Часть 1
5 июня 2019 г. в 10:00
Тятьянг Хасса-га со-Улиму смотрел на то, как несколько сыновей вавэхдэ Суан-Дин со-Улиму провели полноценный бой. Не сказать, что картина неприятная, скорее скучная. Будь здесь Ревис, его самый сильный сын, или на худой конец Цацер-Лун, второй сын, на год старше, так был бы красочный и изобретательный бой. А тут что? Помяли друг другу бока и считают, что слишком серьезно! Внутренне фыркнув, покосив взглядом на первопринца, который едва достигал двадцатилетнего возраста, но в голове одни ухаживания и поваляться на солнышке в зверином обличии, со-Улиму мог только сдерживаться, ибо такое наследие для вавэхдэ, если уж на чистоту, позор. Дурной он, первопринц этот, даже родной отец и тот признает: если не будет Анхар-Шат чуть серьезнее, будет пересмотр его статуса. Оно и понятно — никому не понравится ленивый наследник. Пока его отец в силе, пока держит в когтях стаю и прилегающие к ним территории, коими вожаки управляют, у Анхар-Шата просто обязаны развиться боевые качества.
Боевые? Ласкаться с любовниками он себе бубенцы отрастил, а вот пройти боевое сопротивление брату, увы, не способен. Эх, был бы здесь Ревис или Цацер-Лун, вот дело бы завертелось. Цацер-Лун старше, мощнее и единственный боевой шаки, который уродился в роду со-Улиму. Он крупный, мощный, рост под два метра, а в голове не только мозг, но и умение его использовать не только для того чтобы жить, но и выживать. Ревис… Этот мельче, компактнее, вот только он тоже боевой и, что греет душу особенно, это боевой альфа-марашат. Ревис, положа руку на сердце, радость и гордость со-Улиму. Он, пока, не видит в окружающих территориях своего интереса, но скоро все переменится.
Хасса-га со-Улиму сетовал только на то, что мощь Цацер-Лун не объединилась с силой ума Ревиса. Будь это так, то первопринцу пришлось бы выйти в боевой круг за звание «первопринц» или «бекше», старинное название которое заменили на слово пришлых, и проиграть. Жаль, что такой ум и зверь достались не столь сильному телом человеку. Цацер-Лун же проигрывает в делах разума, но берет верх силой. По крайней мере еще два года назад боевой шаки разбил всю защиту боевого марашат. Здесь даже Хасса-га лишь головой покачал: Ревис был не серьезен и дал брату выиграть и занять место хагас, что как оружие — силен, остер и смертелен. Не зря сыну, что стоит за плечом тятьянга, дают имя боевого оружия. Он таковым и является. Ревис же… он мог тогда победить, но это изменило бы его жизнь. Кардинально. И отец прекрасно понимает его порыв: молод, горяч, также любит ласкаться с рождающими, а еще не терпит над своей головой низкий потолок и крепкую руку на шее. Он не был готов стать хагас, и только поэтому поддался, хотя сделал все, чтобы никто не заподозрил.
Но то, что Хасс-га видит сейчас, в этом тренировочном бою, оно заставляет задуматься: какой будет преемник вавэхдэ?
— Ваш лоб говорит за вас, тятьянг Хасса-га. — Тихо произнес абокай, что верой и правдой служил вавэхдэ.
— Ты сам видишь то, что вижу я. И ты сам задумываешься о том же, о чем и я. — Хасса-га покачал головой глядя на то, как первопринц и его младший брат вновь сходятся в боевое сопротивление.
— Вижу. — Кивнул головой абокай. — И не только мы с тобой, но и все вокруг. — Вавэхдэ любит его больше остальных, балует не в меру и на все шалости закрывает глаза.
— Опасно это. — Хасса-га покачал головой. — Я слышал, что на границах начались волнения. Это из-за, — он не стал договаривать, но его поняли.
— Да. Вавэхдэ предупредили и вот мы все видим этот бой. — Абокай покачал головой. — И все гораздо хуже, чем я мог представить. В делах постели первопринц жеребец, а вот на поле боя пугливый телок. Смотри, он даже ноги неправильно ставит, хотя стойку ему развивали лучшие из моих воинов.
— Стойка. — Скривился Хасса-га, когда первопринц рухнул на землю, но увернулся от удара пальей — тренировочного шеста. — И это младший еще успел замедлить руку.
— Вижу. И плакать хочется. И испытываю стыд, что его обучали мои воины.
Мужчины стояли во внутреннем дворе центр-дома, смотрели как на тренировочной площадке вели спарринг два брата. Вокруг стояли воины, которые не видели в первопринце воина. Он был любовником, был дитем, был шалуном, но не воином. Как и думал Хасса-га, так и было: ублажать свой уд он любил и в его распоряжении был обширный сад с «цветами», этакими наложниками и любовниками. Вот там он устраивал войны и поражал «противников». А вот тут, на арене, он слаб и неуклюж. Даже его зверь ленив и крайне редко выползает на свет, дабы посмотреть на него, понюхать, рыкнуть на другого зверя или побороться, проверяя силы. Если честно, то первопринц был позором вавэхдэ, но тот этого не замечал, списывая все на одну единственную фразу: он еще молод, наиграется и возьмется за ум. Вот только воинам такой отговоркой ни рта, ни глаз не закрыть. Они видят, слышат и говорят.
Первопринц вновь рухнул и рассмеялся, протягивая руку младшему. Тот ухватился за нее, дернул на себя. Они о чем-то говорили, посмеивались. Вновь встали на изготовку, а тятьянг лишь поморщился. Его глаза перебежали с пары юношей в кругу арены, на стены, возвышающиеся над площадью. Эти стены являлись частью домов, внутри которых раздевалки, душевые, залы для тренировок и столовая. Они все стоят кольцом обрамляя площадку и имеют один выход: высокая арка из каменных фигурных столбов. Из арки вышел молодой посыльный и стремительно направился к стоявшей паре тятьянга с абокай. На посыльного несколько альф из воинов посмотрели более внимательным взглядом, но оно и понятно — рождающий. Ладная фигура, симпатичное лицо, густые волосы и стальной блеск глаз. Он был конфеткой, но завоевать его, как и многих других рождающих на островах не просто. Этот парень был капризен, очень сильно капризен. И мог за просто так атаковать, покусать или поцарапать. И попробуй на него обидеться! — атакует всерьез. А любой самец так воспитан: бьет его свободный рождающий не серьезно, значит есть шанс, если атакует всерьез — выставь защиту и повинись в своей непонятливости, отступи. Бить в ответ запрещено, потому как на одного рождающего больше пяти-семи котов-самцов порой приходится. Обижать их просто нельзя.
— Вавэхдэ Суан-Дин со-Улиму, приглашает вас, тятьянг Хасса-га со-Улиму и вас, абокай Жаж-Харсат, для беседы в белом саду. — Склонив голову молодой рождающий, он же посыльный, отступил на шаг назад, дабы показать — явиться надлежало немедля.
Оба воина не проронили ни слова, просто сдвинулись с места и пошли в ту сторону, куда им сообщили. Дорога до нужного сада проходила через половину центр-дома с его отдельными домиками, террасами, садами и площадями. Вообще, центр-дом, это маленький город, где живет только вавэхдэ, его семья и его воины. Сюда прибывают советники, военные деятели, просители, управители земель. Но только днем. Ночью же они обитают в домах Дом-города, который издревле являлся официальным местом проживания того, кто несет титул «вавэхдэ».
