Возненавидь, трахни и влюбись.

Дазай шёл быстрым шагом в сторону общежития, предпочтя автобусу ходьбу. Он сжимал руку Фёдора так, будто боясь, что он сорвётся, как собака с поводка, и убежит. Хотя тот даже об этом не думал, ему была лишь непонятна такая спешка. Скорости Осаму позавидовал бы любой спортсмен. Но это странно было для Феди, он решил остановиться и спросить. — Дазай, куда так быстро? Шибусава нас не преследует, успокойся, — Достоевский притянул руку шатена, чтобы остановить его. На удивление, это сработало, хотя тут и оставалось немного до дома. — Да не в этом дело! — щёки суицидника оставались ещё такими же красными, но не было понятно от чего, то ли от гнева, то ли от прошлых пощёчин. Лицо его выражало что-то странное, похожее на чувство смятения. На нервах он постоянно проверял, не выпал ли нож Фёдора из кармана. — А в чём тогда? — некоторые прохожие начали оборачиваться и останавливаться, чтобы посмотреть на данную сцену, ведь у самих в повседневной жизни ничего интересного не происходило, а тут такая удача. За конфликтами смешно наблюдать, но участвовать в них совсем невесело. — Ты ещё спрашиваешь… Фёдор начал замечать пристальное внимание посторонних людей, ждущих развязку: — Лучше не здесь. — Хм? — шатен несколько раз обернулся по сторонам, подметив взгляды присутствующих зрителей. — Идём в дом. — Ладно. Оба зашли в квартиру, молча. Казалось, что суицидник, будто бы забыл свои слова, которые он обдумывал, так как первым не возобновлял разговор, похожий на настоящий скандал. Дазай прошёл на кухню, ставя чайник, ему ужасно хотелось пить, в горле пересохло от всего случившегося, губы обветрились. Про свои раны на щеках шатен позабыл, они уже не болели, но болезненное ощущение совсем немного продолжало чувствоваться. Суицидник притронулся к левой щеке, будто жалея себя. Он сел на стул, запрокинул голову назад, опираясь о стенку, и закрыл глаза. Дазай размышлял о случившейся ситуации, пока его ход мыслей не прервал Фёдор, зашедший на кухню: — Дазай, нужно обработать твои царапины. И ещё, верни нож, — Достоевский протянул руку, ожидая получение своего орудия. Шатен послушно достал его из кармана и положил на ладонь Феди. — Молодец, я уж думал, повторится тоже самое, что было и с лезвием, — Фёдор вернул нож на законное место, то есть в кухонной ящик. — Мне ни к чему закатывать суицидальную истерику, — Осаму открыл глаза, взгляд выразил такую усталость, что Феде стало его жалко. Он достал из маленького шкафчика перекись водорода, пластыри и сел на соседний стул около Дазая. Шатен наблюдал за движениями Фёдора, смотря на него во все глаза, наконец продолжая уличный разговор: — Ты из-за меня чуть человека не убил. Достоевский начал обрабатывать царапины, капая на них перекисью водорода, строго посмотрев на суицидника, не ответив на его реплику. — Кх, больно, — раствор пощипывал ранки на щеках Осаму. — Потерпи немного, — Фёдор открыл упаковку с пластырями и начал лепить их на царапины. Дазай сжал руку в кулак, чтобы стерпеть боль, которую он так не любил. — Скажи, почему ты не дал мне убить Шибусаву? — спросил Достоевский, его этот вопрос мучил с самого начала, когда Дазай загородил Тацухико собой. Осаму ждал этой фразы: — Потому что не хочу, что бы люди умирали по моей вине. Если бы я тогда не пришёл к нему на встречу в баре, ничего бы не было. При том, что я это сделал со злости на тебя…а сам по правде не хотел идти на сомнительное знакомство. Это моя вина, я за это в ответе, а не ты. Нет смысла убивать Шибусаву, лучше убить меня, и то пользы будет больше, — усталость на лице Дазая заменилась печалью и раскаянием. — Что ты…говоришь… — Фёдор был в ступоре. — Прости меня, я всему виной, только я, — Дазай поднялся, чтобы налить себе чай. — Есть ли смысл тебя убеждать в обратном? Твоё лицо изображает полный траур, — Достоевскому очень сильно хотелось сказать шатену пару тройку подбадривающих слов. — Я уже не знаю. Возможно, это пройдёт. Мы до сих пор не можем решить проблему с Шибусавой, — суицидник вернулся на своё место, поставив чашку чая на стол, медленно попивая из неё. — Я думаю, что он больше не будет лезть к нам. — С чего ты так решил? Он же одержим, хотя я не понимаю, как можно меня вообще полюбить до такой степени. — Шибусава сам понимает, что всё кончено, его «безупречный» план не сработал, поэтому он оставит всю эту затею, слишком нервно всё это даже для него. И к тому же, Дазай, не говори, что тебя нельзя полюбить, я же тебя люблю. На лице шатена наконец-то выразилась милая и приятная улыбка, которую так сильно ждал Фёдор. Осаму допил свой чай. — И я тебя люблю, Федя. Час ночи. — Я не понимаю, это ужасный детективный фильм, кто вообще такое снимает? Никакой логики. — Ахахаха, — Дазай смеялся над реакцией Достоевского. Они решили на ночь посмотреть фильм, выбрали что-то случайное, и вот результат. Просмотр успокоил обоих и даже поднял настроение, особенно шатену. — Это вообще не смешно, Дазай, что за ужас мы посмотрели, — хоть Фёдор так и говорил, но на его лице тоже показалась насмешливо-приятная улыбка. «Наконец-то у него хорошее настроение». — Ахахаха, нет… хах, это очень смешно, — шатен лёг кровать, они были в его комнате. Фёдор неожиданно для Дазая, повис прямо над ним. — М? — Я уже не могу терпеть, — Достоевский поцеловал шатена, углубляя поцелуй. — Мх~, — Дазай обхватил шею Фёдора руками, отвечая на поцелуй. Достоевский начал раздевать его, периодично целуя шею суицидника. — М~Федя~ — Осаму, я люблю тебя. Прошёл месяц. То, что сказал Фёдор насчёт Шибусавы оказалось правдой. Тот оставил попытки вмешивания в их личную жизнь, даже сменил университет. Отношения Дазая и Достоевского после всех этих испытаний стали ещё более крепкими и тёплыми. Вот и сказочке конец.