечто в характере, или предпочтение в еде, или любимый жанр кино, каждый знакомо-зеркальный жест, нервная привычка — желание занять чем-то руки во время напряженного разговора, прозвучавший похожий оборот в речи, повторенные друг за другом слова — все их с Лорной общее отпечаталось в памяти так ярко, глупым восторгом расцветая в непроизвольной улыбке на лице. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро вновь бежит, сам не зная куда, и старая песнь живо льется, с его губ нечаянно вслух срываясь. Песнь об Авроре, Ложной заре, что всех, кто сбился с пути, обманывает, приковывая волшебными цепями их взгляды к себе. Она мерцает в ночи зеленью, освещая просторы спасительно, но совсем не грея. «Ей солнца луч клялся быть супругом…» ⠀⠀⠀⠀⠀Мамин голос проговаривает легенды и песни, что Пьетро днями-ночами читает. Кадры — сочные по цветам, но всегда разные, отличающиеся друг от друга, нечеткие в деталях, будто наполовину выдуманные, — перед глазами оживает детство. Цыганский табор, люди в лохмотьях, ночные костры и хороводы вокруг них, кроваво-красное вино, реками стекающее с чужих губ, экстатический вопль и шепот молитвы древнему богу, что вынужден умирать и возрождаться. Зелено-голубые просторы вокруг, которые «дядя Джанго» зовет свободой. Мамины песни, особенно звонко звучавшие в голодные дни, — попытка то ли успокоить, то ли обнадежить. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро помнит, как волшебным сиянием наполнялись ее глаза, как высокий, чуть сорванный голос звучал уверенно, когда она пела, тепло сердца вкладывая в каждую из строк. Она пела о надежде — надежде на то, что мир обязательно станет лучше и добрее, что каждому, кто щедр и заботлив, воздастся тем же, что тот, кто любит, обязательно расцветет, подобно тем бутонам, что распускаются у счастливых людей внутри, трепетом грудь наполняя. Мама верила в человека. И в любовь. Ведь разве могли те, чье нутро прогнило от злобы, придумать любовь — как-то так она ему тогда отвечала. Пьетро смеется, вспоминая, что для нее каждое чувство было подобно цветку: спокойствие — ромашке, страсть — маку, а раздражение — кактусу. Она говорила, в этих «цветах» скрывалась наша суть: они не просто приятно щекотали нутро или больно кололи, не просто заставляли сердце биться чаще или останавливали его, не просто застилали глаза лепестками-иллюзиями, преображая видимый мир вокруг, перерисовывая его, — мы всегда стремились ощутить их внутри себя, тоже желая расцвести, ощутить себя частью чего-то умиротворяюще родного, большего, чем их разум. Частью давно потерянного райского сада. ⠀⠀⠀⠀⠀— Мама, почему ты не говорила о том, что чувства могут быть безответными? Непонятыми. Отвергнутыми. Даже самим собой, мама! Почему ты не пела о том, как мы одиноки, мама? Разве можем мы чувствовать одно и то же, если заключены каждый в клетке собственного рассудка? ⠀⠀⠀⠀⠀Фотографии, в аккуратных рамках на стенах висящие, вырезки из первых статей про Ртуть и каждую из его команд, геройский костюм, болтающийся на дверце высокого шкафа, как висельник, виноград в корзинке для фруктов — теперь почти все напоминает Пьетро о ней. Он выходит на улицу, быстрым темпом идет по одному и тому же маршруту через несколько скверов и центральный парк. Вновь осматривается. Задыхается. Кровь смакует на языке. Вспоминает, как на том месте, где он сейчас стоит, ее губы касались его, а ее спутанные кудри обвивались вокруг его пальцев, когда она прижималась к нему, а он их лица прятал то за воротником пальто, то за волосами, чтобы никто не смог их узнать. От нее пахло виноградом. ⠀⠀⠀⠀⠀Мамин голос петь продолжает: «Берегись Авроры, Ложной зари, странник. Берегись ее очей сияющих, ее одежд мерцающих. Берегись, она притянет тебя к себе в незаметные объятия, и ты замерзнешь. Покинуло ее солнце — и в сердце поселился холод…» ⠀⠀⠀⠀⠀Ноги заплетаются. И судороги мышцы сковали. Но Пьетро бежит. Упорно-безрассудно мчится, пока совсем кислород его легких не покинет, пока фотоны до его тела перестанут долетать, пока на атомы не распадется и не исчезнет. Он почти падает, задыхаясь. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро помнит, как его, опьяненного, тянуло к ней магнетически, и он не сопротивлялся, сам бежал, не задумываясь, чтобы просто оказаться рядом, сесть, постоять на фото для отчета, пересечься взглядами, — в ней, ему казалось, он нашел близкого друга. ⠀⠀⠀⠀⠀Лорна ему противна. Их связь — случайность, так и оставшаяся не разъясненной. У нее был Алекс — у него была жена и Ванда. Но были и чувства. И интерес. И влечение. Были, вроде бы как. И эта недосказанность его выбивает из колеи, потому что ответа узнать ему не удастся. Пьетро признать боится, что все это — банальные когнитивные искажения. Лишь то, что он хотел замечать. Но мысли о Лорне скользкой лозой расползаются, он чувствует, по коре головного мозга, захватывая ее, поселяются там, твердея — у Пьетро мигрени случаются, что кажется, словно колкие ветки череп изнутри скребут. Полярное сияние, звон металла, разрушенный дом, завалы, самолет в небе, научно-популярная передача о физике Земли, смех во время просмотра «Пятницы 13-е», упоминание фамилии «Саммерс» или даже имени «Алекс», зеленые волосы, холодные руки, вечно растрескавшиеся губы, виноград — слишком многое ассоциируется с ней. Она не целовала его — царапала. И Пьетро все отдал бы, чтобы снова это испытать. Слезы раздражают его помутневшие глаза, проклятый кашель раздирает горло до крови. Даже привкус железа во рту напоминает о ней. Об их кровной связи. К горлу подкатывает тошнота, ему хочется выблевать скрученные внутренности из себя, чтобы больше ничего не чувствовать, чтобы очиститься и вновь напиться воспоминаний-грез. Пьетро сам себе противен. ⠀⠀⠀⠀⠀Отец ворвался в их полу-идиллию внезапно — известие о том, что Лорна — тоже дочь Магнето, громом на голову обрушилось, повергнув их беседы в затянувшееся шоково-скорбное молчание. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро слышал, как в газетах ее прозвали «папиной дочерью». Наверное, так и есть. Лорна тоже была в своей сути бурей. Сильной и непредсказуемой. ⠀⠀⠀⠀⠀Осколки бутылок дорогого шампанского и стекла разбитых узорчатых рамочек для свадебных фотографий, с которых сияли улыбки Лорны и Алекса, трещали под ногами Пьетро, хрустя глухо и вонзаясь в подошву новых праздничных туфлей. Его ладони аккуратно и быстро скользили по испачканной ткани ее изодранного свадебного платья, пока он снимал изогнутые металлические детали самодельных доспехов Магнето, импульсом сваренных из серебряного сервиза, обломков лимузина молодоженов и железного мусора. Пьетро не помнил, как Лорна остановилась, как перестала гнаться за своим несостоявшимся мужем, желая то ли распороть ему грудь подарочным сервизом, то ли раскроить череп балками, с грохотом вырванными из здания неподалеку. Она больше не кричала и сопротивлялась: устало уткнулась лбом ему в шею, дрожащими руками за плечи слабо обхватив, прижавшись, — Пьетро был первым, кого она подпустила к себе после нервного срыва, чуть не убившего всех гостей на ее несостоявшейся свадьбе. Алекс оставил Лорну одну — хуже