***
Две сборные ожидали выхода на поле. Одна в синей форме, другая — в красно-белой клетке. Их разделяли три судьи, а по краям возле стен стояли дети, которых игрокам предстояло вывести на поле. Ребята с любопытством подглядывали на футболистов. Даниел перевёл взгляд на своих сокомандников. Впереди затылок капитана, позади него стоят защитники — Дома, Иван, Ловрен, Шимунич. Последний, к неудовольствию Даниела, находился прямо за его спиной. В голову лезли всякие непрошенные мысли. «Ты здесь чужой, тебе здесь не рады», — настойчиво звучало у него в голове голосом Йосипа. Домагой пожелал ему удачи, но этого было недостаточно. Наконец, до них донёсся звучный голос комментатора, усиленный динамиком, объявивший о выходе сборных на поле. Даниел поудобнее перехватил руку какого-то мальчика и двинулся вслед за капитаном вперёд, вверх по лестнице, готовый окунуться в привычный шум трибун. Несмотря на статус товарищеского матча, болельщиков было достаточно. Стадион гудел, словно гигантский улей, переливался разными цветами. Болельщики ликовали, их приветственные крики прорывались сквозь звуки музыки. Даниел ступил на травяное покрытие «А Ле Кок Арены», и в этот момент его настигла негромкая фраза, брошенная в спину так, чтобы услышал только он. — Србе на врбе, — негромко произнёс Шимунич националистический лозунг, поравнявшись с Даниелом. — Что?.. Даниел даже не мог ответить на оскорбление. Он стиснул зубы, подавляя в себе гнев и молча терпя. Хорошо Йосип выбрал момент, ничего не скажешь. Только попробуй его тронуть на глазах у собравшегося стадиона и под пристальным взглядом камер и высокопоставленных чиновников от УЕФА. Матч ещё не успел начаться, а Даниел уже отчаянно желал, чтобы эти полтора часа пролетели как можно скорее. Отрешённым взглядом он смотрел на красивую инсталляцию с флагами перед выстроившейся шеренгой футболистов и судей с детьми, уже не зная, имеет ли он право петь гимн своей страны или нет. Не смотря ни на кого, даже на дёрнувшегося было к нему Дому, Даниел быстрым шагом направился к своим воротам. Прозвучал свисток, игра началась.***
— Домагой, куда ты мяч выбиваешь?! — сердитый оклик голкипера заставил Домагоя оглянуться и виновато улыбнуться. Подарил эстонцам угловой. Ничего, исправится. Не это было главным, что волновало Домагоя. Кто-то из защитников отбивает мяч головой, вынося за пределы штрафной и начиная тем самым контр-атаку. А Домагой на мгновение замирает, оглядывается назад, прищурившись и вглядываясь в лицо двенадцатого номера, стоящего на воротах, словно пытаясь в чём-то убедиться. Эти черты лица, давно казавшиеся смутно знакомыми, глубокий взгляд чёрных глаз. Всё верно. Пресвятая дева, как же он сразу его не узнал! Конечно, кудряшек теперь не хватает, да и Дани всё-таки сильно вырос с тех пор. Он шёл следом за Йосипом и находился достаточно близко, чтобы услышать националистический лозунг, которым тот одарил Субашича. Омерзение, вызванное такими словами, внезапно сменилось каким-то озарением. Желание врезать Йосипу здесь и сейчас растворилось в одно мгновение, когда разрозненные и неоформленные мысли, догадки и предположения, наконец, соединились. Этого вратаря тоже зовут Даниел. И, получается, он тоже серб. В свободные секунды Домагой словно выпадал из игры, в голове яркими вспышками мелькали воспоминания, не давая полноценно сосредоточиться. Да и как-то не до игры уже. Наверное, поэтому он то и дело терял свою позицию, давая нападающим свободное место для пробивания ворот. Дани, похоже, нервничал и злился, поэтому Домагой усилием воли влился в игру, пока тренер не решил его заменить. Худо-бедно отыграли первый тайм. Каким-то чудом Даниел не пропустил ни одного мяча, хотя внутреннее напряжение не давало ему спокойно стоять в воротах. Он злился на всё и на всех: на Шимунича, отравившего ему целый день, на себя, не имеющего возможности ему ответить, на допускающего опасные моменты у его ворот Домагоя, на ошибки остальной защиты. Даниел стоял в отдалении от всех, избегая этих двоих. И если во взгляде Шимунича застыло предсказуемое торжество, то застывший вгляд Домагоя Даниел расшифровать не мог. Но взвинченный внутренними переживаниями разум подозревал что-то нехорошее. «Напривозил