***
Черточка-черточка-черточка и косая линия, черточка-черточка-черточка и косая линия. Ими исписана вся стена. Мэрид их рисует уже по привычке, чем по необходимости. Иосиф освободил ей одну руку и дал мел. Говорит – из милосердия. Рисуй, пиши, освободи мысли от гнева. Она попыталась ударить его, схватить, освободить вторую конечность, но без толку. Тогда действительно взяла мелок и стала заполнять пространство вокруг себя словами, рисунками, буквами, знаками. На полу – дилетантские наброски знакомых мест и людей, около лежанки – обрывки детских песенок и стихов, на стене – пролетающие, словно звезды, дни в заточении. Нелепые изображения действительно отвлекают утром и днем, но не ночью. Крики, взрывы, кровь, свист пуль и стрел жгут грудь и голову. Кажется, что пылает чернильный «Гнев», а ужасная «Only you» застилает разум кровавым маревом. Мэрид просыпается, продрогшая и мокрая. Прижимает к хладной щеке нагретую ладонь. А через пару минут снова проваливается в иллюзорный хаос боли. Пробудившись в очередной раз от собственных слез, она обнаруживает рядом Иосифа. Он смотрит и понимающе улыбается. В его руке, точно в силке, поймана ладонь Мэрид. Она вырывается, но Сид лишь сильнее стискивает кисть. Он доверительно говорит, что сам испытывал подобное, когда погибла жена. Его настигли кошмары, пожиравшие душу, а дочь была живым укором. Но после Господь заговорил с ним, приказал принять себя, свои грехи, пройти испытания, а затем – вознестись. «Так вознесись же ко мне. Прими грехи, преодолей испытания». Его сухие пальцы касаются влажной щеки Мэрид. Она дергается в сторону, отворачивается и прячет лицо в коленях.***
Ник, Ким, малютка Кармина, Датч, Шериф, заместители Пратт и Хадсон…Живы ли они? Конечно нет, что за глупости! Их, наверняка, поглотила радиоактивная пыль. Как и всех остальных. Кто в этом виноват? Кто виноват?! Ты! Ты! Ты-ты-ты! Не справилась с задачей, не выполнила задание. Надо было сразу его прикончить, ещё при задержании! Скольких бы смогли спасти, сколько бы домов, машин, хозяйств уцелело! Ты прямо высококлассный полицейский. Настолько высококлассный, что устроила бойню! На внутренней стороне запястья, предплечья – синяки и следы от зубов. Губы потрескавшиеся, с запекшейся кровью. На лбу – шишки и кровоподтеки. Если Мэрид не кусает себя, то методично, подобно метроному, бьется головой об стену. Она не хочет есть. Не может себе позволить. Иосиф насильно кормит её; удерживает челюсть одной рукой, а другой – запихивает ложку с консервированной кукурузой до миндалин. Обрабатывает раны оставшимися медикаментами, попутно поругивает. «Пойми же, ты не нужна Господу мертвой. Всё, что надо, – принять грехи и очиститься. Я помогу тебе». Теперь он безвылазно около неё. Мэрид замечает, как Сид остервенело пишет что-то на бумаге, а после развешивает по комнате. Она прищуривается. Каракули. Но тут замысловатые крючки соединяются в буквы, а те – в слова. Мэрид внимательно читает, напрягая зрение и не замечая давящую боль в руке. «Я — тот, кто должен предупредить вас о конце этого мира и собрать избранных, что построят новый». Что это? Его исповедь, проповедь? Без разницы. Однозначно – бред. Но когда вопль агонии тысяч жителей Хоупа сжирает мозг, а глаза щиплет от соленых слез, словоизвержения сумасшедшего фанатика кажутся спасением. Мэрид срывает листок и жадно впитывает мысли Иосифа, отгораживаясь от собственных. И они ей нравятся.***
«Помоги мне». Мэрид произносит эти слова во время очередной кормежки. Иосиф останавливает на полпути ложку, откладывает консервы и всматривается в её глаза. От его взгляда кожу покрывают пупырышки, похожие на кунжутные семечки. Кивнув, Сид отстегивает Мэрид от батареи, берет за ладонь и ведёт в другую комнату, где просит сесть на колени. «Будем молиться». Они общаются с Господом по несколько часов каждый день. И это успокаивает. Шум войны стихает, будто его и не было. Мэрид готова расплакаться от радости. «Лишь бы не закончилось, лишь бы не закончилось!» Через некоторое время Иосиф говорит, что пора обнажить собственные грехи. Готова ли она? Абсолютно, если кошмары не вернутся. Он берет нож, Мэрид раздевается. Под сердцем – Гордыня, на лопатке – Жадность, на икре – Уныние, около пупка – Чревоугодие, на пояснице – Алчность, на внутренней стороне бедра, рядом с пахом – Похоть. Боль от лезвия почти незаметна. «Благословение Божие», – замечает Сид. Он нежно стирает кровь с тела, сетуя на невозможность сделать ещё татуировки. «Хотя… Они не нужны. Наши братья и сестры без них признают тебя». Признают? «Да. Матерью. Разве Господь ещё не нашептал тебе? Тогда я помолчу. Ты сама увидишь своё предназначение».***
Лиловый не просто пронзает голову, он выжигает глаза, заместо оставляя угольные рытвины. Зрение потеряно, но не слух и осязание. Мэрид проводит рукой по низу. Ладонь щекочут острые травинки и лепестки цветов. Где-то вдалеке визжат лисы, ревут лоси и рычат (это не слышно, но ощущается!) гризли. Её ведет река. Она бурлит, шипит, создавая воображаемую тропу. Топ-топ-топ. Земля рыхлая, будто недавно прошлись с плугом. На ногах – скользкое, точно скоп червяков, и острое, словно камень. «Мама!» Нечто теплое врезается в руки. Пальцы Мэрид бегают, ощупывая, отпечатывая: лохматые жесткие волосы, маленький нос, острые скулы, шершавые губы. «А-ха-ха. Щекотно! Мама, прекрати!» Мама? Почему существо её так зовёт? Нежная кожа гладит пустоты в глазницах. Неожиданно – свет. Он, словно паразит, заползает внутрь и набухает настолько, что взрывается. «Мамочка, так лучше?» Прояснение. Снова можно хлопать ресницами, переводить взгляд и щуриться. Перед ней – дитя. Невероятно рыжее и веснушчатое. Прямо как она. Его усыпанное солнечными бликами лицо прижимается к животу Мэрид. Мальчик глубоко дышит, точно пытаясь забрать её запах. «Ты ведь останешься с нами, правда? Останешься со своей семьей?» Мэрид отрывает от него взгляд. За ребенком – толпа людей, улыбающаяся и приветливо машущаяся. Все они – в простых рубахах, с закатанными рукавами, на некоторых шкуры и кожаные куртки. Возглавляет их Иосиф Сид. Руки распахнуты для объятий, лицо расслаблено, в глазах – искренняя радость. Мэрид крепче обнимает мальчика. «Да, останусь».