40 дней разлуки. Примирение

Мия Картер по-матерински обняла тёплыми ладонями, по-хозяйски прошла на кухню и зацепилась ногами за высокий кухонный табурет. Закрыв по моей просьбе глаза, она подпрыгивала на месте маленьким чадом, пока я не подвинул к её груди состряпанное и написанное. С воодушевлённым «это всё мне?!» с аппетитом попробовала печенье и закуску (ядрёно — уменьшительно-ласкательное к «съедобной магме» из перца чили с имбирём и сыром) не поморщившись и прочитала признание, прилепив ладонь к неровно бьющемуся сердцу. Я увидел её столь же счастливой, что и в родильном доме почти тридцать пять лет назад. Диафильмы тому прямое доказательство. На вполне закономерный вопрос «как поездка?» мама вкратце обрисовала пересечение восьми штатов с почти шестнадцатичасовым сидением за рулём каждый день с короткими участиями в ночных мероприятиях для дальнобойщиков вдоль шумоизоляционных шоссе: ну, эти скучные танцы и песни, различные состязания для тех, у кого устали зады, и кофе-марафоны с мороженым всех сортов. Я видел фотоотчёт этих буйств, и они никак не укладывались в рамки самой обыденной обыденности, показываемые местными мыльными телеоперами, как бы ни пыталась утверждать обратное мама. А как устала быть гвоздём программы «откровения с Логаном Картером», дебютировавшей в автомобиле в центре Вевака, бросилась с расспросами на меня: — Как твоё душевное здоровье? — И не удержалась положить в рот печенюшку с рожицей, составленной из глазури и орехов как можно старательнее неумелым поваром-кондитером. Ответил предельно честно, не пряча в себе ни тревожные сны, ни галлюцинации, впрочем, покривил душой, не упоминая случай с ножом с собакой. Она ахала, собирала ртом воздух, обещалась больше времени проводить со мной, звонить-заходить, не ставя важным скорый сентябрьский военный призыв и возложенную на неё обязанность привлечь молодёжь в форт Сэма Хьюстона, открывший стандартный набор в тыловое обеспечение, корпус инженеров, медиков и связистов. Как минимум, с неё спрашивали звучный слоган, и я подпрыгнул на месте, озарённый идеей, всполошил мать. Она оглядела окна, словно в одно из них врезалась птица, и только потом спросила что случилось. — Мам, организуешь мне перевозку мебели и личных вещей из Хьюстона? Тебе простят такую выходку по семейным обстоятельствам? — Она прикрыла ладошкой губы и с мычанием рассмеялась. — Ладненько, если только ты не попросишь танк или вертолёт! — И замолкла. В её глазах, готов поспорить, пролетел блеск того же самого озарения. — Слушай, а ведь мы можем объединить усилия и прорекламировать базу по всему десятому шоссе! Двух барсуков одной пулей. Я даже с радостью соглашусь, нужно только оповестить…постой, а что с твоей машиной, Логан? — Фух. С этим следовало также приврать, и я молчал в поисках самого правдоподобного ответа, тем временем медленно покрываясь потом. И чёрт знает как ещё выдавал своё стрессовое состояние — поблизости ведь не было зеркала, чтобы узнать наверняка!. И это при одном-то родном, привычном человеке! — Ты разве не забрал её? — Упоминание «ДьяВора», несмотря на сенсационность новости, вызовет стыд у меня и страх у неё. Нужен был вариант получше… — Возникли проблемы? — Ага. Я забрал её из гаража, и с ней всё в полном порядке, но… отдал другу… в бессрочное пользование… — Мама потеряла слова на выдохе и сидела с округлённым ртом, тем самым дав мне возможность предстать перед ней образцовым сыном: — А сам я надумываю купить электромобиль, самому надоело бензиновыми парами дышать. Так что окажи мне услугу, пока я на своих двоих. — Вызвал заявлением самое прекрасное после материных поцелуев действие — улыбку — и желание повторно обняться. Но сюрпризы не заканчивались: подсказал ей на ушко, что дома её ждала чистота и парочка саженцев. Она обняла крепче и с шумом вдохнула, очевидно озарившись идеей подобной моей. — В ближайшие дни как раз проводится добровольческая акция в парке округа Миссии, надо привести в порядок площадку после недавних праздников южан. — Она прищурила глаз и сжала губы, явно выражая несогласие с порядками, принятыми в их обществе, так как порядки эти исключали уборку за собой. — Ну и озеленить местность, а ты, мой спаситель, избавил от необходимости посетить плодопитомник, моя прелесть. — Пощекотала меня за подбородок. — А как всё сделаем, заглянем в мексиканский ресторан через дорогу, поедим тако или буррито… — И самые правильные мамы иногда понимали радость вкушения вредной жирной пищи, завёрнутой в ролл: её сочность, удобство, а главное вкус. Всякая еда становилась лучше, если её завернуть в ролл. — Как на это смотришь? — предложение произнесла с таким воодушевлением, что даже если бы я находился в самом «отвалите от меня» понуром настроении, не отказался бы. — Только положительно, мам. Я открыт для новых впечатлений и возможностей делать добро. — Ты явно прогрессируешь. Мне нравится ход твоих мыслей. — Печеньки с невзрачной тарелки улетали, словно маман вправду была голодной или кто-то невидимый незаметно потягивал мою стряпню. Приятно. — Хочу отметить кое-что, хотя мы не успели основательно пообщаться, бабушка с дедушкой передали, что ты держался не совсем уверенно. — Мама не упомянула о беспокойстве, вложив это между слов. Отвернулась и, сделав вид, что смахивала непослушную волосинку со лба, предстала с более невозмутимым лицом. — Как себя вела Страж? Как вы провели время? — Может, ты имела в виду «Плохую дозорную»? Лучше ей не знать об этом, а вот об укреплении отношений между двуногими и четвероногими, а также возникших неожиданных разногласиях — наоборот: историй накопилось достаточно. В целом, владелицу умной собаки удовлетворило поведение питомца. — Я могу оставить её тебе ещё на неделю или же приходи выгуливать её временами. — Замер с ответом на вдохе и потянул полуулыбку, предоставляя как ей право выбора, так и мне многозначно помолчать. — Звонил Долорес? — Она взяла графин и обновила стакан: жаркая погода приближалась к отметке адской, вызывая привыкание для грешников вроде меня. И попутно моих близких. Вот в чём крылась первопричина плохого сна. Адаптации мешали: стресс, одиночество без указанного срока, непредсказуемое криминальное окружение, «печь» за окном и однозначно висящее проклятие с кошмаровидениями. На первый взгляд приукрашенный вывод о последнем заставил пересмотреть мои понятия в ближайшие дни. — Пока нет. — Мама картинно насупилась, вытряхивая из меня нужный ответ, и, получив его, улыбнулась также картинно. — Но собираюсь в ближайшие дни. Честное слово. — Сложил лодочкой ладони в убедительное подтверждение. — Видишь ли, без моего согласия я был втянут в некие обстоятельства… — В ожидании объяснений, которые я не планировал, мама расстроилась. И чтобы её волнительная проницательность вдруг не положила ей на язык испытующие вопросы, я закрыл прошлую тему новой, выгодной для обеих сторон: — Мне звонила Парна. — Материнское волнение обратилось самозабвенностью, пока выкладывал ей почти всё, затронутое намедни в коротком телефонном разговоре. — Знаешь, несмотря на то, что у вас построились какие-то отношения, — не в праве судить со своей стороны — по сути она избегает тебя поиском этого преступника… Подумать только, каким опасным…субъектом, — человеком его назвать у мамы не получилось, с чем я более чем согласен, — ты был обманут. — Не только я, мы вшестером были, мама. — Ладненько, допустим я поощряю её энтузиазм в личном отмщении. — Только не вешай на мои уши спагетти под названием «она для этого только и была создана», иначе расстроюсь. Слышал подобное от многих и не хотел держать в голове вероятность о её возвращении ко мне в этом или следующем никогда. Если бы я как-то мог пригодиться в её расследовании… то сорвался бы в любой момент и любую точку мира, лишь бы увидеть её. — К слову, как твоя медиация? — вопрос в скорости вернул обратно на кухонный стул, хотя в воображении я старательно парил над городами Индонезии, названия которых — хотя бы одного, даже столицы! — я не знал. — Ну, признаюсь, что безнадёжно, если бы мне было хоть как-то на это небезразлично. Серьёзно, после выхода видеоролика… — Мама понимающе кивнула, и я был рад, в какой-то степени, что не придётся объяснять ни ужас на нём запечатлённый, ни мою не менее представляющую опасению реакцию. — Ты до сих пор винишь себя в этом, — выдвинула она упреждающее предположение и доела стряпню. — Похоже на то. — Пробуждённое недавно и нежелательно самоедство говорило за меня: — Я не сдержал «его» и не удержал «её». — Усмехнулся странному приливу радости то ли из-за наглости, то ли безумия, потому как выдал следом: — Я переполнен ненавистью. Самоуверенный эгоцентрик нашёптывает мне, что именно Кевин украл у меня Парну, и «он» же предупреждает мир о владении супероружием. — Злость погоняла кровь, вызвав очередной нежелательный симптом — мигрень. — Меня разрывает эта двойственность. Особенно, если посвящаю этим мыслям своё свободное время. — Ладненько. — Мама сделала достаточно глубокий вдох, чтобы я представил на её месте воздушный шар, готовый лопнуть от раздражения. В случае стройной фигурки Мии Картер я задействовал слишком много воображения. — Вот что я тебе скажу на это: пока Глупый обвиняет других, а Умный обвиняет себя, Мудрый не обвиняет никого. Тебе давным-давно нужно найти свою золотую середину, обрести гармонию. — Она цокнула языком и замотала головой. — Чувство вины — очень неприятно, знаю, но многие, кто берёт ответственность за свои ошибки перестают испытывать его. Прежде чем устраивать личные сеансы самобичевания и расстройства из-за упущенных возможностей, скажи мне, нарочной ли была твоя ошибка или случайной. — Подключив к своей многогранной личности функцию воспитания и материнской опеки, она ласково попросила: — Трезво оцени ту ситуацию, Логан, взгляни на неё с другой стороны. Смог ли ты вообще что-то сделать? Мог ли предупредить свой промах? — Мог, конечно! Повторившийся вопрос из прошлого мигрени понравился, и она подпиталась, вынуждая сорваться, но я памятовал об агрессии, об образующих её элементах в том числе, и перетерпел, из-за чего вышел в борьбе с собой победителем. — Представь, на твоём месте оказалась я, что бы ты мне сказал? Подумай, — проглотила она вместе с водой. Мама поставила меня перед интересным выбором. Впрочем, в её случае, всё казалось прозрачнее графина перед нами. Широко улыбнулся, воображая другого представителя семьи Картер вместо себя в той хижине. — Я бы сказал, что ты… испугалась. И запуталась. — Ну вот, теперь ты всё понимаешь, моя маленькая и миленькая жертва обстоятельств? — с переизбытком сахара интонация пугала вероятностью потрепать меня за щёки. — Это не умаляет моих тревог, наоборот. — Скривил физиономию, но разговор с недавних пор перешёл в разряд радужных, вызывая желание улыбнуться. Мама последовала моему примеру. — Поверь, я хвалила тебя не за просто так. — О, искренность в нашей семье всегда была на высоте. — Хм, а ты без ума от этой своей Парны, — выдала она задумчиво, словно прочитала информацию на стареньких кухонных шкафчиках за моей спиной. — С чего ты это взяла? — Ты ни разу не обвинял её. — Тёплая улыбка и по-кошачьи опущенная на плечо голова окончательно превратили встречу с праздничное событие. Сильнейший довод. — Как уж ты меня воспитывала… — жадно вдохнул, помедлил и скрестил руки. — Однако же у меня есть претензии. — Мама вопросительно поглядела на меня и дважды моргнула. — Я бы кинул палку в твой огород из-за слишком большой предоставленной свободы и… — высказать обвинение к отцовским обязанностям не успел, так как в женщине военного покроя активизировалась вполне обоснованная защита: — В задачах всех родителей стоит цель направить своё чадо и не ограждать его в порывах «прощупать» окружающий мир, понять свои интересы. — И вот я вырос тем, кто есть… «прощупавшим» всё вокруг. — Она вздохнула сочувственно, кротко, прежде чем начать мудрствовать: — Звучит довольно иронично, но при любом раскладе стремясь быть идеальной мамой, я бы избаловала тебя в одном и лишила внимания в другом, и ты мог бы полноправно высказать мне в лицо своё недовольство. — Огорчённый действиями её прошлого сын её взгляд не привлекал, Мия искала смысл в разглядывании белых кухонных столов с почти отсутствующей бытовой техникой и сонно продолжила: — В моих силах, наверное, всего лишь попросить прощения за то, что взяла инициативу за твоё воспитание полностью на себя и не позволяла никому влезать со своими нравоучениями. Прости меня, сын, я училась быть достойным родителем на тебе. — Встреча взглядов едва не бросило меня в холодный пот. — Мне было всего двадцать, когда у меня появился ты, и мои родители были скептически настроены, даже насторожены что в отношении меня, что в отношении Кантора… Молодость и неопытность всегда ходили рука об руку, может, я жалела о многом, но угрызения совести — разрушительны для хорошего самочувствия, самооценки и прочего «само». Короче говоря, воли к жизни. Со временем я поняла, что вместо этого «нересурсного барахла» я не буду ругать, а гордиться всеми твоими начинаниями, помогать советами, чем угодно… — И мама ловко перебросила «горячую картошку» жалоб с себя на меня. Стыд умел забираться под кожу неприятнее страха и имел привычку не вылезать, словно там для него существовало самое уютное место. — Да, я понимаю, всегда есть две стороны одной монеты. Тут уж мне стоит извиниться за то, что бывал идиотом. — Ключевое слово «бывал». Так часто произносил это, что привык, поверил в свои изменения. — Но вот отца… — тряс головой как ненормальный, усиливая своё отрицание; — я бы так просто не простил. — У него были причины придерживаться такого вида воспитания. Но я не буду говорить за него, не хочу привирать, всё равно не скажу лучше. Тем более, я могу не знать чего-то… — А совесть Кантору Картеру позволяла скрывать даже от собственной жены какие-то секретики?! Мама, ты наивна, если полагаешь, что он знал о таком явлении как откровение с сыном, на которого ему было по большей части наплевать. — И прежде чем ты вновь станешь моим оппонентом по данному вопросу, пойдём прогуляемся. Как смотришь на…ммм, Японский чайный сад? Там очень умиротворяющая атмосферка. И прохладная, отличная для этого уличного пекла. Ладненько? Поездка, должная отнимать у человека порядка тридцати минут, на электромобиле заняла целый час. И в дороге, пейзажи которой мелькали жилыми районами вплоть до 281-го шоссе, не было ничего увлекательного, пока по правой стороне не замаячил стадион «Аламодом»: обновлённый, с башнями как в средневековой крепости, со сверкающими стеклянными окнами, огромный и впечатляющий. Большая очередь из квадроциклов и пикапов высотой, наверное, в пару ярдов оккупировала подъездные пути, крича намного «громче» афиш на многие видимые мили вокруг о проходящем или готовящемся мероприятии с участием этих «боевых машин». — Прошёл слушок, что с этого лета набрали профессиональных игроков в американский футбол… — Сердце ёкнуло при смаковании сладкого предложения. Сладкого и одновременно гадкого, так как судьба уже давно избавила меня от необходимости гоняться по зелёному полю. — Организаторы, видимо, устали предоставлять другим командам отличный стадион и решили выставить на арену достойного конкурента «Пастухам Далласа» и «Хьюстонским Техасцам». Я только за! — Маман отвела глаза от дороги, скептично глядя на мои проявления радости. Я же калечный, бывший заключённый, естественно мою реакцию можно было расценить как попытку реабилитироваться как перед собой, так и перед обществом. Во избежание двусмысленности, пояснил: — В смысле, рад, что НФЛ дала добро спортсменам Сан-Антонио показать себя. Давно пора. — Согласна. — С кроткой улыбкой она вернула внимание на дорогу и надавила на газ, продвигаясь дальше в пробке. Её доброта и безмятежность, похоже, распространились на других водителей, не спешащих импульсивно менять полосу ради мизерного секундного выигрыша. — Объявили конкурс на её название. Может, и ты поучаствуешь. — С большим наслаждением. На самом деле, изрядно потолкавшись в спортивной среде, скажу, что местной команде пошло бы «Бесы», «Герои» или… «Несгибаемые». — Аккуратный водитель тихо посмеялась. — Я думала, ты скажешь что-то вроде «Техано», но мне понравились все твои варианты! Я серьёзно, попробуй. Вскоре вдоль шоссе стала проглядывать скучная индустриальная часть города, и разговоры, разъясняющие непокорному вроде меня о вреде обвинений, возобновились. Лекция от Мии Картер, ни получившей диплома об окончании психологического факультета, ни даже не сидевшей рядом с психологом в общественном транспорте, была короткой, и оттого максимально полезной и содержательной. Я впервые оценил это свойство за вместо увлекательной, но запутывающей витиеватости профессионалов. Мне доступно объяснили, что у обвиняющих есть могучий оправдательный механизм и завышенная самооценка; что само по себе обвинительство не признаёт собственных ошибок и сваливает причины несчастий на окружающих, бежит от ответственности, ищет в окружающих врагов, часто сопрягается с глупостью и только заливает топлива во внутренний негатидвигатель. Словно сомневаясь, что её нравоучения оказались за пределами моего понимания, — объективно говоря, напрасно, — она сделала максимально доступный и насмешливый вывод даже для малолеток: — Виноватить — самая настоящая бяка, сын, так что оставь её, а лучше выброси, — посоветовала развеселённо и припарковалась возле пункта назначения, останавливая как машину, так и неприятный разговор, из которого я почерпнул много нового и непременно принял к сведению. В конце концов, она убедила меня выслушать отцовскую позицию, и я стал ждать возвращения этого «скитальца». — Постой. А не Святого ли Джоскеса ты имел в виду под «Несгибаемыми»? Эту кособокую церквушку между корпусами «Речного центра»? — Кивнул спустя секунды размышлений. Очевидно, это понимание пришло ко мне безотчётно. «Дом-Гвоздь» или католическая церковь Святого Иосифа смотрелась в явно неположенном, неестественном для неё месте, выбивающейся на фоне архитектуры планировки новостроек, и поэтому стала предметом интереса для туристов и горожан. Когда-то давно прихожане единодушно отказались уступать землю под торговый комплекс, итогом получив плотную застройку с трёх сторон. Для одних церковь — бельмо на глазу, для других — пример стойкости. Невзирая на стесняющие обстоятельства, она отстояла гордое право остаться и продолжила свою деятельность. Хотелось бы и мне иметь такую же выдержку. Прогулка в Чайном саду была настолько же умиротворяющей, насколько и вгоняющей в сон. Держались подальше от зоопарка, где учтивые техасцы собрали всех животных, не годящихся для жарки, гриля и копчения или заслуживающих сострадания, но это не спасло от различимого душка. Мне показалось, я разглядел зелёный дымок, всегда обозначавший зловоние в комедийном кинематографе. Единственную на парк громадную беседку в восточном стиле, выложенную спасительным холодным камнем, хранительницу тени, все предприимчивые уже заняли, только редкие иногородние бегали меж раскидистых деревьев и кустов и щурясь фотографировали. Определённо обнаружится, что их снимки получились засвеченными и несфокусированными, но они всё равно с довольными минами покажут их близким. В столь нещадную погоду немного бодрило талое мороженое «Голубой колокольчик» (чудо, что в нашем замечательном штате нашёлся кубик льда, в холодильниках у нас только слизь и вода) и тёплая «Красная крем сода»; приятно побаловать себя старыми добрыми товарами-символами города, сладкими, сохранившими вкус сквозь десятилетия. Однако я с огорчением заметил, как же сильно завидовал разноцветным японским рыбкам, мечущимся в прохладе прозрачного пруда и хлебных крошках. Мама с неясной гордостью уточнила, что это карп кои или парчовый карп. Во всяком случае, водоём давно мог нагреться на солнцепёке, устроив им вместо пруда кипящую кастрюлю. Зависть уступила сочувствию. Усмехнулся и направился с матерью под руку к выходу, где на простенькой арене давали концерт джазовые музыканты из Нового Орлеана, судя по тканевой вывеске. Хранящие магическое таинство звуки пианино, лёгкие удары по тарелкам, ненавязчивый контрабас, молчащая труба, ожидающая своего момента. Если я правильно назвал участников ансамбля. С плачущей мелодией трубы соло вспомнил о Сэме и всего о каких-то четырёх часах в пути по железной дороге на восток, разделяющих нас. На поезде «Ограниченный Закат» меня, белого сомневатора, доставят к чёрному вдохновителю, предложат выговориться, прогуляться по французским кварталам, пересечь на трамвае весь беззаботный город и повеселиться. Возможно, с кем-то чарующей за компанию. Перед этим стоит усвоить несколько правил на вроде не броситься на рельсы раньше срока. Помню-помню, хороший был фильм, мотивирующий, сильный. Чуть постояв на отдалении очарованными слушателями, мы сели в машину. Обратный путь