We're Running From the Bullets

В то время, когда, казалось бы, уже нет надежды на спасение, во тьме появляется луч света.

      — Томлинсон! Живо в 5 палату!       Уставший юноша поднимается со своей маленькой неудобной койки, быстрым шагом направляясь по приказу. Он, как всегда, берёт свой чемодан со всеми средствами, которые есть в его распоряжении. По пути он успевает поправить свой дряхлый грязный халат и возвращает на лицо тканевую повязку. Сказать, что он уже вымотался, — ничего не сказать. Все, кто находятся в здании, не знают нормальной жизни уже который месяц.       Война. Одно слово, но сколько разрушений, сколько потерь и боли оно приносит. Постоянно слышать грохот снарядов, молиться, чтобы свист пуль не задел тебя, стараться выжить. Терять близких: друзей, родных. Дышать воздухом, наполненным дымом и запахом крови. Вот что значит война.       Луи работает в госпитале. Каждый день он видит не один десяток раненых, умирающих солдатов и мирных жителей. Он старательно латает раны, кормит таблетками, делает всё, что от него необходимо. Да, шатен устаёт так, что кажется, в очередной раз укладываясь спать, он не проснётся. Да, ноги гудят, голова болит, руки уже не такие мягкие и нежные, как несколько месяцев назад. Да, условия работы ужасные, и омега бы отдал всё, чтобы никогда не попадать в эту атмосферу, чтобы больше не смотреть на то, как на его руках умирают люди, чтобы не чувствовать такой моральной ответственности на себе за чужие жизни. Но он не может жаловаться на это, он не может отказаться от этого. Он понимает, что где-то там, на полях боя, такие же смертные, как он, отдают все свои силы, чтобы спасти остальных. Значит, и он обязан вкладываться в то, чтобы одолеть врага.       Серые тёмные тучи сгущаются над госпиталем, который приютил на данный момент к себе уже около двух сотен пострадавших. Луи всего с тремя напарниками каждый день и почти каждую минуту посвящают себя тому, чтобы лечить тех, кто лежит в этих стенах. Иногда приходится наблюдать то, как место больных стариков занимают солдаты, которые ещё должны выйти сражаться, а бывших пациентов приходится просто выселять на улицу. Это война. Выживают только сильнейшие...       — Придётся немного потерпеть, — монотонно предупреждает Луи, прежде чем вколоть шприц с обезболивающим очередному пациенту, которому придётся зашивать огромный, по мнению омеги, разрыв кожи, из которого сначала доставали осколок гранаты.       Луи постоянно думает о том, что сейчас с его родными: с сёстрами, с мамой. Живы ли они ещё? Он далеко от родины, далеко от Донкастера. Его отправили в другую часть страны почти в самом начале войны, когда некоторые уже успели покинуть дом. Томлинсон до сих пор помнит лицо матери, по которому текли слёзы, помнит её шёпот, проклинающий войну. Знать бы хоть что-то о Джоанне, о Лотти, Фиби, Дейзи, обо всех, кто был ему близок.       Луи никогда не думал о том, что в свои 18 лет ему придётся без всякого образования колоть людям разные препараты, давать таблетки, зашивать раны, останавливать кровотечения. Первый месяц его постоянно тошнило. Спёртый смрадом воздух мгновенно вызывал позывы рвоты. Со временем эта проблема отошла, и теперь парень чувствует себя так, будто всю жизнь занимается медициной. Никто не знает, сколько ещё всё это будет продолжаться, но, очевидно, война получается очень затяжной. Никто не собирается сдаваться.       — Я уже бегу, — сообщает Луи своему напарнику Джо, вытирая руки старым полотенцем, на котором смешалась уже куча крови и постирать которое нет абсолютно никакого времени.       — Новый пострадавший, но всего лишь рука, — говорит ему в ответ блондин, встречая и указывая на каталку, где покоится грязное неподвижное тело.       Кажется, именно в тот момент для омеги всё переворачивается. Тогда он замечает лицо ещё достаточно молодого альфы, веки которого закрыты, а на синяках под глазами покоятся выгоревшие длинные ресницы. Его чётко очерченные губы приоткрыты, и только благодаря этому он до сих пор тяжко дышит.       — Давай в 4 палату его, — предлагает Томлинсон и, глядя на окровавленный и порванный рукав военной формы парня, уже понимает, что ему предстоит сделать.       Пока пострадавший находится без сознания, Луи удается с помощью Джо снять с него одежду и оказать первую помощь простреленной в некоторых местах насквозь руке парня. Перед тем как уйти на очередной осмотр других пациентов, которые кучами находятся в тесных комнатах, омега успевает осмотреть парня детальнее. Часть волос на его голове отсутствует, как будто бы он попал в пожар, и Луи на самом деле очень жаль, потому что у солдата шоколадные кудрявые локоны, которые либо неаккуратно подстрижены, либо уже просто так отросли, потому что везде они разной длины. Томлинсон решается рассмотреть кулон на его груди и, исходя из надписи на нём, пострадавшего зовут Гарри Стайлс.       — Отдыхай, Гарри. Я ещё приду к тебе, — омега накрывает парня его же формой и тонким одеялом, постиранным до этого, кажется, уже сотню раз, после чего тихо ретируется к другим «жителям» госпиталя.       