***
Маркус шагает по улице, признавая: ему полегчало. Всё-таки с Уизли сложно оставаться в дурном расположении духа. Он усмехается своим мыслям: скажи ему кто в школе, что они подружатся, он бы рассмеялся и назвал этого человека выдумщиком и полным придурком. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. И вот он здесь, легко находит общий язык с теми, кого смерял ядовитыми, колючими взглядами и отпускал остроты одну за другой. Впрочем, они платили тем же, никогда не оставаясь в долгу. Все меняются — это он усвоил прекрасно на собственном опыте, когда остался после выпуска один, а те, кого он считал если не друзьями, то хотя бы хорошими приятелями, исчезли, как будто и не было ничего. Он проходит мимо своего магазина, подумывая отправиться домой: без Люси ему всё равно нечего делать сегодня, как вдруг останавливается. Замечает посетителя, с любопытством рассматривающего витрину. И какое ему дело? Это просто прохожий, задержавшийся у его лавки. Какая, к Мерлину разница? Сегодня выходной, он может вернуться к себе в квартиру, включить тупое магловское шоу и проваляться на диване до вечера, посвятить себя блаженному ничегонеделанию. Материт самого себя и делает шаг назад. Разворачивается туда, где какой-то парень всё стоит у витрины, непонятно зачем, блуждая взглядом по красноречивой табличке с надписью «Закрыто». — Я могу вам чем-то помочь? — Да, я… — Парень поворачивается к нему и… — Вуд. Ценнейшая констатация факта. Это чёртов Оливер Вуд, с которым они не виделись несколько лет, и он стоит у его магазина, хлопает в растерянности глазами, моргает непрестанно. Того и гляди, начнёт щипать себя, чтобы удостовериться, что это не сон. Знал бы он, что для него это не меньшая неожиданность. — Флинт. Ещё одна очевидная вещь, озвучивать которую вовсе не обязательно. Маркус не сдерживает смешка. — Не смотри на меня так, будто увидел призрака. Идём внутрь. Вуд переводит взгляд с него на магазин и обратно, пытаясь осмыслить происходящее. Он буквально слышит, как в его голове напрягаются извилины. — Ты владелец? — Гениальное умозаключение. — Он открывает дверь и слегка подталкивает Вуда внутрь. — Заходи уже, боже, мы же не будем топтаться на улице. Оливер отмирает и заходит. У него тут же загораются глаза — он улыбается широко-широко, рассматривая ассортимент товаров. — А ты по-прежнему помешан на квиддиче, да? — Вопрос весьма риторический, но звучит по-доброму иронично. — То, что это диагноз, было понятно ещё в школе, Маркус, — отвечает он со смешком. — Остаюсь верен самому себе. А ты, значит, ушёл в торговлю? Интересно. Никогда бы не подумал, но, кажется, тебе подходит. — Спасибо. Маркусу приятно его одобрение. Он принял как данность то, что со спортом у него не сложилось, пусть и потратил довольно много времени на самокопания в попытках разобраться, чего же он хочет. Он подходит к шкафчику в дальнем углу, достаёт оттуда настойку, купленную в Хогсмиде сто лет назад. — Нашу встречу нужно отметить, — заявляет тоном, не терпящим возражений. — И не спорь, Вуд. Оливер проводит рукой по волосам рассеянно и будто смущённо. — И не собирался. — Вот и прекрасно. Маркус ставит перед ним бокал. Они делают по глотку. Алкоголь обжигает глотку и притупляет немного волнение, что скреблось о рёбра, как только он увидел его. Он благодарил занудное аристократическое воспитание, слизеринскую хладнокровность и продвинутое умение держать себя в руках, потому что, кажется, он прекрасно справлялся с тем, чтобы не показывать, как сильно эта встреча выбила его из колеи. Потому