рассматривал изменившийся город с другой стороны. Сперва взглянул ностальгически на крытый стадион «Аламо» с регулируемыми параметрами окружающей среды больше для защиты от жары, чем дождя (как и легендарный «Астродом» в Хьюстоне!), где часто проводились соревнования команд регби. Те, кто в Сан-Антонио были всегда, но я не захотел к ним присоединиться из-за средней популярности (честно признайтесь, вы назовёте слёту хоть одну профессиональную команду?! То-то и оно!), меньшей динамичности и отсутствия понятий о банальном самосохранении. Подумать только, игроки в регби сталкивались без какой-либо защиты! Я всегда метил выше: переселиться от родителей, воспитать самостоятельность, учиться в престижном университете, уехать подальше, пробиться в команду высшего дивизиона. Если не достигать новых высот, какой из меня мужчина?! На первый взгляд благородное стремление тянуло на проступок под названием болезненная амбициозность, попадающая под приговор вечной зависти окружающих. И зависть эта выделяла людей не хуже «Башни Полушарий» в центре парка Сан-Антонио, мимо которой мама давила на газ. На высоте семисот пятидесяти футов неторопливо вращался ресторан «Морская карта» с обзором на две Америки. Сложно поверить, но я никогда не заказывал столик на башне, и точно не по причине нехватки денег. Я ждал случая, когда приглашу ту самую, особенную, заслуживающую романтики, неместную, в глазах которой не угаснут искры любопытства при виде каждой достопримечательности. Я намеревался показать не только свою спальню, но и ближайший парк, извивающуюся грацию «Факела Дружбы» и исторический район Ла Вилита с маленькими улочками, построенных для прогулок влюблённых: уютными кафе с меню только для двоих, домиками с покрашенными фасадами и верандами с вьющимися цветущими растениями (основную ценность района, конечно же, представляли обилие прилавков с поделками ручной работы местных, но окружение очаровывало). Ночной экскурсией по реке Сан-Антонио с тысячами огней завершился бы самый прекрасный день. А на утро, и многие следующие за ним, я бы придумал множество других притягательных мест, требующих посещения. Мама приметила мою мечтательность, которую легко спутать с безмозглостью, и протяжно выдохнула. Мы миновали оживлённую часть города и плелись между усадеб, в вензельных фонарях выглядящих средневековыми замками, что дало право Мии отвлечься от лобового стекла и вынуть бумажник. Протянула мою детскую фотографию. Мальчик в полосатой пижаме игрался с машинками в своей тесной комнате. В этих деталях было что-то зловещее и вместо поиска отсылок я отвлёкся на события того ушедшего времени. Восьмидесятые… новая волна элеткро- и рок-музыки, расцвет технологий и широкое распространение сети, проигравший на выборах Картер, конец затяжной холодной войны, окончательно укрепившей дружбу сверхдержав. — Время летит так быстро. Только моргнёшь, и всё уже в прошлом. Этого мальца больше нет. Зато иногда ты так правдоподобно возвращаешь меня в те мгновения… — предельно расчувствовавшись, Мия замолчала до тех пор, пока мы не подъехали к узнаваемому адресу в Долине Пекан, а я тем временем рассматривал другую фотографию: свадебная церемония родителей. Мия и Кантор сидели лицом к лицу, молодые, свежие, с сияющими улыбками, запечатлённые в процессе заплетания общей брюнето-русой косы в знак неразрывности союза их семей и душ. После свадьбы она ещё лет десять ходила с распущенными волосами, пока не заимела моду завязывать их в пышный пучок. Мода, по странному обыкновению, появилась после нахальных отлучений Кантора. Те мгновения счастья тоже остались в прошлом. Распрощались после некоторых обсуждений и отпустили меня в кровать с благими напутствиями не видеть кошмары. Но они не послушались, и я оказался на громадном судне в шторм в окружении ночных свирепых волн, с каждым мощным ударом о борт превращающем палубу в кресло-качалку. Я бы слёту расценил это самым опасным явлением, если бы не зомби. Да, именно они. Я полагал, всё будет хоть чуточку разниться с банойской действительностью, и вместо них полноправно выступят какие-нибудь пришельцы, неизвестные враждебные организмы, добытые с русской нефтяной платформы… Но это было военное судно, не китобойное или какое-либо ещё, и я сражался с хорошо знакомыми мерзкими врагами. В каждый сон залезала их слюнявая пасть, в каждое видение тянули они свои окровавленные руки, лишённые скольких-то пальцев или ногтей. Каждый сон пах их зловонным дыханием. Бессознательное редко слушалось здравые доводы рассудка, и в какой-то момент я свыкся с небольшим недосыпом и побочной рассеянностью, не особенно влияющими на настроение. Всегда полагал, что умение держать себя в руках развил безукоризненно. В какой-то степени я оказался прав, но проявлял беспечность в отношении поставленного диагноза, так как возлагал всю работу на лекарства. Череда следующих дней навалилась обязанностями по организации перевозки из пункта Сан-Антонио холостым ходом в пункт Хьюстон по 10-му шоссе и обратно с грузом, с моей мебелью. Для надёжности, лейтенант Картер (обращаться к ней так было более чем забавно и неловко, но перед её подчинёнными в глупенького сыночка играть не пристало, расшатывая десятилетиями выстраиваемый статус) предоставила тару и упаковочные материалы. Само собой, — и рабочую силу: вырваться из рутины ежедневных тренировок в пустыне вызвалось даже больше добровольцев чем нужно. Вероятно, увеселительные тренировки на военной базе Хьюстона, восторженно описываемые матерью, не нашли отклика в душах новобранцев. Во всяком случае, лично не стал свидетелем и судить не собирался, а с её, командующей позиции, всё могло обстоять несколько иначе, что ребята наглядно показали. Честно говоря, я ожидал подколов, клеветы и измывательств, но проглядывающееся внешнее сходство между мной и матерью вынудило их ограничиться нейтральными, даже положительными историями со службы. В непримечательном пути, длинном и прямом, выделяющимся лишь складами и мелкими домишками пригорода вдоль дороги, ребята не думали умолкать. Мама-лейтенант, как оказалось, щадила девочек, но и к мальчикам обращалась заметно снисходительнее; умела убедительно донести информацию, в частности, зачем нужна военная подготовка и что она представляет собой не вынужденность, приписываемую исхудалыми государственными сотрудниками, а непременный атрибут для комплексного здоровья и личностного роста, умственного и социального. Помимо красивых слов она доказывала свою отличную форму на полосе препятствий, чем всесторонне завоевала доверие и уважение. Мне показалось, что я много не знал об этой стороне её личности, и мысленно в органайзер записал: «съездить в форт Сэма Хьюстона». Ко всему прочему, разговоры вдохновили на помощь матери с возложенной на неё обязанностью придумать слоган для будущих призывников — замечательный повод для повторной встречи. Время, потребовашееся чтобы достигнуть моего прежнего места жительства, райончика Лесное Озеро, пронеслось незаметно, возможно с такой же скоростью, с какой вчера в машине жаловалась мама. Помимо пижонских особнячков, скрывающихся в тени дубов и мескитовых деревьев, — отличная метафора для образа жизни тамошних жильцов — там располагались кондоминиумы, если их так можно назвать. Приличный клочок земли, на котором проживали две и более семьи, каждая в своём доме. Плюсом были общие бассейн, парковка и роскошный садик, — конечно же общение! — однако минусы часто были весомым поводом съехать: всё то же вышеперечисленное. Я жил один, но чаще меня видели в окружении друзей, приятелей и подруг, с повышенными запросами пространства, и пониженными — брюзжания. Моим соседям, сменившимся примерно с десяток другой раз, всегда не нравились ни частые посиделки, ни громкий шум. К счастью, их заявления в местный суд как правило отклонялись благодаря моим прекрасным адвокатам. На все возмущения и просьбы иногда воздерживаться я уходил в отрыв, как плохо пришитая пуговица. Эх. Было весело. Но я держался места не сколько благодаря вечеринкам, сколько удобству: тренировочный стадион «Энергия» находился в пешеходной доступности! Не сопоставимо с тратой нескольких часов почти каждый день на машине из Сан-Антонио. Не уступая в подвижности своим ребятам, прощупавшим почву в области работы с грузами, мы ловко справились и заполнили желудки перекусом, заскочив в магазин сети «ЗВЛ» по соседству, в народе прозванные «завались едой» и снова продавили сидения в грузовике, идущем в обратный путь заметно тяжелее. Парни и девчонки потравили несколько слабопонятных внутренних шуток, связанных с острой необходимостью МТО для человека на моём примере: понадобился целый грузовик для перевозки личных вещей. Представь, сказал один из них, каково было раньше, когда за тысячным войском тянулись несколько тысяч обозов с провизией и боеприпасами, гуртов скота и фуража для них! Своеобразный «парад». По статистике на сегодняшний день на одного военнослужащего приходилось пять-семь человек из тыла, вот почему им так необходимо было привлечь больше служащих. О своей деятельности бригада ТО шибко не распространялась: во-первых, вероятное раскрытие военных сведений, во-вторых, молодость, исключающая серьёзную осведомлённость во многом. На банальный вопрос «а что конкретно вы доставляете воякам?» ответили скороговоркой: «инструментарий, технику, вонючее горючее, здоровое питание, патронов полный транспорт, одёжку и бинты». Заговорить о любимом спорте обернулось неудачей — они были приверженцами хоккейных «Яростных» (какие негодяи, слов нет, заграбастали себе весь лёд со штата!) и не захотели вовлекаться в моё якобы бездумное поклонение (нет ничего в удивительного, о чём ещё может без устали трещать Логан Картер, посвятивший почти всю жизнь американскому футболу, кроме как не о футболе?!). Звучал ответ довольно колко, но я ограничился сомнительным прищуром. Впрочем, обо мне они слышали как о самом — сразу бросился угадывать, симпатичном или пьяном? — быстром игроке, поставившем надолго рекорд в беге на сорок ярдов. Перед мысленным взором предстал сертификат с результатом: четыре секунды двадцать три миллисекунды. Он висел у меня на стене. Как хорошо, что вёз в Сан-Антонио свои призы и медали. Обязательно соберу их вместе и хорошенько отполирую. Эти вещи магическим образом повышали самооценку при одном лишь взгляде на них. По приезду я так и поступил, до вечера провозившись с расстановкой мебели и заполнением пустых шкафов вещами. Мир не без добрых людей — ребята, доказавшие умение и проворство в обращении с тяжёлыми вещами, настаивали на помощи, откажись от которой я бы, вероятно, не дополз до кровати. А так у меня хватило сил развешать цветастые занавески и какое-то подобие балдахина над своей кроватью (в родительской спальне кто-то с богатым воображением скрутил его в виде типи — конического жилища степных индейцев). Романтично ли это? Понравится Парне? Со вздохом надежды проследовал отдохнуть к веранде и по совместительству послушать издалека гудёж танцевальной музыки. Хм, неужели уговорили здешних ворчливых соседей на пару часов кутежа после полуночи? Если нет, ребята в форме быстро выключат им веселье, да ещё и пригрозят предупреждением. Секунда за секундой старая зависимость вынуждала облизнуть губы. Там, через пару домов, наверняка толкались торгаши наркотиками. Такие ребята чудным образом появлялись на всех вечеринках, и думать не приходилось о том, чтобы забить карман чем-нибудь отрывающим голову от плеч или надувающим её каким-то не иначе как волшебством: преображающим её то в невесомую, то стопудовую. «Коротконогие» музон и бухлон до таких высот только мечтали «допрыгнуть». Ощущения по-настоящему были классными, если вы поняли о чём я. Нутро расслаблял воздух, правда, ниже пояса всё превращал в мёртвую личинку, но это не было проблемой. Стоило захотеть чем-нибудь ширнуться, как эти торговцы смертью спешили доставить тебе травки, порошка или таблеток — уж кому как удобнее. Ритуал вызова требовал включить музыку погромче да открыть бассейн. В Хьюстоне много раз прокатывало. О, я не был тихим алкоголиком, врывался во все дома, что не выключали свет после полуночи и музыку для случайных слушателей в радиусе пары фарлонгов, и вливался в любую компанию, где звенела стеклянная посуда с выпивкой. Я был везде. Старался быть. И по прошествии времени стал именем нарицательным для всех вечеринок. Почему я всё ещё относительно здоров? Ответ крылся в отличном гастроэнтерологе, чистящей организм так, словно я намедни не баловался ни запрещёнными веществами, ни противопоказанной всем спортсменам выпивкой. Матушка медицина в Техасе — лучшая в стране, если не на всём континенте. И я пользовался её прогрессивными методами с присущим мне максимализмом. Соответственно в той же степени расхлёбывал побочные эффекты, как и в тот вечер, когда предназначенные для хорошего сна препараты дали обратную реакцию. Прогнав водой поутру сонные картинки, бедствующие от дефицита сюжетной склейки, я замер над номером в телефонной книге. Во-первых, из-за идущего первым Ааронсона, в данный момент устроившего мексиканские каникулы. Незнамо почему сдержался вычеркнуть его имя из списка. Во-вторых, из-за следующего имени. Моего когда-то друга, на деле — заурядного знакомого. Он стал первым и сомнительным претендентом на искоренение одиночества. И навестил меня безо всяких отлагательств. Вошёл вальяжно, расположил тощий зад в потёртых джинсах на многострадальном диване, на котором его глаза притянула наскоро прилепленная заплатка, кашлянул. — Проклятье, в горле пересохло, — сказал он почти без перерыва, — пока я добирался сюда. Брайан нынче жил на другом конце города, на западе, там, где расстояние измерялось неделями, перекати-поле выступали преобладающей «растительностью», а мужички в шляпах с округлой тульёй на корточках жарили мясо броненосцев (когда те надоедали в качестве домашних питомцев) на заднем дворе. Фактически, описание подходило едва ли не большинству техасцев, но в той части оно было наиболее выражено. Так вот, внешне Брайан на «типичного техасца» не походил (за исключением факта отсутствия оружия), однако стоило ему заговорить, как правда раскрывалась. Я сглотнул, выслушивая его монотонные восклицания. Если уместить описание жизни Брайана в дни недели, то получилось бы следующее: в понедельник он явно родился, во вторник закончил школу, едва не вылетев за неуспеваемость, в среду увлёкся травкой, тёлками и тачками (тремя погибелями всех мужчин!), четверг он потратил на реабилитацию и в пятницу предстал передо мной. Я так полагал, у него остались только выходные, дающие ему шанс измениться, иначе… иначе его ждёт судьба схожая с моим агентом. Не точно такая же, но очень близкая. Он теребил мелкую бутылку, клянясь, что это первая за неделю (с большего зла на меньшее перешёл; я бы сказал прогресс, отец послал бы нас обоих к чёрту). Я не верил, но искренне желал ему не врать самому себе и наконец взять жизнь в руки. Да, он не умел любить и к труду приучен слабо, но он обожал себя гробить, в этом состояло его своеобразное призвание. Глупец-экстремофил. Мальчишка. Стоило понимать, что у каждого такого «мальчишки» наступал период, когда таковым он себя больше не считал, понемногу осознавая ошибочность принятых решений. Насколько я соображал в этой проблеме, дал ему несколько советов и рекомендаций (он не был тем человеком, кто мог поддержать, так как сам в этом нуждался, даже если упрямо настаивал на ином), не остался равнодушным к его судьбе, тем самым имел полное право вписать в листок добрых деяний ещё один пункт. Переварив наставления словно горячий чай с мороженым, шмыгая носом и морщась, что по-видимому символизировало неприятие с некоторыми пунктами моей точки зрения, Брайан перехватил эстафету увлечённого опрашивающего: — А как ты был всё это время? — спросил буднично, не предполагая каково мне было погружаться в кровавую лагуну воспоминаний раз за разом с каждой просьбой. Одно время думал, мне посоветуют работать в одном из парков развлечений, где надо пугать публику страшными историями. Играя интонацией и вскидывая руки в самые напряжённые моменты. Кто знает, может какие-нибудь адреналиновые выскочки уже проспонсировали строительство «Верещательного парка», в котором русские горки будут самой безобидной каруселью?! Я вырезал из своей истории алкоголь, очарование одной австралийкой, Кевина и Йерему, или, как их нынче стали величать, Харона и Пандору. В общем и целом, самое главное. Первая проскочившая глупая мысль утверждала, что после болезненных откровений он хмыкнет, выпьет и скажет: «да у меня приходы интереснее были». Однако слушатель из Брайана оказался отменный: он не пользовался каждой паузой, чтобы улюлюкать или вставить колючее мнение. Беседа мне даже понравилась, хотя ничего от неё ожидал. Прощаясь, Брайан, бывший гонщик и идиот, ненавидимый мной долгие годы, а сейчас вызывающий только сожаление, вытащил из спортивной сумки алкоголь в подарочной упаковке. — Держи. Мне неловко было прийти без гостинца. Там, наверное, туго было, поможет расслабиться. Я оглядел её хищником. Другая зависимость задёргалась внутри пойманной птицей в клетке. Выпивка искушала меня посильнее еды и свитеров для Сюзанны на авеню плохих земель, клянусь своей непотребной жизнью. Я отказывался по мере сил, но пот меня выдал, и Брайан оставил подарок на пороге. Маялся с сердцебиением, пока не нашёл себе занятие за чатом с другом, имеющим столь же много свободного времени, что и у меня. Пока мы находили в этом плюсы и наслаждались общением. «Ты вроде говорил, у тебя там проблемы с женой… бывшей женой… подружкой». «Неважно». «Согласен. Я могу помочь как-то?» «Вряд ли. Это личное. Семейное. Считай, последствия урагана и предпосылки к зомбокалипсису. — Друг брякнул последнее слово так небрежно, будто это прогнозируемая данность, которую не предотвратить. Меня вот что-то не радовали тематические фильмы и сериалы, целиком и полностью напичканные драмой, лишениями и предательствами: этого в реальности хватало выше стадионных крыш. — Выяснилось, она по мне скучала и испереживалась до последнего нерва, пока я «отдыхал» в проклятой Богом греховной ПНГ. Так что эта проблема из разряда только между нами. Без обид, Логан». «Конечно, могу пожелать только всего наилучшего». «Исправляешься, да? Думаешь о других, забыл об эгоизме. От тебя прямо-таки веет святой добродетелью». «Сказал бы уже исправился, да дел выше ушей». «Слова истинной добродетели. И тебе успехов. Мы с тобой успели много говна натворить. Только вот убирать придётся самими же. Думаю, Гвинея была нам обоим уроком, наказанием». Он не жадничал в переписке словами вроде «они и мы это заслужили», что по моему мнению служит утверждением весьма спорным, так как убийства по неосторожности, срока в ИТУ и не просто потери славы, а свержения её в плоское ничто под ногами мне было достаточно, чтобы никто более не тыкал мне в лицо наедине или через экран словами вроде «ты это заслужил». Не знал, насколько полезным и уместным была следом начатая тема об адаптации. Мы оба плохо спали и в какой-то мере ощущали пустоту — я в меньшей степени. Тогда, в разгаре живительного боя, мы были нужными, полезными. Гражданский быт предстал чуждым, далёким и непонятным, заставляя в мирной обстановке чувствовать себя незащищённым и уязвимым; наверное, именно так же думала дикая кошка, волей судьбы оказавшаяся в клетке городского зоопарка. Помню, как Парна утверждала похожее, перед тем как соблазнить меня вызывающими репликами, как она была счастлива подаренной возможности безнаказанно «беспределить». Получается, она была и есть хладнокровная убийца… В женщину её породы страшно влюбляться. Однако нашёлся такой, — то ли глупый, то ли безбоязненный — который смог. И ему надо было всего лишь посмотреться в зеркало, чтобы понять, насколько подходил ей — такой же хладнокровный убийца. С ничтожной разницей в том, что это была не его профессия. Слово за слово близкая тема переросла в занятие, отнявшее у нас вечер, отпустив ко сну спустя часы, но даже в своих койках, я был уверен, мы продолжали мысленный диалог друг с другом, уверенные, что умолчали о самом главном… — Записывайся в добровольцы материально-технического обеспечения. «Сыщешь славу себе, семье, стране». Как тебе лозунг? — говорил я маме с улыбкой на следующий день пока она мыла посуду. Группа природолюбов оставила нам право не торопиться, и мы развлекали себя домашними обязанностями, пока ореховые и кедровые саженцы ждали в экологичном внедорожнике. Не возлагал особых надежд на то, что к моей творческой инициативе прислушаются, но мама светилась искренним одобрением, превратившим день в целый альбом приятных воспоминаний. Беседовали о будничном, о недавних новостях, и я воспользовался шансом сказать, как мне не безразлична судьба живущих в Океании. На что совсем не отдалённо повлияла недавняя с Сэмом беседа, верующего