исхода для «них двоих» нельзя было представить. Пьетро помнит, как успокаивающе и едва заметно целовал Лорну в щеки, на руках почти неся ее обессиленное тело, и как морщился от едкого привкуса соли высохших слез, обжигающего его губы, но даже не думал отстраняться. ⠀⠀⠀⠀⠀Их последнюю встречу он в голове навязчиво-часто прокручивает, убедить себя стараясь, что поступил правильно. Тогда Пьетро отнес ее в одну из пустых комнат интерната Профессора Ксавьера, пряча от ненужного внимания встревоженных гостей. Тогда Лорна сама неуклюже прижалась к его рту своими разбитыми губами, то смыкая их над чужими губами, то размыкая, и кусала безболезненно до выступающей крови — или может, то таял привкус ее крови на его языке. Она неловко стянула с Пьетро пиджак, парой движений раскрыла на нем неудобную идеально выглаженную рубашку. На его щеках горела румянцем совесть, хотя темнота скрыла их лица друг от друга, на всякий случай, — было заметно лишь сияние ее пальцев, все еще подрагивавших от напряжения и испускавших слабые электромагнитные волны. Разъехалась молния свадебного платья, оголив девичью спину. Слишком ясно тот звук отозвался в тишине. Настолько, что в голову ударило осознание неправильности происходящего — и испуг. Лорна перед ним — такая уязвимая. Хаотичная энергия била кровью-ключом из нее, распирая вскрытые лезвием жилы. Ее потерянный взгляд блуждал по его лицу. Пьетро знал, она была не в себе. Но грубо прервать ее поцелуй, ее настойчивые касания не мог, оцепенев от страха, что лишним советом, пускай и разумным, призывающим прийти в себя, или давно повисшем в воздухе риторическим вопросом, что между ними происходит, он ранил бы Лорну еще больше. Ее губы скользнули по его щеке, застыв трепещуще в очередной попытке отдышаться. Пьетро глаза опустил под гнетом вины от бездействия — и начал петь. Хрипло, наугад поймать ритм пытаясь вьющейся в мыслях мелодии. Он одной ладонью дотронулся до шеи Лорны сзади и провел мягко вниз до лопаток, а другую — положил аккуратно на ее беззащитно-оголенную спину, до того перекинув ее ноги через свои так, чтобы она расположилась, сидя на его коленях. Руки Пьетро, запутавшиеся в лозе влажных зеленых волос, сомкнулись кольцом вокруг Лорны ребер. Так безмятежно. И Лорна доверилась: ее голова тотчас же устало упала ему на плечо. И пришедшее в норму ее сонное дыхание обдавало его ключицы. Пьетро помнит, как качал Лорну в объятиях размеренно, в такт льющейся песне. И пел ей про Аврору. Ложную зарю. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро хотелось бы верить, что тогда ей действительно нужен был он, а не просто повод забыться. ⠀⠀⠀⠀⠀Решение притвориться после, что ничего не случилось, было принято само собой — они это даже не обговаривали. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро теперь не уверен, а было ли это тогда вообще. ⠀⠀⠀⠀⠀Магнето был отцом ему — и ей тоже, — это «знание» во рту до сих пор оставляет горькое послевкусие и фантом железа на языке. Он связывает их прочно-порочно, очередной навязчивой ассоциацией. И это «знание» тоже восторгом у Пьетро в груди отдается. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро не знает, сколько проходит времени — может, месяцы, может, всего пара дней. Он больше не может бегать — позволить себе бежать. Виноград пророс в легких, ткань проткнув и прошив нитями одеревеневшей лозы. Скоро ягоды, появившиеся на месте легочных пузырьков, нальются соком. Тело ломает, стоит только двинуться, от недостатка кислорода. Куски слизистой горла выходят при кашле. Ветви рвут грудь, ребра изнутри щекочут неловкими прикосновениями, разрастаясь. Пьетро разговаривать становится больно. Голос Ванды еле улавливают уши, больные от частого и оглушающего стука ноющего сердца. Сестра навещает его так часто, будто они живут вместе, как раньше. Ванда пытается помочь, как может: магическим туманом обволакивает его голову и тело, шепчет заклинания, глуша воспоминания или вытащив пару стеблей из-под кожи, сжигая их, как чумную заразу. Пьетро чувствует себя жалким, убогим: в детстве сестра-близнец всегда смотрела на него, восхищаясь, а теперь она сидит рядом и держит за руку, отворачивая взгляд, не способная сдержать слез. ⠀⠀⠀⠀⠀Пьетро просит Ванду ему спеть. И она поет, пока слезы по ее розовым щекам стекают беззвучно: «Коль попал в ее объятия, взмолись! О странник, взмолись. И, может, тогда Аврора скоро покинет тебя. Не обманывайся, странник. Ты никогда не заменишь ей Солнце. Ведь ты всего лишь человек…» ⠀⠀⠀⠀⠀Внутренности царапает лоза дикого винограда — Пьетро знает. Этот заполнивший все пространство собой запах он помнит с детства. Ползет внутри лоза, вьется, рвется — такая же яркая, как волосы Лорны. Она цепляется своими ползущими стеблями, опираясь на органы, их обвивает, вызывая кровотечения. Острые листья трепетом заполняют собой легкие — Пьетро дышать полной грудью больше не способен. Где-то на корне языка жжется спирт. Кажется, заряды электричества по жилам бегут — вино течет вперемешку с кислородом в крови. И попадает прямо в мозг. Перед глазами все вяло плывет пятнами. Слезы мутной пеленой застилают взгляд. Пьетро шатает из стороны в сторону, и ватные ноги еле выдерживают тяжесть уставшего пьяного тела, ему до туалета дойти оказывается целым испытанием. Отравленный рассудок мутнеет, смешивая реальность со снами. Пьетро руки тянет к Ванде, взгляд на нее свой еле поднимает, концентрируясь из последних сил, но перед собой видит Лорну. Чудится, смерть ее голосом зовет его с собой, своим холодным дыханием обдавая спину. ⠀⠀⠀⠀⠀Жил да был Пьетро так, не ожидая «чуда» — Лорны, вернувшейся к нему уверенно, осознавшей, как сильно он ей нужен. Даже сильнее, чем «тогда». Их пути закономерно разошлись: Пьетро всегда выбирал «Мстителей», покорно следуя за Вандой, а Лорне ближе были «Людей-Икс». Он слышал от знакомых, что не так давно она стала полноценной частью этой команды и теперь путешествует по миру с ними, успешно выполняя миссии. Пьетро не думал, что увидит ее когда-либо снова. Лорна заслуживала лучшего, так что он решил не мешать ей строить нормальную жизнь. Здоровую и счастливую — жизнь, которую, уверен Пьетро, он не смог бы ей дать. ⠀⠀⠀⠀⠀Он бубнит себе под нос: «О, Аврора, Ложная заря, зачем ты мучаешь странника? Зачем к себе притягиваешь? Зачем после — отталкиваешь?» ⠀⠀⠀⠀⠀Голос ведущего научно-популярной программы про природу полярного сияния эхом в полупустой квартире звучит. Пьетро разглядывает, не отрываясь, глянец листа поглаживая кончиками трясущихся пальцев, фотографию, что держит аккуратно в руке. Оттуда Лорна ему улыбается — еле заметно, но он это точно видит. Отец держит ее за руку. Наверное, Лорна этому была рада — Ванду с Пьетро отец потерял давно. Наверное, ей было дорого признание Магнето — пускай, он и был плохим человеком. Едва уловимый стук в дверь прерывает поток едва связанных воспоминаний и бесконечных сожалений. ⠀⠀⠀⠀⠀Аврора. Это была она. Пьетро не помнит, как дошел до двери, как повернул ручку — он просто увидел ее. Лорна стоит в проеме, чуть ухмыляясь, но смотрит, не отрываясь, ему прямо в глаза, почти любовно-нежно. Тяжелый вздох. Гроздья