Приближается зима, а это ничего хорошего не предвещает. Со временем в помещениях становится холоднее и те, кто заболевает, чаще всего не выживают — лекарств катастрофически не хватает. Людей приходится укрывать тонкими простынями и всеми возможными тряпками, лишь бы им не было холодно. Луи работает на износ, как пчела, постоянно носится по разным палатам, помогая то одному, то второму, то третьему. Пожалуй, он уже и привык к этому, и его организм стойко держится во всём этом беспорядке.       К счастью омеги, он застаёт тот момент, когда новоприбывший солдат пробуждается ото «сна». Брюнет долго хлопает глазами, хмурясь, после чего ему удается немного приподняться на койке, но Луи старается положить его обратно, недовольно бурча.       — Г-где я? — сиплым голосом медленно проговаривает пациент.       — Ты в госпитале, — спокойно отвечает Луи. — Лучше пока не напрягайся, нельзя делать резких движений. Ты больше дня не приходил в себя. Гарри, ведь верно? — интересуется шатен, на что молодой человек кивает. — Меня зовут Луи, я позабочусь о тебе.       — Можно воды? — спрашивает тихо Стайлс, мельком поглядывая на парня над ним.       — Конечно, держи, — омега подаёт стакан с тумбочки солдату и ставит потом его обратно, успев насладиться движением адамова яблока, пока раненый глотал жидкость. — Я осмотрю твои раны, хорошо? — Гарри без слов кивает и наблюдает за тем, как шатен наклоняется к нему и, мягко отодвигая одеяло и ткань грубой формы, принимается рассматривать его руку.       Альфа не понимает, до сих пор он в забытье и заторможенности или же это Луи так влияет на него, что нет сил отвести глаз от его сосредоточенного, немного чумазого лица. Он чувствует мягкий омежий запах персиков, который смешивается с общей вонью госпиталя. Наверно, это было не самым подходящим моментом, чтобы раздумывать о том, насколько красив Томлинсон перед ним, но Гарри именно это и делал.       — Раны, конечно, серьёзные, но кости, вроде, не задело, это главное. Да и заживать уже начало. Ты, видимо, из крепких, — из Луи вылетает лёгкий, немного неестественный смешок, и он встаёт прямо. — Ты здесь недели на две, это максимум, — заключает парень.       — Спасибо, Луи, — кудрявый пытается выдавить улыбку.       — За что? — кажется, омега недоумевает.       — За то, что спасаешь меня.       — Это моя работа, Гарри, мой долг, — шатен подмигивает солдату и уходит из палаты, напоследок посмотрев на других пациентов, большинство из которых спали.       Чем-то этот кудрявый его зацепил, поэтому Луи ещё не раз заходил к нему в тот день, и они просто мило болтали о том, что приходило тогда в голову.       На следующий день Томлинсон застаёт солдата, когда тот уже выходит из своей палаты, причём лишь в одних штанах. Медбрат как раз шёл к нему.       — Стайлс! Какого черта ты не в кровати?! — громко ругается омега, аккуратно заталкивая парня обратно в двери с хмурым лицом.       — Даже не поздороваешься? — кажется, Гарри уже в полном порядке, потому что он смеётся и легонько тыкает локтем здоровой руки Луи в бок. Шатен нагло соврёт, если скажет, что на его лице не проскочила улыбка от действий альфы.       — Тебе не разрешали вставать, — строго говорит парень, хотя в его глазах прыгают смешинки, которые не появлялись там давно.       — Но и не запрещали, — кудрявый хмыкает. — Ты такой маленький, по сравнению со мной, — Гарри, замечая очевидное, намекает на рост Томлинсона, стоя рядом со своей койкой и даже не давая себе отчёт, почему говорит это.       Глаза шатена находятся на уровне его шеи, если тот не поднимает голову.       — А вот это уже не смешно, мистер. Живо в койку, — Луи складывает руки на груди и дует губы.       — Да, потому что это мило, — отвечает просто солдат и ложится всё-таки на койку. И честно говоря, омега немного покраснел.       — Меньше слов — больше дела, — тараторит Луи и принимается осматривать руку Стайлса, нанося на раны нужные мази. — Болит?       — Совсем немного, когда трогаешь.       — Это хорошо.       — А мне кажется, что нет.       — Почему нет? — шатен в недоумении приподнимает брови.       — Я не хочу так быстро выздоравливать.       — Но неужели тебе нравится лежать здесь?       — Во-первых, лежать здесь и брать передышку — это лучше, чем постоянно сидеть в окопах и пытаться сбивать вражеские самолёты. А во-вторых, мне нравишься ты, — уверенно сказал Гарри, а челюсть Томлинсона буквально отвисла. Его наивные голубые глаза забегали по лицу альфы. — Прошу, прости меня, что всё так быстро.       Стайлс поднимается и прижимается своими сухими, но всё равно яркими губами к бледным, покусанным губам Луи. Томлинсон благодарит Бога за то, что все в палате ещё спят и не видят, как он в искушении оборачивает руки вокруг шеи Гарри, отвечая на мягкий поцелуй. Они отрываются друг от друга спустя несколько секунд и улыбаются, после чего омега утыкается носом в ключицы солдата.       — Мне надо идти, — шепчет Луи, не желая нарушать идиллию.       — Иди, только обязательно возвращайся, — Стайлс выпускает шатена из объятий.       — Конечно же, я вернусь, — Томлинсон, не прекращая улыбаться, идёт, чтобы продолжить свою работу.       Как жаль, что парни забыли. Война не щадит никого.