Replay

Стрэндж возвращается в реальность, как получивший глоток воздуха утопающий, чтобы ослепнуть и оглохнуть от её шума, взрывающегося миллионами искр в черепной коробке, вновь утонуть в хаосе, из которого его только что вырвал щелчок. Сколько для него прошло? Двое суток? Время, бесконечный водоворот, подхватил его и выбросил на периферию событий, выделив роль наблюдателя даже сейчас. Он бросился в ледяную воду изменчивой фортуны с головой, и ты не позволила проплыть ему и трёх метров. Тысячи реальностей, вероятностей и случайных встреч сплелись в единую сеть, поймав в паутину собственной беспомощности. Хаос закружил его в безумном танго а после отпустил, вновь ударившись в сознании неожиданно громким щелчком. Сознание разбилось на тысячу осколков, а после собралось вновь, рождая оказавшийся для болезненности простым ответ: конец. Просто конец, и ждать больше нечего. 14 000 625. Цифра отпечаталась намертво в памяти. Прожить миллионы жизней за раз, видеть миллионы повторяющихся вариаций одного и того же оказывается настолько мучительно, насколько он и представить себе не мог. Смотреть на каждую смерть, чувствовать кожей нежелание отдаваться в объятия старухи с косой и ощущать собственное бессилие. Видеть, как раз за разом погибает то, что хотелось бы спасти сильнее чего-либо другого. И терять надежду, видя лишь один повторяющийся финал. С этого всё начнётся. По-другому не может быть. Крик улетает в далёкий космос задолго до каждого его видения, и он слышит таких криков ровно четырнадцать миллионов шестьсот двадцать пять, но чувствует каждый, как самый первый. Вселенная равнодушно принимает положенные ей жертвы, так, будто их и не случилось, лишь забрав себе их последние вздохи. И главное тот, самый первый вздох. Стефан смотрит на хмурые лица хоронящих, но не видит и трети происходящего. Для него все мысли устремлены куда-то далеко, туда, куда не видит глаз даже самого мощного телескопа. Его магия рвётся сквозь кончики пальцев вверх, рвёт его на части изнутри, бьётся на шее голубой жилкой и грубыми стежками зашивает порванную надежду, стирая вину небрежным мазком. Он видел слишком много. Он помнит слишком много. Он знает слишком много того, что было. Он знает слишком много того, что могло бы быть. Знает, и не может ничего сделать. Голова пульсирует от разрывающих воспоминаний и мыслей. В глазах что-то лихорадочно блестит, но Стрэндж уверен, что это не слёзы. Для слёз уже не осталось сил. У Романофф нет могилы, но Вормир будет вечно хранить кровавое пятно её веры в свою правоту и бесконечной преданности. Старк оплакивается по всему миру. Стрэндж смотрит в небо и может лишь надеяться, что от изящного тела с красивым изгибом шеи, копной чёрных волос и бесцветными глазами, смотрящими в пустоту, остаётся лишь прах. Локи ставит на его жизни свою последнюю насмешку небрежным росчерком пера – уйдя так, как жил: гордо, уверенно, не сказав никому не слова и поступив так, как он лишь один считал правильным. Смеётся беззлобно, но в то же время бесконечно жестоко. Оставляет напоследок лишь смертельную усталость и смирение: того, что могло быть, никогда не было, нет, и не будет. Он играет с ним в самый последний раз и на кон ставит лишь обрывки о себе воспоминаний. И Стрэндж знает, что он будет влиять на него даже после смерти. Потому что он видел слишком много и слишком опрометчиво полюбил сценарий, которому следовать не смог. Локи играет, и знает, что он победит. Потому что он уже победитель. Потому что он сыграл в свою игру. – И что теперь? – Я не знаю… Из четырнадцати миллионов вариантов для нас не было ни одного.