что сейчас, чуть подвыпивший, расслабленный, он рассматривает Вуда, впитывает каждую мелочь и думает, что был наивным кретином, раз мог допустить мысль, что его отпустит, что его когда-нибудь вообще может отпустить, что ему станет легче. — Эй, ты чего? — спрашивает тихо-тихо Оливер. Очевидно, он переоценил себя. — Нет, ничего. Ты изменился. Что? Что он сейчас сморозил? — В самом деле? — подначивает с хитрой усмешкой. — Не поделишься соображениями? — У тебя волосы чуть светлее, а ещё ты стал выше. Совсем немного, но это заметно. Оливер смотрит на него как-то странно, прищуривается и выдаёт: — Наверное, ты прав. Со стороны всегда виднее. Ты тоже изменился. Ты… — он запинается, будто боится озвучить то, что крутится на языке. — Смелее, Вуд, ты же никогда не стеснялся в выражениях в мой адрес. — Ты грустный, и тебя что-то тревожит. Сердце Маркуса пропускает удар. Он ведь мог сказать что-то о волосах, о щетине, которую он перестал сбривать, привыкнув. Он мог сказать что угодно. Но он заметил то, что точило его изнутри, он словно видел насквозь, и это нечестно. То, что он с лёгкостью его прочитал, так чертовски нечестно. — Все мы меняемся, Оливер. Он отворачивается, потому что смотреть сейчас на него — слишком. Потому что будет жалость, попытки понять, разобраться. Или что ещё похуже — помочь. Не надо. Ему всё это не надо. — Верно, Маркус. — Он соглашается со вздохом и вдруг касается его руки своей. По коже — разряд, а за ним ещё один, и ещё. Мерлин. — Но было бы здорово видеть, как ты улыбаешься. У тебя красивая улыбка. Оливер тушуется. Тишина становится напряжённой, и оба не знают, как её прервать, переключиться. У Маркуса в голове грохочут его слова. — Ты извини, мне уже нужно бежать, — сочиняет предлог на ходу. — Конечно, — спохватывается Вуд, — это я ведь тебя задержал. Он направляется к выходу. Маркус смотрит на него, как он мнётся у двери. Ему хочется к нему прикоснуться, чтобы удостовериться: это не сон, ему не приснилось. Но он пока ещё в себе, и это точно не приведёт ни к чему хорошему. — Ты не будешь против, если я зайду на неделе? — спрашивает Оливер, кусая губу. — Конечно. — До встречи. Оливер поправляет шарф и вылетает из магазина так, будто вовсе не пил. Маркус потирает ладонь, которая до сих пор хранит тепло его прикосновения.***
Люси предлагает разместить рекламу в газетах: не только в «Пророке», но и в изданиях поменьше. Наверное, в этом есть какой-то смысл, но Маркус знает: нужно нечто большее, куда более существенное, чтобы к ним стали идти покупатели. В Косом переулке у них всего один конкурент — «Спорттовары на любой вкус от Бэнгли». Бэнгли зарекомендовал себя ещё до войны, и, пожалуй, его безупречная репутация, отсутствие какой-либо привязки к пожирателям смерти, сыграли на руку, потому что в условиях постепенного возрождения интереса к спорту старые раны и неприязни забыты не были. Покупатели порой заходили к ним с Люси, делали заказы, но как бы нехотя и через силу. Фред и Джордж любят утверждать, что без предпринимательской жилки и, конечно, удачи в бизнесе не пробиться. Они правы, разумеется. Только это нисколько не утешает. — Нет, Люси, нам нужно что-то иное. Что-то, что безоговорочно привлечёт внимание. — Есть идеи? — Она накручивает прядь волос на палец и хмурится. Ему с ней повезло: она оказалась рядом, когда была очень нужна. Соседка по лестничной площадке в том доме, где он снимал квартиру. Поначалу он и не догадывался, что она волшебница. Они не то чтобы общались, но он помнит, как услышал её нервное «Алохомора» — ключ, очевидно, застрял