Острова. Здесь больше пары сотен крупных островов до сотни километров длиной и больше тысячи более мелких не превышающих двадцати километров, а самые маленькие не более пятидесяти метров. Островное государство, это миф. Островитяне живут в своем особом мире, где территории подчиняются сильному клану, сильной семье, которая способна вести за собой воинов, способна дать защиту земледельцам и в зависимости от размеров семьи может поглощать, ставить под себя другие семьи, делая их единым костяком. Вавэхдэ, это тот валеба, тот глава семьи, который поставил под себя больше половины территорий островов. У него есть флот, есть армия, есть земли и жители. Он для них закон, но только до тех пор, пока не перегнет палку. Если такое будет, то острова способны отколоться от него и перейти под защиту другой семьи. И вавэхдэ ничего сделать не сможет, никакой закон не удержит семьи и их территории, если правление валеба будет мешать им жить.
Вавэхдэ Суан-Дин со-Улиму имеет несколько сыновей, и среди них с самым сильным зверем был Анхар-Шат, самый бесполезный парень, любитель утех и отлынивать от тренировок. Как преемник он только позорил вавэхдэ, но другого сильного сына у вавэхдэ нет.
Хасса-га поморщился, переступая порог малого дома гостей. За ним, если пройти насквозь, располагался белый сад Умкан: круглый год деревья цветут белыми маленькими цветами, распространяя легкий аромат. У этих деревьев листва выглядит как скрученная вытянутая спиралька, зауженная к кончику и при цветении их почти незаметно.
Вавэхдэ находился внутри сада, сидел на пайше, внутри тканого шатра. Рядом стояли воины, все дагжи, рослые и сильные. Его лицо, обзаведшееся складками морщинок и седыми нитями в волосах, усах и бороде, сейчас было печальным. Даже одеяние было темным, не дающее усомниться в том, что думы у него не радужные и это не игра света на лике.
Тятьянг и абокай приблизились, склонили голову, прижимая руку к груди. Вавэхдэ кивнул головой в ответ и пригласил жестом войти в шатер, а воинов своих отослал чуть-чуть подальше. Оба мужчины, прибывшие по его приглашению, очень сильно удивились.
— Скажи мне, тятьянг, как поживает хагас Цацер-Лун?
— В здравии, вавэхдэ.
— У него есть потомство?
— Да. Сын рождающий и трое самцов. Из них два альфы.
— Хорошо. — Кивнул головой вавэхдэ. — Когда на небе взойдет Серый брат он должен быть здесь.
— Вавэхдэ, что-то случилось? — спросил тятьянг.
— Икешен, наложник первопринца, понес от присланного к нему в цикл воина. У первопринца детей своих никогда не будет. Это подтвердил лекарь. А вот теперь, еще и идеально подходящий под силу и кровь наложник.
Тятьянг и абокай изумленно переглянулись.
— Цацер-Лун прибудет для поддержки? — очень осторожно задал вопрос Хасса-га.
— Нет. — Вавэхдэ покачал головой. — Будет бой. Кто выиграет, тот станет первопринцем.
— Насмерть? — спросил абокай.
— Да. Таков закон. Если поступить иначе, Анхар-Шат будет опозорен и спущен по иерархии на самое дно. Такой участи я ему не желаю. Отправляйся, привези хагас.
— Как прикажете, вавэхдэ. — Хасса-га склонил голову и быстро покинул своего вавэхдэ и его верного абокай.
— Правильно ли это, вавэхдэ? — спросил воин.
— Ты сам прекрасно знаешь, что, если Анхар-Шат уступит это право добровольно, его раздавят. Я не хочу видеть это. И не хочу знать, что, если уйду на тропу к Богам, моему сыну придется пройти через такое. Подготовь его. Он должен знать, что от этого боя зависит его жизнь. Если выиграет, его младший брат станет отцом тех детей, коих он на себя возьмет как старший самец.
— Как прикажете. — Абокай склонил голову.
Законы иерархии, законы между воинами и ведущими самцами — жестоки. Никаких компромиссов. Сейчас нельзя объявлять о том, что у первопринца будет майто, который всех своих детей передаст на энергетический канал старшего брата. Нельзя. Это нарушение и за такое все воины поднимут голову, вздыбят шерсть и оголят клыки. Анхар-Шат должен доказать, что он не зря несет титул преемника вавэхдэ. Он должен победить или умереть.
Хасса-га отправился от Дом-города в путь немедля. Времени было не много, ведь до восхода Серого брата оставалось не более двадцати трех дней. Путь в одну сторону занимает пять, плюс собраться там, плюс назад и, хотя бы, пару дней на отдых после морского пути.
— Вы ведь довольны таким исходом? — спросил дагжи, что всегда стоял за спиной Хасса-га.
— Не скрою, очень доволен. Цацер-Лун не проиграет. Он шаки, боевой и тренировки, в отличие от первопринца, не заменяет постельными ласками.
— Но, первопринц ведь таури, боевой и с костяным шипом на хвосте. Он опасен, даже если и ленив без меры.
— Цацер-Лун бывалый воин, а когда узнает, что конечная цель, уверяю тебя, ни шанса не даст первопринцу.
— Хм, — дагжи вздохнул, — я буду не прав, если скажу, что такой исход вас радует до дрожи предвкушения.
— И тут ты прав. Ему бы ума, как у Ревиса, и тогда идеальный вавэхдэ. — Хасса-га покачал головой.
— Мне интересно, тятьянг, ваш сын-марашат не собирается отщипнуть себе территорий побольше? Он же старший зверь, а дал брату верх одержать.
— Увы, ему не нравится, когда территория слишком большая и за день ее не обойти на корабле.
— Ленив?
— Может и так.
Они сейчас смотрели на гавань, в которую входил корабль. Их уже ждали: боевой расчет дагжи. Пристань была расчищена, а тятьянг все думал и думал, прикидывал в уме…
— Он это серьезно? — спросил Цацер-Лун.
— Да, сын, вавэхдэ серьезно. Будет бой в день полного диска Серого брата. Бой насмерть. Первопринц должен доказать, что имеет право называться бекше островов. Тебе же дается право завоевать этот титул. Не просто выиграть, — отец перевел глаза на сидевшего в кресле Ревиса, который сложил ноги на подставку и читал, — а именно завоевать убив противника.
Цацер-Лун кивнул головой. Ему больших объяснений и не требовалось. Была цель, была награда и нужно было просто прийти в одно место и взять что дают. Ревис был другой — он еще раз десять обдумает, что да как, а потом может и отказаться. Вернее, попробует. И это не страх или лень, нет, он просто просчитывает варианты.
Год спустя.
— Прости, что? — удивленно рассматривая лицо отца, Ревис даже встал со своего места.
— Ты становишься хагас для Цацер-Луна, и согласно этому, тебе надлежит обзавестись наследниками. — Тятьянг посмотрел на находящегося здесь же любовника сына. — И, насколько я могу понять, этот блудник беременеть не желает.
— Отец! — рыкнул Ревис.
— И не рычи. — Хасса-га покачал головой. — Он тебе не наложник, не супруг, а блудник, который раздвигает ноги для ласки. И ты прекрасно знаешь его статус. Будь у тебя истинные чувства к нему, и подходил бы он тебе, как рождающий, давно бы поставил подле себя и обвязал его нитью пары.
— Я сам разберусь, когда мне заводить потомство.
— Нет, — тятьянг покачал головой, — приказ вавэхдэ вынуждает сделать все до конца этого года.
— Что? — Ревис нахмурился, сел на место. — Что это значит?