не только в христово спасение, но и в христову кару то ли перед этим, то ли сразу после. У приверженцев той религии имелись очень спорные моменты в заветах: живи кротко, бери мало, жди наказания за грехи. У мамы же всегда находились слова гораздо теплее и мягче: — Поверь, я полна тех же самых чувств. Если несчастья других оставляли бы нас безразличными, и мы не понимали значимость сострадания, никого из нас нельзя было бы назвать человеком в полном смысле слова, — нажала она под конец, заканчивая с приготовлением салата на завтрак. Лишнюю органику она стряхнула в странный прибор, напоминающий огромную мясорубку. Взгляд мой недоумённый она не поймала, так как была занята красивым нарезанием томатов, зато живо отреагировала на вопрос: — Кухонный сушитель. Всё объедки можно пустить на удобрение. Один из основных принципов экологистов — переработай. Потревоженные звонком сели в салон автомобиля и по пути затронули моё одиночество, а также любви в целом, посчитав сходной как ситуацию матери с отцом, так и мою с Парной: — Любовь бывает разной, даже самоуничтожительной, но это по-прежнему любовь, — умозрительно привела она какую-то цитату и повела плечами смиренно, даже с некоторым сожалением. Я выражал те же эмоции. — Как в таком случае ты терпишь отца, если в последнее время у вас большие трудности? У тебя когда-нибудь возникало желание изменить ему или… ты это уже практикуешь? — Пожал плечами, почему-то не испытывая ни капельки смущения, только литры негодования. Примерная мать и жена посмеялась, как будто я рассказывал анекдот, а не беспокоился её душевным самочувствием. Сколь бы она ни казалась счастливой, грустное чаяние в глазах в минуты спокойствия выдавало в ней бойца с собственным сожалением, собственным поражением. Она всегда была его опорой, советчицей, любовницей и боги знают кем ещё. Я не понимал этого. Точнее, восхищался её силой, выдержкой (да возьми ты, наконец, с неё пример и хватит ныть, Логан!), но… к такому человеку? Я и мысли не допускал о том, что Парна обладала недостатками. У любимых их нет. В таком случае, я убил тишину в салоне чушью вместо логичного вопроса?! Но мама аккурат к возникновению этой мысли уже успела заготовить ответ, даже выступление: — Хм, сын, если ты спрашиваешь подобное, значит, пока ты не представляешь что такое семейные отношения, — её голос звучал расстроенно. Вполне можно понять, когда любимый муж выступал объектом ненависти даже при отсутствии таких пугающих проступков в биографии как пьянство, побои и изнасилование. За безразличие, простое безразличие с безудержной тягой покинуть дом. — Я мирилась со всеми его недостатками… если они вообще были, — шепнула она, едва раскрыв рот, тем самым подчёркивая свою очарованность, — и я бы хотела, очень хотела, чтобы и вы нашли друг в друге что-то хорошее. Он любит тебя, очень любит, — приложила ладонь к груди, — поверь, и мне больно слышать, как ты пытаешься обесценить его в своей жизни. — Глупо возражать, что я не ожидал пристыжающей реплики. У неё почти тридцатипятилетний опыт материнства и ещё больший — в тыловом обеспечении. Она достигла мастерства в отсчитывании людей разного покроя в любых ситуациях: от простых шалостей до катастроф. — А что до измен. Ладненько, сын, — выделила грозной интонацией, зло усмехнулась, и я испугался, что секундой позже она точно откажется от меня. — В своё время Кантор зашёл в канцелярский магазин и вернулся домой с парочкой вещей. Послушай меня, Мия, попробуй понять, сказал он с чувством, схематично наши природные особенности можно представить следующим образом: я ручка, а ты дневник. И лучше всего страницы в нём заполнять одними чернилами. Записи разными почерками мало того, что сложно прочитать, так они ещё и убивают всю эстетику. Он вписал своё имя в дневник с пионами, затем щёлкнул по кнопке, и стержень зашёл обратно. Он оставил ручку рядом и больше не брал. Глупая бумажонка попадалась мне на глаза несколько раз, пока мама не спрятала её куда подальше в свою комнату. Там до сих было вписано одно имя. Хах, неужто, сукин сын клялся ей в верности и призывал не изменять ему?! Сколько моих имён, по его чудаковатым представлениям, было выведено на «блокнотах» симпатичных и сексуальных дам, ему лучше было бы не знать. Я задумался над тем, «не кончились ли чернила» у моего дружка Джейсона или ребят из команды, без устали претендовавших на звание жеребца года. В то время как мои родители претендовали на самую целомудренную семейную пару в Сан-Антонио. Большинство американцев и так верны друг другу подобно символу страны — белоголовому орлану: скучные однолюбы, выбравшие самку на всю жизнь (никогда не понимал как можно не выбирать при нынешнем разнообразии!). Но в поведении птицы была одна особенность: партнёр бросал другого, если тот не возвращался в гнездо после зимовки или при наличии претензий к прямым обязанностям родителя. И со всеми присущими признаками пара Мия-Кантор вопреки всему осталась вместе. Повод для гордости. Я не нашёл что ответить и более чем удовлетворил её потребность в тишине. По приезду на место запланированных уборки и озеленения в черте округа Миссии, мама выключила двигатель и включилась в спор с блестевшими от пота пикетирующими, жарящимися на солнце. Её друзья и сослуживцы, заполнившие периметр, быстро втолковали причину разногласий. Я держался вдалеке, поражался как числу мусора, так и горшкам альстромерий и ипомей, только через несколько часов трудами десятков рук, в том числе и моих, попавших в тёплую землю. Требования же протестующих или взывающих к какой-либо проблеме бликовали неясными надписями на табличках. — Вы не имеете права! Ваша вольность регламентируется законами, — кичливо доносилось с одной стороны. — Права человека изобрели Америку, не наоборот, — ответствовал здравый аргумент с другой. Мексиканские чарро, практиковавшиеся в езде на лошадях в южной части парка, остановились в недоумении, однако я видел по их тёмным глазам под широкополыми сомбреро, что они были готовы всех конфликтных заарканить лассо и увести в свою имение — хасиенду. Благо, долгие минуты потных переговоров завершились неожиданными рукопожатиями. Мама, едва не складываясь пополам, со смехом поведала следующее: — «Возникающие» подумали, что мы из «окружников» причём радикальных из них, тех, кто занимаются экоустрашением, ну, те, кто поджигает и взрывает потенциально загрязняющие окружающую среду предприятия и здания. Короче, те шизики, сын. — Пришла на ум серия, где личности подобной идеологии планировали взорвать нефтеплатформу вблизи Галвестона, и примерно представил себе сколь отвратительную гнусь приписали матери и её дружкам экоактивистам, что заставило руки сжаться в кулаки в рвении побить этих «возникающих» в назидание. –Они увидели как наши ребята таскали тары с химикатами, увидели геодезическое оборудование — мы тут почву проверяли — и выкопанные деревья, и, представляешь, подумали, что мы собираемся устроить экотаж! — Новую волну смеха я встретил с тем же недоумением на лице всадников. — Вот мы им и втолковывали: с теми нелюдями даже в зелёных форумах в сети не встречаемся, и совершенно из другой «группировки» — техногеянистов. — Я то ли зевнул и забыл закрыть рот, то ли просто удивился, и моя мама наконец посерьёзнела: — Сынок, ты похоже совсем выпал из разговора. — Ага, как минимум. С большой — протянул я, — высоты. — Короче говоря, мы потворствуем разработке новых, чистых и безопасных технологий, направленных на восстановление и сбережение окружающей среды. Наша цель заключается в ограничении потребления природных ресурсов. Мы перерабатываем мусор, увеличиваем КПД производства… Мы хорошие ребята. Я во многом не согласна с Питером Уордом, но у него есть одно умное высказывание: «мы не арендаторы, мы собственники, но природа не должна расплачиваться за наше владение. Мы единственные, кто может положить руку на пульт управления». Этим мы и занимаемся. — Весьма полный, доходчивый ответ. Ты знаешь много всяких умных сложных слов! Я впечатлён. — Это ещё что, у меня есть знакомая, эксперт по химикатам, так вот она умеет без запинки произносить дихлордифенилтрихлорметилметан! Ой, и я смогла! — она похихикала скромной девчонкой, добравшейся до учебника анатомии. Спустя секунду-две свела брови вместе и наказала взять лопату в руки. В этом была вся моя мама (и все женщины?): ласковая Мия в ней вечно боролась с лейтенантом Картер. Работа началась. Бродили неподалёку туристы с фотоаппаратами, снимающие крепость Аламо, громыхал автокинотеатр, грузно переваливались техано, переевшие в мексиканском ресторане — у них там крупные порции! В чём я убедился в обеденный перерыв с маман и ухватил шанс поесть что-то «неправильное, но лакомое», но определённо бы предпочёл точку быстрого питания, если бы была хоть одна поблизости. Но на тот момент мы рутинно перебирали лопатами и периодически освежались водой. Холодной, не тем кипятком, вытекающим из домашних кранов. С одной стороны до меня доносились возгласы об экологичном сжигании топлива в каком-то кипящем слое, с другой — о возросшем коэффициенте использования ветряной энергии, строительствах мельниц и генераторов, чуть поодаль плелись разговоры об удельной мощности волновых электростанций. Они выбрали третьей работой, — иногда совмещая её с негласной второй, обязательствами перед семьёй, — поддержание природного баланса. Люди- фанатики: вкалывали и вкладывались во благо планеты, жертвуя не то сном, не то обедом. Иногда я чувствовал себя рядом с ними старушкой, танцующей с молодушками из группы поддержки. Когда я похвалил их любознательность в этой сфере, они в свою очередь поинтересовались: — А ты по какому направлению активно двигаешься? — Э… Я просто сажаю растения. Как и вы. Они посмеялись и продолжили щебетать на техногеяническом голосами, в которых не слышалась усталость. Оценили ответ как шутку или записали меня в разряд в несведущих новичков — неважно. Я делал доброе дело, и подумал, они считали также. Когда парк запестрил красочными бутонами цветов, а на дороге не валялось и фантика, наступил вечер, понемногу поглотивший численность вовлечённых в труд людей. Я предпочёл поглотиться сумраком следом, а разогнал его дома перед телевизором под белковые батончики. Кинофильм «Защита Миссии Аламо» — уже не знаю какого года выпуска, их десятки — был слишком прозрачным совпадением, чтобы игнорировать, и следующие пару часов я переживал дух патриотизма и гордился теми двумя сотнями ребят, лёгших костьми за свободу и принципы Техасской Республики супротив тысячам озлобленных завоевателей. На каждом из сильных моментов безотчётно поджимал губы или стискивал зубы в волнении, словно видел это впервые. Вот с кого стоило брать пример, вот чья храбрость вдохновляла и вселяла уверенность в победе. Я идиот, если считал, что сгину в зомбиурагане несмышлёной коровой. Я потомок сильных и благородных людей. Со мной ничего не случится. На зернистом экране совсем молодой подполковник Уилльям Трэвис очерчивал саблей линию на земле, намекая на предстоящую неизбежность, и во весь свой голос, сильный, недрогнувший, спросил у выстроившихся техасцев, то и дело сглатывающих: — Кто перейдёт эту линию, даёт согласие дать отпор мексиканской армии. Остальные могут собрать личные вещи и с обозом отправиться на север. Секунды колебаний — и все шагнули вперёд. Даже раненый и лежащий на носилках командующий Джеймс Боуи попросил перенести его за линию. — Мы сражаемся за ту свободу и право, что даровала нам республика. Мы будем отстаивать их, даже если наградой станет шесть футов земли над нашими головами! — восклицали радостно из толпы. — Победа или смерть. За честь и землю сражаемся до последней капли крови! На этот случай маман однозначно бы привела слова президента Джеймса Картера: «В военное время положить жизнь за победу — вполне обычное явление». С облётом равнодушной камеры по миссии, усеянной трупами бывших защитников, я отправился мять подушку. Выстрелы мушкетов и пушек из фильма звучали в ушах в течение всего цикла засыпания (должен признать, что приём седативных средств приятно укоротил его), и дёргали за ниточки травматичных воспоминаний. Было уже не так страшно, но это не покидало моё бессознательное, а значит, я что-то делал не так. Привычка действовать решительно подтолкнула следующим утром в необычном направлении. Вдохновение обуяло меня, я хотел помочь не только семье или друзьям, но и соседям, всему городу! На мир я не замахивался ввиду очевидной неспособности угождать всем и сразу. Вчерашняя вылазка в люди очистила от страхов, толкала к добру. А оно, как известно, дарило позитив, наполняло энергией, ко всему прочему, оно было заразнее вирусной Куру, да простит меня Баной за такое сравнение. Добро — взаимовыгодный акт, и я стремился попасть в его невидимый поток, стать «постоянным клиентом» и получать приятные «накопительные бонусы» — улыбки и благодарности. Логан месяц назад посмеялся бы над такой наградой, сегодняшний Логан убедился в несомненной пользе. Я готовился открыть свою услугу на бесплатной основе: «звони по любому поводу, в любое время, я помогу». В голове набросал текст и логотип, зашёл в сетевой редактор и оформил как мог, по-дилетантски, и только при нажатии команды печать понял свою ошибку: я словно призывал скрасить чьё-нибудь одиночество, предлагая секс услуги. Отличная наблюдательность, Логан! Со смехом я отправился ходить по городу, не хуже игровых персонажей предлагая помощь всем потенциально нуждающимся. Короче говоря, искать приключения. И я их нашёл. Однако мои стремления с вселенной явно разошлись, потому что она кричала «вернись обратно, глупец» тяжёлыми плотными облаками и ливнем, ударившим так внезапно, что я и не заметил, как яркость дня сменилась пасмурной темнотой, и загнавшей всех «потенциально нуждающихся» внутрь домов. Я спрятался под небольшой верандой напротив информационного щита. Он эмоционально просвещал по теме экологии, едва не перепрыгивающей в область ненормативной лексики. Определённо, он имел отношение к матери. Я зяб, но улыбался. Мама состояла в страшных группах на вроде «спасём планету», чьи лозунги не стеснялись в выражениях в попытке привлечь как можно больше народу ко всегда имеющей вес проблеме — загрязнению. Основная их мысль гласила так: «ты говнюк, если не сортировал мусор, ублюдок, если выбрасывал его мимо корзины, и полное ничтожество, если халатно относился к земле, на которой живёшь. Думай головой, дубина, утрудись прибраться ради себя и будущих поколений!» И каждая «дубина» в Сан-Антонио и штате Техас невольно задумывалась, движимая не то стыдом, не то страхом, над каждым своим следующим действием, оправдывая чаяния странной зелёной организации. Не в курсе того, какие пагубные последствия для психики несли подобные сообщения, но отклик имели потрясающий. В какой-то мере я был рад, что мама вносила вклад в благополучие региона. Словно ей было суждено занять почётное место представителя самой природы и говорить от её имени. С неба прекратило лить так же внезапно, как если бы сверху кто-то просто покрутил кран. Как бы то ни было, предчувствие радости стекло с меня вместе с водой. Я буквально хлюпал по лужам своих провальных намерений. Надежды на появление кого-нибудь на улице не оправдались. Кто бы мог подумать?! Хмурая погода стала барьером между мной и желанием творить добро, и я смекнул, что в следующий раз следовало бы придумать нечто более продуманное. Хотя странно, представления о мире, заложенные в тебе, обязательно отражали действительность вокруг. Согласно закону меня должны были окружать такие же люди с горячим сердцем. Я пребывал в полной растерянности. Засунув руки в карманы шорт я побрёл домой опустив голову как какой-нибудь неразговорчивый школьник. Считал шаги до собственного двора, пока из мысленной дремоты меня не пробудили выстрелы. Я пригнулся. Обывателю ни за что бы не показалась стрельба, ведь это были обыкновенные хлопки петард. Хотя ко мне это понимание пришло позже. По первой я вспомнил, как пригибался под автомобилями из прошлых веков, на истёртый вид которых повлияли не многие лета, а будто бы военные действия вперемешку с бунтами и революциями. Как с оружием в руках ругалось на ток-писин, бросающим в смех в любой другой ситуации, кроме этой, низкосортное отребье. Те, кто решил воспользоваться суматохой и отстреливать всех в округе. Даже живых. Тогда я был отчаянно благодарен за то, что в нашей команде нашёлся специалист по стрельбе, первым же уроком, когда удалось обхватить рукоять на заветном предмете, научившая быстрой перезарядке. Именно в эти мгновения, когда бесчеловечный молодняк неловко выковыривал из затвора застрявшие гильзы, я уже был готов встать из-за укрытия и потянуть за спуск, отправив сжатую, концентрированную смерть, заслуженно, в нечеловека. Насыщенное видение покинуло взор, я встал с колен, опустил руки, обведя глазами горстку людей заметивших мой унизительный поступок. Закрытой дверью быстро соорудил барьер между собой и подозрительной хмуростью пешеходов. Мерцание экрана в последнее время заменяло мне многие занятия. Всё ещё держа в голове забавный плакат «зелёных», я погулял по официальному сайту, поглядев хотя бы на их решимость — и наверняка успешную — помогать окружающим. Запросы подобного рода поволокли меня по сети на следующие часы, пробегая глазами по различным акциям во благо мира. Мне посчастливилось наткнуться на несколько причудливых акций, но особенно понравилась «всемирный оргазм», целью которого было пропитать мир положительной энергией посредством занятия сексом в определённые часы. Раз в год это «мероприятие» устраивалось повсеместно, но множество активистов повторяли успех каждый месяц, неделю и даже чаще. Усмехнулся, понимая, что однозначно присоединюсь к их рядам, стоит только одной горячей женщине вернуться. Парна… я слишком много думал о ней, не сознаваясь себе в том, как много блокировал её образ в мыслях. Неужели она кому-то сейчас дарила улыбку, с кем-то смеялась, неужели позволяла к себе прикасаться?.. Я не хотел знать. Не нарочно (честно-честно) включённая эротика по телевизору и женские сладкие постанывания навязчиво взъерошили в памяти одно неоконченное дело в отеле Вевака… Помнила ли она об этом? Разделит мою страсть?.. Сперва заслужи, а потом желай, Логан, на вдохе «ударил» внутренний голос. У меня не низкая самооценка, но время и расстояние сделали сомнениям крупное одолжение. Оранжевые полосы разрезали вечернее темнеющее небо за окном, когда у меня забилось сердце. Яростно, неугомонно, так что я против воли сосредоточился на дыхании, распознав вынырнувшее волнение. Оно сопутствовало желанию, тому желанию, которому доверяешь без секунды промедления, спешишь к оглушающему зову женского тела. Да, к нему, первое время вкусы и пристрастия играли роль, появлялись шлюшки, появлялись и подружки, как сопротивлявшиеся внезапному расставанию, так и смирившиеся с отношениями на одну ночь. Но годы шли, а зуд не утихал, подпитывался будто от передозировки, и толкал тело к необходимой сексуальной разрядке. Иногда пассии забывались наполовину, иногда и полностью, о вкусах и пристрастиях уже речи не шло: работал инстинкт, животный инстинкт, плевавший на какие-то там мелочи вроде внешней совместимости. Соглашусь, моя отличная физическая форма направляла выбор в пользу стройных и фигуристых, но перед застилающей глаза похотью всё проигрывало. Я называл это аффектом. Да, им, очень удобное слово для необдуманных поступков. Часто совершаемых необдуманных поступков. Мои отличительные способности находили выход в самых мерзких сферах жизни, в связи с чем я очень крепко подружился с докторами и обзавёлся даже личной — симпатичной, которая чуть ли не перед моими глазами вертела пальцем с наставлениями о том, что я поступал как настоящий дебил. Ходил с распухшей простатой и не мог понять, почему частое занятие сексом не освобождало от этой неприятной боли. Оказалось все банально –терпеть, это, как сказала мой лечащий врач, даже полезно. Терпение — пластырь от многих ран. Полагаю, нет смысла упираться в осуществлении фантазий с другими, когда Парна дарила столько наслаждения в своём отсутствии, своим даром стимулировать желание. Или у этого есть обратная сторона? Чего ты раскис, Картер, неужели с тобой такого не было? Немного помучался и хватит, реши для себя наконец, нужно ли это, нужно ли просыпаться с мыслью об одной женщине каждый день, ждать её вероятностного возвращения, а не сразу по первому зову эрекции следовать куда-нибудь в подвижное место. То, в котором бёдра лучших и сочных девчонок крутятся на танцполе, а в следующий момент готовы оказаться на твоих или под твоими за цену в пару голубых или розовых напитков? Сечёшь? Всё в твоей власти. Ты в силах прекратить боль назойливого одиночества здесь и сейчас. Взмахнул головой, прогоняя неприятное наваждение и ушёл в «цифровой» мир. Из реального в числовой: считал приседания, прыжки, шаги, все силовые упражнения, лишь бы отвлечься от треклятых пяти букв, складывающихся в самое прекрасное слово. И это отвлекало, я брал штанги на грудь с расширителями хвата, толкал гантели, подтягивался с поднятием ног к перекладине, словом, делал какую-то (мизерную) норму, горячо необходимую каждому американскому футболисту. Я был приятно удивлён своими результатами. Пульс под двести ударов сводил на нет мыслительную деятельность: я нашёл спасение. Как от желания выпить (бутылка забвения совсем недалеко, Картер, протяни руку к мини бару и прекрати это ребячество, ну же!), так от потребности в женском внимании. Коленка иногда давала сбой, и я ограничил нагрузки, стал больше бегать, заглядывал на ближайший стадион, считая стопой ступеньки. Раз за разом возвращался домой, огибая старый райончик за много ярдов, из которого медленно, но верно отселялись техано. И тут я обнаружил, что видел «мины». Скрытые, невидимые глазу посторонних. Воздействие «истощения» со временем усилилось (подходила к концу третья неделя, я как раз перешёл с серьёзных транквилизаторов на облегчённый сертралин), и к такому состоянию не подразумевалось привыкать. Наоборот, чем дольше я находился в непосредственной близости от старенького жилого квартала с высохшими пальмами, антеннами, изогнутыми так же, как и у бойких самцов парнокопытных, тем глубже чувствовал проникновение безумия. Не только голова гудела, но и стучали зубы, слуховые галлюцинации заполняли уши. Вибрировали нервные окончания, слезились глаза. Но больше всего вид воздействовал на сознание, превращал действительность в размытую пелену сюрреализма, как бы говоря, что всё страшное, чего я всегда боялся, поджидало за следующим поворотом на улице или за тем магазинчиком, продающим фигурное мороженое, чтобы выскочить оттуда и наброситься на меня. Сумасшествие — вещь неприятная, жгущая раскалённым металлом и рвущая изнутри, вынуждающая зацарапать себя до смерти или утопиться в холодной воде. Оба спонтанных желания, к счастью, не увенчались своей пакостной целью. И я жив. Снова в порядке на некоторое время, пока в очередной раз незначительная просьба организма почесаться не породит панику, постепенно превращающуюся в безумие. Сумасшествие — очень нестабильная смесь, подобно нитрату аммиака вместе с хлористым калием и порошком алюминия. Взрывная смесь! Спросите, откуда это знаю? И я отвечу — из криминальных сериалов по теви, посредством них преступники и черпали всю нужную информацию. Слышали про эффект «места преступления»? Одноимённый сериал снабжал важными профессиональными нюансами толпу будущих преступников и способствовал тому, чтобы их пакостные действия не оставляли улик. Именно сериалы сделали их более организованными, собранными и конечно же опасными. Неуловимыми — побочное и однозначное приятное для них свойство. Отчаянно борясь с радикалами, полиция порождала волну недовольств, порождала новых злодеев. Изолируя одних, открывала двери другим. Неужели они тоже представляли пласт общества со своими потребностями и проблемами? Сложно было согласиться с такой трактовкой. Если кто-то вдруг станет похищать девушек, насиловать и мучать их до смерти, поджигать университет или взрывать старушек, я не соглашусь на то, чтобы они соседствовали со мной по району, городу или даже стране. Чёрт, можно ли избавиться от мысли, что я тоже как-то связан с криминальной средой и меня необходимо изолировать?! Я был напуган, но приложил усилия и уступил решимости позвонить врачам, убеждённый, что они точно поместят под хирургические бестеневые лампы и препарируют как лягушку. По всей видимости, я всё ещё находился под «прицелом» общественности. Незримо она убеждалась в моей безобидности, пестовала меня, будто вылеченную от бешенства псину, в ожидании рецидива. Помимо того, она могла высмеять меня, не поверить, что угроза наводнения света белого мертвецами реальна и стоила их внимания. То, из-за чего я не спал, то, чего так сильно боялся, то, почему медленно сходил с ума — всё это не стоило внимания. И вполне вероятно их безрассудство и любовь к комфорту обернётся им боком, эффектом Марты Митчелл, пока я буду лыбиться в одиночной палате — тюрьме похуже Хантсвилла… О, нет, это ещё хуже. Прекрати это, Картер! Эти вспышки несуразного бессознательно страха очень не вовремя проявились в моей шаткой ситуации. Интуиция подсказала обратиться к матери, и я попросил о встрече. По дороге я размышлял о вещах таких страшных, и полагал, поседею прямо на её глазах. Я был озабочен совершенно другими вещами, тогда и предполагать не смел, что мама посмотрит телевизор и увидит в сводке новостей мою машину. С одной стороны, в какой-то мере я относил это к пустякам, с другой — к снимающим защиту с и так тончайшей психики недоброжелательным факторам. Руки тряслись, слова путались на языке. Как на беду, перед уходом любопытство дёрнуло меня в сторону вестей с сети, и я прочитал с открытым ртом недавно опубликованную океанийскими учёными статью, больше содержащую домыслы и предположения, но оттого не менее пугающие. Заморыши в халатиках оперировали утверждающими «риску подвержены все», «лекарство пока в стадии разработки», «опаснейшее вирусное заболевание», «нет подтверждений тому, что первая отрицательная иммунна к «Пандоре» (в высшей степени оригинальное название!). О, это уже не было пустяком, причин накопилось достаточно. Те фразы-клювы, такое впечатление, выжглись у меня в сознании, и с закрытыми глазами я продолжал видеть их, словно с упорством сверлил взглядом лампу или солнце. Я честным образом вникал в реакцию агглютинации между антителами и антигенами, разбирался в составах плазмы и эритроцитов и всё равно не смог понять в чём подвох. В чём принципиальная разница между первой и остальными группами крови, благодаря которым мы беззастенчиво подставляли мягкие места под острые зубы ходячих?! У нас был очень хороший иммунитет, и этим фактом я остался доволен. Однако, я в своё время думал, что знал хоть что-то о крови потому, что не только тусовался с симпотными медсёстрами, но и практиковал такой допинг как переливание собственной крови (с каким-то непонятно-непроизносимым медицинским названием), ускоряющее доставку кислорода к мышцам, тем самым увеличивая их производительность. В сложных ситуациях это очень спасало, но однозначно не спасёт сейчас, посему я ускорил шаг. Переступил порог обители спокойствия, сохранившегося сквозь десятилетия, с опущенными глазами. Может, правда, дом — это руки, обхватывающие тебя, когда ты сломлен. И пришёл я именно за этим, за снимающей тревогу лаской. Притихшая удивлённая собачонка встретила меня сразу, я остановился и следом услышал растерянный голос: — Сынок. Мне стыдно говорить, но я только вчера проглядела последние новости штата и поняла, что пропустила гораздо больше, чем могла предположить. Я видела твою беседу с представителями теви и новости… Твой Spyder у… преступника? Мама вперилась в меня взглядом обеспокоенности, потёрла пёстрый цветочный фартук поверх монотонной уличной одежды, тяжело задышала. Позади неё выстроились с любопытством её родители, совсем не уступая в растерянности, а в чём-то, например, в манерной опоре друга на друга, даже превосходившие. Дряблая кожа на их горлах подрагивала из-за в печали поджатых губ. Мы сели за стол в гостиной с графином чая, пахнущего корицей, мёдом и вроде как лавандой. Сложно было понять из-за букетика насыщенно синих люпинов (национальных цветков штата, прекрасно идущих на удобрения, по совместительству используемые коренными для снадобий, превращающих в волка; в детстве я думал, что и отец делал из них отвар для пробежек по прериям в животном обличье), собранных бабушкой с дедушкой во время недавней поездки за город. Они привезли с собой много ярких впечатлений и ещё больше — фотографий, целиком и полностью оправдывающих их восторг. С нетерпением, перебивая друг друга, они поведали об этом после третьей чашки с успокоительным чаем, когда я уже всё им рассказал, а они с небольшой паузой задумчиво по очереди произнесли: — К.П.П.В. — И кивнули друг другу. — Да, точно. Дочка, свози его в форт Хьюи. Под замысловатой аббревиатурой они скрывали кружок психологической помощи военнослужащим. Для тех, кто бедствовал от разрушительного стресса, как я, только попутно лишившихся конечностей, подвижности или соратников. Последние условия и вынудили меня усердно сопротивляться затее, играя в непослушного мальчонку, пока материнская настойчивость не победила, затолкав меня в машину. По этим и многим другим причинам я очутился на стоянке посреди выжженной на солнцепёке травы перед главным невысоким зданием форта. Военный городок простирался на милю вокруг: старинные каменные постройки (наверняка помнящие правителей Испании, Франции и Мексики) перемежались с жилыми одинаковыми деревянными домиками, медицинскими корпусами; неряшливые высохшие ясени торчали прутьями то тут, то там, даже самые пышные из них не равнялись с австралийскими «брокколи» с необжитых территорий. Редкие розовые и сиреневые грядки, развевающиеся флаги штата и страны, — по существу были единственными, кроме нас с матерью, живописными составляющими. В остальном всё выглядело слишком выцветшим, серым… — Выглядит нарочито серьёзным, да? — влезла в мои мысли мама. Я кивнул, задумавшись над тем, не тот ли это район, куда наведывался знаменитый самозванец, выдававший себя за Николаса Баркли, пропавшего мальчика в преддверии миллениума? Общественность испугали его пропитанные ложью — как выяснилось впоследствии, конечно — истории о сексуальном рабстве и пытках, в результате которых он и стал выглядеть не совсем похожим на пропавшего без вести — ни по возрасту, ни чертами лица, ни телосложением. Уже странно, не правда ли? Однако, что самое удивительное, семья Баркли признала его, защищала в судах и телепередачах, приютила, сделала своим, повергнув в шок весь состав правоохранительных органов. Трёхмесячный обман превратился в настоящий скандал, подозревая лжеНиколаса не то в шпионаже, не то в устрашении, не то во всём сразу. Стали копать глубже в семейные дрязги и выяснилось, что обстоятельства пропажи настоящего Николаса были довольно сомнительны и вызвали новую устрашающую теорию: кто-то из членов их мутной семьи мог быть виновен в смерти Николаса и в самозванце восприняли подарок от судьбы, шанс искупить вину перед погибшим. Что примечательно, настоящего мальчика так и не нашли, а самозванец за свои полномасштабные шалости по поиску любви и понимания отправился в тюрьму. Поделом! Тревожило меня другое, способен ли был Кевин таким же образом осесть в какой-нибудь семье? Налепить грим, найти сопереживающую семью, втереться в доверие?.. С последним у него получалось так же хорошо, как и у меня вляпываться в неприятности… — Сынок, тебе нехорошо? — Хм. Нет. — Я отрицал и подтверждал? — Всё в порядке. Недоверчивым взглядом пробежалась по мне, выдохнула и проводила через здоровающийся штат сотрудников административного здания в зал заседаний, занятый под нужды КППВ. Как я и ожидал — а у меня развитое чувство интуиции! — занимали мягкие продавленные стулья люди калечные, со шрамами, с грустными улыбками. Я бы показал им свои раны, но все уже затянулись. «Ведущий», отличавшийся от остальных тем, что держал тетрадь с ручкой, попросил присесть на свободное место, коих было в избытке, и рассказать о себе. Мама тактично дала обещание ждать снаружи. Я прощался взглядом сперва с её улыбкой, затем лаодошкой, закрывающей дверь, а потом круглой провернувшейся ручкой, неподвижность которой отдалась вибрацией страха и смятения: ощутил себя загнанным на край поля с мячом наедине с командой соперников. Я прошёл в середину освещённого помещения, входя в тесный круг маленькой группы психов, кашлянул и довольно неуверенно посвятил в детали своих подозрений на сумасшествие группу людей, с которыми можно забыть что такое стеснение и высмеивание. С течением времени я понял, что моя многоминутная импровизация и в половину не была такой страшной как рассказы других. Я лишился любимой, машины, сна, испытывал визуальные галлюцинации, страдал паранойей и неуправляемым гневом, мирился с ролью убийцы, полностью переработал мировоззрение… но всё больше походило на пустяк, чем на реальные причины для беспокойства. Один признался в подсаживании на тяжёлые наркотики в попытках уйти от ярких тревожных образов, другому голоса твердили не терять навык убивать, отрабатывать на соседях, третий, бывалый миротворец ООН, обезображенный гранатой, долго не видел своих детей и был обеспокоен тем, что к нему стали относиться хуже. Но всех объединяло предчувствие опасности, атаки в каждом действии, звуке или картинке, встречающихся в спокойном и размеренном быту. Они пребывали в ступоре как я, мучились видениями, не находили что сказать близким, боялись. Но их проблемы были хуже. Всё познавалось в сравнении, но отнюдь не из-за этого я стал чувствовать себя лучше. Я выговорился на публику, получил поддержку, напутствия, советы и даже разглядел на военном дворике гораздо больше цветных деталей. В будущем я стану наведываться сюда раз-два в неделю, освобождаясь от всех тех вредных и препятствоваших моему развитию факторов, а также для снятия психологических блоков. Со временем я избавился от тяги ко вредным привычкам, стал собой, а также свободно думал, ощущал и воспринимал мир вокруг. Со временем группа незнакомцев, вызывающая тревогу и испуг ответного нападения (во многом способствовали жуткие протезы), превратилась в доброжелательных единомышленников. Со многими преуспел унять болезненную потребность помочь и заслуженно заработать прозвище «Славный Картер». Окружающие полюбили меня. Отец точно не проигнорирует это. — Тебе там понравилось? — спросив скучающим голосом, мама потянулась. Книжка, этикетка от мороженого и шоколадка на переднем сидении плохо помогали справиться с долгим ожиданием. — Вполне, — на глубоком выдохе с сомнением проговорил я. — Может, есть ещё что-то, о чём ты не рассказал нам или им? — Да, мам. — Пауза помогла мне собраться с мыслями. — Я меняюсь… — Мутирую из человека в жаждущее крови существо, бездумное, бесцельное, ставящее главным инстинктом не просто убивать, а превращать в себе подобных. В одного из жутких паразитов, когда-то населяющих Баной и Вевак. И наступит время мачете и пистолетов, ветер свободно будет гулять по пустым домам, где совсем недавно кипела жизнь, играли дети и звучала музыка. Грядёт время воя, грудных стонов и шипения. Настанет время смерти… Мама озадаченно похлопала глазами, ожидая пояснений. Поднял устало взгляд и с улыбкой произнёс: — Превращаюсь… из эгоиста в альтруиста. Она громогласно засмеялась, заразив и меня. Мимо строевым шагом прошли кадеты в синем камуфляже и бросили на нас как минимум сорок пар удивлённых глаз, остальные же просто улыбнулись. День был ярким и солнечным как никогда, я поклялся ни за что не позволять и дальше поддаваться хандре. В жизни так много прекрасного, светлого и доброго, нет смысла тратить её на всё тревожное и не доставляющее наслаждения. — Я знаю, ты может не голодна, но я бы съел всю кухню с колачес поблизости! Продолжая смеяться, но уже тише, она направила колёса в ближайшее кафе, продающее фантастическую выпечку с различной начинкой. Мы взяли по две начинённые сыром с беконом и с шоколадом — горячие как из пекла! — и поехали в Долину Пекан. Сирень и синева на небе создавали впечатление отголосков северного сияния. Как бы то ни было, жители Техаса видели данное природное чудо только в фильмах. — Я взяла на себя смелость позвонить Долорес сама, — сказала мама, хлопнув дверью. — Она с радостью заедет в ближайшие дни. — Я почесал шею, отвернулся. — Что не так? Я о тебе беспокоюсь. Пусть поблизости с тобой будет тот, кому я доверяю. — Всё в порядке, мам. — Улыбнулся и обнял её чуть ниже плеч, сковывая движения. –На самом деле я не подозревал, что ты так долго будешь воздерживаться от командования в моей жизни. Уловка сработала — мама пыталась вырваться, порычала сквозь зубы и угомонилась, однако перед вовзвращением в машину предупредила, что будет занята в форте длительное время, и попросила гулять с собакой. Бабушка с дедушкой с давно погаснувшей искрой к спортивным достижениям не были достойными хозяевами для буйного характера пули, а мне был нужен постоянный напарник, знавший какие финты я могу выкинуть в следующий раз и готовый к ним. Идеально. Почти такое же сочетание, как у меня с видеоиграми. Приставка, пылившаяся долгие годы в Хьюстоне, стала занимательной альтернативой безделью и окунула в виртуальный мир проблем мистического характера и всесилия игрока. Тугие рамки сюжета не ограничивали воображение, наоборот, давали простор погрузиться в замыслы разработчиков, оценивая каждую идею. Покопавшись в пыльных дисках, вытащил наружу «Страдание»: кричащее измученное лицо за решёткой тянуло вперёд руку. Игра про тюрьму? Нет, спасибо, пожалуй она опоздала на несколько лет в попытке развлечь меня, ужасы и лишения тюрьмы испытаны на собственной шкурке и лучше я стану беглым преступником, нежели снова сяду за решётку. С предельно правдиво прозвучавшим противным трезвоном, надоевшим ещё в первые дни при подъёме, перерывах и отбое в Хантсвилле, я затолкал диск с игрой в дальний угол и достал что-то менее тревожное и доброе. Вечера, а иногда и дни я коротал за прыжками по крышам азиатского города будущего, расследовал загадочные преступления в заснеженном Новом Йорке и прятался в укромных тёмных уголках за американского спецагента. А когда приехала Долорес, мы пропадали за цветастыми платформерами, исследовали тряпичные миры и испытывали тот же затмевающий восторг, что и персонажи. Она, кстати говоря, приехала без предупреждения, прямо на пороге бросила сумки (собралась с ночёвкой, подумал я), даже не оглядевшись на убранство дома — эксцентрично-обижающее поведение! — не стушевалась ситуацией и огласила приветствие: — Салют. — От неординарности ситуации я перестал возиться с ластящейся к ногам Страж, недовольно отреагировавшей ворчанием. Я забрал её утром у чрезвычайно флегматичных родственников, играющих в ассоциации и кажется уже забывших, что при словах «кость», «будка» или «друг человека» стоило бы вспомнить о пули, беспорядочно снующей по квартире и грызущей всё подряд в попытках привлечь внимание. Слишком тихо ответил гостье, застыл. Сзади Долорес подул свежий ветер, притянувший юбку платья с крупными маками в дом, и она последовала следом за ней. Лицо её изменилось при взгляде на меня: должно быть, её удивила сухая кожа и выделяющиеся мешки под глазами, которые я встречал каждое утро перед туалетным зеркалом. Всмотрелся в странный цветок в горшке, что она сжимала предплечьем: что-то бесформенное зелёное с красными цветами. — Помнишь, как мы расстались? А? — сердитость превратила её утончённый носик в нечто менее привлекательное. — Я всё гадаю, почему твоя мать просила приехать после всего того, что между нами с тобой произошло. Слова свои последние помнишь? — Конечно, «иногдашняя паскудность» меняла отношение ко мне всех знакомых и имела свойство надолго закреплять недоверие и пренебрежение в сердцах, но почему она посчитала важным завести напрасную перебранку о былых любовных обидах в подвернувшийся случай, невзирая на многолетнюю разлуку и моё возращение с Баноя?! — Ты сказал мне дословно: «нe спеши ненавидеть, если человек причинил тебе вред в первый раз». Ха! Я слышала об этой трухне, Эл Си Кей, а ты «причинял мне вред» трижды! Как я вообще могла повестись на твои извинения? Могла, потому что любила, а я пользовался. Сильная любовь прощала гнев, обиду, предательство, измену, обман, огорчение и резкость, но лишь одно, самое страшное из всех, выгнало её с насиженного тёплого места. Равнодушие. Долорес перестала любить и тем самым устала прощать говнюка, уверенного в своей безгрешности. — И всё же твоя мама была права, что позвонила мне. — Она отставила цветок рядом на тумбочку, по обыкновению нёсшую тяжесть ключей, фонарика, кепок, футляров и всякой разной мелочи, брошенной в спешке после возвращения домой, а теперь от натуги заскрипевшую. — Гибискус. Он всем нравится, — представила она размашисто рукой и вновь зацепилась за локоть. — Слышала, ты вернулся сюда и не напрасно полагала, что ни одного растения в твоём доме не увижу. — Долорес подышала. Я собрался открыть рот, но она опередила. Она часто таким образом затыкала мне рот: агент по продвижению привыкла правдоподобно врать и защищать своего клиента успешно только в условии единоличного права голоса. — Что ж, этим мы ещё займёмся. Я останусь с тобой до тех пор, пока не заставлю цветами всё твоё жилище! — в её голосе слышались маньяческие настроения, какие присущи всем домохозяйкам, истосковавшимся по переменам. — Рад тебя видеть, Долорес. — Она оттаяла и распростёрла руки. — Конечно, я тоже, Эл Си Кей, поэтому приехала. — Я обнял