Пора надежды, весны и любви...

С того дня прошло чуть больше месяца, все это время Чуя почти не посещал клуб и почти всё свободное от школы время проводил с Дазаем. И незаметно для себя стал по-другому смотреть на него, как-то более нежно... Однако потом он начал ещё больше учить, зубрить и зачастую отказывался от приёма пищи в пользу учёбы и из-за отсутствия аппетита. Таким образом он сбросил около пяти килограммов. Иногда он также оставался ночевать у Осаму, однако в те разы он был так измотан, что сразу же, когда под его головой оказывалась подушка, он сразу же вырубался, забывая обо всём на свете. Также он стал больше спать в метро и на уроках, и всё равно зачастую чувствовал себя уставшим. Экзамены были уже не за горами, учителя говорили, что результаты ближайших экзаменов будут влиять на общий балл и на то, смогут ли ученики поступить в университет. Из-за всего этого накануне испытаний Накахара начал принимать валерьянку и другие препараты от стресса. Это помогало, хоть и не так, как он хотел. Наконец пробил час первого экзамена. Это был экзамен по физике. Ученики сели по местам, учительница Коё начала раздавать листы с заданиями. Сама учительница выглядит как высокая и стройная женщина с розовыми, собранными с помощью заколки волосами. В школу она надевает на себя белую рубашку с красным галстуком и тёмно-синий пиджак. Помимо неё в классе находился уже известный нам Мори-сан. Он выступал в роли наблюдения на данном экзамене и пока Озаки раздавала работы, Огай закапывал в глаза капли, так как они в тот день были даже более красные, чем обычно. В те минуты Чуя чувствовал, как по спине катятся капли пота, сердце вырывается из груди, а в горле противно пересыхает, отчего создается какое-то скребущее ощущение. Тогда он посмотрел в окно, всматриваясь в происходящее за стеклом и развязывая узел на галстуке, делая глубокий вдох. Он сильно нервничал, ведь этот предмет был для него сложным. Хоть Дазай неплохо подтянул его по учёбе, Чуя всё равно боялся, что завалит эти экзамены. Прозвенел звонок, начался отсчёт времени. Накахара начал писать что-то на черновике, пытаясь параллельно выровнять сбившееся дыхание. Чуя сделал глубокий вдох и выдох, перечитал первое задание, кажется, оно не такое и сложное. Накахара быстро справился с ним и с несколькими последующими, после чего оторвался от листка и огляделся. Недалеко от него сидел Осаму и пытался убрать лезущие в глаза волосы, при этом что-то осмысленно писал на листочке. Также с левой стороны от него сидел Акутагава, который сидел, смотря в потолок, и о чём-то напряженно думал. Видно, что все стараются и думают над своими ответами. Чуя продолжил выполнять задания, оказалось, что они аналогичны тем, которые он решал с Дазаем и на пробниках. Он решал одну за другой и, когда подошёл к последней, услышал: — У вас осталось десять минут, — сказал Огай, оглядывая класс. Сердце Накахары снова забилось быстрее, задание было сложным и решить его за такое короткое время было практически нереально. Он судорожно начал писать решение, время бежало как бешеное, однако он справился и, как только он написал последний символ, настало время сдавать. Отдавать листок было особенно страшно, Накахару мучили мысли о том, правильно ли он всё решил. Учащённое дыхание заглушало мысли. Он даже не запомнил, как отдал листок, как вышел из класса. Как только Накахара вышел, почувствовал себя опустошённым - он вложил в экзамен все силы и попросту выдохся. Громко сглотнув, парень кладет руку на стену, пытаясь избавиться от немного заметной дрожи в теле, от которой внутри все сжималось. Когда в плечо парню прилетело что-то не очень тяжёлое, Чуя дёрнул рукой и моментально обернулся. — Чуя, зайдёшь в клуб сейчас? — обратился к нему президент клуба фотографий, высокий и стройный молодой человек с растрепанными черными волосами, достигающими его плеч - Федор Достоевский. — Хорошо, президент, — устало сказал Накахара и направился за ним. Пройдя пару метров по длинному коридору, они дошли до клубной комнаты. Высота помещения, в котором она расположена, около трёх метров, площадь была довольно маленькой. Клубу просто не могли предоставить другую из-за финансов, большого количества других клубов