— Один из Домов, не так давно, получил в свои стены одного омегу. Твоя ипостась, боевой. Его обучили, но не до конца, так как не миновало и пяти лет. Но он из уважаемой семьи, которую разобрали, когда пал их основной боевой дом. Этого юношу вавэхдэ приказал сделать твоим супругом.
— Я не давал согласия! — рыкнул внутри Ревиса зверь.
— Надо было думать о наследниках раньше, пока сам вавэхдэ не сунул в это дело свой нос. — Рыкнул в ответ Хасса-га. — А теперь уже поздно. За мальчиком отправлен корабль и сваха. Как только он сядет в повозку и ее провезут до порта сайхи, он станет твоим супругом. И желательно, чтобы в первую же течку ты его покрыл. Понял?
— Я не буду плясать под дудку вавэхдэ. — Прошипел Ревис.
— Тогда смести его. — Хасса-га подался вперед и оскалился, выпуская клыки. — Смести и никто не посмеет тебе указывать. Только, вот с этим блудником, что пуст от тебя в каждую течку, участь твоя будет не завидна. Марашат и без детей? Издеваешься? Ты примешь супруга, покроешь его и через полтора года сделаешь это еще раз.
Отец уехал, а Ревис разнес гостиную. Он бесился несколько дней. Его хотели лишить свободы выбора! Его, марашат, хотят заставить это проглотить и безропотно подчиниться?! Когда немного его злость поостыла, он понял одно: либо подчинится, либо его заставят. Увы, отец прав, ведь сейчас у Ревиса нет никакой власти, силы и армия слишком мала. Когда это дошло до марашат, он зарычал, выражая весь свой протест, будоража своих верных воинов.
Выйдя из комнаты, где уничтожил почти все, рыкнул и рядом тут же обозначился дагжи, который с ним был в стае.
— Он желает меня женить на омеге, который выгоден вавэхдэ. — Пожаловался-прорычал Ревис.
— Что будете делать? — дагжи не реагировал на эти вспышки злости.
— А ничего. Этого омегу я приму, только как инкубатор. Жаль, что Мимель не может понести от меня, а так бы заткнул всем рот.
— Заткнуть можно и другим способом. — Дагжи улыбнулся. — Думаю, вы уже решили, каким именно?
— Решил. Поднимай головы, пусть готовятся. Нам нужна сила. — Ревис оскалился. — Первые бои — давление щитами.
Дагжи лишь кивнул головой и через некоторое время все завертелось и закрутилось. Сам же Ревис ушел в центральный дом, в свои покои. Ему предстояло сделать многое, особенно перед приездом «супруга». От одного его упоминания внутри недовольно рычал марашат. Заставить его делать то, что он не хочет? Нет, они тронули гнездо ядовитых уйке, и теперь поплатятся! И тут точно без шепота Цацер-Луна не обошлось. Он уж очень сетовал, что Мимель не беременеет. Его языка дело, точно.
— Ревис, — руки легли на плечи, голова прижалась к спине, — ты так напряжен.
— А ты нет? — резко развернувшись, он перехватил его руки и пальцами поднял подбородок. — Еще и плакал.
— Обидно. — Мимель отвел взгляд.
— Раздевайся.
Отпустив его, Ревис начал стаскивать с себя одежду. Сейчас хотелось жаркого и податливого тела, а есть настроение у этого сладкого или нет, не его заботы. Обнажившись, прошел к кровати и сел на ее край, поставил руки чуть дальше назад и перенес на них вес тела. Мимель почти разделся. Его подтянутое тело, уже сейчас увеличенный член, загорающиеся страстью глаза — влекут. Когда на пол упала последняя деталь наряда, любовник приблизился к кровати, опустился на колени между разведенных ног и заглянул в глаза.
— Приступай. — Разрешил-приказал Ревис.
Мимель не был любимым, он был умелым. Делать его наложником и давать ему права, альфа не собирался. У него вообще наложников нет. Так желает, так будет и дальше. А Мимель…у него чудесный рот, который всегда заглатывает до основания, утыкаясь носом в лобок. Вот и сейчас он насаживался ртом, ласкал языком и всасывая щеки ускорял темп, помогал рукой ласкать крупные яйца.
Положив руки на его голову, заставляя по несколько секунд удерживать член глубоко во рту, Ревис порыкивал от сладости момента, потом отпускал его немного, давая подышать и опять заставлял глубоко взять в рот. Через некоторое время, когда почувствовал, что надо немного сбавить обороты, отпустил любовника и взяв его за волосы, заставил наклонить голову назад. Блудливый взгляд похотливого кошака, да таким Мимель нравился. Очень.
Дернув его на кровать, заставил встать на колени, широко расставив ноги и упереться локтями в перину. Сам осмотрел вид, улыбнулся коварно и полез следом. Когда поравнялся с ним, облизнулся и одновременно обеими ладонями отвесил ему смачный шлепок по ягодицам. Мимель вздрогнул, вскрикнул и тут же был вжат головой в перины. Его ягодицы принялись шлепать жалящими шлепками, заставляя вздрагивать и постанывать. Когда зад окрасился в ярко малиновый, не давая передышки, Ревис резко одел его на себя.
— Ха-а-а! — вскрикнул Мимель, выгибаясь и стараясь слезть с члена, что ему загнали глубоко и достаточно больно. — Ревис, — заскулил он, ощущая, как тут же начались толчки.
— Покричи, малыш, — рыкнул Ревис, приказывая и перехватывая его за бедра, резко толкая своими, смачно и сладко входя в растянутое нутро, прикрыв глаза. — Давай, котенок, покричи, как ты умеешь.
Мимель ничего не ответил, он уже полетел. Его пальцы непроизвольно выпустили когти, он порыкивал на каждый сильный толчок, а когда его схватили за волосы и оттянули голову назад, зашипел. Ревис увеличил скорость и жестко брал его сзади, показывая власть и силу, что так заводило в нем любовника. Ревис был зол, а когда он в таком состоянии, то Мимель отрабатывает своим задком так, что потом ходить не может нормально. И это ему нравилось, иначе бы давно ушел. Он лишь любовник и прав у него в доме этого альфы нет. И чтобы удержаться рядом, Мимель привык ко всему. А кое-что полюбил. Вот, например, сейчас: его пользуют как блудливого кошака, а он и рад подмахивать.
Когда дикий секс закончился, а узел спал, оставляя растянутое нутро выталкивать из себя семя, Ревис уже встал и прошел к столу с кувшином, где была чистая вода. Налил себе в кубок и попил. Мимель лежал на животе, наблюдал за ним, облизывал глазами тело: подтянут, длинные волосы, мощные руки, аппетитная задница. Правда эту часть тела Мимелю никогда не попользовать, а вот спереди очень даже частенько.
— Меня не будет неделю. — Сказал Ревис, повернулся и подошел к кровати, присел на край. — Не скучай тут без меня.
— Не волнуйся, не буду. — Мимель заулыбался. — Ты только нэкш предупреди, а то ведь и выгнать попытаются.
— Не тронут. Не посмеют. — Его глаза потемнели. — Можешь идти к себе.
Сам же встал и пошел в ванную. Мимель недовольно надул губы. Ревис держал его подле себя только как дырку для услады и все. Подарки или еще что, да делал, но только в рамках приличия и не давая слишком много. Это бесило. А также бесило то, что статуса в этом доме у Мимеля нет. Если бы он был наложником, то у него были бы привилегии, а Ревис был обязан подчиняться законам и баловать его гораздо чаще. А то и вовсе взять под крыло всю семью Мимеля. Просто так выгнать наложника, который рождающий, нельзя. Он был бы обязан быть покровителем для него. Вот только Мимель метил выше. Что там наложники, он хочет стать его супругом. И для этого нужно терпение, а еще хитрость.