вспотевшее и горячее женское тело и принюхался к пышным каштановым волосам. Она пахла другим домом. За прошедшие годы разлуки я совсем забыл её. — Сделай одолжение. — Она хмыкнула в моё плечо. — Зови меня по имени, чёрт возьми! — Не сдержал улыбки, вспомнив, что беззлобным переругиванием мы занимались большую часть времени, сбрасывая накопившееся напряжение. — О, заткнись! — недовольно гаркнула она, и я начал вспоминать настоящую Долорес, свою, не ту, которая нынче носила платье и изображала холодность. Она отпрянула и подбоченилась. Страж с предельным любопытством глядела на неё с высунутым языком. — Пока я здесь живу, ты будешь во всём слушаться меня. Не потому что твоя маман делегировала обязанности мне, и не потому что я твой бывший агент по продвижению, больше скажу, не потому что я привыкла командовать, так как занимаю должность ведущего инспектора за соблюдением правил в творческой производственной отрасли. — А почему? — казалось, все наскоро обдуманные варианты она перечислила, и я был в некотором замешательстве. — Потому что я знала твою тёмную сторону гораздо лучше кого бы то ни было на свете, — с сожалением обронила она, однозначно вспомнив все те трудности, преодолённые в крепком стремлении удержать меня рядом. Удержать своё счастье. Пока я придумывал необоснованные причины скрываться, как недавно сказала мама, «под другим подъюбочным пространством». Я уже больше не идиот, Долорес. — И я обязательно помогу тебе найти себя, сколько бы усилий это ни потребовало. — Мы снова пропали в объятьях друг друга в полном молчании. В ближайшую неделю-полторы предстояло познать какой отличной подругой она могла быть. С этой её новой социальной ролью я ознакомиться не успел. Сперва она расселась посреди гостиной со стелющейся вокруг юбкой платья и поигралась со Страж (в который раз заметил как люди и животные одного пола быстрее устанавливали контакт). Затем переоделась в естественное для неё отсутствие женственности. Однако же, ожидая перевоплощения, я изумился наряду, придавшему ей сходство, а вместе с тем и очарование с одним моим секс-символом: серый топ и облегающие чёрные брюки, поверх которых она протянула гартеры и портупеи. Они на ней смотрелись очень броско, всякий раз подкидывали дров в костёр фантазии, раздевающей её время от времени всё настойчивей. Кроме того, строгие подтяжки сами по себе вызывали весомый интерес, наводя на размышления о ДПСМ. Сразу захотелось прикупить что-то подобное к своей имеющейся коллекции в спальне. — Рот закрой, разиня, я теперь замужем, — не забыла упрекнуть Долорес, повертев поднятой на уровень глаз рукой с надетым кольцом. — И…твой муж был не против отпустить тебя… к бывшему с ночёвкой на несколько дней? — Вообще-то мы друг другу полностью доверяем и живём душа в душу. Слышал о таком? — обзывательства не последовало, но и так ясно, что-то близкое в «бабнику» заняло место паузы. Она не забыла о моих изменах. Я же в такой ситуации не был. Пока не был. — Хотя не исключаю, что он, возможно, будет звонить и уточнять насколько далеко ты спишь от меня и очень рассердится если выяснит, что я слышу твоё дыхание. С деловито-хозяйственной мне давно известной манерой она прошлась по дому, дав мне знать обо всех смущающих, огорчающих, вызывающих скуку или отвращение предметах мебели и декора, наказывая соглашаться во всём и обязательно составить ей компанию в их скорой замене. Магазинам «всё для дома» поблизости вскоре пришлось припомнить, к их вселенскому огорчению, как страшна была Долорес в состоянии, которая она характеризовала «раздражительный поиск желаемого». Многих мужчин очень злила данная женская черта, и я знал парочки, по этой причине расходившиеся в разные стороны, но они не понимали главного: если дать свободу этим феям в юбочках в их владениях, в доме, они способны были превратить пещеру в замок одной лишь вазочкой на нужном месте. А когда женщина довольствовалась покупкой, её счастье переносилось на её мужчину, наполняя отношения такой гармонией, которую никогда не испытаешь с дымящимся косяком в руке. Поэтому я придерживался поведения терпеливого спутника с блаженной улыбкой, держа уме исход. Приятным бонусом я получил одобрение множества семей, восхитившихся моей сдержанностью. — Итак, стало мне известно, что ты после срока отбывания в тюрьме отправился отдыхать в Папуа-Новую Гвинею и непреднамеренно влип в противостояние между агентами некой Организации и учёными, экспериментирующими с местными смертельными болезнями, — огласила отчёт, подтверждая высокую должность в инспекторской сфере. В общем и целом, от неё такого взлёта в карьере можно было ожидать. — Если говорить в таком ключе, то это даже звучит круто. — Я просто пытаюсь описать со своей точки зрения, но если это значит «круто», то я не возражаю. — Она кашлянула. — Так вот. Кажется мне, у тебя в связи с этим появились проблемы, и хотя ты мне пока ни о чём не говоришь, что наталкивает на мысли о твоей замкнутости… Я знаю как из тебя это вытащить. — Хищные зелёные глаза засверкали. — И ты меня знаешь, Логан, я могу стать твоим наваждением, у меня радар неприятности, и он сейчас взорвётся! Я непременно узнаю что с тобой. И не смей говорить мне «ты зря приехала со своей ерундой, рад тебя был повидать, пока», иначе я тебя убью. Поверь, — она похохотала злодейски, — относительно последнего у меня есть масса смягчающих обстоятельств. Обо мне не волнуйся. Впусти меня, раскройся, позволь помочь. Даже если ты разберёшься сам, а я уверена, ты способен на это, от искренней помощи не отказывайся никогда. Следует отдать ей должное, она действительно вытащила из меня всё, что ей было нужно: но не мои приключения с дробовиком и катаной наперевес, не взаимодействия с уцелевшими или стычки с сумасшедшими, разными сумасшедшими, в том числе и живыми. Собственно, не о всём том, о чём спрашивал любой любопытный человек, даже моя мать. Она узнала мой распорядок, пробегающие мысли, будущие планы и готовность менять себя. Очень сильно сомневаясь протянул ей «список пяти». — Что за Парна? — спросила она. Я ощутил стук сердца. — Новая ты, — ответил я. Она причмокнула. Комплимент, неразрывно сочетающийся с поводом для ревности. — Говорю без тени иронии, надеюсь, более подходящая тебе. Что относительно других пунктов, есть успехи? Рассказал о происшествии с «ДьяВором» (и эта история её наиболее впечатлила, исходя из интонации: «Я смотрю, он просто профессионал. И имечко подходящее. Не только украл наличные, но и отщипнул от тебя самоуверенность и радость жизни, и стремление двигаться дальше»), о проявлении заботы и щедрости («ты теперь Славный Картер?! Не самовлюблённый говнюк Картер, точно?!»), возвращении к физическим упражнениям («твои гадкие гены не позволили тебе вообще когда-либо терять форму»), привыкании к бытованию вместе с собакой («думаю процесс был взаимным»), беседе с телевизионными каналами («в целом ты хорошо держался, я наблюдала этот эпизод…а кто вообще от такого зрелища воздержался?!»), общении с друзьями («здорово, что они у тебя ещё остались, или вообще были») и закладывании нового фундамента отношений с матерью («ой, а вот это было сверхмило услышать от тебя, но с твоей мамой невозможно находиться в долгих распрях»). В заключении она одобрительно хмыкнула, обещая дать множество полезных жизненных советов. Например, это: — Не возникало ли у тебя ощущение, что определённые обстоятельства стопорят какие-либо перемены в твоей жизни? Что у тебя связаны руки, недостаток желания, жизнь иногда лишена всякого смысла? — Вопрос с подвохом, адресованный всем. С ним согласится любой человек, ведь трудности встречались в каждой прожитой секунде. Многие, однако же, распасовщика считали баловнем, олицетворяя с ленностью, видя как тот со штатом домработниц лёжа поедал картофельные чипсы или бекон перед теви, что было конечно же далеко не так. По меньшей мере, они просто не понимали какая ответственность лежала на распасовщиках и какая требовалась физическая форма. — Что если я тебе скажу, что решение этих, казалось бы, неразрешимых проблем уже готовится и только ждёт того, чтобы ты выразил намерение найти его? И ещё, поменьше «не», желания через негативные утверждения не сбываются. — Похоже мне не, ой, то есть надо было бросить искать книгу «как перестать ныть и начать жить»: ко мне приехал её автор. И «автор» жаждала приступить к практике как можно скорее, минуя теорию, приводя в порядок дом, который по её словам не столько показывал характер владельца, сколько создавал угнетающую атмосферу, если к нему не притрагивалась женская рука. «Вредно скажется на твоём преображении», постановила она, с большой вероятностью скрывая желание найти глазами то, в чём бы упрекнуть. Очевидно, всех моих сил будет недостаточно, чтобы заслужить её похвалы. В ходе более тщательной ревизии она заглянула во все тумбочки и шкафы (даже в тот, чьи полки были когда-то полны до стыда одинаковых подарков для дам, не только поразивших моё сердце, но и для тех, кто имел все шансы поразить, и прикусил губу) и обнаружила подаренную Брайаном бутылку. — Алкоголь необходим, чтобы держаться в тонусе? Такое оправдание ты себе когда-то придумал? Чушь это бычья. Никогда эту дрянь больше не заноси домой. — Дно бутылки зависло в дрожащей женской руке над мусоркой. И её она переставила. — Постой, а с ним можно приготовить отличное жаркое! К чему она и приступила в течение следующих часов с огоньком в зелёных глазах, привлекая меня в качестве помощника повара, потерявшего право носить титулованный фартук. За вечерним сеансом новостей, иногда перетекающих в детективные сериалы так незаметно, мы углядели сюжет об одной из сидящих во мне давно утаиваемых страстей, карябающих маленькими лапками в призыве последовать утолить их. Наркомания. Одни сказали бы, что это сладкое слово, обязательно обещавшее эйфорию, особенную, которую не получишь даже от многочасового секса или русских горок. Другие — страшное заболевание с неконтролируемой тягой к яду, в случае передозировки грозившее летальным исходом. С этим трудно спорить: из-за чрезмерного употребления страдали практически все системы и органы человека, развивались самые разные психические заболевания. Высокая смертность, социальная деградация и поражение всего организма — неприятные последствия употребления таблетированной или порошковой эйфории, но всякий принимавший скажет, что это был равноценный обмен. И будет прав. Но не стоит забывать, что ребята, промышляющие наркотиками — заочно облажались, промышляющие наркотиками в Техасе — обречены, так как должны иметь дело с техасскими рейнджерами. Никогда не думал, что буду подпевать от скуки на скамье незнакомцам, но несколько недель за решёткой отучили меня от пагубной привычки. На длительный срок. Но глупых людей так просто не отучить от того, что приносило им желательную радость напополам с нежелательными последствиями. В кратком и очень смущающем откровении она заготовила непреклонную сердитость: — За всё, что происходит с тобой, ответственный только ты. Не пытайся даже перевалить ответственность ни на других, на этих своих сомнительных друзей, ни на какие-то непредвиденные обстоятельства. Ты был наркоманом по своей воле. — Слишком ошеломляющее известие, чтобы принять его без возражений, так что извини, если я над этим немного подумаю. — Сложил руки, стараясь казаться очень сердитым на её слова. А потом что-то заставило меня возмутиться её безосновательной гипотезой, переключившись на другую проблему: — Может, не по теме, но ты хочешь сказать, я хотел подарить свою любимую машину… проходимцу?! — Получается, да. — Усмехнулся. Она повела плечами. — Это испытание, думай об этом как об опыте, который ты приобрёл. Но знаешь, если ты так волнуешься и не уверен в том, что полиция справится, расскажу тебе фокус. Отнесись к нему серьёзно, Логан, — она обиженно надула щёки; — завтрашний день посвети мыслям о том, что полицейские уже нашли твоего этого соседа, Ааронсона, и завезли машину в твой гараж. Что она у тебя. — И всё? И что это должно сделать? Просто успокоить меня или…помочь следствию? — крайне скептично протестовал я. — И то и другое, болван. Я щекотал её, пока она со слезами смеха не сдалась, и мы распределили койки. От галантно предложенной кровати в спальне она отказалась, мотивировав «плохими воспоминаниями», и полночи я раздумывал, какие конкретные случаи ранили её. Мне вновь вспомнилась рыжеволосая девчонка, та скромная, бережливая и грустная, всегда стремящаяся поддеть. Как уже говорил, мы расстались, когда мне опротивела её хандра, и я выпроводил её за порог. Выслушал не только жалостливые рыдания, но и колкое проклятье: «чтоб ты вечно пребывал в унынии, может, тогда ты поймёшь каково мне!» И кажется, необъяснимая тоска ко мне всё-таки с годами прилипла: не зря так много рыжеволосых сжигали в средневековье с подозрением в колдовстве. Очень жаль, что ограниченность инквизиторов — хвалёнее моей! — не взирала на плюсы их сексуальности и страсти. О, боги, только из-за их трюкачества в простынях, и не только там, рыжеголовкам можно простить многое. В северных штатах, к слову, их живёт порядка несколько миллионов, этим, наверное, и объяснялся «феномен рыжефобов», выраженный от строгой неприязни до ненавистничества. Но в Техасе, в частности в Сан-Антонио они практический «вымирающий вид», как выразилась бы мама, поэтому я не упустил возможности познакомиться и развлечься. Наладил одни отношения в ущерб другим — с Долорес. Этот «случай» вероятно и послужил причиной недовольного сопения в подушку вместо сна на диване моей близкой подруги. Но она так и не пожаловалась, и на душе у меня отлегло. По её наказу (окончившей институт колдовства, не иначе, потому как иным образом я просто не понимал как силой намерения заставить угодить тебе мир), я думал только о хорошем, только о машине и её скорой встречи с владельцем. Было сложно до конца поверить, но полиция тем же вечером уведомила меня о поимке Ааронсона и обещала привести автомобиль почти в целости. Я был так взбудоражен, что просидел до глубокой ночи, пока не завезли Spyder, и открыто выражал своё потрясение Долорес, ведущей себя слишком обыкновенно, слишком равнодушной, в отличие от меня. На радостях обещал выполнить всё, чего бы она ни захотела. — Будешь целый день носить меня на руках, — потребовала она, не тратя время на раздумья. Это было слишком мелко, моего воодушевления хватало, быть может, даже на невозможное. Без колебания согласился и отправился с ней на ночную прогулку вокруг города по федеральной автостраде I-410, по которой планировал прокатиться ещё до всех роковых событий. Посетили Набережную, что так нравилась Долорес (особенно на моих руках!) и гораздо меньше — мне: во второй раз её виды почему-то не так увлекали. Только утром с первыми открывшимися автомастерскими я задался резонным вопросом: — Как я мог быть таким несообразительным?! Ты знала! Ты всё знала! Что машину уже нашли, посмотрела сводки или тебе подсказали знакомые в полиции. Ты знала и обманула меня своей магией! Признавайся! — Ты же знаешь, что это неправда, — слишком естественно отрицала она. И потом добавила колко: — Тупица. В очередных беззлобных переругиваниях мы провели всё время починки авто от мелких царапин до замены износившегося стартера (то-то так шумело во время езды!), а, достигнув дома, сразу завалились спать. Наутро я, вновь не избежавший, а скорее не противившийся потоку размышлений, донёс до Долорес вывод, пока она расчёсывала волосы руками попеременно с деревянной массажкой: — Как ты тогда объяснишь такое: несколько дней назад я был до отказа заполнен добрыми намерениями и искал кому бы помочь, но в итоге пошёл дождь и смёл всех с улиц?! — Она опустила руки на колени, вздохнула. — В тот день ты не был готов к этому, помощь была нужна тебе. И я приехала оказать её. — На каштановой макушке сооружался поросячий хвостик. — Поверь. Целенаправленно искать тех, кто нуждается в твоей помощи, добродеяниях, не надо. Как только ты морально будешь готов, мир вокруг окажет такую возможность. Ещё успеешь погундосить от усталости! — Совет за гранью реального положения дел. Скажи, когда ты закончила магическую академию? — Она похихикала и потом замотала головой. — Поучись пока у своей собаки. Погляди как она возится с игрушкой. Она наслаждается, забывая обо всём мире. Катает мяч, грызёт вещи, тяжело дышит и выглядят счастливой. Акцентируй своё внимание на последнем слове. Счастливой. Человек задуман также, он обязан найти себе занятие по душе. Мы должны быть счастливы, и мне порой непонятно, почему люди препятствуют этому, — обозначив конец философскому изречению, смягчённому до научно-популярного ответа, понятного даже мне, она закончила с аккуратной причёской повела за собой в комнату сброса тестостерона. Она знала как именно занять день, набить под завязку пользой и развлечениями: охотно гуляла со Страж, занималась со мной на тренажёрах. Женщины в спортзале были очень сексуальны и сильно возбуждали, и последнее очень отвлекало от физических тренировок, отвлекала блестящая кожа, напряжённые мышцы, особенно её взгляд, вновь плотоядный, хищный, утоливший один инстинкт и не противившийся утолить другой. Было сложно не пялиться на неё и не фантазировать. Однажды я перешёл границы и не уследил за взятой тяжестью: колено взорвалось болью. Долорес живо оказала первую медицинскую и подсказала как решить эту проблему навсегда. Слишком оптимистично. Перед этим она конечно же шутливо упомянула одну свою знакомую, удалявшую миндалины — кто бы мог подумать?! — добрый десяток раз. — Несмотря на риски, эта чудачка с пугающим упрямством соглашалась ложиться под нож снова и снова! Дело не в халатности врачей, если ты так подумал. Причина оказалась до смешного простой: ей нравилось внимание врачей и медсестёр, её окружали заботой, которой она была лишена дома и на работе. По правде говоря, множество операций травмировали и душу: она не видела иного решения проблемы, кроме хирургического вмешательства. Естественно, это не помогало, но она всячески убеждала врачей, подкупала и притом угрожала ради извращённого наслаждения побыть ещё немного беспомощной. В общем, пациентка с приветом. Я был в смятении, как ей удалось так напирать на личное пространство и одновременно избегать штрафов. Но позже стал подумывать, будет неплохо, если Парна узнает, что я лежал в больнице, однозначно пожалеет и приедет быстрее, навестит. У женщин бессознательно прописана любовь к тем, о ком можно заботиться. Возможно, я согласился бы на следующую операцию, а потом и ещё, пока попытка не будет удачной, пока она не окажется рядом со мной. Извращённая полихирургия могла коснуться и меня, но в те дни я уже не считал её чем-то радикальным. Любой потребности найдётся объяснение. Даже такой сумасшедшей потребности. — Я буду питать надежды на то, что ты не будешь затягивать с постельным режимом и привирать симптомы, как делал это раньше, — она злобно хмыкнула и сложила руки, — чтобы лишний раз пощипать за пятую точку стройный женский персонал. — Спорить с этой строчкой в биографии не стал, так как не зря она с порога декламировала о всезнайстве в области моего «тёмного прошлого». Пожалуй всё же страшные истории не без подробностей под вечер были лишними, и заставили повертеться добрые часы в кровати перед необходимым сном. Следующим утром я шагал по живописной зелёной аллее к зданию Государственной Больницы Сан-Антонио в намерении заключить договор. Для «самого передового медицинского штата» условия предлагали сомнительные: в случае неудачи (почему данное слово вообще употреблялось профессионалами?!) министерство здравоохранения бесплатно предоставит мне протез. Но всё равно требовалось заплатить полную сумму. Больше всего огорчили пониженные физические нагрузки и сведение на нет баловство вредными привычками в течение следующих месяцев. Будущая операция требовала основательной подготовки. — Увижу тебя с бутылкой, дам по лицу, слюнтяй, — предупредила грозно Долорес на выходе. — Я предупреждала, что взяла ответственность за тебя. Я также устанавливаю и наказания в случае непослушания. Я уже не мальчуган, справлюсь, думал перед отъездом матери и ошибся, пожалев ровно через пару дней. Я отпустил мать в тот момент, когда она так была необходима. Чёртова Долорес наводила порядок моей жизни тщательнее, чем я полировал отцовский музей! — Обязательно нажалуюсь матери, имей это в виду, злючка. — Я связываюсь с ней каждый день. Она в курсе. Более того — одобряет мои действия. Взгляд её «ну и что ты мне теперь скажешь, олух?» меня обезоружил. Логан из прошлого испугался бы и отчаянно вырывался из подобных жёстких условий, на тот же момент я относится с одобрением. Из меня делали гораздо более сознательного, последовательного, сильного духом человека, даже, можно сказать, счастливого. Я забыл когда принимал лекарства в последний раз, а сны превратились в абсурдный