и так далее. Четыре больших окна выходили на западную сторону школы. Дневное освещение являлось вполне достаточным, однако дополнительным освещением там тоже приходилось иногда пользоваться. Стены были выкрашены в белый цвет, как и в большинстве классов. Парты выглядели новыми и были деревянными, светло-коричневого цвета. Они стояли в помещении в несколько рядов. Впереди парт, посредине стоит стол для учителя. Он такого же коричневого цвета, деревянный, содержит достаточное количество ящиков. Как правило, за этим столом сидел Фёдор. Так же он сделал и в этот раз. — Присядь, Накахара-кун, — сказал Фёдор и, дождавшись пока Накахара сядет, продолжил. — Почти с самого начала учебного года ты стал практически не посещать клуб и за такое наплевательское отношение тебя следовало бы вышвырнуть... Чуя прижимает ладонь к губам. Ему было больно, очень больно. Казалось, что сердце разорвётся на мелкие кусочки. Он чувствовал свою вину за это. Его исключали из клуба, который стал ему вторым домом, в котором он предпочитал проводить своё свободное время, который протаптывал ему запасную дорогу в жизнь. — ...Однако, — продолжил Достоевский, — ты имеешь большой талант. И если такой талант будет пропадать зря, это принесёт вред всем... Но не думай, что это причина. На самом деле в нашем клубе на данный момент состоит лишь четыре человека, и если нас останется только три, нас точно распустят и клуб прекратит своё существование. Его судьба и так висит на волоске, но ещё не обрывается, потому что я убедил учителей в том, что за пол триместра мы гарантированно найдём нового участника. Итак, если ты за ближайшее время найдёшь нового участника и будешь на постоянной основе посещать клуб, то ты останешься. В противном случае ты останешься без клуба на-все-гда. — закончил Фёдор — Как скажете, президент, — коротко ответил Чуя и начал удаляться из класса. — Ещё кое-что! После экзаменов мы должны на четыре дня отправиться на практику, но вопрос с финансированием ещё не решён и возможно, что нам откажут, поэтому будь добр и сходи на переговоры со студсоветом, — ему вслед сказал президент. Чуя вышел из комнаты с безэмоциональным лицом, однако в душе он хотел лишь плакать. Тяжело дыша и сжимая рубашку на своей груди, на месте клокочущего сердца, он стоял около двери клуба и не знал, куда себя деть. Эти задачи казались чем-то неподъёмным, а покидать клуб он не хотел, ведь тогда что-то в его жизни резко оборвалось бы и преградило путь двигаться дальше. Этот тусклый и почти чёрно-белый мир приносил ему только несчастье... И когда он успел стать таким? Чуя не знает, он знает лишь то, что каким-то чудом цветным остался Осаму. Почему? Он тоже не знает. Но почему-то, когда он был рядом, Чуя чувствовал себя каким-то более живым, его глаза наполнялись светом и блистали, как яркие звёзды. Когда это ненависть переросла в... Дружбу? Накахара даже не знал, как это назвать - то, что он чувствовал к этому человеку, ему было просто хорошо и комфортно рядом с ним... Он держал путь через уже тёмный и безлюдный коридор. Жалкий и никому не нужный, он шёл, не поднимая головы. Как же хотелось спрятаться от всего мира в тёплом пледе, как он делал в детстве. Накахара достал из сумки наушники и включил любимый плейлист. Тут же его взгляд упал на Дазая, который направлялся из комнаты студсовета. — О, Чуя, я как раз хотел с тобой поговорить, — заметив рыжего, с улыбкой сказал Осаму. Не сказать, что Чуя не хотел поговорить, однако по какой-то причине он не мог посмотреть ему в глаза и сделал вид, что его не заметил. Он ещё с самого начала проявления вышеперечисленных симптомов начал бояться смотреть людям в глаза и сам не понимал, почему. Как будто на их лицах были большие кресты, которые не позволяли смотреть в их глаза. Поэтому Накахара молча пошёл в направлении выхода. На улице было прохладно и пахло свежестью. Ветер трепал непослушные волосы Накахары. Застоявшийся в душном майском воздухе запах сакуры выветривается, оставляя после себя лишь лёгкий аромат... Дышать становится легче, и голова очищается, когда лёгкий ветерок дует прямо в лицо. Улица стала единственной отдушиной, когда учить было уже невозможно и мозг требовал сделать хоть что-то другое.