Кое-как встав с постели, ощущая все прелести жесткого соития, взял только накидку и накинув ее на плечи, пошел прочь из комнаты, где ему запрещено спать. Хоть он и любовник, а этот особый запрет Ревис еще ни разу не нарушил. Даже если, что бывало крайне редко, напивался до невменяемого состояния, всегда отсылал Мимеля к себе. Но, даже так — Мимель жил в покоях того, кого именуют «супруг». И это была одна из его небольших побед. А скоро и Храм примет его как пару Ревиса. Ничего, тут и новоявленный супруг поможет.
Сио не готовился становиться супругом хоть какому-нибудь знатному господину. Он был омегой, не сильно симпатичным, но капризным и мстительным в силу своей натуры кота. Зверь у него был особенный, что делало его опасным, для менее сильного самца и его рода. И дело не в родословной — самцы боялись потерять ту силу, коей обладали, а сильный омега мог вить веревки из каждого. Дом, в котором же он рос и воспитывался, где его холили и лелеяли, был слабым. Боевых альф у них никогда не было, а те альфы что были, уступали в силах одному омеге. А силу рода судить по одному омеге глупо, ее не признают остальные, не дадут жить спокойно.
Вот так и получилось, что житья им не дали. В одно распрекрасное утро просто пришел вооруженный до зубов отряд и разодрал на части его род, его дом предали огню, а его самого продали в Дом, где было принято готовить молодых рождающих и не только их, для вступления в младший брак. В таком Доме правила строгие, а для омеги его сил еще и жесткие — дабы слушался. Его не били, не унижали, но были строги и дали понять — нет у него больше дома, нет семьи, нет защитников. Он здесь только для того, чтобы получить образование, а после этого его продадут, как младшего супруга в богатый дом с сильным зверем, для которого он будет только лишь «инкубатор для наследников», не больше.
Именно поэтому Сио и не ждал, что его заметит хоть сколько-нибудь важный род — никто не позволит вить веревки из главного вожака или наследника рода. И как сообщали наставники, скорее всего так и будет с ним: супруга он может увидеть один раз, когда будет принимать ус и щит пары, а дальше его будут пользовать в течку. Слишком силен омега, рисковать никто не захочет.
И Сио, после всех объяснений, не надеялся вообще ни на что. Тем удивительнее было это утро. Все началось как всегда — побудка, завтрак, утренние часы обучения. За ними должен был быть урок послушания зверя, но Сио внезапно повели не на него, а в его комнату. Удивившись, попытавшись вызнать что случилось, получил молчание в ответ. Увы, он не привык к тому, что слуги здесь тише мышей и не разговаривают ни с кем из послушников. Такие правила. Только личный слуга, если послушник это смог заслужить, только он имел право разговаривать с ним в любом месте Дома. Сио, как можно догадаться, такого права не заслужил, поэтому слуги молчали.
Его привели в комнату, заставили раздеться, принять ванну, после чего тело натерли маслами, волосы высушили и собрали в косу сложного плетения и закрепили на затылке. Далее одели традиционный наряд для смотрин, что упаковывал тело словно кокон, после чего подали обувь — этакие шелковые туфельки, что не предназначены для ходьбы по улице, только в помещении. Когда Сио был готов, его повели коридорами, открытыми галереями и остановились только перед дверьми, ведущими в залу смотрин. Сио, все время пути, нервно покусывал губы. Его, так сказать, обучение еще не закончено, да даже наполовину не пройдено, как говорил ему наставник, а тут смотрины.
С одной стороны, это хорошо — учеба закончится, а с другой стороны — страшно представить куда именно он попадет и как с ним там будут обращаться. Здесь уже все знакомо, правила изучены, первые шишки пройдены и даже слезы пролиты. А вот на новом месте все будет новое и за что с ним могут поступить нехорошо, он сейчас знать не знал. И от этого становилось страшно. Дверь, что разделяла его и его судьбу, плавно раскрылась, отсчитывая минуты или мгновения от шага в новую жизнь. Как он слышал от других послушников, те, кого привели к зданию смотрин, уже считай проданы. Это, как если бы покупатель еще раз возжелал посмотреть на товар, что приобрел. Он уже купил, он уже видел его, он уже все решил, но захотел посмотреть на товар в упаковке. Только если сам «товар» не сделает нечто непростительное, покупатель ни за что не откажется от него. Но если что-то такое и сделает, то участь его будет незавидной. Уж наставник со смотрителями сделают все, чтобы он прочувствовал всю глубину своей ошибки.
Двери раскрылись. Сио должен был войти один, без слуг. И он вошел. Плавно, как учили и до середины пустого зала. Помещение для смотрин было разделено П-образным ограждением, которое составлялось из резных панелей, с изумительной тонкой работой резчика по дереву. За панелями стояли люди, что смотрели на вошедшего и с довольными лицами одобрительно покачивали головами. Различить их лиц Сио не мог из-за резной преграды, но тени видел. Он прошел до середины помещения и плавно опустился коленями на специальный низкий стул, который называется тава́. Этакая подставочка, которую используют дабы присаживаться в неудобных нарядах на колени и не опускаться на самый пол.
Этот тава́ имел красный мягкий верхний слой, куда принято опускать колени. Ножки небольшие, всего десять сантиметров и плюс к высоте всего изделия прибавляется основная часть, что «баюкает» мягкий настил, тоже не больше десяти сантиметров. Лакированные бока отдают темным благородным деревом, резьба говорит о том, что тава́ предназначен для смотрин и не более. Вообще тава́ имеет широкое применение и на него опускаются все уважаемые рождающие. Заставить рождающего сесть на колени без тава великий позор для хозяина дома. Даже когда берут в плен рождающих из домов, что раздирают в междоусобных стычках, даже тогда именно их из этого дома опускают на тава, правда его высота не превышает пяти сантиметров и выглядит он скорее плотной подстилкой под колени, но факта от этого не умаляет. Все самцы опускаются всегда на пол, на одно или два колена в зависимости от силы и воли его зверя. Даже вавэхдэ, правитель островного государства, сильнейший самец островов, и тот опускается на пол без тава, правда на плотный, коврового плетения, коврик, что говорит о его статусе. И это единственный самец, который имеет право подстелить коврик под свои колени, на все острова и их население.
Сейчас Сио сидел на коленях, плавно опустившись на тава, ступни немного свешивались и скрывались под слоем задней части наряда. В отличие от личного контакта, он имел право осматриваться и глазеть на тени за ширмой. Это поощрялось, ведь так покупатель лучше рассмотрит товар. Сио, не отличавшийся смирностью, да еще и будучи совсем молоденьким, переводил взгляд по помещению, но не поворачивался за спину — это было бы вульгарным. Вертеть головой нельзя быстро, нужно плавно и аккуратно. Если что-то заинтересовало, то можно и принюхаться, но не шарить по пространству испуганным взглядом, нервничая и создавая впечатление, что вот сейчас сорвется с места и начнет убегать. Это тоже считается вульгарным. Вообще, вульгарным быть не принято, за это наказывают. А под слово «вульгарный» подстраивается поведение, которое нам, людям современным, кажется глупой дикостью.
