Лучший друг и Любимый штурман

       «— Больше такого не повторится».        Джереми Питт очень часто вспоминал эти слова, как и события той ночи, и оставался верен своему слову. Не потому, что не хотел пережить ещё раз такие близкие обжигающие прикосновения Питера Блада, вспоминая которые сердце начинало учащённо биться в груди. Он знал, что Блад больше не пойдёт на такой шаг, даже если действительно ни о чём не жалел.        Сначала Джереми опасался, что Питер начнёт сторониться его и их дружба очень скоро угаснет. Но капитан ни разу не дал понять, что его как-то тревожит произошедшее — он вообще вёл себя так, словно ничего не произошло. За это Джереми не прекращал восхищаться им и любил ещё сильней.        Но он прекрасно понимал, что в синих глазах застыла тоска по недоступной Арабелле Бишоп, которую он вынужден оставить в прошлом. И Джереми понимал, что тоже должен… оставить. Но, если мисс Бишоп находится слишком далеко, и вероятность встречи с ней ничтожно мала, то несчастному Джереми приходится видеть объект своих мечтаний практически каждый день. Капитан Блад решил потопить свою любовь в море, а Питт нашёл иной выход в лице молоденькой Люсьен д’Ожерон — дочери губернатора Тортуги.        Едва узнав, что друг имеет какие-то виды на дочь д’Ожерона, Блад попытался облагоразумить его. Но Джереми слишком отчаянно ухватился за эту соломинку, как утопающий, потерявший всякий рассудок.        Дело едва не приняло скверный оборот, когда Джереми пришлось сразиться с капитаном Тондером в поединке. Знаменитый фехтовальщик проиграл эту дуэль, пропустив удар, и чудом остался жив. Но обрадоваться Питт не успел, и все его надежды разрушились, как карточный домик, когда на следующий день д’Ожерон сообщил, что его дочь уже отплыла во Францию с супругом.        Хорошо, что в тот момент Блад находился рядом, чтобы увести убитого горем друга, а потом окончательно вразумить его.        — Тебе не следовало вчера вмешиваться, Питер, — узнав, что Тондера удалось победить лишь благодаря хитрости капитана, Джереми совсем пал духом. — Лучше бы я вчера погиб в честном поединке, чем терпел унижение от этого проклятого д’Ожерона!       — Да, д’Ожерон поступил подло, — согласился Блад, подталкивая Питта по дорожке цветущей аллеи губернаторского дома. Я видел, что ты слеп в своём стремлении добиться Люсьен, поэтому и пытался тебя вразумить. И это хорошо, что вчера так удачно сложилось. Я мог бы навсегда потерять своего лучшего друга и незаменимого штурмана.        Блада пригладил ладонью чуть растрепавшиеся светлые волосы Питта, и ободряюще улыбнулся. Вот только на ответную улыбку Джереми не нашёл в себе сил, в его голубых глазах застыла печаль, а сердце болезненно кольнуло в груди.        Друг и штурман.        Слишком много, и так невообразимо мало.        В отличие от большинства членов команды, предпочитающих топить своё горе или радость в роме, Питт отдавал предпочтение перу, находя в нём большее успокоение, нежели в чём-либо другом.        Ведя свой судовой журнал, Питт очень точно, а иной раз пылко описывал своего капитана. Многие могли принять такие описания за восхищение Бладом, но правдой то было лишь отчасти. Имелись у Джереми и другие журналы — те, которые он бы не посмел показать ни одному человеку, даже своему капитану. В них он погружался с головой, описывая Блада, время, проведённое с ним, и всё, что иной раз накопилось на душе.        Несколько исписанных тетрадей, которые Питт прятал в своей каюте под столом, хранили обличающие его записи, которые могли подставить под удар не только его, но и Блада. Журналы хранили записи их интимной встречи в борделе, в занесении которых Джереми не мог себе отказать. И если, думал он, кто-то прочтёт его журналы, то всегда можно списать всё на вымысел — Блад ни о чём не знал, а Джереми описывал лишь свои фантазии. Так пострадает только он. К тому же не всё будет ложью в его словах, ведь в журнале отражались как реальные события, так и вымышленные, иной раз граничащие с фантастикой.        Джереми редко брался писать в личном журнале, оставляя там место только для чего-то особенного. Но иной раз он мог часами просидеть за столом, не выходя из своей каюты, пока не закончит, и не убедится, что его труды надёжно спрятаны.        «Арабелла» только недавно вышла в море из порта Тортуги, и, сдав свою вахту, Питт поскорей отправился к себе, чтобы оставить новые записи, целый день не дававшие ему покоя. Он всегда заставлял себя дописать всё одним днем, но слабое раскачивание корабля на волнах и поздний час сделали своё дело. Джереми уснул за столом, не успев записать совсем немного.        Корабль шёл полным ходом на поднятых парусах, и вдыхая свежий ночной воздух, Блад смотрел на яркие россыпи звёзд, указывающий ему путь. Ему не спалось этой тихой ночью, и не смотря на то, что на палубе постоянно кто-то находился, он не хотел беспокоить их разговорами, не несущими в себе никакой конкретной цели. Пройдясь по палубе, Блад заметил в небольшом окошке каюты своего штурмана всё ещё горевшую лампу. И раз Джереми ещё не спит, то наверняка не откажется составить ему компанию.        Пробившие на корабле четыре склянки заглушили негромкий стук в дверь и, не дожидаясь ответа, Блад вошёл в каюту. Увидев своего штурмана, уснувшего за судовым журналом, тонкие губы тронула теплая улыбка. Он подошёл ближе, чтобы разбудить Питта, мельком бросив взгляд на исписанные ровным почерком листы бумаги. Рука замерла в воздухе, так и не успев лечь на плечо Питта, когда внимательный взгляд выхватил некоторые строчки. На мгновение смутившись, Блад бросил взгляд на друга, убеждаясь, что тот действительно крепко спит, и перевернул несколько последних страниц.        Не приходилось сомневаться, что перед ним лежит не судовой журнал, потому что Питт неоднократно показывал его. Но этот совсем другой — открывающий друга с совсем другой стороны.        Пролистав некоторые страницы, Блад отпрянул от стола, только теперь заметив, что всё это время читал, затаив дыхание. Прочитанное вывело его из равновесия, что редко кому-либо удавалось. И он затруднялся ответить, что именно послужило тому причиной — было ли то откровенные записи друга, или же открытие его истинных чувств.        Теперь Питер по-иному смотрел на своего штурмана: его поведение, не раз вызывающее у него вопросы; взгляды, что он пытался от него прятать. Всё виделось теперь в ином свете. Прежде он думал, что Джереми лишь однажды потянуло на эксперименты, поэтому он и пошёл в публичный дом. Как же он мог так ошибаться, и почему не разглядел истинных мотивов сразу?        Будить Питта Блад не решился, рассудив, что сейчас не сможет говорить с ним, да и смотреть в глаза, впрочем, тоже. Рядом со столом он заметил небольшой деревянный ящик, в котором хранилось несколько точно таких же журналов. Судя по их количеству и тому, что Блад видел это незамысловатое место хранения впервые, можно было догадаться, что содержимое там совсем не соответствует записям судового журнала. А вот где хранились обычные журналы, Питер знал хорошо, и, взяв один случайный с полки, положил его на дно ящика за место того, которого собирался позаимствовать на время.        Ему пришлось пойти на эту сделку с совестью, и в мыслях он уже представлял, как извиняется перед Джереми. Подмену он не должен заметить сразу — с виду журналы ничем не отличаются друг от друга. А потом он обязательно вернет всё на место и поговорит с другом.        Убедившись, что следов присутствия не осталось, капитан погасил лампу и тихо вышел из каюты.        Джереми так и не узнал об этой подмене, а события, последовавшие за этим, заставили и его, и Блада на время забыть о журналах.        Возвращаясь на Тортугу после сильного шторма, разделившего «Арабеллу» с двумя другими кораблями, по пути они встретили препятствие в виде испанского корабля «Милагросса», которым управлял дон Мигель. Джереми Питт не участвовал в схватке с испанцами, оставшись на борту корабля. Он мог только наблюдать издалека, как Блад подошёл к двум людям, оставшимся на шкафуте, и, проведя с ними короткий диалог, поспешил вернуться. Только тогда Джереми увидел его помрачневшее лицо и потемневшие холодные глаза, взглянув в которые любой отшатывался в сторону на безопасное расстояние.        Сердце Джереми болезненно заныло, когда он увидел причину таких кардинальных перемен в его капитане. Он заставил себя вежливо поприветствовать мисс Бишоп и прибывшего вместе с ней лорда Джулиана. Джереми и раньше не питал никаких иллюзий, но теперь уныние совсем охватило его, видя, на какие рисковые и отчаянные шаги идет его капитан ради простой юбки, которая на него совсем не смотрит.        