калейдоскоп. Я не раздумывал над тем, где словить порцию наслаждения. Долорес научила руководить всем, что касается моей жизни, и использовать время продуктивно. Порой так продуктивно, что необходимое мне маленькое безделье, которое себе разрешил, она отнимала, продолжая нестись в своём темпе шутихой в ночном небе. В какой-то момент она всё же осознала необходимость вести удалённую работу, снимая тем самым риск увольнения до минимума. Сидела перед моим компьютером, разбирая многочисленные видео-фото-аудио отчёты компаний и её коллег в попытке выявить погрешности. — Инспекторских ведомств становится всё меньше: кто-то пришёл к сомнительному выводу, что всех «шкодливых мальчиков и девочек» сидящих во главе предприятий, наказали, и остались только послушные. Тем не менее, почему-то вероятность недобросовестного труда до сих пор высока, стоит взглянуть на статистику взяток, чёрных сделок и увольнений. Этому занятию она кропотливо посвящала каждый день в районе двух-трёх часов, и я ошибался, когда рассчитывал потратить свободное время на себя или любимое безделье. Бабушка и дедушка никогда не были особенно заинтересованы в полноценном уходе за собаками, что приносила их дочка, моя мама, и они перебивались чем попало, порой, доходя слюнявыми зубчонками до отцовских коллекционных предметов (неприятный оборот событий для того, кто бережёт свои экспонаты с рвением почище директора Музея Искусств Сан-Антонио). Но это, как выяснилось уже давным-давно, родню не волновало, так как скепсис, питаемый к сорванцу, коим когда-то был Кантор Картер, до сих пор в них превалировал над всеми остальными чувствами. В связи с этими неутешительными обстоятельствами, мои ручонки целиком занимались Страж, с недавних пор взявшейся реабилитировать имя, но при этом шкодничая страшнее предыдущего! Она заявила вследствие своей исключительной надобности, — с чем было сложно спорить, потому что я хвалил её и ласкал, — право на мою кровать, ни в какую не сдавая позиции. Движимая обидой за равнодушное к ней отношение и недобросовестную кормёжку из-за моего переключения на женский пол другого вида, Долорес то бишь, она всячески противилась использовать когтеточку. Под лапами гибли некоторые из тумбочек, ковёр, стулья и диван. Таким образом Страж очевидно сбрасывала пар, что ей простить можно. Как видно, я возился с ней большую часть времени, и стоило мне закончить, как Долорес изъявляла желание куда-нибудь поехать. Она манерно потягивалась, хрустела пальцами, и я спешил в гараж заводить двигатель, чтобы гудком готовности позвать затейливую путешественницу. Помня об амбициозном плане заставить мой дом цветами, она потащила в магазин. Не тот, что поблизости или соседнем районе. Долорес накинула пёстрое кашне (знакомые с недугом под названием проветренная шея озаботились прихватить шарфики), уместилась в напряжённой позе на переднем сидении, нашла указатель на карте телефона, воткнула в подставку на приборной панели и скомандовала: — Трогай сюда. «Сюда» в её понимании был городок с говорящим названием Флоресвилль далеко на юге, в сорока милях от города по 181 шоссе, если быть точнее. Никак не мог понять эту блажь: в Сан-Антонио предприимчивые жители открыли десятки магазинов с сотнями как домашних, так и садовых цветов, из которых не стыдно сделать букет и первой леди ОША, но она стояла на своём жеребёнком, резво сопротивляющимся узде. В связи с чем переглядываться и спорить с привлекательной пассажиркой я перестал, с большим интересом обращая внимание на заволакиваемое облаками небо, сереющее, темнеющее, готовое залить салон стильного синего кабриолета. Редкая возможность снять кепку и очки. Снизил скорость и нажал кнопку развёртывания тканевой крыши, под которой, как я успел приятно убедиться, тепло и сухо в любую погоду. Поднимался ветер, пахло свежестью, первые капли вреза́лись в лобовое стекло и покрапывали по тёмной ткани. Шоссе вело в неизвестный мне Флоресвилль. Весь довольно долгий путь я терялся во мнениях что же такого примечательного в маленьком городке, кажется, носившем название «арахисовой столицы штата», и почему до сих пор я ничего не слышал о его цветочных делах, но Долорес заговорщически молчала да тянула улыбку. Только на месте она красиво расцвела, как подобает цветку, ласкающемуся в тепле солнца. Краткий справочник техасских терминов: в автомобильном путешествии «далеко» означает выехать за границы штата, но, к счастью, мы не собирались в столь долгое путешествие. Хотя один мой приятель из приезжих говорил, как ехал сутки с половиной и только под вечер увидел знак «ты всё ещё в Техасе»; каково же было его удивление! Долорес преследовала цель проветриться (кроме как в кабриолете, такую услугу нигде не оказывают) и убедиться, что застройка конденсационных турбин, гордости учёных-экологов, шла стремительными шагами. Выяснилось, даже засушливые районы годились для производства питьевой воды, и нехитрая конструкция из лопастей и резервуара в земле хитрым образом снабжала близлежащие селения. В Мексике данные автономные устройства обрели большую популярность: в новостях то и дело мелькали металлические белые башенки, больше похожие на инопланетные цветы. Миновав эти поля, мы, иногда встречаясь с извилистой рекой-тёзкой родного города, проезжали вдоль фермерских угодий, пестрящих рассадой и цветами, готовые в скором времени напиться дождевой воды. Южане, вытаскивайте и открывайте всевозможные резервуары: в Техасе прольётся живительная влага. С закрытием угольной и нефтяной промышленности в пользу ветроэнергетики воздух в этих краях стал намного чище. Как стало чище небо, когда мы остановились на главной площади Флоресвилля рядом со статуей арахиса (я был прав: твёрдая В-ка по истории Техаса пригодилась в жизни!) и конечно же микромагазином ЗВЛ, чья продукция разлетается с прилавков за несколько дней (ребята явно не экономили на логистике) и также заслуживает памятника благодаря совестливому качеству и вежливому обслуживанию. Плутовская улыбка с прищуром Долорес выглядела олицетворением контрастности тем трудягам. Стоило ей хлопнуть дверцой автомобиля и нетерпеливо поманить меня рукой в перчатке без пальцев, как я нахмурился. Представить размер моего разочарования невозможно, как минимум, сравнение с площадью показалось бы слишком малым! Городок сельского типа не зазывал цветочными табличками, не бросался в глаза яркими петуниями, ни даже приветливо тянулся в нашу сторону флоксами! Он вообще был скучен настолько, насколько мог провинциальный городок с жилыми домами и иногда высящимися — государственными. Но цветочные магазины там всё же были, правда всего два, и то в повидавших виды кирпичных одноэтажках, и Долорес побывала в каждом. Прежде, чем мы поехали обратно, загрузила багажник и задние сидения. Хотя в моём моторе никто нарочно не устанавливал «йиха», мчались мы со скоростью, обгоняющей ветер. Вынуждала альтернативная музыка по некоммерческим радио ЗСАО, вечерами сменяющаяся на колледж-рок по ЗРУТ — всё исходя из вкусов Долорес, которая, такое впечатление, только и ждала, чтобы вынырнуть из своих просторных женственных платьев примерности в тесные штаны развязности. Однажды я озадачился таким поведением, и вот что она ответила: — Ну, дома редко дают такую свободу. — Мой вопросительный взгляд погрузил её в некоторые сомнения, говорить или нет. — У меня двое детей в самом резвом возрасте, Логан, ты продержался холостяком слишком долго и совсем не представляешь, чем оборачиваются грозные наказы от супруга или жениха. Тогда, в машине, игнорируя скорость и щиплющую прохладу, я глубоко задумался над тем, что вряд какая-нибудь подружка из прошлого приведёт ко мне малышку или малыша и назовёт отцом, как это было у киногероя Джо Кингсмана, такого же заносчивого распасовщика с широкой улыбкой и славофилией. Женщины по природе своей удивительны, и иногда им, наделённым исключительным правом продолжать род, искренне завидуешь. Минимальное вмешательство другого пола — и ты больше не одинока, к тому же имеешь потрясающую возможность передать свои знания и опыт, что подкрепляется государственными пособиями. Они, чёрт возьми, в этом сложнейшем вопросе такие самодостаточные, аж злость берёт (в том числе и на бабушку, взрастившую втихомолку моего отца, отстранённого, лезущего в драки и обожающего простор загорода, путешествия, хренов Маугли…)! Попробуйте-ка представить себе обратную ситуацию! Если бы мужчины так ошарашивали женщин…. Имея привычку протестовать одинаково яро в связи со страхом и принятием лишней ответственности, сейчас я возможно обрадовался бы такому повороту и стал бы скорее яро извиняться за своё поведение. Временами крепко размышлял над своим поведением и словами, признайся бы мне Долорес, что я стал причиной появления её мальчишки или девчушки (я бы это почувствовал?). На фотографиях в социальных сетях её счастливые светловолосые детишки выглядели слишком юными для безграничного фантазирования на тему, кто же был их отцом. Однако в мои мечты уже поселились детишки цвета какао, где кажется не осталось места для кого-то ещё. Следующие слова Долорес разбудили от нечто похожего на мечтательность; я вздрогнул, словно в лобовое прилетел камень: — Шучу, простак. Купился, что-ли? — Зная её манеру иногда преувеличивать, я посмеялся и отстал, но всё же задумался, ведь она всегда уходила во двор во время вечерних отчётов-разговоров с мужем, скрывая множество и множество фактов своей частной жизни. Нечестно, ведь я рассказывал ей всё. — Почти и ненадолго. — Зря. Я не обо всём лгала. — В этот раз без доказательств не поверю. — Заблаговременно притормаживая у редкого светофора, повернул к ней лицо. — Что ж, смотри, — покряхтела она, залезая пальцами в продолговатую женскую сумочку, именуемую ковшом, небольшую, но на моём опыте порвавшую в клочья мои спортивные рюкзаки в соревновании по вместительности, — вот этот толстяк мой муж. — Пальчик, некогда поцарапавшийся об облезшую дверную ручку в моём, как вы помните, не совсем пригодном для безопасного жилья доме, уткнулся в крупного лысого мужчину, обнимающего Долорес как мягкую игрушку. — У меня будет только один вопрос… — Как? — Она победно вскинула брови, угадав мои мысли. Я тем временем тронулся на зелёный, больше не встретив подобных передышек. — Он был очень уверен в себе, — горько посмеялся на заявление, сказанное серьёзнейшим тоном. — Таких множество и среди более атлетичных. — В нём наличествовали доля здравомыслия и ответстветственности, которые, увы, я не нашла в «более атлетичных». Почему слова женщин обладали такой колкостью, я не понимал, но не впервой ощутил странный невидимый порез на коже. Она точно говорила обо мне и в третьем лице, и без того усиливая тоску по прошлому. Какую-то тоску всё же получилось унять благодаря неожиданному, и оттого ещё более приятному звонку. Звонку зарядившему новыми силами, однако изнурённость в голосе, вызванная многочасовой поездкой, война с механизмом открытия гаражных дверей и подработка грузчиком на побегушках у придирчивой Долорес по расставлению цветов, честно признаться, скрыть от возлюбленной собеседницы не удалось. Вдобавок, она меня разбудила, не дав организму от всего вчерашне-знаменательного окончательно отдохнуть. Но, как я уже говорил, сердитость уступила бодрости, стоило её нежному глубокому голосу поприветствовать меня. Учитывала ли она часовые пояса, спросил себя сразу после беседы. Видно, глубоко погружена в расследование, оправдал её следом. Как правильно подметила мамочка, я был без ума от неё, и расстояние этого не меняло. — Нет, что ты, конечно давай поговорим! — ответил я на какую-то не присущую ей тактичность о беспокойстве за моё невыспавшееся состояние, мягко обернув фразу «Ты что сдурела?! Мы не слышали друг друга чуть больше двух недель! Я каждый раз боюсь отменить вызов и не дождаться твоего следующего звонка, равно как и то, что ты не ответишь на мой». — Не думаю, что тебе стоит извиняться, — чудовищным образом соврал я, вспоминая её твёрдую походку вдоль коридора, уводящего её из австралийской клиники на проклятые сорок дней под предлогом помощи следствию. Событие, которое ни под каким углом не приобретало цвета, пользы, доброты и прочего позитива. Парна извинялась за него, что равносильно небрежно разлитой краске по воспоминаниям, пока достаточно смешанной, чтобы определить наверняка, попало ли воспоминание в разряд нейтральных или положительных, или так и осталось неприятным, травмирующим. — Я конечно хотел сломать то одностороннее стекло и вырваться из кабинета Ноэми… — психолог умела втираться в доверие также, как и вызывать ложное чувство ревности у тех, кому я про неё рассказывал, в связи с чем вовремя исправился: — Атталь, но не восстановил силы после откровенно плохого отпуска и каменных матрасов клиники. — Ответный смех на откровенную импровизацию позже я расценил участливостью, хотя на тот момент свято верил в свою искромётность. — А если серьёзно, какие успехи в расследовании? — Я не спрашивал никогда, были ли они, а безотчётно спрашивал об их количестве, потому что сложно взглянуть на неподражаемую Парну Джексон, своеобразный символ упорства и достижений, и позволить себе даже секунду сомнений в её практичности. Следом получил невидимый удар по органу «слепой веры» (у меня, как вы помните, есть особенные) и потянулся спросить, не глупая ли была шутка с её стороны, но удержался. Безнадёжно, как покорение космоса, говоришь?! Хьюстонский центр управления полётами, ставящий цели, уходящие далеко за пределы галактики, с тобой бы не согласился, посылая каждые пару месяцев очередной планетоход на солнечном парусе. Возможно, настроение беседующих по обе стороны линии не было расположено к веселью. За крайнее свойство ругали все женщины, окружавшие меня в тот период: взять хотя бы мамулю, психологинь, Долорес и даже Страж. Все вели себя жизнерадостно хотя бы потому, что никто и и никогда не отдыхал в Океании! Их советы, надо признать, в мудрости и правдивости не занимали, а в намерении показать эволюцию из уставшего с кислой мордой страдальца в живущего полной жизнью счастливца, посвятил Парну в свой пополняющийся добрыми деяниями список: эко-активизм, насыщенные дни с неспешной прогулкой с матерью, беготней с собакой и уморительными тренировками с Долорес, победой над одиночеством и эгоизмом. Пропажа и приобретение автомобиля произошли в столь короткие сроки, что побуждать полярные эмоции у слушательницы желания не возникло. Главное, мой Spyder со мной (прости, мамуль), и он готов катать самую привлекательную чёрную подтянутую попку, какую я знал. Пару раз за откровения мне казалось, что Парна отвлечена. Шум голосов, криков и работающей техники кажется поглощали всё её внимание, что доказало её резкое перебившее меня прощание, оставив с единственной возможностью донести главный смысл: — Люблю тебя, жду в Сан-Антонио. Бросила трубку, не сказав ничего мало-мальски сопоставимого в ответ. Здорово, как подвернуть ногу в яме на поле. В миг стало паршиво. — Не жди. Твоя цель в том чтобы стать счастливым без нее, найти занятие по душе, пропадая в котором, ты значительно приблизишь миг вашего воссоединения, — неслышно вошла в комнату Долорес и произнесла протяжно, словно ещё спала. Одно из двух: наверное, я общался достаточно громко, либо она не спала, ворочалась с бока на бок, перебирая в памяти, как несправедливо напрягала меня. Злорадство меня немного приободрило, наверняка придав лицу насмешливость, с какой Долорес редко расставалась. — Я вот твои разговоры не подслушивал. — Поверь, я слышала то, что не стало для меня откровением, но твоя горечь видна даже через стены. — Хм. Странно разбирать тему с тобой, — намеревался максимально долго не откровенничать, и сдался через пару секунд: всё внутри кипело, — но я не чувствую, что она скучает по мне. Она включила какую-то чёртову обходительность. Не от слова «мягкость», а от слова «миновать». И старается миновать любую тему, касающуюся нас! — Если она твоя — вернётся. О, я прямо видел, как маленький хомячок в очочках с таким же маленьким дипломом по психологии крутил колесо в её голове. — Муж с такими же словами тебя отпустил? — Он ничем не рисковал, даже если подумал об этом. Мы не просто знаем, но и практикуем несколько способов поддержания огня отношений на расстоянии. — Сложил руки в молчаливом и крайне претенциозном жесте выслушать её. Она поняла его правильно: — Ну, мы установилили несколько правил, среди которых договорились постоянно поддерживать связь, использовать романтичные приложения и даже посылать друг другу эротические фотографии! — Лучше бы я не спрашивал, — скучно заключил я. В совокупности с тем фактом, что я видел того, кому на телефон приходило её стройное загорелое тело, — если она конечно не шутила, с неё станется! — моя скука сменилась небольшим отвращением. — Если не вернёшься спать, предлагаю заскочить в магазин: с появлением в твоём доме обжоры в моём лице, продукты уходят в два раза быстрее, — пошутила она зевнув. Принял её предложение, спустя какое-то время очутившись среди знакомых полок со знакомыми надписями. «Всё безнадёжно», звучвал колоколом голос Парны, моей защитницы от плохих снов и плохих преступников, учиняющих то, что прямо служит причиной плохих снов. Я не отличался трусостью, и безрассудность временами вела меня не самыми безопасными путями, но тогда появилась веская причина для осторожности. — Логан, страх за тебя держится сильнее, чем ты за него. Хватит уже стоять возле кухонных ножниц и молотков и изображать из себя придирчивого покупателя. Спокойно, даже нарочито медленно обратил на неё сонный взгляд — антигерой по имени Невыспалоган поднаторел в изобретательности своих появлений — отказался от банальных кошмаров, но заполучил в свой арсенал тревожные новости и неутомимость Долорес. — Раньше всё было намного хуже, Долорес, я сомневался в безопасности каждого уголка. Даже уехав на другой континент мне чудились облезлые руки, тянущиеся с одной насильственной целью. Я подстраховывался, чтобы дать отпор, если иллюзия перестанет быть таковой. — Потому и держал в доме топор, да, видела… — Не начинай, я в норме. Ребята из КППВ обратили и ещё обратят даже самых страшных воображаемых монстров в пустяк своими историями. — Глубоко вдохнул, втянув вместе со свежим воздухом — из-за отсутствия посетителей в ранние часы — уверенности. — И вообще, не отвлекала бы ты от мыслей. Я планировал взять кухонный иссушитель органики, как в доме родителей. — Поднял палец и произнёс гордо: — Станет ещё на один повод меньше причислять меня к говнюкам. Не найдя что веское мне ответить, а значит признав своё поражение, она помогла собрать на ленте товары в экоупаковках, на будущее зарубив на коре закупаться в специализированных магазинах. Мы вернулись к пустующему холодильнику аккурат к выпуску занимательных новостей. Очень привлекательная женщина с броским макияжем и объёмнейшим чёрным каре, по-видимому созданным благодаря как минимум половине лакового баллончика, прекрасной дикцией играла с интонациями, чтобы каждому её слову внимал зритель: — С шутливым диагнозом «хронический хароноподражатель» сегодня в австралийском Перте был задержан гражданин Великобритании, выдававший себя за международного преступника Кевина Бэрристера. Местная полиция и МОУП опросила подозрительного мужчину, выяснив его полную непричастность к упомянутому преступнику и ОПГ «Организации», и настоятельно попросила граждан воздерживаться от подобных фокусов, прося принять во внимание и так возросшую напряжённость в рядах правоохраны всего мира в связи с недавними устрактами в Папуа-Новой Гвинее. Разочарованный «ох» пробежал по телу с тем же звуком, с каким Долорес бухнулась на диван. — После перехода телевидения в сферу творческих организаций, смотреть новости стало в разы интереснее. Например, из-за таких вот забавных, не переходящих на личности вкраплений. СМИ стали позволять себе затейливые подачу новостей и статьи, сохранив при этом честность и объективность. Очень кстати по телевизору показывали новости за неделю, посмаковав арест Ааронсона, чью вылизанную внешность подпортил криминальный образ жизни с лихими погонями и неуплатой штрафов. Дьявольский вор, «Дьявор». Полагаю, что СМИ иногда всё же переперчивают с вверенной им затейливостью. — Очень жаль, что виновник или один из виновников устракта в ПНГ до сих пор на свободе… Мне непонятно что ими движет. — Мне известно что ими движет — антиобщественные, аморальные мысли, Они так и подталкивают использовать всё и всех в окружении, чтобы учинять хаос, прячущийся у них в головах из-за какой-то там обиды, плохого воспитания или травмы детства. В своё время им просто надо было отправиться прямой дорогой к «доктору для души» и всего это можно было избежать. Последствия выплеска гнева гораздо более страшны его сдерживания. Но это только женщины понимают… Что не так? — Да так, ты своей философией напомнила