Бинго

      Гарри с мрачным видом сидел в гостиной, уткнувшись в раскрытый учебник по Трансфигурации. Рон уже дважды весьма громко выразил недоумение таким времяпрепровождением друга, трижды предложил сыграть в шахматы, несколько раз порывался отобрать книгу, но привлечь внимание Гарри так и не сумел. Потом Рон как-то уговорил поиграть Симуса и с огромным удовольствием трижды поставил ему мат. Ирландец был не слишком доволен, но и деваться ему, по большому счёту, было некуда. Дин Томас снова пропадал с Джинни, о чём был не в курсе только Рон, а Невилл сразу после ужина умчался к профессору Спраут в теплицы. Так что особого выбора не было ни у Рона, ни у Симуса.       Учебник по Трансфигурации Гарри вытащил случайно, даже не поглядев на обложку. С таким же успехом это могло быть ЗОТИ или Зелья.       Причина столь вопиющего равнодушия Поттера к терзающей Рона скуке была предельно проста — он думал. Не то чтобы это было столь непривычным для него занятием, что начисто отрезало его от всех внешних воздействий, нет. Дело было в том, что на этот раз думы были слишком серьёзны, и Гарри ушёл в них с головой.       Думы эти были посвящены одной только Гермионе. И таинственной табличке, которая чуть ли не прямым текстом говорила о том, что некие Гарри и Гермиона могут встречаться. И ещё в ней говорилось, что их отношения ни для кого не будут новостью. Их будут сравнивать с Джеймсом и Лили, родителями Гарри, делать ставки на то, когда же они будут вместе, и пытаться разлучить.       Гарри воровато огляделся по сторонам и, удостоверившись, что на него никто не обращает внимания, вынул из кармана пергамент и замаскировал его раскрытой книгой.       — А вот о том, почему Гермиона ведёт себя так агрессивно по отношению ко мне, тут ничего не сказано, — тихо пробормотал Гарри, раз за разом перечитывая текст в таблице.       Вообще, назвать поведение Гермионы агрессивным было нельзя. Она не нападала на Гарри, а угрозы, наверное, считать не следовало. Он даже уцелел, когда признался в том, что Добби стал его домовиком — таблица, правда, была уверена, что в конце концов Гермиона поймёт его мотивы, но пока что до понимания было далеко. И теперь они не разговаривали совсем. Гермиона общалась с Роном и с Джинни, когда та не была занята Дином, Рон смотрел на Гарри с укоризной — мол, обидел чем-то девушку и не признаётся, чем. А Гарри снова оказался в социальном вакууме. До бойкота второго или четвёртого курса нынешнему положению было, конечно, далеко, но за прошедшие два года он уже отвык от игнорирования со стороны однокурсников. Правда, всегда можно было поговорить с кем-то, например, с Невиллом, да и Рон соглашался играть в шахматы. А на самый крайний случай оставалась Луна, с которой можно было сходить в лес, чтобы покормить фестралов — ну или просто погонять нарглов по замку.       Но всего этого Гарри не хотелось. Ему хотелось сидеть рядом с Гермионой и иногда обмениваться ничего не значащими репликами. Гарри даже на секунду подумал, что влюбился в свою лучшую подругу, но потом отмёл эту идею как безосновательную. Конечно, Гермиона была девушкой, и девушкой симпатичной. Наверное, он не отказался бы с ней встречаться, но она и сама не давала повода для такого сближения, да и Рон же вроде на неё запал…       “Стоп!” — оборвал себя Гарри.       Пункт про Рона он отметил в самом начале и не собирался обдумывать его по второму разу. Тем более, что теперича не то, что давеча — до появления этой дурацкой таблицы Гарри, разумеется, безропотно отошёл бы в сторону с пути двух любящих сердец, но не сейчас. Основная проблема была в том, что он не знал ни что чувствует к нему Гермиона, ни что чувствует он к Гермионе. И разобраться в этих чувствах с наскока он не мог. Было бы намного проще, если бы отмеченная в ещё одном пункте гоблинская связь душ существовала на самом деле. Сходил в Гринготтс — и готово, точно знаешь, кто твоя любовь всей жизни. Даже думать не надо, а уж сопротивляться воле магии вообще страшно. Вот только в Гринготтс он в обозримом будущем не попадёт, а уж затащить туда ещё и Гермиону — это выглядит невыполнимой миссией.       