в замке и никак не поддавался. Он подколол её тогда, кайфуя от её растерянности, как если бы он застал её на месте преступления. Она была не робкого десятка, обидчивой её тоже нельзя назвать — она затащила его в квартиру, прижала палочку к его горлу и пообещала жестоко его растерзать, если он хоть кому-нибудь проболтается, что она здесь живёт. «Я даже не знаю, как тебя зовут, кто ты и почему тут очутилась». Люси ослабила хватку, признавая его правоту, небрежно хлопнула его по плечу и вытолкала из квартиры. На этом её гостеприимство себя исчерпало. Пару недель они никоим образом не пересекались, и он думать о ней забыл. Пока не нашёл её у двери, дрожащую и плачущую. Теперь уже он поволок её за собой: тащить пришлось силой, она едва ноги переставляла. В тот вечер она, давясь всхлипами, поведала ему о своём парне-придурке, который распустил руки, а она оцепенела, и сделать ничего не смогла. «Ненавижу, когда паника мешает думать, соображать. Это заставляет чувствовать себя слабой». «Ты не слабая. Поверь мне, только не ты». Люси ему улыбнулась. Лёд тронулся. Они стали понемногу общаться. Люси призналась, что устала от контроля родни, что ищет свой путь, а ещё она безработная, и ей по правде не помешало бы подыскать что-нибудь. Случайное знакомство переросло в крепкую дружбу, и Маркус благодарен судьбе, что подкинула вот такой поворот. — Ты завис. — Прости, я задумался. Пока идей нет, но если мы не хотим прогореть, лучше бы ускориться и пробовать хоть что-нибудь. — Я обмозгую это на досуге. Я могу идти? — Она мнётся. — До закрытия ещё полчаса, но мне желательно появиться пораньше дома, потому что… Маркус улыбается. Надо же, ей неловко оттого, что она просит об услуге, которая услугой то и не является. Не при том положении дел, что у них сейчас — ни постоянного потока клиентов, ни стабильности. — Иди уже. — Спасибо, ты лучший! — радостно вопит она, целует его в щёку и вылетает на улицу. Дверь за ней не закрывается — на входе стоит Оливер, обескураженный и будто смущённый. Интересно, как много он успел увидеть? — Я не хотел мешать, просто я… — он мямлит что-то, и щёки вспыхивают румянцем. Чудной. — Ты ничуть не помешал, Оливер. — В самом деле? — спрашивает он с вызовом и будто бы зло. Маркус не может понять, с чем связан его тон и возмущение. Он ревнует? Что за нелепость. Больше похоже на попытку выбесить его и довести до белого каления тупыми вопросами. — Если я сказал, что не мешаешь, значит, это в самом деле так, Вуд, — шипит он, и это невольно напоминает об их пикировках в школе. То же упрямство, то же нежелание уступать. Чем резче, острее ответ, тем интереснее. И в жилах мгновенно вскипала кровь, переплавляла кости, не оставляя ничего, кроме жажды продлить их стычку, услышать, как Вуд ему перечит, возражает, как возвращает с десяток слов на одну лишь его издёвку. Ему приносило огромное, ни с чем ни сравнимое удовольствие его дразнить, и при случае он никогда в этом себе не отказывал. — Быть может, девушка надеялась на чуткость, а ты… — продолжает он тему, постепенно разжигая злость. Словно чиркает спичкой, не угомонится никак. Что? Оливер думает, что он встречается с ней? — Не зарывайся. Ты последний, с кем я бы обсуждал нечто подобное. — Да, ясно… — поправляется он и отводит взгляд. — Я пойду, наверное, раз… Маркус вздыхает. Пресвятая Моргана, дай ему сил. — Раз что? Ты ляпнул глупость, я вспылил. Ты же пришёл, так что нечего раздувать из мухи слона. — Да? Маркус не знает, о чём он спрашивает, но на всякий случай кивает. Он не хочет