За ширмой покупатель одобрительно покачал головой, так как сейчас видел зверя купленного рождающего. Это тоже требование к смотринам. Еще раз кивнув, подтверждая, что доволен обучением молодого омеги, повел рукой, давая знать, что насмотрелся и покупку желает забрать. Наставник Дома склонил голову, а рукой подал сигнал слугам, что могут запускать стражей прибывших с покупателем. Вот тоже традиция — из здания смотрин купленного выводят два сильных стража, которого не смеют касаться руками, даже если он рухнет на землю или в грязь, они до него не дотронутся и не предотвратят падения. Этакие столбики спокойствия и помощи в исключении конфуза от них не дождешься. И они не будут касаться купленного «жениха» ровно до тех пор, пока его жизни не будет угрожать смертельная опасность. Если же ситуация сложится не в пользу безопасности, то эти два соляных передвигающихся столбика враз ощерят пасти, обнесут защищаемого щитами защиты и будут стремительно уходить от опасности, а не браво кидаться на баррикады. Их главной задачей является сохранение подзащитного, а не своей чести как воинов.
Внутрь здания вошли два боевых альфы, что тут же заставили занервничать омегу. Но воины подошли, встали по бокам и согласно выученному процессу выхода из здания, Сио поднялся на ноги, взволнованно осмотрев силачей и пошел на выход. Когда юноша вышел, за ширмой послышался голос:
— Очень хороший образец. Оплата поступит, как только мы доберемся до метки перехода.
— Как вам будет угодно, господин.
— Его вещи?
— Уже все собрано.
— Мы отбываем немедленно. — Властно сообщил голос и ему не посмели перечить.
Ревис получил сообщение, что корабль с его супругом вскоре прибудет к берегам острова, где жил альфа-марашат. Рыкнув недовольно, оставил все свои дела на дагжи и отправился в путь. С некоторых пор его территории расширились и сейчас идут битвы «щитами», которые подразумевают сражение без смертей. Такой вид боев может существовать только на Деямерре: во время военных действий не погибнет ни одного воина, но проигравшая сторона подчинится, склонит голову. Как это происходит? Каждый воин активирует свой энергетический щит и в момент боя лишает сознания противника. Померки силой заканчиваются, когда на поле боя остаются в сознании только воины одной из сторон. Даже если на ногах устоит один воин, победа будет за тем, кому он служит. И таких боев Ревис за последние полтора месяца провел больше десятка. После такого боя не будет похорон, не будут горевать близкие, но их дом перейдет под покровительство другого валеба и его семьи — сила зверя и умение управлять обоими частями своего тела решает гораздо больше, чем кровопролитие.
Стоя на корабле, глядя на родные берега его дома, где он встретил юность и повзрослел, куда уехал, когда передал право на хагас старшему брату, думал о том, что надо будет сделать, дабы еще больше набрать сил. О супруге он и не думал. Ему было как-то все равно. Быть ему хорошим супругом он не собирается. Наследников наплодит и хватит на этом. Сейчас же надлежит обдумать все, что потребуется дабы отхватить три острова севернее.
Корабль шел на всех парусах к пристани, затем пришвартовался и ватпэ, крупный и мощный зверь, плавно ступил на трап, везя на себе своего наездника, своего напарника. Этот кот, боевой и грозный, верой и правдой служит уже пять лет. С ним они выиграли несколько боев, а один даже не начинали: противник увидел какой силы зверь под седлом альфы и просто опустил глаза, сдаваясь. Это льстило. Этого зверя Ревис любил, очень сильно, безмерно уважал и почитал его силу. Зверь платил тем же, всегда послушно выполняя приказ.
— Дагжи Ревис со-Улиму, — один из воинов, что следил за порядком на острове, склонил голову, поравнялся с ним управляя своим зверем, — корабль с вашим супругом войдет в гавань по полудни.
В ответ только кивок. Ему было все равно что там будет и когда супруг приедет. Сейчас хотелось завалиться на кровать, заставить Мимеля поработать своим сладким ротиком и взять его во всю мощь своего тела. Этого он хотел, а вот знать о супруге — нет, не хотел.
В дом они прибыли примерно за два часа до полудня, а затем Мимель развлекал его долго, аж до самого вечера. И Ревис совершенно забыл о том, что у него приехать должен был супруг. Совершенно забыл. А когда стемнело, к нему в дверь спальни постучались, как только Мимель ушел в подготовленные для него покои.
— Да! — рыкнул Ревис, которого из страны снов выдернул настойчивый стук.
Дверь раскрылась и внутрь вошел управитель.
— Господин, — мужчина склонил голову, — простите, что беспокою вас, но этот вопрос надлежит разрешить.
— Что там еще случилось? — он открыл глаза и повернул голову к стоявшему человеку.
— Понимаете, есть один вопрос, и он связан с вашим супругом. — Управитель поднял глаза. — Как сказали сопровождающие, молодой господин прибыл в дом, но в покоях его нет. Равно как и вообще в доме.
— Что? — Ревис резко приподнялся на локтях. — Как это нет? И где он?
— Простите, но мне кажется, что он до сих пор находится в зале приема супруга в дом.
— И что он там забыл?
Управитель в удивлении поднял глаза, что были вновь опущены при разговоре с альфой-марашат, после чего его брови поползли вверх.
— Его туда привели сопровождающие, дабы вы встретили и дали свое разрешение войти в дом, как вашему супругу.
— Я должен? — Ревис нахмурился, а когда до него дошел смысл того, что пытался так витиевато ему объяснить управитель, заругался соскакивая с кровати.
Он забыл о том, что кроме него из той комнаты в первый день приезда в дом никто не смеет приглашать пройти. О супруге он забыл напрочь и об этом обязательном ритуале. Надо было всего лишь сказать ему эти слова и все, но он просто забыл. Да и не хотел произносить их, если честно.
Ругаясь, одеваясь и даже порыкивая, Ревис отослал управителя, дабы тот не мешался под ногами. Когда он был готов выйти, разнес пару стеклянных изделий, дабы прийти в себя. Его марашат ни в какую не хотел брать на себя того, кого он никогда не видел, кого ему навязали. Он рычал, дыбил шерсть и щерил пасть. Его заставить принять кого-то? Братец и вавэхдэ доиграются, он их всех на ленты распустит!
Выйдя из спальни, добрался до места, где стояло два воина и велел открыть дверь. Внутри комнаты было темно. Ревис рыкнул что-то, что могло считаться за разрешение, после чего резко развернулся и не взглянув на супруга, отправился к себе. Когда же дошел до спальни, оскалился и подошел к двери в комнату Мимеля. Несколько раз стукнув кулаком в дерево, дождался, когда любовник откроет, схватил его за руку и потащил в свою спальню. После этого жестко отлюбил многострадальный зад любовника и впервые оставил его у себя.
Сио был выведен за пределы Дома подготовки женихов и оглянулся на здание с центральными воротами. Сюда, два года назад его привезли, плакавшего и не знающего что делать. Дома у него нет, одного омегу никто не оставит жить самостоятельно, да и будучи совсем еще ребенком он не смог бы жить сам, без помощи и поддержки. Его с раннего детства учили, что рождающий, тем более омега, жить может только в окружении любви и заботы, только в большой семье и только под защитой старших альф. Другого он и не знал, не представлял. Да и общество на островах не имело представления, как это немногочисленные рождающие будут жить самостоятельно, а не под защитой альф и обученных битвам бет? Так на островах не делается, так их закон не позволяет, совесть и многолетние традиции. Даже многовековые!
В стенах же этого Дома он получил дополнение и уверовал на сто процентов, что родители были правы. Только, здесь в отличие от дома, ему право выбора жениха не давали. Здесь за него решали, кто и когда заберет, и заберет ли вообще. Что стоит наставнику приказать и рождающий никогда не пройдет по галерее выбора, где через решетчатые узорные панели будут присматривать себе или своему господину пару?