***

      С Гермионой вообще всё было очень и очень непросто. Рассматривая их жизнь с позиций своего сегодняшнего опыта, Гарри вынужден был признать, что совершенно не понимает, почему она стала его подругой и активным участником всех приключений. Это он для неё был словно раскрытая книга — примерно как Рон для него. А вот в обратную сторону ничего из этого не работало. Та Гермиона, которую он знал — ну или считал, что знает — по идее, должна была держаться как можно дальше от пары раздолбаев, не желавших учиться и нарушивших почти все правила Хогвартса. Но она упорно водилась с ними, приезжала в Нору и в особняк на площади Гриммо, жертвовала летним отдыхом с родителями ради удовольствия провести с друзьями ещё пару-тройку лишних недель, словно и не было десяти месяцев тесного общения в одном шотландском замке.       Правда, Гарри вынужден был признать, что Гермиона сильно изменилась за прошедшие год или полтора. Куда-то подевалась та мягкая и добрая девочка, которая от всей души переживала за него и со всей отдачей помогала готовиться к испытаниям Турнира Трёх Волшебников. Эти изменения в ней начали происходить с самого начала пятого курса, но тогда отношение Гермионы к друзьям ещё не было столь вопиюще-пренебрежительным. Хотя, тут, скорее, речь шла о её отношении не к друзьям в целом, а именно к Гарри Поттеру. Потому как к Рону Гермиона всегда относилась с некоторым снисхождением, а иногда даже и презрением, воспринимая его, наверное, кем-то вроде надоедливого и непутёвого младшего братишки.       А вот у Гарри с Гермионой всегда были прекрасные отношения. Да, они могли не сходиться во взглядах на очень многие вещи, но никогда не опускались до ссор и взаимных оскорблений. По большому счёту, за первые пять лет общения, между ними было всего две серьёзных размолвки — метла и летнее молчание — но к ним Гарри и в самом деле отнёсся добродушно. В остальном же его отношения с Гермионой были тёплыми, доверительными и без малейшей капли негатива.       Гермиона следила за его внешним видом и опрятностью, часто заставляла грызть гранит науки, но делала это довольно мягко, искренне огорчаясь — не злясь! — когда Гарри получал очередное «Удовлетворительно». Гарри же в свою очередь не давал Гермионе зачахнуть над учебниками, регулярно вытаскивая на ужин и на улицу, и тайно проносил бутерброды в библиотеку, когда она увлекалась. И это была всего лишь пара примеров их довольно обыденной и практически незаметной со стороны заботы друг о друге, которой было гораздо больше всего лишь полтора года назад и которой в этом году не стало совсем.       И вот Гермиона ещё и перестала разговаривать со своим другом из-за какого-то домовика и из-за пары не произнесённых вовремя слов. Гарри снова уткнулся в таблицу, чтобы всё-таки выяснить причину этих изменений. Возможно, вот эти клетки что-то да объяснят?       Утверждения «Любовные зелья» и «Гарри и Гермиону пытаются разлучить самые разные люди: от Дамблдора до предприимчивых слизеринок» на самом деле звучали довольно зловеще.       Что Гарри знал о любовных зельях? Не так уж и много на самом деле. Только то, что знал каждый школьник в Хогвартсе: если увидел, как твой друг в мгновение ока воспылал горячей страстью к человеку, к которому ранее был совершенно равнодушен, то немедленно тащи его в больничное крыло к мадам Помфри. Плюс совсем немного общей информации о самых распространённых симптомах отравления приворотным зельем. Сам он ни разу не сталкивался ни с самими зельями, ни с теми, кто был ими отравлен.       Впрочем, Гарри вполне мог представить, что какая-нибудь девушка может подлить ему в сок нечто подобное. Просто для того, чтобы «вновь национальный герой» обратил на неё внимание. Слагхорн, конечно, говорил, что любовное зелье не может вызвать настоящую любовь, но кто знает, какие ощущения испытывает тот, кто его выпил? Правда, со злодеями, которые хотели, чтобы они с Гермионой оставались только друзьями, таблица, кажется, ошибалась. Представить коварных слизеринок Гарри ещё мог, даже особо не напрягаясь, но зачем это тому же Дамблдору? Директор в нарисованную воображением Гарри картинку не вписывался совсем.       Что произойдёт, если пойти к слизеринкам или, хуже того, к Дамблдору, чтобы расспросить их о причинах ненависти к отношениям между Гарри и Гермионой, он даже предположить не мог. Как найти в крови любовные зелья, Гарри тоже не знал — если только не сдаться с потрохами мадам Помфри. Но у него самого никаких симптомов не было, а насильно тащить Гермиону в Больничное крыло не хотелось. И Гарри понял, что ему срочно нужна консультация у учителей. Так что он встал и побрёл к выходу из башни, зачем-то прихватив с собой и бесполезный учебник. Правда, сейчас он был полезным — в нём скрывался пергамент с таблицей.       — Гарри, ты куда? — крикнул ему вслед Рон, только что в очередной раз обыгравший Симуса.       — В библиотеку, — рассеянно объяснил Гарри, даже толком не обернувшись. — Тут с зельем одним непонятно…       И закрыл за собой портрет Полной Дамы.       