мячей и рад», — кисло подумал Даниел, искоса наблюдая за Домагоем и замер, пронзённый внезапной мыслью. Уж не сговорился ли его малыш с Шимуничем вдвоём вывести его из состояния душевного равновесия, чтобы он сам своей игрой подставился перед тренером?.. Вполуха слушая разбор полётов, Домагой получил короткую передышку, чтобы привести свои мысли в порядок. Он откинул с лица мокрые волосы, поправил повязку и оглянулся в поисках Дани. Вратарь стоял неподвижным изваянием поотдаль от остальных, выделяясь чёрно-жёлтым пятном среди красно-белой гущи игроков. Домагой машинально потянулся рукой к груди, где обычно висел его талисман, с которым приходилось расставаться во время игр. Он-то узнал, а помнит ли его Дани? Должен ли он ему сказать или пока лучше промолчать? Как бы то ни было, он должен защищать Дани от людей вроде Шимунича. А Йосип действительно торжествовал, чувствуя раздражение и беспомощность Субашича. А если этот серб ещё и оплошает, то это можно будет считать своей маленькой победой. Йосип никогда не желал проигрыша своей сборной, но в данном случае это было дело принципа. Таким как Субашич не место в национальной хорватской сборной. Второй тайм он смотрел, расположившись на скамейке запасных. Со стороны можно разглядеть больше деталей, чем когда носишься по полю и следишь за местонахождением мяча. Например, необычное взаимодействие вратаря и Виды, которое Йосипу абсолютно не нравилось. К белобрысому защитнику Йосип успел прикипеть, чувствовал какое-то родство душ. Домагой походил на того человека, который мог бы разделить его взгляды. Только завёл дружбу с этим сербом, от которого Йосип не успел его отвадить. Проглядел, теперь расплачивается.***
Игроки ещё долго катали мяч, но никому так и не удалось поразить чужие ворота. Ничья стала результатом последнего матча весенних сборов. Остаток вечера и ночи перед отлётом принадлежал футболистам. — Суба, а давай незаметно улизнём от всех и пойдём на набережную? — голос Домагоя звучит внезапно возле уха, сопровождается щекотным прикосновением волос, а в следующее мгновение защитник уже располагается на соседнем стуле за барной стойкой. — Тренер нас за это по головке не погладит, — с сомнением и лёгкой неуверенностью возразил Даниел, но продолжать у него не было сил, когда защитник наклонился слишком близко, вглядываясь сверкающими при таком освещении голубыми глазами. От неожиданно нахлынувшего волнения Даниел не знал, куда смотреть, пальцы его нервно вцепились в бокал, постукивая по прохладной поверхности. — Биличу сейчас точно не до нас. Домагой словно и не замечал, что с ним творит. А может и замечал, ведь не укроешься от этого проницательного взгляда, проникающего, кажется, во все уголки его, Даниела, души. Пальцы всё ещё нервно отстукивали барабанную дробь, Даниел опустил глаза и наткнулся взглядом на знакомое деревянное крыло на истрёпанном шнурке. Господи… Это подействовало так, что теперь Дани был готов идти с Домагоем куда угодно. При выходе из бара они столкнулись с Шимуничем. Внутренности словно скрутило от гнева, готового запоздало обрушиться на своего обидчика, но тёплая ладонь Домагоя предупреждающе коснулась его руки. «Здесь не место». Даниел тихо выдохнул, отдаваясь ощущению успокаивающего тепла и позволяя себе чувствовать себя под защитой ставшего близким человека. С лёгким стыдом припомнились совсем недавние обвинения, и Даниел мог только ругать себя за мнительность. Он не заметил, как привычно улыбающееся лицо Домагоя превратилось в ненавидящую маску при взгляде на Шимунича. Домагой лишь крепче обхватил его ладонь и поскорее вытянул из бара. Набережная Таллинского залива находилась недалеко от отеля. Домагой увлечённо рассматривал окрестности и комментировал, увлекая Дани за собой. Ещё ни с кем Домагой не чувствовал себя так хорошо и спокойно, а последние отношения на время вывели его из строя. Но долгие поиски и беспорядочные связи наконец привели к давно знакомому человеку. Оказывается, всё это время он искал именно его. Быстро темнело, солнце словно скатывалось в воду, как в древних языческих поверьях. Свежий ветер принёс запах соли. Где-то вдалеке виделись люди, Домагой снял сланцы и, ступая босиком по песчаной поверхности пляжа, бросился