Сейчас же, когда это здание осталось позади, Сио испытал страх. Что-то, что было знакомо, оно исчезло и направляться в неизвестность страшно всегда и всем. Есть те, кто в волнительном ожидании ждет нового и неизвестного, но это те, кто знает куда и зачем направляется, либо давно готовился, либо уверен в своих спутниках. Но, когда за тебя все решили, выставили на обозрение, как куклу в витрине магазина, согласитесь, ничего кроме страха испытывать не сможешь. Вот и Сио, ничего кроме страха о своем будущем не испытывал, когда вышел за ворота. Вышел из мира, который хоть чуть-чуть знал, правила коим подчинялся и распорядок дня, коему следовал, в мир, который нес ему новое, неизведанное и страшное.
Рядом стояло уже не два стража, а десяток. Под порывами ветра он начинал замерзать, а ноги на каменных плитах в шелковых домашних туфлях стыть. Плюс, к тому, что он уже страшится своей судьбы и того, к кому в руки попадет, прибавлялось еще и то, что воины все боевые и веет от них опасностью, силой и волей. И ощущая это он совершенно не заметил, как сбоку подкатила повозка, крытая, запряженная четверкой тягловых животных. Дверку распахнули и тут же оттуда вышел слуга, который пригласил «товар» залезть в дополнительную упаковку.
Сио принял помощь, так как одеяние его было неудобным и без помощи в повозку он бы не забрался, сохраняя кроткий и воспитанный вид. Когда он залез внутрь повозки и опустился на достаточно мягкую и удобную лавку, дверку за ним плавно прикрыли. Тихонечко выдохнув, скосил глаза на влезшего внутрь повозки слугу, который и прикрыл дверь, после чего постучал по стенке за свою спину. Повозка тут же мягко сдвинулась с места. Сио, так как глаза не могли не задержаться на движении за окном, удивленно уставился на то, что воины идут рядом с повозкой.
— Это сайхи, — произнес слуга, — они обязаны идти рядом с повозкой до корабля в гавани. Этих сменят завтра утром. Часть пути они проделают в форме зверя.
Сио только кивнул головой, так как все внимание было направлено на воинов, что начали ускорение, как только повозка пошла быстрее. До порта, как подумал «жених», им добираться сутки, но ошибся. Они ехали три дня. Каждый день на контрольной отметке двадцать сайхи заменялись новой двадцаткой. Слуга, что сидел рядом с Сио иногда что-то пояснял, если видел особый интерес молодого мальчишки. Но в большинстве случаев просто помалкивал. По сути, в свои двадцать два года этот омега был еще ребенком, на фоне среднего возраста жителей островов в сто тридцать-сто сорок лет. И этот мальчишка, на ответы слуги, только головой кивал, мол я услышал, но, как и учили, исключительно молча. Ведь этот слуга не его личный, а других правил ему не объясняли, вот и ведет он себя, как в голову вдалбливали все два года обучения.
Путь до гавани растянулся на три дня и только потому, что в ночь никто не собирался ехать с повозкой сватовства, да и скорость не повышали, хоть и запряжена повозка сильными тягловыми скакунами. Даже при наличии сайхи, это было более чем не безопасно, так как часть этих воинов всегда идет впереди для разведки и возможного предотвращения нападения с целью кражи «жениха». Две ночи они провели в придорожных гостиницах, где Сио обязательно был в компании слуги, а его дверь стерегли воины, да и под окнами дежурили. Завтрак подавался исключительно в комнату, а выходил он наружу только непосредственно перед самой отправкой. Стоило ему только с комфортом усесться на лавку внутри повозки, как слуга давал знак, что можно трогаться, и они вновь продолжали путь.
Корабль встретил их весело покачиваясь на легких волнах гавани. Сайхи на борт не поднялись, зато их сменили настоящие воины — дагжи со своими подчиненными. Старший из сайхи подошел к дагжи и ему сообщили, где и когда Дом получит оплату. Склонив голову, сопровождение от Дома быстро ушло.
Сио провели вниз, к каюте, где ему предстояло жить до того момента, пока они не прибудут в нужный порт, а там еще неизвестно сколько он пробудет в дороге. Слуга остался при нем, потребовав для «молодого господина» нагреть воды для купания. Слыша такие требовательные нотки, Сио удивился. И вот ведь странность — слушающий его воин, несомненно очень сильный и боевой зверь, безропотно кивнул головой и удалился. Слуга прикрыл дверь и осмотрел помещение.
— М-да, — покачав головой, вздохнул, — за неимением лучшего.
Сио его не понял, если честно. Каюта была обычной, чистой и видно сразу — здесь не так давно отдраили даже потолок. Что именно не понравилось слуге, увы, молодой омега не понимал. А вот слуга морщил нос от каждого угла, но помалкивал. Подойдя к сундуку, куда были сложены вещи, придирчиво осмотрел их, достал какие-то тряпки и развесил их по стоявшим тут же специальным стойкам с перекладинами и крюками. Под его руками играли пестрые ткани, шелка и даже бархат. Все вещи были развешаны, аккуратно разглажены складочки, благоговейно расправлены по каким-то невидимым и неизвестным для Сио критериям.
В двери постучались, слуга пошел открывать. Пара минут и внутрь каюты внесли объемную лохань, при этом воины старательно отвернули головы в сторону развешанных одежд. Вошедшие следом и несущие воду в объемных кувшинах тоже головы старательно отворачивали. Сио удивленно смотрел на них, думая с чего такое отвращение? Даже их звери закрылись такими щитами и так плотно забелили нейтральную зону, что вызвали искреннее изумление, а затем и обиду у зверя молодого кота. И конечно же, непроизвольно заставили омегу попробовать на силу и плотность мари — когти, зубки и хвост: в дело пошло все, что могло прорваться, кроме голоса.
Если кто из воинов и ощутил на себе любопытство омеги, то виду не подал, не запнулся, не замер. Когда вода была вылита в лохань, испуская сизый парок над своей успокаивающейся гладью, из каюты вышли все, даже слуга. Сио в этот момент недоумевал и ждал, что дальше то будет? А дальше слуга вернулся, неся с собой еще одну сумку, явно лежавшую в его каюте, прикрыв дверь, дошел до лохани. Быстро проверив воду на тепло, достал какую-то баночку и вылил немного содержимого в лохань. Размешав рукой, вспенив, он повернулся к господину.
Разоблачение из одежд произошло сноровисто, словно слуга только тем и занимался, как снимал с женихов одежды для сватовства-покупки. Слуга же расплел и волосы, и даже развязал шнуровку на туфлях, после чего пригласил принять водные процедуры. Перешагнув край лохани, что была достаточно просторной, но не высокой и стояла на подставке, Сио опустился на застеленное тканью дно изделия, ощущая теплую мылкую воду и аромат сладких цветов. Слуга тут же принялся аккуратно поливать голову своего подопечного, массируя кожу пальцами, заставляя расслабиться.
Мыльный порошок, с очень вкусным ароматом и свойством укрепления волоса, его питания и улучшения кровообращения кожи головы еще и имел эффект расслабляющий, заставляющий погрузиться в своеобразную ароматерапию с головой. Помывка была медленной, тщательной и очень осторожной. Слуга делал все движения крайне аккуратно, массируя и осторожно омывая. После волос пошло тело, легкий массаж плеч и спины. Сио, словно впав в транс, следовал за указаниями слуги, даже встал для лучшего мытья ног. Затем его ополоснули и тщательно вытерли тело, перекрутили волосы полотенцем — большим и мягким.
