Сатана

Стояла середина июня 1986-го года. Ленинград нежился под рассеянными лучами солнца. Бледно-голубое небо, казалось, затягивала полупрозрачная пелена. В СССР начиналось непростое время. Пока что мало кто верил, что советская власть рухнет, но многие ждали этого. Перестройка обещала свободу слова, свободу действий, возможность покупать не однотипную одежду, а уникальную и импортную. Мечты о богатой и праздной жизни окрыляли, не отменяя страха перед серьёзными переменами. Постепенно появляющаяся гласность, по большей части, была показной, эфиры телепрограмм, книги и фильмы проходили цензуру; многое замалчивалось. Тем не менее, советский устой жизни постепенно осыпался. На улицах уже можно было увидеть людей с высокими начёсами на головах, в модных косухах и с магнитофоном на плече, из которого лилась популярная музыка: как отечественная, так и зарубежная. В моду входили яркие пиджаки с широченными плечиками и джинсы. О, джинсы! Их мечтал добыть каждый второй. Стоили они баснословных денег, если речь шла о фирменных вещах. Но можно было приобрести и отечественные. Если бы приезжего человека, оказавшегося в Ленинграде в 1986-м году спросили, с чем у него в эту секунду ассоциируется город, он бы ответил: «Нева и джинсы». А лето переливалось всеми оттенками июня, затаивалось в тени пышных ив и дубов, раскалёнными солнечными кошками растягивалось на крышах. На тумбах пестрили афиши будущих концертов и спектаклей: рок-музыканты до сих пор находились в тени, выступали по большей части эстрадные певцы. Пломбир таял, асфальт накалялся, Нева весело блестела невинной голубизной воды. В такие сочные и яркие дни старинное здание психиатрической больницы №6 казалось особенно мрачным. Оно было выстроенное ещё в девятнадцатом веке и ничем не отличалось от множества старых усадеб Ленинградской области: тёмно-жёлтые стены, арки и давно неработающий фонтан в парке для прогулок. Впрочем, подобные строения можно отыскать и в самом центре города. Напоминая о чём-то давно ушедшем в прошлое, они всегда вызывают чувство ностальгии, словно в эти секунды в человеке просыпается генетическая память. Психиатрическая больница — это отдельный мир. Мир фантазий, страха, боли, несбыточных мечт и умершей красоты. Многим в этих стенах начинало казаться, что они уже мертвы, что теперь они навечно узники этого тревожного места. Мартынов Виктор Васильевич был именно таким пациентом. Сидя на стуле, в просторном кабинете, залитом уютным светом солнца, он ощущал себя призраком, который затерялся в параллельных мирах. Когда же Страшный суд?.. — Виктор Васильевич, вас сейчас что-нибудь тревожит? — голос психиатра звучал хрипловато, но вместе с тем бархатисто и спокойно. Приятный баритон. Очень приятный. — В голове мутно, будто бы туман, — поморщившись, тихо ответил Мартынов. Врач-психиатр Францев Игорь Сергеевич отвёл взгляд от бледного мужчины и снова взглянул в его карточку: «Мартынов Виктор Васильевич, род. 12. 08. 1955 года. Холост. Первичный пациент. Поступил в отделение острых психозов 13. 06. 1986 года в состоянии высокого эмоционального напряжения на фоне острого бреда. Был госпитализирован по требованию соседей, с которыми делит коммунальную квартиру: бегал за ними с ножом и угрожал. Перед госпитализацией больному был вколот сульфазин в/м». — Возможно, что-то ещё? — поинтересовался Францев, кладя руки на гладкую поверхность стола и глядя на Мартынова. — Вроде всё. — Вы действительно бросались на своих соседей с ножом? — размеренно спросил Францев. — Да, а как бы вы поступили на моём месте? — вспыхнув, Мартынов резко выпрямил спину и уставился в серые глаза доктора. — Они приспешники Сатаны! Проводят обряды в своей комнатушке и хотят меня сжить со свету. Я никаких обрядов не знаю, схватил нож и попытался им объяснить, что не на того напали. — Почему вы уверены в том, что они — приспешники Сатаны? — Это началось давно. Они уже месяц проводят оккультные обряды. Я всё слышу, стены-то тонкие… — Виктор снова ссутулился и в его карих глазах застыла печаль, — однажды возвращаюсь с кефиром, а дверь в их комнату открыта, я заглянул и ужаснулся! На полу нарисована шестиконечная звезда, в центре сидит чёрт и стучит копытами! Я тогда убежал к себе и заперся на ключ! — Что было дальше? Рассеянно моргнув, Мартынов провёл ладонями по своим лохматым каштановым волосам и продолжил возбуждённо, встревоженно: — Потом они на какое-то время притихли. Видимо, поняли, что я всё знаю. И вот недавно лежу я на кровати, а из стены вылазит голова чёрта. Смеётся надо мной и говорит, что утащит с собой! Я вскочил, схватил со стола нож и погрозил этой твари! Он захохотал и исчез. И сразу же я услышал голоса, это мои соседи говорили. Мол, пора вызывать гробовщика, гроб для меня готов. Алка сказала, что они похоронят меня живьём и моя душа станет собственностью Сатаны. Я не мог этого терпеть! Не мог