***

      — О, мистер Поттер! — удивлённо прогудел Слагхорн. — Прошу, прошу, заходите.       — Здравствуйте, профессор Слагхорн. У вас найдётся для меня минутка?       — Конечно, конечно, Гарри. Что вы хотели?       Гарри немного помялся и вывалил на профессора историю о своих подозрениях о том, что один из его друзей был опоен либо приворотным зельем, либо чем-то подобным — воздействующим на чувства. Но поскольку это предположение не было подкреплено сколь-либо серьёзными фактами, а только ощущениями, и вполне могло оказаться ложным, то он хотел бы сначала проконсультироваться с профессионалом от зельеварения на тему существования составов-детекторов и вариантов подбора противоядия.       Слагхорн добродушно улыбался и время от времени одобрительно кивал головой. Когда Гарри закончил, он сложил руки в замок на объёмистом животе и принялся читать обстоятельную и довольно подробную лекцию по видам и типам приворотных зелий, а также составов, схожих с ними по принципу действия.       Наверное, за все пять с лишним лет обучения в Хогвартсе это был первый случай, когда Гарри с таким вниманием и увлечением занимался зельеварением. Всё-таки жалкие потуги Снейпа не шли ни в какое сравнение с преподавательским талантом Горация Слагхорна, в мгновение ока целиком и полностью завладевшим вниманием Поттера.       Спустя полтора часа Гарри сердечно поблагодарил профессора и вышел из кабинета, уже точно зная, что ему нужно и как действовать дальше.       

***

      Проведённое у Слагхорна время было познавательным, но по-настоящему Гарри удивился только тому, что у волшебников не было заклинания, которое могло бы показать отравление любовным зельем. Кроме того, не было и надёжного противоядия. Конечно, большинство магов и ведьм использовали стандартные рецепты, против которых могли помочь стандартные антидоты, продававшиеся, кстати, в тех же лавочках, что и сами зелья. Но в случае какого-либо отклонения от канона приходилось прибегать к муторным исследованиям, которые к тому же могли не дать однозначного результата. И реагенты для этих исследований следовало закупить в Косом переулке — Слагхорн делиться школьными запасами отказался категорически, посоветовав неназванному “другу” обратиться к мадам Помфри, у которой квалификация, по словам профессора, была более чем достаточной для того, чтобы справиться с любой проблемой. Но по ряду причин визит этого друга в Больничное крыло был пока невозможен.       В принципе, ничего сложного в исследовательской части не было. Даже Гарри, которому Снейп привил серьезное отвращение к зельеварению, мог буквально на коленке изучить образец и сказать, было ли в нем любовное зелье и какое именно. Конечно, от того, кто эти образцы изучает, требовались определенные навыки, но Гарри сдал СОВ по зельям на “Выше ожидаемого” и мог считать, что навыки у него были.       Правда, эта отрасль зельеварения была, мягко говоря, неразвитой. Слагхорн объяснил это не слишком большой востребованностью противоядий — их покупали очень редко. Дело в том, что человек, которому подлили любовное зелье, натуральным образом терял разум, и было необходимо, чтобы рядом нашёлся верный друг — или очень близкий родственник — который и занялся бы определением того, что подлили и как от этого избавиться. Но маги, как правило, были индивидуалистами, с друзьями у них было неважно, и если в Хогвартсе с этим справлялась целительница, к которой пострадавшего приносили однокурсники, то после окончания школы волшебники по большому счету оказывались предоставлены сами себе. Кроме того, мало кто решался вызвать любовь у женатого мужчины или замужней женщины, так что в итоге зелья приворота или похоти почти всегда срабатывали. В остальных случаях помогали стандартные противоядия или же лекари из больницы святого Мунго.       Насколько понял Гарри, последний раз процедуру определения любовного зелья улучшали ещё в начале века — был громкий скандал, вызванный внезапно вспыхнувшей страстью дочери тогдашнего министра магии к потомку обнищавшего рода, и министр убедил персонал святого Мунго ускорить исследования. С тех пор подобных скандалов не было, поэтому не было и повода для того, чтобы ещё как-то улучшать процедуру. Простые смертные обходились тем, что есть — если, конечно, могли за это заплатить. Гарри мог.