в легких затрепетали. Пьетро себе сперва не верит, моргает часто, жмурится изо всех сил, до искрящейся боли в глазницах — и подняв вновь свои полупрозрачные, вечно тяжелые веки, дышать перестает, понимая, что все еще видит перед собой ее лицо, залитое мерцанием. ⠀⠀⠀⠀⠀— Скажи, что скучал по мне. ⠀⠀⠀⠀⠀— Зачем ты пришла? ⠀⠀⠀⠀⠀— И я рада видеть тебя. ⠀⠀⠀⠀⠀Ему кажется, Лорна ни чуть не поменялась, хотя прошло несколько лет с их последней встречи. Она заходит, толкая его в бок и не дожидаясь, когда он разрешит войти, осматривается вокруг, даже не обращая внимания на то, как Пьетро ворчит, бормоча, что ей стоило предупредить его, он ведь должен был хотя бы убраться. Сердце часто бьется, он чувствует его удары в ушах. Кровь приливает к щекам. Лорна обнимает его коротко, но крепко-крепко, обвив руками, прямо как лоза внутри оплетает его грудную клетку. Но он больше не задыхается — в ее объятиях ему дышать удивительно легко. Пьетро зарывается пальцами в родные зеленые волосы, на ощупь жесткие и склизкие от дождя, наслаждаясь; он целует ее в макушку, в благодарность за минуты облегчения. ⠀⠀⠀⠀⠀Они болтают обо всем. Пьетро с улыбкой удивляется, как только у нее в горле не пересыхает от того, как много она говорит. Он просит ее остаться, переночевать рядом с ним. Предлагает свою кровать, а сам «по-джентельменски» уходит стелить диван. Лорна почти со всем соглашается: она говорит, что будет спать с ним на диване. Пьетро не спорит, да и про наличие более удобной кровати забывает. И за подаренную ночь он всей оставшейся душой благодарен небесам: Пьетро впервые невероятно рад, что они дали такую способность — несколько часов, проведенных рядом с ней, становится достаточно, чтобы виноград наконец перестал изнутри рвать. Сердце вновь забилось ровно. ⠀⠀⠀⠀⠀Тягуче-зацикленное время больше не раздражает, он даже не замечает, как ночь летит мимо. Пьетро смакует металлический привкус на своем языке, под ее царапающие поцелуи свое лицо подставляет, осознавая, что его больше ничто не тревожит. Ослепительная молния за окном ударяет близко-близко, и к Пьетро словно приходит озарение: он сам позволил винограду прижиться у сердца и прорасти. ⠀⠀⠀⠀⠀Он ладонью проводит по ее волосам и чувствует, как они крепче оплетают его пальцы, прилипая и отказываясь их отпускать. Лорна жмется к нему ближе, будто лезет забраться к нему внутрь, под кожу, и Пьетро не сопротивляется, ощущая, как ее тонкие руки опоясывают его грудную клетку, стесняя сильнее с каждой минутой. Столь же ярко он чувствует холод мокрой подушки под головой. Звук ее голоса сливается со звоном дождя. Сквозь сомкнутые веки Пьетро видит размытые потолок и стены, усеянные их совместными фотографиями. К горлу подкатывает забродивший виноградный сок и бурлит, обжигая алкоголем слизистую даже в носу. Он зажмуривает глаза, чтобы ничто не мешало ему проживать прекрасную грёзу, ту, что казалась по ощущениям реальностью. Пьетро знает, что это — их с Лорной конец. ⠀⠀⠀⠀⠀«Но странник, потерянный странник, просит небо о другом. Он просит Аврору остаться и осветить ему путь», — спокойный голос матери, укладывающей его спать, звучит у него в голове. ⠀⠀⠀⠀⠀Из самого сердца, ползя внутри аорты, извиваясь, ветвясь, повторяя узоры сосудов, рвется наружу, ткань протыкая швами, лоза. Готической аркой изгибается позвоночник. И грудная клетка ломается с жутким-жутким хрустом, что резонирует от всего и внутри всего. ⠀⠀⠀⠀⠀На утро Лорна проснется одна — у себя. ⠀⠀⠀⠀⠀Опустевшую квартиру Пьетро наполнит холод, заносимый ветром из настежь открытых окон и входной двери.