вперёд к воде и расположился на камнях. — Суба, ты где застрял? — Домагой вытащил из сумки бутылку, открыл её, наблюдая за отставшим от него Даниелом. — Кажется, ты не просто так позвал меня сюда, — усмехнулся Даниел, подойдя и разглядывая защитника. — Разве нам нужна какая-то причина, чтобы провести время вместе, — усмехнулся Домагой. Но всё же он немного лукавил, говорил много, то и дело пил, старался отвлечься и всё не решался сказать главные слова. Вечер догорал за горизонтом малиновой полосой, отражаясь в волнах, а выше небо тускнело, переходя к водянистым бледно-зелёным тонам. Тёплый ветер приятно обвеивал свежим морским воздухом, ерошил волосы. — Знаешь, мне кажется, я тебя знаю, — наконец решился Домагой. Он наклонился к сидящему рядом вратарю ближе, вглядываясь в притягивающие чёрные глаза с мерцающим в них тёплым рыжеватым огоньком. Мягкий рассеянный свет падал Даниелу на лицо, губы его чуть приоткрылись словно в попытке что-то произнести, но Домагой его не слушал, сражённый такой красотой и не смеющий даже дышать. Он ни о чём не думал, ни о каких последствиях, действия и чувства всегда опережали разум. Сократив между ними расстояние, он зарылся рукой в густые волосы и накрыл желанные губы поцелуем. Мягкий поцелуй защитника застал Даниела врасплох, не давая ни ответить, ни сделать что-то ещё. По щекам пополз румянец. Ведь он никогда не… Даниел замер, не зная, не умея целоваться, несмотря на свой возраст зажмуриваясь. Ладони инстинктивно коснулись чужого тела, скользнули по жилистым рукам и, наконец, легли на плечи. Даниел податливо наклонил голову, мягко целуя своего «малыша», и осознание этого отрезвляюще ударило по голове. Он же младше его! Нельзя так поступать… Он резко отстранился, стараясь не глядеть на Домагоя. — Прости… — только и смог выдавить он, пятясь и в какой-то момент просто срываясь с места и убегая прочь. Даниел пришёл в себя в каком-то переулке, остановился, выравнивая дыхание и пытаясь унять сердцебиение. Он отчаянно затряс головой, не то стараясь собрать все мысли воедино, не то, наоборот, забыть всё что произошло. Ему было невероятно тяжело и стыдно от той мысли, что своим стеснением завалил всё. Домагой, наверное, даже не понял, что сделал, надо было остаться и образумить. А он просто раскраснелся, застеснялся, поступил как маленький ребёнок. Рвано выдыхая, Даниел побрёл по переулку, запрокидывая голову и разглядывая первые появившиеся звёздочки, светлые, светящиеся, так похожие на глаза Домы. Щёки снова запылали жгучим румянцем. А ему ведь понравилось, очень сильно понравилось. Его малыш так вырос… Мощёные переулки со старинными домами напоминали какой-то средневековый город. Тёплый свет фонарей разгонял мрак, и Даниел, не раздумывая, устремился в глубину этого дышавшего древностью лабиринта. Он понятия не имел, где он, в какой стороне находится их отель, а с какой — пляж. Прохлада весенней ночи подгоняла, заставляла ускорить шаг в обратном направлении. Где-то впереди показалась из-за поворота небольшая группа людей в клетчатых шарфах, банданах и с хорватским флагом. Даниел почти не обратил на них внимание, все его мысли были обращены к оставшемуся на пляже человеку, которого безумно хотелось обнять. Нужно скорее вернуться и поговорить… И только инстинкты настойчиво шептали, что от радикальных болельщиков стоит держаться подальше, когда он с ними поравнялся. — Эй, это же он? Он сегодня на воротах стоял? — раздались чужие грубые голоса, от которых по спине пополз холодок страха. — Говорят, он серб… — Покажем собаке её место?.. Мозг Даниела почти отказывался воспринимать происходящее. В один момент он оказался прижатым к стене с разведёнными руками. Тело машинально сопротивлялось, но силы нападавших превосходили. «Как и тогда…» — промелькнула в голове отстранённая мысль. Даниел рвался и стискивал зубы, молча терпя удары. Он должен идти… Кто-то, не стесняясь, громко задавался вопросом о чистоте сербской крови, и в тот момент, когда уже было послышался треск разрываемой ткани, ворвался ураган имени Домагоя Виды. Жилистая фигура защитника просто снесла держащих его парней, разъярённым зверем бесстрашно бросилась на других. Даниел сполз на колени, всё ещё захлёбываясть