разбираться в этом. — Ты обещал мне рассказать про свои успехи в спорте, помнишь? Оливер мигом хватается за любимую тему, как утопающий за соломинку, и начинает болтать обо всём понемногу. Тараторит, будто думает, что не успеет, что Маркус прервёт или ему надоест. Идиот. Всё забывает, что когда-то на квиддиче были зациклены они оба. Настолько, что не хотели уступать друг другу и соперничали, боролись за какое-то там мифическое и вовсе не нужное лидерство. — Постой, — произносит он и рефлекторно касается его руки своей. Бессознательный жест, примитивный, на уровне инстинктов. Тот, что ошеломляет, похоже, их обоих. — Не торопись ты так, ты ещё успеешь мне выложить всё. Глаза Оливера — точно блюдца, чистые, яркие, впиваются в него иглами. Привлекают к себе внимание и словно возвращают в прошлое. Маркус до сих пор помнит, когда это случилось. Он помнит, словно это было вчера. Он шёл по коридору, психуя из-за очередных отработок у Снейпа и МакГонагалл, это было совсем не в тему, не к месту, учитывая матч по квиддичу. А на него повесили бесполезных отработок и домашек на год, если не на три вперёд. Ладно, зелья, с ними хоть немножко ладилось, особенно если получалось сконцентрироваться и не отвлекаться. Но трансфигурация… чёртово преобразование одних предметов в другие, десятки магических формул, карты, схемы, таблицы, и всё это в чёткой последовательности, ни шагу в сторону. Он мчался в гостиную Слизерина после завтрака, чтобы забрать нужные учебники и столкнулся с Вудом. Все его книжки полетели на пол, он присел на корточки, чтобы собрать их в кучу. Маркус не знал (по сей день не знает, если начистоту), зачем он задержался, почему не прошёл мимо, бросив вдобавок пару ругательств и ехидных замечаний. Он не ушёл. Он спешил в гостиную, не хотел опоздать на занятие, но не ушёл. Присел и потянулся к книге по магозоологии, Оливер тоже — их пальцы соприкоснулись, и Вуд поднял на него взгляд. Просто посмотрел, и что-то перевернулось, закружило его, вышибло воздух напрочь из лёгких. То, как он смотрел. Маркус не мог ничего сделать: съязвить, ударить, привести в чувство себя хотя бы в мыслях. Он не мог ничего абсолютно. Смотрел в его карие глаза с вкраплениями зелёного и жёлтого — это не заметишь вот так, при первой встрече. Он смотрел и не мог оторваться. Полетел, позволил себе упасть, провалиться. Подумал тогда: это же Вуд, это же, во имя Салазара, просто Вуд. Тот самый, с которым они соперничали, сколько помнил себя, поддерживали глупую вражду и купали друг друга в неприязни, в ядовитых шутках и колких ремарках. Что изменилось? Он не знал. Он не понимал. И сейчас, глядя на Оливера, всё так же отчаянно, с рвением он всё так же ищет ответ. Почти десять лет спустя он надеется, глупый, что ответ будет лежать на поверхности, и не дававшие ему покоя вопросы исчезнут, растворятся, будто по мановению волшебной палочки, — так говорят обычно маглы, не ведающие: даже для исчезновения нужно приложить немало усилий. — Теряюсь, с чего начать, — приходит в себя Вуд после затянувшейся паузы. — Всё сложно. Маркус смеётся. — Уверен, это и близко не так. — Ну что сказать? Я пробовался в «Паддлмир Юнайтед», из второго состава перешёл в первый, хорошо себя зарекомендовал. У меня есть совершенно идиотская мысль, и ты наверняка покрутишь пальцем у виска. — Удиви меня, Вуд. — Хочу попробовать свои силы в сборной, — отвечает он тихо. — Чемпионат 1998-го был отменён по понятным причинам, следующий через два с половиной года, квиддичная индустрия понемногу возрождается, так что… но кому я