Возненавидь, трахни и влюбись.

3 дня прошло с того момента на крыше. Оба парня обдумали всё и начали нежнее относиться друг к другу. Разногласия насчёт утреннего совместного маршрута были приведены к положительному выводу. Они даже условились, кто и когда покупает продукты. Насчёт готовки тут всё ясно — Фёдор хозяйничал на кухне, ибо у Дазая нет никакого опыта в приготовлении еды, даже самой элементарной. Но Осаму всё думал над одним вопросом: почему? Собственно, как так вышло, что он встречается с парнем? Видимо, принять то, что он был нетрадиционной ориентации, довольно сложно, ибо не знаешь, как отнесутся к этому окружающие люди. Шатен боялся одиночества. Да и кто его не боится? Каждому человеку необходимы близкие люди. Для суицидника это были Фёдор, Чуя, Ацуши… И тут в его памяти всплыл Шибусава. Неприятно вспоминать такое, особенно последствия. Но Тацухико явно не отстанет от Дазая, он ведь не знает об его отношениях с Федей. Ему лучше не знать, кто знает, что случится, может быть слухи поползут. В памяти Достоевского тоже отпечатался Тацу. Он ясно помнил его образ, ведь тот заходил в квартиру вместе с Осаму. Шатен рассказал Фёдору, что Шибусава учится с ним в одном университете, Федя его никогда не видел, хотя был на втором курсе, а тот в свою очередь на последнем. Тацу 24 года, у него были проблемы с универом, его постоянно выгоняли, но всё-таки возвращали обратно, так как он был сыном самого лучшего преподавателя университета искусств. Его отцу просто не хотели портить репутацию за счёт такого сына. Как мы знаем, он показался суициднику приятной наружности, но это было ошибочно. Лишь при новых знакомствах он вёл себя так почтительно, на самом деле Шибусава был довольно язвительный, злопамятный. Это тот тип людей, который может убить человека словами, надавив на его слабое место. Но Дазай ему и правда нравился, ему не хотелось его «уколоть» чем-нибудь. Возможно, он и влюбился. Тацухико знал, что сам он гей, и для него это было в порядке вещей. У него было много парней ещё и до нашего 18-ти летнего мальчика. Однако, Дазай думал и над первой его встречей с Фёдором. Тогда он правда ему понравился. И все эти мысли о мести и тому подобных ненавистных вещах не были правдивы, под ними скрывалось желание снова начать общение, неважно как, главное, чтобы оно было. Шатену запомнился больше всего их первый поцелуй, даже ощущения были такие, будто это произошло буквально 5 секунд назад. И суицидник снова спрашивал себя: «Неужели я и правда понравился тогда Феде при первой встрече?» Слишком много размышлений. Примерно так и проходили ночи Дазая. Во сне он много думал, хотя недосып его уже не мучал. Но иногда всё же бессонные ночи бывают, ибо всё, что дают в университете на дом, нужно выполнять, чтобы получить зачёт и собственно не лишиться стипендии, на которую он и покупает продукты. «Ладно, надо просто спросить его об этом и всё», — он окончил свои размышления. Достоевский в свою очередь тоже думал, но мысли его были далеко не о первой встрече с Осаму, а о Шибусаве. Фёдор предчувствовал, что Тацухико так просто Дазая не оставит, поэтому ему нужно вмешаться, вот только как? Друг друга они знать не знают, а как Федя начнёт предъявлять ему, сразу всплывут их отношения с шатеном. «Ладно, что-нибудь придумаю», — последняя мысль сна Фёдора. Утро. 7:00. Осаму встал раньше Достоевского. Быстро умылся, причесался, а то как пугало ему по квартире ходить не хотелось до ухода в универ. Уныло пройдя на кухню, он вспомнил, что в этом жилище завтраком повелевает Фёдор, ему нужно его будить, ибо умереть с голоду, конечно, хороший вариант суицида, но настроения для этого не было. Шатен отправился в комнату спящего Феди. Аккуратно открыв дверь, которая даже не скрипнула, он тихо зашёл, глядя на возлюбленного. В спящем состоянии Фёдор казался просто ангелом, хотя ранее Дазай считал его демоном. Осаму присел на угол кровати, смотря на красивое лицо Достоевского. Не утерпев, он прикоснулся к его щеке и немножко погладил по ней. Федя неожиданно раскрыл глаза, приподнялся и схватил суицидника за руку, да так сжал его запястье, что тому стало больно. — Ай! — крикнул шатен, скривив лицо от боли. Дост ослабил хватку, затем окончательно отпустил запястье Дазая. — Прости. Я думал, ты меня убить хочешь, — проговорил Фёдор. — Я думаю, это будет очень сложно, — ответил Осаму, поправляя бинты на запястье. Федя обратил внимание на движения шатена. — Сними бинты, я всё равно уже видел твои шрамы, зачем ты в них ходишь? И поменяй их перед университетом, а то они уже испачканы, — сказал Федя, указав суициднику на руку. — Зачем? — Дазай не любил показывать свои шрамы, теперь даже Фёдору, казалось бы доверенному человеку. — Я помню, ты хотел порезать себя лезвием, которое лежало у тебя в кармане. Ты всегда с собой носишь эти режущие предметы? Поднималась тема, которую Осаму никогда не поддерживал, ибо его всегда осуждали за такие опрометчивые поступки, он это не выдерживал. На слова Достоевского он ничего не отвечал, его взгляд стал ещё более унылым, он не смотрел на него, он глядел на своё забинтованное запястье. — Горе-суицидник… — Федя, однако же, понял, что это не лучшая тема для обсуждения. После некоторых секунд молчания Дазай наконец сказал: — Приготовь завтрак, пожалуйста. Я голоден, — и поспешно встал с края кровати, уже собравшись уходить. — Ладно, минуту, — Дост встал вместе с ним. «Когда-нибудь я подниму эту тему снова и тебе придётся мне ответить», — подумал он. Осаму поспешно вернулся на кухню в ожидании завтрака. После 10-ти минут всё было готово. Они начали есть плоды трудов Фёдора. После трапезы оба отправились в свои комнаты, одеваясь в универ. Через некоторое время они уже стояли у входной двери, такие опрятные и красивые. — Стой, Дазай, перед тем как уйти… — но Федя не закончил фразу, а притянул Осаму за воротник рубашки и поцеловал. Шатен и не сопротивлялся, лишь отвечал ему на поцелуй. Наконец Фёдор отлип от его губ, и оба пошли на учёбу.