хриплым кашлем и содрогаясь всем телом. Ему нужно было несколько секунд, чтобы прийти в себя, а потом броситься на защиту Домагоя, как тогда, в далёком детстве этого выросшего малыша. Но только сейчас защитник отлично справился сам, без особых проблем, где-то кулаками, где-то даже словами, но националистически настроенные ультрас всё же решили их оставить. — Ты цел? — Домагой ринулся к нему, заключая в объятия. Даниел хрипло выдыхал, прижимаясь в ответ, перед глазами плыло от боли, но он понимал, что всё могло закончиться куда хуже. — В порядке всё… Спасибо тебе, — выдохнул он. Боль в груди и боку медленно притуплялась. С лёгкой дрожью в голосе Даниел всё же решился тихо спросить. — Ты же. помнишь меня? — Я же говорил, что буду тебя защищать. Пошли отсюда. Взяв за руку, Домагой потащил его прочь от этого места. Уже в отеле Билич ругал их за самовольный уход. И благодарил бога, что всё обошлось всего лишь несколькими синяками и разодранной футболкой. Домагой с самым честным выражением лица клялся, что такого больше не повторится, пока Даниела латал врач. Его не интересовало, какое развитие получит их ночное приключение, теперь это проблема Славена и других людей, как решать вопрос нападения болельщиков на вратаря сборной. — А как ты меня нашёл? — поинтересовался Даниел уже в номере. — Интуиция и хороший слух, — хмыкнул Домагой. Его пальцы несколько растерянно вцепились в край футболки. Он ринулся за Даниелом почти сразу, подобрав свои вещи, не успел догнать, пытался позвать, несколько раз терял из виду. Но какое-то чувство тревоги толкало его вперёд, вело по этим переулкам. Нехорошо теряться в незнакомом городе, можно попасть в беду. И ведь оказался прав… Но что-то смутно похожее на чувство вины терзало сердце. Домагой никогда не раскаивался за свои поступки, ни о чём не жалел, но всё-таки он не был уверен, что поступил правильно на пляже. Едва ли его милому Дани могло такое понравиться. — Ты же не ненавидишь меня теперь за то… Ну за то, что поцеловал тогда? — быстро выпалил он, испытывающе глядя на Дани. — Дома… — тихо выдохнул Даниел, готовый мысленно стукнуть себя по лбу. Не найдя слов, способных выразить всю его нежность к защитнику, он мягко коснулся его ладони, а затем наклонился и неуверенно коснулся чужих губ своими. Даже не целуя по-настоящему, а просто робко передавая инициативу другому человеку, такому близкому и желанному, прошептав: — Но ты ещё слишком мал… — Я уже не маленький, — усмехнулся Домагой, слегка прикусив нижнюю губу Дани и утягивая его на кровать. — Больше не убегай от меня… Даниел задыхался в невероятно жарких и нежных объятиях. Домагой целовал так уверенно и так горячо, что Даниел понимал, что малыш тут далеко не он, и от этой мысли хотелось сгореть со стыда. Мысли плавились, оставляя место одному желанию. Дойдя до точки невозврата, он уже не думал о том, что правильно, а что нет, осознавая, что желает продолжения этих ласк. Боль отодвинулась куда-то на второй план, он чувствовал только сильные ладони, умело касающиеся его тела и в какой-то момент стянувшие с него футболку. — Дома… Мы же… — Тебе что-то не нравится? — в глазах Домагоя горели огоньки. Даниел всхлипнул и сдавленно выдохнул, когда нежную кожу опалил жаркий шёпот. — Нет… продолжай… — Руки вцепились в плечи Домагоя, словно боясь упустить. И Домагой продолжал, заставляя плавиться и изгибаться на покрывале в пучине бесконечного жара. Сгорая от стыда и возбуждения, вскидываясь навстречу умелым рукам, Даниел только и мог выстанывать его имя и какие-то признания, на которые его Дома, кажется, тоже что-то отвечал. Потом они долго лежали на взбитой кровати, не желая отпускать друг друга. Домагой лениво зарывался рукой в его волосы, сетуя на сбритые когда-то кудряшки, а Даниел умиротворённо прижимался к разгорячённой груди. Сил почти не оставалось. Вместе с чужим сердцебиением с кровью по венам разливалось спокойствия и защищённости. Находясь на границе между сном и явью, Дани протянул руку и провёл подушечками пальцев по острой скуле защитника. — Дома… Малыш. Люблю, — прошептал он, прежде чем провалиться в сладкую дрёму. Домагой тихо засмеялся, жмурясь и по-кошачьи ластясь к широкой ладони. — И кто из нас малыш, — усмехнулся он.