ждать, что приедет гробовщик! Выбежал с ножом, ворвался к ним в комнату и начал орать, чтоб они оставили меня в покое! Вы бы поступили иначе? — Даже не знаю, как я бы поступил. Но что же было дальше? — Этот сатанист Петька набросился на меня, выбил нож и скрутил. Алка орала, как бешеная. Связал он меня верёвкой и позвонил куда-то. Я уж думал всё, гробовщик! А приехали ваши цепные псы в белых халатах. Дальше ничего не помню. Очнулся здесь, — тонкие губы Мартынова болезненно скривились. — Виктор Васильевич, как вы считаете, почему эти люди остановили свой выбор именно на вас? — взяв ручку, Игорь принялся медленно покручивать её в пальцах. — Наверное, потому что я был рядом, далеко ходить не надо и никто бы ничего не узнал… — с озабоченностью в голосе отозвался Мартынов. — А чем вы занимаетесь по жизни? — Я работаю портным в швейном ателье. — Нравится? — Неплохо. Только меня потеряли, наверное. Я скоро смогу уйти отсюда? — Сперва вам нужно немного отдохнуть, согласны? После такой непростой истории необходимо всё обдумать, отоспаться, восстановиться… — Это да, не помешало бы. И я ведь боюсь, что всё это продолжится. Как спасаться? — тяжело вздохнув, Мартынов положил ладони на колени и выпятил вперёд локти. На его лице смешались озабоченность, злость и рассеянность. — Вот об этом мы и будем с вами разговаривать. Будем искать выход. А теперь отдохните, — с этими словами Францев нажал на кнопку и через несколько секунд в кабинет вошёл санитар, всё это время ожидающий снаружи. Сурово глядя на помятого Мартынова, вывел его из кабинета. Тот еле передвигал ногами, ещё не до конца отойдя от сульфазина. Когда дверь за новым пациентом закрылась, Францев сделал пометки в карточке: «На второй день госпитализации бред мистического характера стабилен; параноидальные идеи; отсутствует критическое отношение к своим умозаключениям; сильное внутреннее напряжение и скрытая агрессия. Бред длится уже более месяца. Предварительный диагноз: параноидальная шизофрения (F20.0). Назначение: рисперидон 2 мг/сут, на 2-й день — 4 мг в сутки». После этого мужчина выписал назначение на отдельном рецептурном листе, также вписав в него фамилию и имя пациента. Поставив печать, взял свою амбарную книгу и вышел в коридор. Найдя медсестру Валерию, вручил ей бланк с назначением препарата для Мартынова, после чего отправился на утренний обход. В то утро больше всего его заинтересовал Макар Кондратьев. Это был мужчина сорока лет, белокожий, с чёрной бородой и грозным изгибом бровей. Нос с горбинкой и крупные зелёные глаза придавали внешности некоторую артистичность. До попадания в психиатрическую больницу Кондратьев был успешным человеком: заместитель директора консервного завода «Утро», новенькие «Жигули», просторная квартира в новом спальном районе Ленинграда. Всё рухнуло, когда от него ушёл партнёр. То, что от несчастной любви попадают в дурдом — не просто присказка. Это реалии. Францев знал это очень хорошо. У Кондратьева было диссоциативное расстройство идентичности, сопровождаемое цикличным шизоидным расстройством. Случай непростой. Первый в практике доктора Францева. — Доброе утро. Как самочувствие? — поинтересовался Игорь, садясь на стул возле койки Макара. Тот отвёл взгляд от потолка и рассеянно посмотрел на Францева. Психиатр сразу понял, что сейчас Кондратьев является «Максимом». «Максим» всегда так смотрел. — Я вдруг подумал, что должен выступить на сцене. Меня ведь просили сыграть Гамлета. — Максим, верно? — Да. Рад вас видеть, доктор. — Как вы смотрите на то, чтобы завтра прийти ко мне в кабинет? — Я не возражаю, но мне хотелось бы знать, могу ли я выступить на сцене. — Почему бы нет. Вас ещё что-нибудь беспокоит? — Шоколада хочется. Странно… Никогда его не любил… — Кондратьев замер и уставился в стену. Ступор. Личность Максима появилась нечасто, но она крепко засела в рассудке Кондратьева, поэтому Францев должен был как можно скорее провести с ним практическое занятие. Он аккуратно вырвал жёлтый лист из амбарной книги и протянул её больному. Тот приоткрыл рот и покосился на доктора. — Максим, у меня есть задание для вас. Опишите себя несколькими прилагательными и напишите основные факты о себе. Сделайте это к завтрашней встрече. — Ладно, — в глазах Макара мелькнул интерес. «Максим» обожал говорить о себе и бахвалиться. Выходя из палаты, Игорь попросил медсестру обеспечить Кондратьева карандашом. Францев вошёл в свой кабинет и на миг замер. Но тут же слабо улыбнулся, пожал руку своему гостю и уселся за стол. — Доброго времени, Игорь. Есть серьёзный разговор, — басисто произнёс Вишневский. В его серо-голубых глазах плескалась неуверенность. — Доброго, Олег Николаевич. Что ж, вещайте, — подняв ладони вверх, мол, сдаюсь-сдаюсь, с долей иронии ответил психиатр. Это было показное. На самом деле ему было совсем не весело, ибо он догадывался, зачем к нему пожаловал этот человек.