Слуга отвел подопечного к кровати, усадил на нее, начав протирать волосы, старательно высушивая их тканью полотенца, пропитанного особым маслом, которое впитываясь в волос укреплял его кончики и питал по всей длине. Сидевший юноша, разморенный купанием, практически мурлыкал от удовольствия. Еще пара минут и, довольный полученным эффектом «сушки», слуга уложил юношу поверх застеленного покрывала, отошел к одному из сундуков, открыл его и достал оттуда кружевное покрывало. Укрыв им, шагнул к стене, что противоположна входу в каюту, взял передвижную ширму и задвинул ее так, что кровать была сокрыта от взглядов. Дальше он отошел к своей сумке и достал оттуда пару мешочков и стал старательно расставлять на одном из столиков плоские маленькие тарелочки-пиалы, которые тут же стали наполняться травами, очень пахучими.
Наполнив пять тарелочек-пиал, расставил их под линией ширмы, которая стояла на ножках и осмотревшись по сторонам, придирчиво разглядывая как закрывает данное средство кровать, с чем-то согласившись, сам себе кивнул. Взяв из одного сундука веер, встал рядом с ширмой и лицом к двери, несколько раз хорошо взмахнул им, дабы разогнать воздух. После этого вновь подошел к своей сумке и достал еще какой-то мешочек, откуда в воду высыпал несколько горсточек порошка, который моментально сделал ее резко пахнущей хвойным ароматом, напрочь перебивая запах омеги. Когда вся подготовка была завершена, слуга подошел к двери и открыв ее выглянул наружу.
— Можно забирать. И, — он сощурился, — думаю трапеза готова?
— Да, господин. — Кивнул головой, дежуривший в коридоре страж.
Как лохань выносили, как приносили трапезу Сио не знал — заснул от разморенного блаженства после помывки. Слуга же, убрав ширму, расставил на небольшом столике яства и посмотрел на спящего молодого господина. Его везли для становления в пару к сильному самцу, вот только…
Покачав головой, слуга вздохнул и пошел будить парнишку. Тот проснулся быстро, на вопрос о трапезе ответил согласием и через несколько минут уже уплетал за обе щеки хорошо приготовленную пищу. При этом он показывал выучку достойную стола правителя, что не могло не радовать. А когда закончил с трапезой, тут же отдался в руки слуге — причесать, уложить волосы в косу, переодеть.
Путь по морским проливам между островов был не долгим, всего два дня, зато здорово экономил время. Они обогнули несколько больших островов, между которыми ходили суда по переправке населения. Один раз вышли в открытое море, чем еще больше сократили время в пути и вот уже перед рассветом вальяжно и даже с легкой ленцой, корабль везущий «жениха» вошел в порт огромного острова. Не в торговый порт, а в военный порт, где были только военные корабли и доки для их обслуживания.
Слуга переодел юношу в традиционный наряд состоящий из просторных штанов светло-бежевого цвета в белую роспись крупных цветов, нательную рубаху с запахом и завязками спереди, поверх накинутую дневную рубаху из яркого сливового оттенка с теми же белыми крупными цветами-вышивкой. Рубаху опоясывал плотный широки пояс, что закреплялся сзади на плоские украшения, а его концы свисали до пола, но его не касались. Поверху на плечи накидывался просторный, даже объемный плащ серо-голубого оттенка, на котором была вышивка из черных традиционных символов, которые подчеркивали «сосватанность» данного юноши. На голове была прическа из сложно заплетенной косы, которую фигурно уложили по голове, воткнули какие-то символические украшения. Благо привычки носить серьги или навешивать на шею тонну золотых украшений они не имели. Ноги, в отличие от пребывания в Доме, обули в более приемлемую удобную обувь, этакие мягкие сапожки, которые прилегали плотно к стопе и имели темный насыщенный сливовый оттенок.
За «женихом» прибыла крытая повозка и вокруг нее было не меньше двух дюжин дагжи. Не простых воинов, не специально обученных к встрече с прибывающим женихом, а сами воины дагжи, что умелые убийцы и наилучшие охранники. Увидев такую встречу, Сио удивился. Ведь в меру своих знаний, даже не понимал, насколько его тушка ценная. Он видел перед собой отряд воинов, ощущал их силу, но не предполагал, что это очень и очень серьезно. Его прибытие сюда было очень серьезным шагом. И для него самого, и для того, к кому его везли.
Сидя в повозке, в компании слуги, ощущая силу стражей, Сио начинал нервно покусывать губы. Ему казалось, что он в опасности, раз столько воинов вместе и рядом с ним. То, что это почетный эскорт, он и не мог себе представить, а вот надумать невесть что, вполне. Сама дорога была не такой уж и длинной. Буквально через два часа они свернули с большой дороги на второстепенную, после чего еще двадцать минут и плавно вкатили повозку внутрь просторного двора. После этого она еще прокатилась немного вперед, затем плавно повернула боком, так чтобы было можно открыв дверь сразу оказаться перед ступенями.
Сио с любопытством рассматривал просто огромный первый дом, за которым точно располагался основной, а за ним, как веер должны были располагаться малые дома, где с удобством устраивают гостей или любовников. В основном доме всегда жили хозяева и главы родов, прислуга, стражи и старшие супруги. Младшие супруги, если таковые были, что не было редкостью, а по полу принадлежности они являлись самцами, так как на островах рождающих ни так много, как хотелось бы, занимали только помещения малых домов, становясь в ряд с любовниками. Если в этом доме есть старший супруг-рождающий, то Сио будет жить в малом доме. Его дети будут признаны детьми старшего супруга, а воспитывать их после десяти лет начнут многочисленные наставники. Таково положение вещей в головных семьях родов, а также в тех семьях, что принадлежат к старшим ветвям могущественных родов. Так как Сио был сыном из головного рода, он положение вещей знал слишком хорошо. И ни на что не надеялся.
Перед повозкой быстро расстелили специальную зеленую тканную грубым и крупным рисунком дорожку, как имитацию травы и почвы. На дорожке были символы брака, которые застали Сио врасплох, когда дверца повозки раскрылась и он увидел, куда ему следует встать. Полноценная дорога супруга, причем старшего из всех, кого самец возьмет в брак хоть когда-нибудь. Это удивило, изумило и даже слегка обескуражило его. Рядом с повозкой, которая каретой не была никоим образом, так как крытая часть могла спокойно и легко откинуться, если было желание, встал сопровождающий, который будет идти рядом с женихом до ступеней дома.
Приняв его помощь, хотя сейчас он мог с легкостью вылезти и сам, благо одежды более не сковывали его движений, осмотрелся по сторонам, не вертя сильно головой. Сказывались годы обучения и советы родителя. Сопровождающий отпустил его руку и замер, так как не начнет движения раньше, чем жених. Сио, вдохнув тихонечко, сбитый с толку подобным известием, пошел по дорожке в сторону ступеней. За ним следом, но не по дорожке, шел слуга, который представлял из себя когорту слуг, что будут необходимы молодому господину. Сам же господин шел к ступеням и пытался понять — почему его так скрытно привезли в дом будущего мужа? Что такого таинственного или опасного могло бы быть?
Дойдя до ступеней, как и положено выданному в брак молодому юноше, Сио присел на поставленный тава, чья мягкая часть была темного фиолетового оттенка, с легким отблеском, а ножки отлиты из металла с серебристым отливом, отполированные до блеска. Опустив колени, как бы отдавая дань дому, в который входит, Сио опустил подбородок, теряясь в догадках: почему на ступенях нет никого? По идее, согласно традициям, у дверей в дом должен стоять будущий супруг, старший самец в семье, либо его отец, который верховодит и управляет всем. Но у двери никого не было. Даже слуг. Это могло означать только одно: его не желает видеть будущий старший супруг. Для Сио же это означало начало неприятностей, если не просто полного игнорирования, то точно неприятности. И их ему бы хотелось максимально избежать.