нужен там? Какой-то пацан с непомерно абсурдными мечтами и иллюзиями… Маркус качает головой. — Нужен. — Оливер округляет глаза. — Я имею в виду, сборной. Брось, Вуд, ты же самый упорный человек из тех, кого я знаю. У тебя получится, не может не получиться. — Правда? — Его недоверие и какая-то робкая, что ли, надежда трогают. — Правда. А если не веришь мне, я могу оттащить тебя за шкирку прямо к Уизли, они тебе скажут, что думают, — предлагает, посмеиваясь. — Да ты! — Оливер лупит по его плечу, дурачась. — Это запрещённый приём! Маркус заставляет себя успокоиться, потому что осознание того, что Оливер к нему прикасается, вышибает дух. Потому что он не думал, он старался правда не думать о том, как скучал, как изводился без него, как вспоминал, возвращался, тянулся к тем крошечным моментам рядом с ним в школе, кажется, целую вечность назад. Вспоминать о том, что обречено с самого начала… Как иронично. Но у него было лишь это. — Вот видишь. Тебе куда проще согласиться со мной! — Засранец! — Как в старые добрые, да, Вуд? Оливер смотрит на него взглядом, который он никак не может определить, классифицировать. Он не читаемый вовсе. — А к Фреду и Джорджу стоит зайти, спасибо за наводку. — Не за что. Вуд подрывается с места, будто вспоминает о чём-то. Хлопает себя ладонью по лбу. — Мерлин, я же должен сегодня ещё кое-куда заскочить! Меня ждёт Алисия. Алисия? Маркус глушит ревность, когтями раздирающую что-то внутри. Какая глупость. Бессмыслица даже. Он не имеет и малейшего права ревновать. Оливер никогда не был его. Он не его. Всё просто. Но он хмурится. — Конечно, — вот и всё, на что его хватает. Оливер прощается сухо и уходит. Он звонит Люси и просит её прийти к нему вечером. Она сразу всё понимает и спрашивает, какой алкоголь притащить. Он говорит взять что-нибудь на свой вкус и закрывает магазин, не в силах избавиться от мысли, что Оливер сейчас с Алисией. Не один.***
Люси кладёт голову ему на плечо. Они смотрят какой-то боевик или триллер — Маркус не вникает, впрочем, это совершенно не важно. Она жуёт пиццу и бормочет: — Из-за чего ты расстроен, м-м-м? Они выпили немного, и пока этого недостаточно, чтобы он перестал накручивать себя, чтобы мерзкие твари в его голове заткнулись. Этого и близко недостаточно. Он протягивает ей стакан с ромом — их обоих здорово от него развозило, так что выбор идеальный. Он усмехнулся: их вкусы на сегодня совпали. — Давай просто выпьем. — Как скажешь. Маркус глотает обжигающий ром, пока в голове не образуется каша, пока мысли не путаются, мешаются. И каким-то непостижимым образом Вуд не выходит из головы. Пристал, приклеился — ничем не отодрать, зараза. — И всё же? — шепчет она какое-то время спустя. Он вздыхает. Сдаётся. Так или иначе, она всё равно раскусит его. Он знает: это не просто любопытство, она переживает — наверное, в людях она разбирается хорошо, если не считать того козла, посмевшего её тронуть. — Я встретил человека… — начинает неловко, думая, что он полный кретин, ведь Люси не из тех, кто стал бы судить. — Парня, — уточняет, вздыхая, а она выгибает бровь, но воздерживается от комментариев. То ли ещё будет. — Я встретил парня, который… — Он тщательно выбирает формулировку не потому, что боится ляпнуть что-то не то, нет. Просто он и сам никогда толком не задумывался над тем, как можно охарактеризовать их отношения. Те самые, которых не было никогда. — Который был мне небезразличен. И это странное чувство — видеть его столько времени спустя… Он ушёл сегодня, сбежал под предлогом того, что ему нужно увидеться с