мне кое-кого. — В кого я также был беспросветно влюблён. Прошлую Долорес. Или нынешнюю? — Предлагаю вместо угадаек шикарный, а главное менее изнурительный план. Надеюсь, что менее. Я вижу как ты стараешься угодить то ли матери, то ли мне, то ли общественности, примкнув к экологистам, — указала большим пальцем явно на купленный иссушитель; — поэтому давай реорганизуем твою просторную кухню. С радостью отвлёкся от горьких новостей на воодушевлённость Долорес, активность которой заражала и завораживала окружающих, даже Страж, принявшей удобную форму Сфинкса и высунув язык. От меня практически ничего не требовалось, кроме как кивать или вертеть головой, соглашаясь или отказываясь соответственно с планами по переустройству кухни в центр по сортировке отходов. — Никакой головной боли, — убеждала она, — даже если грузовичок с тематическим логотипом и характерным запашком не будет проезжать мимо, как это происходит десяток-другой лет в Хьюстоне, сортировочный центр неподалёку готов с радостью принять твои отходы… — Долорес видимо представила меня либо перегруженного пакетами с красным лицом, либо загружающего ими свой спортивный автомобиль, что по её мнению было слишком смешным, чтобы сдерживаться. Нахмурился, борясь с желанием начать обзывательский турнир и вспомнил её наказы ценить близких людей. Сердиться на внешне кажущееся откровенным потешательством от Долорес не находилось сил, стоило взглянуть вниматльнее, как обнаруживаешь притаившуюся ласку и поддержку. Однако если постоянно держать в себе замечательные замечания, то никто о них так и не узнает. Окружающие ценят нас не только за сделанное во благо других, но и за сказанную теплоту вслух. — Я очень благодарен тебе за… пожалуй, всё, что ты ни делаешь. Знай, я ценю твою помощь. — Ух ты, Логан, ты делаешь большие успехи в настройке на положительное. Не хочу преуменьшать, но ты на моей памяти показываешь самые быстрые результаты… — Не очень понимаю, льстишь ты мне или нет, — заговорил одновременно с ней, пропустив второе предложение, — но я до сих пор не уверен, что нейтрально отношусь к тому, что едва не стал обедом! Грёбаной «Счасливой едой» для зомби! — Возмущение вновь побудило её на смех. Страж поворачивала морду то в мою сторону, то к Долорес в зависимости от того, кто из нас открывал рот, и зевала, показывая то ли скуку, то ли усталость от внимательного вслушивания в нашу оживлённую беседу. — Это ещё что, когда-то я едва не стала Картер! Не знаю почему, но я засмеялся, наверное, для того, чтобы смягчить то самое чувство, которое просилось прозвучать: — Это звучало достаточно обидно. — Разряжаю обстановку, только и всего. Извини, наверное. — Пожала плечами ровно так же, как и всегда, когда поправляла лифчик или вправляла суставы после тренировок. — Но твоя роль обеда и моя роль брошенной в своё время стали решающими в становлении «нытиком». Ты вот находишь утешение в клубе психологической помощи и друзьях, я тоже нашла утешение в общении, создав тематическую группу. — Многозначительная пауза была обязана созданию на женском лице пренебрежения в высшей степени с поднятой бровью и искривлёнными губами. — «Ненавистники ЛК». Да. Я одна из администраторов. — Разодрать меня! — тихо ругнулся на выдохе, потрясённый её откровением намного сильнее, чем показал внешне. — Кто если не я должен был догадаться, что под «наПОРистой сПОРщицей» скрываешься ты?! — На самом деле сказать хотел совсем иное. Что-то вроде: «Хватит с меня этих интриг! В соседа вселился «ДьяВор», бывшая подружка — скрывала до последнего, что она «воротила претенциозной группы», стоившей мне многих седых волос и насмешек толпы. Неровён час выяснится, что и Парна занимается расследованием где-нибудь в соседнем районе и льёт ложь мне в уши, покамест Харон заносит мне бутилированную воду под видом приветливого и улыбчивого сотрудника!» Я же такого не выдержу! — Нет, вообще-то в той троице я была «Безусловно Хладнокровная». Но ты был близок. — По-королевски плавно махнула рукой, простив мне мою недогадливость. — Ладно, тема эта очень интересна, и я обязательно к ней вернусь, но… я почти не придал значения слову «нытик». Что ты имела в виду? — Я так условно зову тех, кто жалуется на жизнь. И вправляю им мозги по мере своих возможностей и их желания. — Хм. Думается мне, настало время тебе признаться. Ответь на вопрос, мучивший меня все дни нахождения с тобой. — Она выжидающе вытянула лицо и похлопала ресницами. Страж заскулила, не выдержав накалившейся оживлённости беседы, и поспешила к своему лежаку, моей кровати иначе говоря, шкрябая по полу когтями. — Кто ты? Что-то, что я расценил гордостью, заставило её кашлянуть и подпереть бока. — Жена лучшего тренера по осознанности в Хьюстоне и возможно во всём Техасе. Однако пусть данный статус не туманит тебе мозги, потому что профессионально заниматься «нытиками» мне помогли тяжёлое расставание с проблемным женихом, потеря хорошей работы и друзей. — У меня создалось мнение, что она расстроилась, загнув всего три пальца, вероятно надеясь шокировать большим числом неприятных фактов. — Мне помогло отчаяние, в каком находишься ты. — Тыкнула меня в грудину кулаком, как делал это тренер, чью привычку она скопировала, чтобы лучше воздействовать на меня. — А ты думаешь, в наши дни все счастливыми стали от хорошей жизни? Ни в коем случае. По меньшей мере, не все. Тебе и мне было уготовано пройти сложный и необходимый период принятия своих поступков и свершений. Тренером по американскому футболу становился тот, кто своё отбегал на поле, собрав все ссадины и переломы, так же как тренером по осознанному образу жизни становится тот, кто пережил душевные травмы, вкратце и доступно обрисовала она, навсегда отвадив меня вмешиваться в её личную жизнь. Хотя упоминание в недавнем разговоре детей и её ласковый тон при обращении то ли к"моему малышу», то ли к «моей малышке» в телефонных разговорах с мало что говорящим абонентом «Домашние» заставляли неосознанно щурится и вслушиваться в разговор. Увы, я так и не понял о ком шла речь. — У нас есть несколько часиков до сна. Чем предложишь заняться, раз уж я законичла с общественно полезными делами? — применила скользкий оборот, указывающий, как разнятся мои глупые развлечения с её безусловно осмысленными. В этом вся Долорес. — Тем же, что я обычно предлагаю, задавака. На полке пылятся прекрасные игрушки, есть с кровью и насилием для взрослых, есть и те, что годятся для детей. Выбирай, чем хочешь увлечься сегодня. Я надеялся, но даже в самых смелых фантазиях не предполагал, что Долорес ими не просто увлечётся, а останется в восторге, более того, будет сидеть с контроллером до самой ночи, хохоча и упрекая меня в излишней торопливости. Сигналом к тому, что стоит законичть, послужили заурчавшие животы, и данным обстоятельством игрунья была недовольна: с уголками губ тянущимися книзу, она проследовала в ванную, пошумела зубной щёткой, поворчала от боли во время расчёсывания. Я готовил себе белковую смесь, когда из дверного проёма высунулась голова моей в меру тихой сожительницы. — Знаешь, я тут подумала, нам стоит поучится находчивости у компьютерных игр. Их герои не унывают даже в тех случаях, когда они попали в ловушку и им грозит гибель. Почему? Разработчики придумали для них способ выбраться, победить. В жизни всё точно так же, ты удивишься. Все преграды встречаемые у любого человека на пути, преодолимы, нужно только внимательно осмотреться, чтобы заметить искомый уступ, платформу или предмет, позволяющий пройти дальше. Иногда это также может быть верная рука друга или напарника, Логан, так что прими к сведению. Кивнул ей и выпил белковую смесь. Походил по крыльцу, то бездумно оглядывая округу, то вслушиваясь в тихую работу двигателя возвращающихся домой в поздние часы автомобилей, и тоже отправился спать, смотреть то, о чём иногда бывает опасно — или забавно, уж как поглядеть — размышлять. В своём сценарии судьбоносных совпадений, навеянных откровениями Долорес, я упустил из внимания Йерему, но она нагло воспользовалась шансом влезть ко мне в сон под видом водителя фирменного фургончика, продающего бутилированную воду. Сон даже потрудился над названием — «Воды Стикса», крупным зловеще-кривым шрифтом, как у металл-групп, опоясывающем каждую рельефную бутылку с мутно-зелёной канализационной жидкостью. Мой альтер-эго зачем-то даже потянулся за кружкой, чтобы выпить её. Стоило губам соприкоснуться с краем стеклянной поверхности, как я предпочёл проснуться. Удачно. На всякий случай дважды прополоскал рот, оставшись с ядрёно-мятным ощущением, разъедающим слизистую. Не став ждать, когда меня спросят о привидевшемся, поведал обо всём своему наиболее действенному и предпочитаемому во многом благодаря безоплатности услуг психотерапевту, на что сонно получил закономерный вопрос: — Что там с твоим примирением, медиацией? Что меня поразило, мамочка позвонила в тот же день с тем же вопросом, заодно вытрясла о наших приключениях с бывшей невесткой (с кем она секретничала и поведала слишком много, чтобы считать её чужой, даже если в конце концов она не стала частью нашей семьи…). Приключениях с моей точки зрения, ведь Долорес отчитывалась ей в своей манере, намеренно ошибаясь в словах «ваш сын» или «Логан» какими-то невразумительными «павлин» и «погань», и только с недавних пор реабилитировав прозвище до «молодчина». Последнее мне было по душе. Ей соответственно тоже, раз она всё больше хвалила и делала меньше замечаний. Обратившись же к ней с тревожным сном, озадачил больше себя, чем её, и задумался. Я пробовал медиацию, честно пробовал, пытался урегулировать наш конфликт из прошлого. Сперва агрессивными методами, волевыми, мужественными (зачем сострадать убийце? Пусть этим женщины занимаются, это их преимущественное право): перехватывал инициативу, выбивал оружие подручными средствами, отвлекал внимание, заговаривал, стрелял в ответ, дрался с ним… И всегда побеждал. Это же единственно верный вариант? Каждое утро стартовало небольшой встряской: голова кружилась или руки тряслись. Всё в пределах нормы, жаловаться не приходилось. Слишком детально представлял как мои костяшки разбивали ему лицо. Очень приятное чувство. Я же дрался только с подхватившими заразу, — храбрость на грани сумасшествия, Логан! — эдакими пластилиновыми человекоподобными с острыми зубами. Они были лёгкой добычей. Другое дело, настоящий человек, способный дать отпор. Или застонать от боли. Центр удовольствия заискрился от одних лишь мыслей. «Почему ты пребываешь во злобе? — ровным голосом спросил бы отец. — Злость — самая бесполезная из эмоций. Разрушает мозг и вредит сердцу». Если он злился, то уходил на задний двор, проводил там некоторое время либо в медитации, либо спрашивал советов у неких сверхъестественных сил, и приходил с самыми чистыми намерениями извиниться. Даже если изначально виноватым был не он сам. Мы с мамой по этому поводу часто пребывали в ступоре. А потом он забирал её в спальню и оставлял меня наедине с изогнутыми бровями. То, как проходил через злость я, совершенно расходилось с отцовским поведением. У него была потрясающая выдержка. Устав от сонных разборок, я естественно переключился на мирную медиацию. Общался с Кевином (проклятым Хароном), просил его опустить оружие, решить всё мирно, распределить трофеи, уладить спор, удовлетворив обе стороны. Получалось. Не верил, что реальный Кевин клюнул бы на подобные примитивные схемы, но то была личная приятная воображаемая вселенная, для которой нет ничего невозможного! И я не находил смешным сценарии проведения с ним отпуска вместе (чёртовы тропики всегда должны ассоциироваться с весельем и отдыхом, а не риском для жизни!), купание, спортивные игры на песке, посиделки у костра или в кафе, нахождение общих тем, строительство доверительных отношений… Кто знал, может, в параллельной реальности этот Кевин был бы миротворцем?! Щуплым и милым миротворцем, не нервной зазнайкой, впервые — скорее всего — взявшим в руки пистолет. И я отталкивался от этого образа, породив личный мирок беззаботности. Пока не просыпался. К слову, мягкая медиация сказывалась на мне лучше. И на какой-то день мои позитивные мысли сплелись в захватывающий сюрреализм. И по устоявшемуся закону меня бросили сразу в действие, в декорации, к актёрам, считающим происходящий фарс рутиной. В заготовленной сцене имелся сюжет, освещение и музыка, как будто сон — это такое же общественное мероприятие, требующее организаторов, сценариста, костюмера, композитора (реже) и оператора. Как на фильмовой площадке, только снимающей сонный сюр. Хьюстонский стадион «Энергия» ночью: громадный, с потолочными софитами, с молчащими чёрными табло, с флагом Техаса, подвешенным на той же высоте, что и флаг ОША, жёлтыми рогатыми воротами и десятками тысяч свободных мест. Я разглядел всё, пока кружился. В точности как я его помнил. Та же разметка ярдов на поле, трёхцветный символ команды «техасцев» в виде бычьей головы (верность — стального синего, чистота — белого, храбрость — красного, в точности как на флаге штата) с одинокой звездой, олицетворяющей единство: всё это было здесь. За исключением «маленькой» детали: ледяного катка. Кружащаяся в танце пара рядом выглядела сверхнеобычно. На нём сверкал золотой деловой костюм образца прошлого века (вроде сюртука), на мне — белый; манишка с оборками выглядела старинной стиральной доской, зачем-то нелепо приколотой к одежде. Все были босыми, но под ногами с каждым движением в танце скрипел лёд и летела крошка, словно с коньков. Наши с Кевином партнёрши — Парна и Йерема — с широкими улыбками слишком легкомысленно опрокидывали голову назад, будто отведали в поодаль стоящих бочках не воду, как обычно, а водку. И женщины были среди первых, кто подошёл к раздаче. Грациозные, с фигурами песочных часов, идеальные. Облегающие зелёные платья, одинаковые приподнятые пышные причёски… Это точно были две разные женщины, но так одинаковые в своём поведении, что я растерялся. И пока Кевин показывал свои навыки приемлемого танцора, не сбавляя темп и поднимая руку, чтобы покрутить партнёршу, я глупо толкался с Парной, тщетно превозмогая давящий сонный сценарий, как известно, прекрасно понимающий твою неподвижность и следовательно — беспомощность. Паралич. Я двигался медленно, словно с набитыми мукой ногами, но Парну по-прежнему всё устраивало. Правда, спустя секунды мы поменялись партнёршами, будто тут так заведено, и продолжили бессмысленную пародию на рациональность. Женщины отпрянули от нас и вытянули руки, сцепившись с нами пальцами. Всего на пару секунд я задержался взглядом на Йереме, так похожей и одновременной непохожей на возлюбленную, я больше заглядывался на соседнюю пару, в которой Кевин вёл себя столь же непринуждённо: тёрся носами, прикусывал губу, забавлялся мимикой с партнёршей. Мне показалось, он более властно распоряжался с ней, её телом, эмоциями, всем. Ревность оказалась действенной, и я изменил сценарий, как мне показалось, на более вразумительный: бросил головокружение ради спокойного отдыха на лавочке. Естественно, взял за компанию Кевина, он радушно отреагировал на смену планов и накинулся наливать шампанское. Проклятье, и здесь оно! Искрило золотом как и его костюм, а оказавшись у него в образном желудке, осветило поганые глаза. Он был счастлив, глазея на женщин, что сплелись друг с другом в отсутствии нас. Две зелёные фигурки на отдалении медленно кружили в интимном танце, слишком уж близко; ладони бегали по выгнутым спинам и поджарым плечам. Они олицетворяли здесь неких суккубов с жизненно важными потребностями в танцах, подумал я, и следом Парна с Йеремой в робких поцелуях превратили спортивный стадион в сексуально возбуждающее любого мужчину зрелище. Я был уверен, дыхание настоящего меня ускорилось. — Они замечательные, не правда ли? — с заискивающим тоном спросил он и опрокинул содержимое рюмки, выпив всё до капли. Я не отвечал ему. Ни разу за сон. Женщины танцевали и целовались, он говорил и говорил, опорожняя бутылку, оставленную на спортивной скамье каким-то недоумком, а я слушал. Много из его изречений не запомнилось, другие представляли собой факты сродни «стадион овальный, а ты нет», и лишь оставшаяся часть несла в себе странную философию, излагаемую моим же сознанием. — Хочешь верь, хочешь нет… — Снова вопрос доверия? У него тоже попросить доказательств? Вдруг он покажет снимок, на котором обнимает здорового лысого мужа Долорес? Бр-р. — В моём понимании, любое живое и даже неживое существо мира, какой бы формы оно ни было, должны находиться в гармонии, и каждое должно быть частью чего-то большого, к чему стремлюсь и я как умею. Хотя на первый взгляд и может показаться, что это единение в моём понимании схоже с жижей на дне желудка заражённого. Возможно ты со мной согласен, а возможно сейчас половиннадцать утра и тебе пора вставать? Как бы то ни было, до того как ты уйдёшь, думаю тебе стоит поразмышлять над тем, чего ты добился, оказавшись дома. Почему ты горюешь об упущенных возможностях, если тебе открылись другие? Понимаю, ты возможно думаешь, что мне досталось всё…и возможно ты думаешь правильно, но разве в зависти ли смысл? Не забывай, она понемногу съедает мясо с костей и если не остановиться, будет слишком поздно. Проснёшься тощим и нищим, а тощим и нищим ты никому не будешь нужен. Даже Долорес, пусть она ведёт себя немного доступной, если ты понимаешь о чём я… — Он с неочевидным намерением подёрнулся в сторону моего альтер-эго. Наверное, движение должно было значить дружеский толчок плечом, но он нелепо качнулся неваляшкой и вернулся обратно. — Хочешь её? — указал пустым бокалом в сторону дам, вальсирующих слишком быстро, чтобы определить конкретную наверняка. — Будь уверенным в себе. — Ну, точно, подумал я, он тоже попал под чары невзрачного мужика Долорес. — Тогда в твоём распоряжении будет не только она. Всё, чего и кого бы ты ни захотел. — Сказал он голосом менее пижонистого тренера по обольщению из прошлого, имя которого кажется начиналось на Л. Я звал его Лучезарный по названию приёма «лузечарной улыбки», первого, чему он меня научил. — Смекаешь? Мир меняется, если менять себя. Думаю, ты понял меня, ведь твоя обольстительность равна твоей сообразительности, — утвердил он совершенно без иронии и с помощью крана обновил бокал. Образ алкоголика в бессознательном выглядел не совсем удачно. Но подождите-ка, скажи мне то же самое любой мужик, пожалуй за исключением родственников, он рисковал бы следующей секундой собирать зубы сломанной рукой, простите мне мой жаргон. Ничего кроме издёвки оно не подразумевает. — Ну, что ж, Логан, мне больше нечего советовать. Ты и так всё знаешь, более того, знаешь, как это применить. Чао. И Кевин или Харон в моих снах больше не появлялся (но забыть о нём окончательно мне не дали взбесившиеся форумы в паутине и недоблогеры в частности, перетирающие известное Организации снова и снова, словно им заплатили те, кому хаос выгоден). Как ушёл через арку в административные помещения, поглотившись мраком, так и не возвращался, оставив меня на скамейке с бокалом искрящегося, словно мультяшного, шампанского. Взгляд мой некоторое время был обращён вперёд, где уже не танцевали наши партнёрши. Смешно думать, но я столь крепко задумался над произошедшим, что оборвал сон. Так и сказал в воздух «выключай», и свет софит за софитом погас по всему стадиону. Медленно открыл глаза в спальне, задумчиво осмотрелся, столь же задумчиво и медленно я проделывал каждое действо, покамест мисс Наблюдательность не обратила внимание с типичным для неё: — Пошли-ка развеемся, ты какой-то кислый. Хандра одного человека в лице другого видится поводом её уничтожить. Или же Долорес с тех пор, как настрадалась, примкнула к особому воинству, чья цель лепить улыбки на грустные мины. — Кто последний до авто — тот скучный пассажир! — шутя открыла она соревнование, конечно же полностью принимая роль скучного пассажира на себя. Мне было неведомо, отказалась ли она водить после моих безумств на «Улётных вылетах», аварии с молоденькой Дрю или просто проглядела богатую сводку автокатастроф, однако боязнь сидеть перед рулём сохранилась у неё до сих пор. Она схватила с табуретки, то ли стонущей от веса гибискуса, то ли от его яркости и красоты, ключи и проследовала чуть ли не вприпрыжку к гаражу и открыла дверь. Сложившись пополам без затруднений, она пропустила Долорес к салону редко когда не выглядящего великолепно Spyder, подчёркнуто-статусно занимающего два машиноместа. Первое время я глядел на неё, новёхонькую, отполированную и сверкающую, с недоверием. Она была настолько идеальна, что казалась вырезанной фоторедактором и вставленной в домашний гараж. Спустя какие-то месяцы магия нереальности прошла, уступив тихому восхищению. К этим мыслям возвращался каждый раз, когда видел кого-то с вожделением глядящего крылья, обивку или руль. Долорес как и прежде к ней неравнодушна и её