Проведя перед ступенями положенные минуты, услышав особый легкий кашель, как сигнал для окончания коленопреклоненной позы, Сио медленно встал и тава быстро убрали, давая право ступить ногами на ступени дома. И он медленно поднялся по ступеням до дверей, подтверждая самому себе, что его не встречают. Стало обидно.
В доме, что являлся приветственным, для гостей, что не будут задерживаться здесь больше чем на несколько часов, Сио встретил управитель. Он уважительно склонил голову, пригласил следовать за собой. Ступая следом за идущим слугой, хоть и управляющим большим, даже огромным домом, Сио не мог отделаться от мысли, что счастья или банального покоя он здесь не найдет. Они прошли по коридору, насквозь через весь гостевой дом, который показывал гостям, что род занимающий данное строение влиятелен, силен и способен постоять за себя, дошли до «глухой стены» и свернули. Только по одной ширине и длине центрального коридора можно было судить о силе и влиянии данного рода.
Вообще, гостевой дом строится по принципу квадрата в квадрате. Этакий огромный прямоугольный куб, внутри которого пространство «расквартировано» отдельными помещениями, несколькими коридорами, и при этом по кругу его можно обойти, не встретив ни одной стены: коридор называют внешним кольцом. Внутреннее кольцо расположено в центре и охватывает несколько малых гостевых комнат, куда проводят гостей, дабы они привели себя в порядок. Пронизывает это здание один прямой, «центральный» коридор, в конце которого глухая стена и нужно свернуть влево или вправо, дабы дойти до конца стены, где имеется вход в малый коридор, который ведет как раз наружу, во внутренний просторный двор. На обоих концах этой стены стоят стражи и просто так войти в дом нельзя. Здесь даже слуги отличаются от тех, что служат в самом доме: они никогда не входят внутрь двора, никогда не появляются внутри домов. Если нарушат этот негласный запрет, их казнят.
Пройдя коридор, свернув вправо, дойдя до прохода, управитель лишь глазами стрельнул и стражи расступились. Как только Сио прошел, стражи за его спиной пропустили только слугу его сопровождавшего, а дальше вновь вернулись на свои места. Двор был большим, ухоженным, с вкраплениями квадратов с растущей здесь и там зеленью, проведенным водным каналом, что оканчивается то водопадиком, то фонтаном. Вообще, двор являл собой этакую смесь площади со сквериками.
Большой дом…он был большим. Несколько этажей, балконы, одна терраса на втором этаже и огромные окна-двери. Сио рассматривал новое место жительства с интересом, тем более, что по сути он жить будет именно здесь, а не в одном из малых домов. Управитель, слуга и вдруг откуда-то подошедшие три воина, повели молодого господина прямиком к парадным дверям дома. И здесь, как юноша отметил, его не встречали. Возможно, отсутствие супруга могло бы оправдаться тем, что он в отъезде, но тогда бы управитель первым делом сообщил об этом. А раз он не сообщил, и забывчивостью явно не страдает, то можно с легкостью заявлять: Сио не желанный супруг. Что же, он и сам желанием не горел быть таковым. Как говорится — взаимно.
Они вошли в дом, в эту систему лабиринтов комнат и коридоров, лестниц и этажей, где молодой господин моментально запутался. Его вели, проводили, делали какие-то странные переходы по воздушным мостам, которые были приняты в таких домах внутри, между правым и левым корпусами на третьем этаже. Когда до назначенного места они добрались, юноша мог с легким сердцем признать — он здесь заблудится.
Помещение, куда его провели, напоминало такую же комнату для смотрин, как и та, в которой его рассматривали покупатели. Разве что ширм тут нет. Зато в центре стоит тава, того же цвета, что и на улице ставили. В преддверии комнаты с Сио сняли плащ, сообщили, что ему надлежит оставаться в сидячем положении до прихода супруга и заставив войти в комнату, тихо прикрыли дверь. Он прошел к своему месту, опустился на достаточно удобную поверхность и замер в ожидании.
Ожидание…затянулось. Ноги уже побаливали, поза неудобная, но встать нельзя. Если его застукают, то это могут расценить как неуважение к старшему супругу и даже наказать — десять ударов палкой по пяткам. Достаточно строго, дабы уважать законы дома, в чьи стены ты входишь. Вот только, кажется о Сио забыли. На остров они прибыли рано утром, солнце сейчас перевалило за полдень, а к молодому супругу так никто и не пришел. Более чем долгое ожидание.
В животе урчало, ноги онемели, в глазах наворачивались слезы. Ладно, он не желанный супруг, но мучить-то зачем? Пришел бы, сказал «что-да-как» и все. Сио же не требует от него любви и ласки! Хоть скажи — ты мне не нужен — и никто не будет требовать чего-то еще.
Время непреклонно и размеренно клонилось к закату. Отсидев ноги, чувствуя, что не ощущает их, не стесняясь плакать, обдумывая свою судьбу, ждал, когда же о нем вспомнят. И вспомнят ли вообще? По правилам, супруг должен был забрать его из этой комнаты, или передать на руки слуг. Двери со спины не откроются, так как никто и не подумает, что молодой господин может сидеть здесь до самого вечера. А так как слуга его сопровождающий, не его личный слуга, то после передачи его в эти стены он просто ушел, так как свою часть работы выполнил. Более заботиться о подопечном ему нет надобности и кидаться на поиски не станет.
В комнате сгущались сумерки, тени были длинные и солнечный свет постепенно рассеивался. Ног своих Сио уже не чувствовал. Было обидно и голодно. Да и спать хотелось, а еще хотелось просто понять — его действительно забыли или это попытка что-то ему доказать?
Когда в комнате наступила кромешная темень, а на дом опустилась седая ночь, послышались раздраженные шаги и говор, явно недовольный. За окнами была непогода, звезд не видно, завывает ветер, а сидевший несчастный молодой господин едва держался в вертикальном положении от усталости. Дверь открылась резко и гневный голос сказал:
— Ты принят в дом, убирайся в свои покои! — и резко развернувшись альфа, а это был именно он, даже не войдя в темную комнату, ушел прочь.
Это были первые и последние слова, которые он услышал за несколько часов полнейшей тишины. Почувствовав, что можно изменить положение тела, Сио просто упал на пол от бессилия. Дальше что происходило он не знал. Слуга, что был приписан служить господину, как и полагается слуге, стоял за линией комнаты, ожидая, когда господин прибудет. О том, что он должен сам выйти, гласили законы, и молодой человек послушно ждал. Минута, две, три, пять. Молодой господин не выходил. Обеспокоившись, слуга обернулся в сторону смотрителя большого дома и переглянулся с ним, держащим в руке специальный зажжённый фонарь. Тот пожал плечами, после чего несмело сделал шаг в сторону двери и чуть приподняв светильник посмотрел на рассеивающийся полумрак.
— Боги, — выдохнул смотритель, — быстрее, молодому господину плохо!
Слуги, что стояли за их спинами, кто был отряжен служить в покоях господина, стремительно вошли в комнату. Пара минут и его вынесли из мрачного места, перенесли по коридору в личные покои, куда уже спешил врач, которого кинулся звать слуга. Пока ожидали врача, господина осмотрели, не зная, что с ним. Когда же прибыл специалист, осмотрел его, удивленно уставился на итог отсиженных ног. Сообщив, что за недуг поразил юношу, вместе со слугами, тихо прошептал:
— А сколько он сидел на тава?