какой-то девушкой, а я… я молчал, не представляя, что сказать, и было так противно… Знаю, я не имею никакого права, но… — Ты ревновал, — заканчивает за него Люси. — Милый, — только ей удаётся наполнять это слово снисходительностью и заботой одновременно, — ты всё ещё влюблён. — Чушь, — парирует он, чувствуя вкус горечи на языке. — Ты его ревнуешь, Маркус, а тех, на кого наплевать, ревновать как-то не принято. Она гладит его по волосам — этот жест успокаивает, посылая по телу приятную щекотку. А ещё — моментально выбрасывает в прошлое. Он упал. Свалился с метлы. Лежал на поле, наблюдая за тем, как все продолжают игру, ведь всего через несколько секунд Поттер поймал снитч. Рёбра ломило, дышать было трудно, и он скривился при одной мысли о Костеросте. Гадость какая. Мадам Трюк, Снейп и МакГонагалл что-то обсуждали — очевидно, возможное нарушение правил, а он лежал, и перед глазами крутились звёздочки, бегали искры, его мутило и в сон клонило нещадно. Гул голосов, неразборчивый, слишком громкий, звонкий. Всё нарастал, напрягал, и хотелось уши заткнуть, оказаться как можно дальше отсюда. Он бы попросил увести его, забрать поскорее, он бы попросил о тишине, он бы заставил всех заткнуться, но слова не шли — в горле пересохло, и, казалось, он просто был неспособен воспроизвести и звука. Первым к нему подбежал не декан, не МакКошка и даже не Помфри. Вуд. Помог ему приподняться и спросил: — Ты в норме? Он не помнил, как свалился, он не различал, кто там, очень близко болтает, но испуг в голосе Вуда привёл в чувство, отрезвил и даже шокировал. Ему запомнился страх, отчётливый, яркий, а ещё — взгляд, ввинчивающийся ему куда-то меж рёбер, пронзительный, мощный. — Не молчи, пресвятой Годрик, скажи что-нибудь, Маркус… — еле слышным шёпотом, и рукой — в его волосы, несмело, чтобы что? Он тогда так и не смог этот жест ничем объяснить. Ему хотелось тогда утешить, сказать, что он в порядке, чтобы Оливер не переживал, что это всё пустяки. Потому что, как оказалось, это слишком — ощущать его волнение, что волнами, импульсами исходило от него. Он переживал. Он звал мадам Помфри, он крикнул что-то, а дальше… дальше — мрак. Дальше — пустота. И всё вокруг стихло. Выключили свет. Стало тихо. — У вас с ним что-то было? — Вопрос Люси возвращает его в реальность. Он молчит. — Прости, если лезу не в своё дело, это всё ром… — пытается свести в шутку, сгладить неловкость. Он берёт её за руку и улыбается. Ему с самого начала нравилась её прямолинейность. От заискивания и словесных изысков, направленных на маскировку истинного отношения к нему, он порядком устал, поэтому общаться с ней ему просто. Иногда её выражения не содержали в себе и намёка на такт и деликатность, но это было на пользу, как он мог рассудить через какое-то время. Помогало посмотреть на ситуацию под другим углом, что ли, более объективно и отстранённо. — Нет, ничего такого. Всё это — не взаимно, насколько я могу судить. Он никак не давал понять, что тоже чувствует что-то. Если бы ты знала, каким придурком я был в школе, тебя бы такой расклад нисколечко не удивил. — Ты и сейчас придурок, — подкалывает она. — Почему не попробовать сейчас? Что ты теряешь? Он мешкает с ответом. — Потому что он меня никогда не простит за то, что я сделал. Люси охает, но не развивает тему. — Просто знай, что я с тобой, ладно? Помни, что я всегда готова выслушать. — Ты чудо. — Он целует её в макушку, смотрит на часы — начало второго. — Давай спать. Она сонно бурчит что-то ему в плечо. Маркус засыпает, думая: Оливер никогда его не простит.