Случай с мадмуазель д’Ожерон казался Джереми сущим пустяком в сравнении с тем, как рисковал Блад, под час наступая себе на горло ради Арабеллы. К несчастью или к радости, она так и осталась слепа, и Блада уже ничто не удерживало, чтобы покинуть Порт-Ройял и вернуться на Тортугу.        Все были рады возвращению капитана, и лишь немногие видели его потухший взгляд. Ведь он мечтал однажды оставить профессию корсара и вернуться к мирной жизни в Англии… Но мечта для него так и осталась недостижимой, даже став ещё недоступней, потому что теперь его хотели повесить ещё больше людей.        Видя, в каком состоянии находился их капитан после возвращения, вся команда была в замешательстве, не зная, чего им ждать дальше. Питт не меньше остальных переживал за капитана, но что он мог? Едва ли вразумить — когда человек охвачен любовной лихорадкой, разве он способен кого-то слушать? А Блад слишком долго хранил в сердце любовь, которая разбилась в дребезги о слова мисс Бишоп.        «Вор и Пират».        Арабелле нужен только галантный воспитанный мужчина, с каким-нибудь титулом и твёрдо стоявший на ногах. Разве она посмотрит на бывшего каторжника, ставшего одним из самых знаменитых корсаров? Джереми видел истинное лицо Питера Блада, и ему было всё равно, кем тот был. Пусть остается вором и пиратом, лишь бы самим собой.        Как-то поздно вечером, убедившись, что все оставшиеся на корабле либо спят, либо несут вахту, Питт остановился у дверей капитанской каюты. Вчера они с Хагртопом пытались поговорить с капитаном, но тот был слишком пьян, разогнав всех по углам. Теперь Питт решил попытать счастье один, надеясь только на то, что Блад окажется не слишком пьян, чтобы его выслушать.        Толкнув дверь, Джереми вошёл в освещенную одной лампой каюту, где за столом напротив окна сидел его капитан. Опустив голову на грудь, он крутил в руке стеклянный бокал, на дне которого ещё остался ром, запах которого уже давно впитался даже в стены.        — Убирайся, — вяло пробормотал Блад, даже не подняв головы.        — Питер, тебе ещё не надоело? — Джереми сделал решительный шаг к столу. — Возьми себя уже в руки, и прекращай жалеть себя!        — Кто ж меня ещё пожалеет, если не я?.. — заплетающимся языком поинтересовался капитан. И, подняв помутневшие синие глаза, на мгновение замер, заговорив вновь, и Питту даже показалось, что он услышал ясные нотки в его голосе: — Ты, что ли, Джереми?        — Тебе станет легче от моей жалости?        — Мне от неё станет только хуже, — мрачно отозвался Блад, отводя взгляд в сторону, и тяжело вздохнул. — Ты — последний человек, в чьих глазах я хотел бы видеть жалость к себе. Но как? Как мне не жалеть себя?! — он неожиданно резко вскинул голову, в упор смотря на Питта, а в синих глазах появилась вспышка гнева, но тут же угасла. — Скажи, а как бы ты себя чувствовал, Питт, если бы спустя столько лет неожиданно понял, что любовь была лишь иллюзией — она ушла, а от неё остался только горький привкус… рома, — Блад опустил голову, покрутив в руке бокал, и залпом опрокинул его в себя.        — Я бы, наверно, испытал облегчение, — после долгой паузы, ответил Джереми. Капитан поднял на него нетвёрдый взгляд, и оставалось только гадать, о чём он думал. Однако он понимающе кивнул, словно бы осознавал, о чём ему говорит Питт.        — Считаешь, что и мне следует вздохнуть с облегчением? И продолжать вести такую жизнь — презренного вора и пирата?        — Что бы ты ни делал, твоё прошлое не изменится, — попытался успокоить его Питт, но тот словно и не слышал его.        — А ведь у меня действительно сложилась неплохая жизнь, хоть и не такая, о какой я мечтал, — продолжал Блад. — Я раньше думал, что меня ничто не сможет убить, кроме этих слов. Но, ты знаешь что, Джереми? Чем дальше, тем яснее я понимал, что мне не настолько больно, как могло бы быть. Я только теперь понял, что эта любовь всё-таки утонула в море. Её потопил Капитан Блад — вор и пират.        — Питер, в тебе сейчас говорит ром, и…        — Нет-нет-нет, — запротестовал Блад, протягивая руку за почти опустевшей бутылкой, налил себе полный стакан, пока оставив его на столе. — Я вполне ясно мыслю, и не думай, что я пойду топиться в море. Такого удовольствия я никому не доставлю — слишком много людей хотели бы моей смерти. Но я в последние дни всё чаще вспоминаю… — Блад умолк, опустив голову, и за растрепавшимися длинными волосами почти не было видно его лица. Он молчал очень долго, и Джереми уже решил, что капитан уснул, но неожиданно прозвучавший тихий, почти трезвый голос заставил его вздрогнуть. — За два года мы с тобой ни разу не говорили о том дне… Ты не собирался оправдываться передо мной, а я думал, что тебя просто потянуло на экзотику…        — Ты правильно сказал — это было давно, — поджав губы, ответил Питт, считая, что сейчас не самое подходяще время для такого разговора.        — Нет, всё-таки надо было поговорить с тобой раньше, — Блад неуверенно поднялся со стула, опираясь на стол, и подтолкнул наполненный стакан Питту. — Выпей, — и, не дожидаясь возражений, подошёл к своему шкафу, откуда извлек толстую тетрадь. Положив её на стол перед Джереми, он вновь опёрся на него ладонями, оставаясь стоять напротив. — Я знаю, что должен был извиниться, и… чёрт! Я представлял себе всё совершенно иначе. Но я надеюсь, что ты простишь меня, Джерри.        Питт, замерший со стаканом рома в руке, бросил недоверчивый взгляд на капитана. Какие-то тревожные сомнения зародились в его груди, да и извинения Блада… Но стоило ему открыть журнал, как краска моментально сошла с его загорелого лица, а сердце словно упало, не издав больше и стука. Отказываясь верить своим глазам, Питт перелистывал одну страницу за другой, везде узнавая свой почерк и написанные своей же рукой слова.        — Ты не должен был этого знать, — побледневшим голосом заговорил Питт, найдя в себе силы поставить стакан на стол и захлопнуть журнал.        — Я понимаю, почему ты мне ничего не говорил, но всё же я узнал…        Джереми поднял голову, встретившись с твёрдым взглядом капитана. Тот теперь казался слишком трезвым, в то время как Питта резко бросило в жар, и без всякого рома ему казалось, что он уже пьян.        — Я этого не просил, и вовсе не желал, — пробормотал Джереми, тушуясь под пристальным взглядом изучающих его синих глаз. — А молчал, потому что для тебя я всегда оставался другом и штурманом. На большее я не мог рассчитывать.        — Так же, как вор и пират не может рассчитывать на любовь благородной мисс Бишоп, — Блад неожиданно засмеялся, и причина смеха была совсем не ясна Питту. — Клянусь тебе, Джереми, мы с тобой очень похожи.        Питт не разделял веселья Блада, и мысли его были совсем не о том. Может, в чём-то они действительно были похожи…        — Значит, ты меня понимаешь, Питер, — Джереми прижал журнал к груди, обхватив его обеими руками, то ли защищая его, то ли защищаясь им. — Значит, правильно поймёшь меня. Я уйду. Мне будет невыносимо видеть презрение в твоих глазах. Я не хочу, чтобы ты мучился воспоминаниями и мыслями о том, что я… влюблён в тебя… — Джереми поднял мрачный взгляд на Блада, сглотнув образовавшийся в горле горький ком. — Возможно, через несколько лет и я смогу разлюбить.        — Найдешь себе другого капитана и полюбишь его, — не то спросил, не то заключил Питер, сжав тонкие губы в почти невидимую линию.        — Таких, как ты, больше нет. И Арабелла последняя дура, раз не замечала твоих истинных чувств.        — Раз она дура, — глухо ответил Блад, а его синие глаза потемнели, больше напоминая грозовые тучи, — то и я дурак, что не замечал твоих чувств.        — Теперь ты о них знаешь. А значит, мне больше здесь не место.        Джереми круто развернулся, не дожидаясь, когда его выгонят, и поспешил к двери. Но стоило ему коснуться ручки, как на его плече сжалась крепкая рука, резко разворачивая. Питту показалось, что из груди выбили весь воздух, когда его с силой прижали спиной к двери, а его губы опалило горячее дыхание с горьким привкусом рома.        — Ты чего это удумал, Питт? — с неподдельным удивлением поинтересовался Блад, оторвавшись от его губ. — Бежать от меня хотел? — их губы вновь смялись в коротком пылком поцелуе. — Думал, я дам тебе просто так уйти? Как ты мог допустить, что я отпущу своего лучшего друга и любимого штурмана?