кажется не смущало, что машина как успела побывать в руках у печально известного соседа, так и стать причиной гибели человека. Мы делили интимные переживания с этим автомобилем, что видимо было сильнее негативных сторон. Помнится, я привёз её к себе в состоянии далёком от лучшего, потрёпанную, явно не в любимчиках у беспечного хозяина. Но я её наладил со всей любовью, в которой она только нуждалась и «катался» на ней каждый день. Просто мечта! Немного погодя я купил машину, укрепив отношения с Долорес, возведя их в ранг нечто экстремального и одновременно неудобного и возбуждающего. — Ты случайно не раздумывал её продать или поменять на нечто более экологичное? Продать — ни за что, не держи меня на сумасшедшего, Долорес. Поменять на что-то экологичное… может быть. У моего Spyder чуть погодя появился брат-близнец с двумя дополнительными электрическими двигателями, оказывающими несомненную помощь — форсированному восьмицилиндровому, но малая энергоёмкость и необходимость выставлять себя дураком на специальных стоянках в поисках розетки сделали мой выбор в пользу базовой модели. На нахваливаемую экономичность в потреблении топлива мне было мягко говоря наплевать. Я же был целевым покупателем производителей, тем толстосумом, который не просто обладал всем, но и мог позволить себе ещё. Тем более, что производители так в прессе и заявили: «ограниченный тираж» и замолчали. Обычная практика, чтобы потенциальные покупатели нагуляли аппетит. Я не разменивался на мелочь, а планировал стать коллекционером редких автомобилей, стоимость которых закономерно дорожала год от года. Но и тут я не находил глупым оставить её себе. Престиж от обладания чем-то сродни бесценному, самовыражение и демонстрация вкуса были гораздо привлекательнее элементарной мены товаров на бумаги. — Нет и... нет. — Ну и правильно. — Долорес расслабилась на выдвинутом сидении и закинула ногу на ногу. И без того короткие шорты задрались, показывая мне всё то, чего был лишён много лет и чем наслаждался мой противник — её муж. Хм, он бы явно не одобрил, но я был бы рад вызвать его ревность. Ещё бы! Поменять МЕНЯ на какого-то лысого бугая! Оскорбительно! — Куда держать курс сегодня? — Скажу по пути. Показалось, мотор снова как-то старчески кряхтел, и навеяло воспоминание о почтенном гноме Глого из сказки Синклера, который безошибочно понимал состояние как любых живых организмов, так и технических устройств, стоило ему только к ним прислушаться. Герои от таланта были в восторге и даже шутили на тему того, что он мог быть незаменимым для любого автовладельца. Да, мой «угромобиль» явно бы не подошёл впечатлительному гному, и так впадающему в состояние мировой скорби по каждому мелкому поводу. Недавнее знакомство с этим печальнейшим состоянием почти убедило меня, что выхода из него нет, но, к счастью, заботливое окружение в лице родных и близких всячески старалось подсказать правильное направление, и Долорес, поймав взглядом мою полуулыбку, очень верно сообразила куда стоит отправиться за порцией счастья. Типичный житель Техаса заходил на завтрак, обед и ужин в «Каковбургер», каждому напитку предпочитал сладкий чай, слушал сельскую музыку в исполнении Стрейта и не пропускал ни одно соседское барбекю. Да, тот, кто умирал, если его сердце стало бы прыгать быстрее ста ударов в минуту. Мы с Долорес были в какой-то мере исключением, закрепив это утверждение посещением родео. Самое крупное мероприятие — «Хьюстонская выставка домашнего скота и родео» — проходило в марте, но мы, немного повздыхав, лелеяли в памяти наши поездки и нашли перевалочные варианты поблизости. Мы заняли первый ряд и во все глаза уставились на открывающую мини-родео верховую езду в стиле вестерн: парни и девушки в бессменных атрибутах наездников, в клетчатых рубашках на кнопках с двойной кокеткой, но в честь события блестевшие яркими цветами и накладками, показывали умелое управление лошадью одной рукой, пока другой крутили в воздухе лассо. Стройные лошади в снаряжении — в нагруднике, с трензельным оголовьем, поводьями и седлом — вызвали у меня причудливую ассоциацию с Долорес, обтянутую похожими нарядными кожаными ремешками. С каждым проходящим соревнованием — скачки, ловля строптивых бычков или бег с препятствиями — я терял интерес, сфокусировавшись на своей спутнице, понемногу вспоминая почему я отпустил её, если раньше было так хорошо, так весело вместе. Почти не моргал и видел в её глазах отражение азарта и блеска представления. В определённый момент она заметила, а я не растерялся, взял за руку и отвёл прочь с небольшого стадиона на танцевальную площадку. Мы не пропускали ни одну песню, стуча сапогами со шпорами по дереву с крупным логотипом родео. Не так критично глядя на местную выставку, отметил, что у Сан-Антонио логотип был гораздо удачнее хьюстонского. Концерт с местными группами мы слушали поедая пиццу на палочке, затем прошлись по цветастой ярмарке и почти одновременно пришли к выводу, как же наш вечер был похож на свидание — кто-то даже прошёл мимо с восхищённым: «отличное место для медового месяца вы выбрали!» — и потому единогласно отказались от сверкающего колеса обозрения, дающего слишком много времени на то, чтобы сорваться в поцелуй с кем бы то ни было противоположного пола под боком. Вернулись домой в больших широкополых шляпах, попробовавшими всё «что-то хорошо прожаренное» и наглядевшимися на самое большое число легкомысленных людей в костюмах, отдающихся веселью. На восстановление после феерии движения и больших порций остро-сырной пищи ушло несколько дней, в течение которых мы ещё под впечатлением устроили перед телевизором марафон вестерн-фильмов. — Прежде, чем мы начнём, я бы хотела, чтобы ты меня выслушал. — Она устроилась поудобнее на диване и скрестила ноги на журнальном столике спереди. — Вестерн, как старейший и со временем ставший скучнейшим киножанр, не избежал ряда условностей и так называемых «кодов», — в воздухе нарисовала пальцами кавычки; — которые зритель узнавал с первого взгляда. Приграничному городку или ранчо непременно угрожают коварные бандиты, белая шляпу носит хороший герой, а чёрную — плохой, в салуне непременно будет перестрелка, роковые дамы — сплошь певички и привлекают взгляд главного героя, всегда лихого самодостаточного ковбоя с отборным скакуном, но тем временем к нему, такому замечательному, неровно дышит чистая и невинная. Прочее-прочее, — она поплевалась. — Кстати говоря, местом для грабежа выступает либо поезд, либо банк. Запомни мои слова! Так вот, предлагаю небольшую игру: пока смотрим, попробуем посчитать клише и найти отличия между фильмами, я серьёзно! Во многом она была права, однако не учла, что как «старейший жанр» вестерн претерпевал изменения и порождал новые ветви в столкновении примитивного и устаревшего уклада с новаторским, часто показываемые через конфискацию территорий, принадлежащих исконным обитателям или символическое столкновение характеров. Это завлекало новых зрителей, уставших от предсказуемости, и открывало новые подходы к творчеству для режиссёров и сценаристов — как правило, облёт камерой по дикой местности обеспечивал картине половину успеха, неважно какими декорациями обставлены были сцены. Помимо классических вестернов, от которых плевалась Долорес (конечно же не всерьёз), на больших экранах выходили итальянские-вестерны, отличавшиеся активными действиями и с большим числом насилия; корейские кимчи-вестерны — полупародийные калейдоскопы из штампов, позволившие напряжённому зрителю вдоволь похохотать над чем-то старым и одновременно любимым; современные вестерны, старающиеся преподнести устаревший менталитет, к слову, весьма успешно; а также истерны — преподносившие коренных американцев угнетёнными и борющимися за свои права, положительными героями, а следовательно, заслуживающими симпатию и уважение, взяв пример с «ревизионистких» вестернов. Эта ветвь как раз и взглянула по-новому на привычную фабулу, смекнув, что публика уже давно устала от простого противостояния герой-злодей, и задумалась над обоснованием насилия для проверки характера или доказательства каких-нибудь прав. Герой из благородного рыцаря с кодексом чести превращался в проработанного антигероя, а насилие становилось его главной фишкой, забрав лучшее от итальянской ветви. Киностудии выделили женщинам более значимые, сильные роли, «девы в беде» постепенно стали пережитком прошлого и могли иногда за себя постоять; погрузили происходящее в мрачные тона, избавившись от контраста пустынь; ввели чёрный юмор; сосредоточились над беззаконием показанного временного периода с преобладанием реализма над романтизмом. И в итоге вылепили мой самый любимый жанр среди вестернов, с выбором которого я определился только через десяток другой фильмов. Пришлось вспомнить их теми вечерами вместе с Долорес, не только заучивая старьё, но и знакомясь с переделками, как уступающими, так и превосходившими оригинал. Начинали с «Чарро», где Пресли по-настоящему хорошо сыграл свою роль без выставления напоказ своих певческих данных, продолжили колоритной «Кэссиди и Кидом», справедливо названным в честь великолепных персонажей, а закончили моей любимой «Дикой Бандой», перестрелки в которой были выше всяких похвал. К тому же вестерны всегда были фильмами-приключениями, фильмами, не ограничивающимися одной сценой, а заставляющими путешествовать зрителя вместе с героями. Это всегда увлекало в гущу экранных событий. Втягивание душного техасского воздуха усиливало это ощущение многократно. Не передать того страха, что проснулся во мне, и захлёстывающего восторга на лицах детей в начале фильма, когда они смеясь тыкали палками в скорпионов, которых медленно пожирали муравьи. Я ощутил себя этим скорпионом, грозным хищником, окружённым сотней противников гораздо слабее, но из-за численного превосходства представляющих серьёзную угрозу. Сколько раз я оказывался в подобных ситуациях, не сосчитать! Позже эти милые детки подложили сено и подожгли, придав подлинное сходство с тем, что мне пришлось пережить на Баное: этот иссушающий зной и кричащую панику. Голова закружилась, даже сидя я потерял ориентацию. Правда, всего на пару секунд. Долорес заметила только мой рассеянный взгляд, проверяющий, доставил ли я тем самым ей хлопот. Как оказалось, симптомы были преувеличены. Однако минутой позже я почувствовал толчок от неё в плечо аккурат в то самое время, когда в фильме пожилой проповедник надрывно обращался к толпе: — Не пейте спиртное, так как через него вас соблазняет сам дьявол. Не прельститесь расслабляющими его свойствами и отрадой. За мимолётное наслаждение человек расплачивается всю жизнь, не зная сна и покоя. Оценил данный намёк со скепсисом. Пожалуй, мне хватало не только её угроз, но и собственного понимания этой упрямо-губительной привычки. И к счастью, это был крайний раз, когда я сталкивался с этой проблемой в принципе. Невероятно, но факт, Логан Картер перестал ценить то могущество, что открывалось ему в момент принятия ядов, обманное, ценой требующее всё большую концентрацию яда, разрушающего мозг. Неудержимая тяга к обещанному блаженству, именно так и завлекала каждая фигурная бутылочка, ныне представлялась экстрактом плохого сна и упущенного времени. Кроме того, я бы пошёл против врачебных предписаний. Я же, в конце концов, претерпеваю болезненную трансформацию из парня в чёрной шляпе — в парня в белой. На экране группа охотников за головами, якобы хорошие ребята, преследовали более вероятных плохих, законоотступников. Меня всегда поражали эти конные рейды среди бескрайнего простора Великих Равнин и Большого бассейна. Как через реки и каменные тропы можно было выследить конкретных людей и при этом реально двигаться в их направлении?! Без дорожных полотен или авиаразвездки. Следов-то не видно! Мой отец бы подсказал, он заработал в моих глазах титул мастера детектива ещё в детстве: находил потерявшиеся игрушки и заблудших домашних животных. От знакомых слышал, что по обе стороны границ он искал пропавших людей и даже вербовался властями для помощи следствию. Не по запаху же вёлся поиск?! Долорес стала не просто скучать, когда доела закуски, она откровенно ворчала следующие полчаса. Я хмурился, но молчал. «У нас куча бабок и не меньше баб! В чём проблемы?» — возразил один персонаж другому. Действительно, раньше я также думал. Она заворчала громче. «Не люблю навьючивать мулов, но зато люблю проделывать это с молодыми девчонками!» — восклицал разрумянившийся «старичок» в сауне на территории Мексики. Ох, и правда, многие до сих пор испытывали счастье останавливаться у тамошних крайне симпатичных дам: за символичную плату каждая из них предлагала такие услуги, что все попробовавшие не в силах были стереть дебильную ухмылку долгое время. Говорили, отличное средство для укрепления семьи: домашние хлопоты терпелись следующие полгода. Пока очередной отпуск не проведут снова где-нибудь в предместьях Гуадалупе. Такая молва ходила, по крайней мере, а мне предстоляло только догадываться о процентах правды в их словах. Кстати о последнем, восторженность не разошлась с делом, и следующими кадрами подвыпившие бандиты развлекались в деревянной круглой ванной, целиком наполненной вином. Развратные полненькие дамы, как на картинах эпохи Возрождения, оголяли перед ними груди, в которых без стеснения утопали мужские губы. Вот за эту открытость, откровенность я обожал фильм! Не пошло — красиво. Ворчание Долорес достигло по децибелам двигателя старого самолёта. Она вскочила с той же скоростью, с какой вынимали из кобуры револьвер в фильме. — Уже уходишь? — спросил заинтересованно, забыв про то как недавно хотел зевнуть: экранное действо затягивало. И лассо, предназначавшееся одному из героев, будто бы затянулось на моём теле. — Я знаю чем всё закончится — масштабной перестрелкой. Подаренный мне взгляд сказал раз в десять больше причин не оставаться перед сомнительного качества фильмом, только и показывающим мужскую расхлябанность, не утруждавшим себя моралью, зато изобилующим насилием. Во всяком случае, вполне справедливый взгляд с женской стороны. В какой-то степени она была права. Почти любой вестерн заканчивался чем-то будоражащим воображение, гоняющим кровь, вызывающим стресс. Этим приёмом увлекали зрителей ещё на заре кинематографа. Я позволительно отпустил её в награду за догадливость, а сам заметил за собой как уловил новый смысл в конечной сцене кинокартины: изменения, происходящие в каждый отрезок времени, будь то неделя или месяцы, вынуждали приспосабливаться, но мы всегда рвались туда, где прогресс был менее ощутим; искали место, где мы могли быть самими собой… Шли на непрерывный зов консерватизма. Встал на начавшихся традиционно чёрно-белых титрах и поискал среди старых видеокассет. Во всяком случае, старый видеомагнитофон, помнивший меня в прошлом веке, ещё работал, и шальная мысль поглядеть один фильм нашла воплощение. Тогда я почувствовал, что смогу понять отца лучше. Посмотрю художественную документалку, к созданию которой, кажется, он прикладывал руку, а значит находил правдивым, интересным и познавательным. Это был не первый, но самый масштабный проект в четырёх сериях, показывающий жизнь индейцев до того момента, как о них стало известно колонистам, и после. Впервые я взглянул на него по родительскому совету, потом — по университетскому заданию. В тот момент — был движим личным любопытством, кое-громогласно утверждало мою готовность понять и увидеть много нового. Правда, прикинув не самые безболезненные последствия, найди меня Долорес поутру заснувшим на диване, отказался в пользу провести следующие сутки иначе и проводить назойливую, но такую приятную сожительницу. Ставшую особенно приятной после танцев и прогулок рука об руку в окружении цветастых фотографий пастухов с лошадьми на закате, от которых словно веяло свежестью, а от ферм и ранчо — наоборот, заставляя морщить нос от вони скотины; таверн и баров, пропитанных виски и сельской музыкой; живописных плато Эдуардс и льяно-Эстакадао, дубово-сосновых лесов… Тех мест, короче говоря, куда хотелось рвануть с половинкой и урвать наслаждений, обычно недоступных городским. В тот вечер мы слегка проигнорировали дружескую дистанцию, но даже этого слегка хватило, чтобы задерживать друг на друге взгляд дольше обычного и улыбаться — так же. Не мне вам рассказывать какие реакции в организме побуждает пристальный взгляд на субъекте противоположного пола. Внутри кипело возбуждение, с которым не так просто было уснуть. Предвкушая откровенные ночные образы, поутру оказался с ними на совершенно разной волне. Резкой смене настроения обязан был диалог с Долорес, из прошлого, молодой, которая поддела пальчиком мой подбородок и как могла эротично произнесла: — Ну, где же этот твой хвалёный шарм, не зажимайся так при мне. Не поверю, что ты так сильно изменился. А мой почти безголовый двойник ей сразу ляпнул: — Боюсь, если я включу шарм, то к концу отпуска твой муж превратится в бывшего. Конечно, на кошмар всё походило мало, особенно для того, кто повидал и побывал во многих из них, но вернуться в реальное тело диалог всё же заставил. Каково будет моё удивление, когда видение подсказало мне, к внешности зоркому, а к чувствам, наоборот, слепому, к какой очередной выходке Долорес мне подготовиться. После того, как она собрала свои вещи по двум сумкам, еле застегнув молнии (всему виной стали сувениры для домашних), она уставилась на развешанные и расставленные фотографии, задумчиво резюмируя: — Может, я давно не видела твоего отца, но ты стал напоминать мне его всё сильнее, как внешне, так и внутренне. Назвать меня озадаченным, значит, ошибиться так же, как дилетанты при запуске ракеты: несколько миллиметров ошибки в расчётах на деле превратятся в тысячи миль. Долорес и Кантор нашли общий язык почти сразу, буквально со знакомства, и стали близкими настолько, насколько могли почти-свёкор и невестка. После нашего с Долорес не самого мягкого расставания, отец помимо лёгоньких упрёков и уговоров вернуться тепло продолжал общаться с ней, насколько я знал, до сих пор. Так что её замечание можно было смело приравнивать «ты такой же молодец, как отец», что несомненно льстило. Едкой злости в таком сравнении почти не было, ведь я обещал выслушать отца, когда наша встреча всё-таки состоится. — Ты позволишь, если я украду у тебя пару фотографий? — спрашивала она уже извлекая их из рам и альбома: гадкая привычка нахалки. — На память. — Муж не будет против? — Иногда казалось, что не расходилось с истиной, я думал о муже Долорес больше её самой. — Думаю, это моё прошлое, с которым мы оба должны смириться. Ты мой опыт, Логан, что следует бережно беречь. Ты мой опыт, который привёл меня туда, где я есть. В жизни изредка чувствуешь моменты, когда стоит сказать нечто сокровенное. Я прямо видел, как Долорес раскрылась, стала мягкой, вновь женственной и не потому, что вновь надела маковое платье, чей подол реагировал на хилый техасский ветерок и кондиционер. Я предвидел, какими словами навсегда разрешить нашу прошлую напряжённость: — Извини за всё то зло, что я причинил тебе. Она подошла ближе. Настолько, что я услышал волнение в её голосе: — Нет, дурашка, не извиняйся, мне жаль, что я не стала той, ради кого ты хотел измениться. Думаю, я теперь наконец-то могу сказать, что кому-то повезло с тобой. Парне повезло. Всего наилучшего с ней. Прощай. Как-то неосознанно она взяла своими приятно пахнущими ладонями меня за щёки, вновь преступая грань что-то, что должно быть исключительно приятельско-дружеским и, будто понимая всю неловкость, усилила её, прильнув ко мне накрашенными губами. Тогда я подумал, было бы неплохо, если нас вдвоём застукают, особенно пикантно стало при мысли о её муже (позже брождение по паутине заставит меня не раз отказаться от своих слов и любви к скандалам: Логан Чарльз Картер в роли убийцы зомби общественности импонировал больше, сверх того в ситуации возможного повтора банойско-вевакского происшествия). Что произошло со мной, я сам не понял, но пока не завибрировал телефон в её клатче, мы не оторвались друг от друга. Правда, поцелуй с моей точки зрения обрёл бы большую ценность, не фыркни и не ляпни она по-долоресски: — Целоваться с мужем всё же намного приятнее. Возможно она соврала и соврала в большей степени, чтобы успокоить себя и отвадить меня. — Прощай. На этот раз её слова обрели твёрдость. Она точно не рассчитывала возвращаться. Взяла вещи в обе руки, лишая себя вероятности какого-либо взаимодействия со мной, даже банально махнуть ладонью в ответ, уместилась на заднем сидении и стыдливо вперилась вперёд. Междугороднее такси скрылось за поворотом Долины Пекан, а я смотрел в окно не нашёл что и думать. Был в замешательстве. Встал перед зеркалом, с ничего не выражающим взглядом оттирая салфеткой нежный перламутр с губ и щетины, разросшейся за прошедшие недели. Возил по лицу, пока не стёр последнее пятнышко, и выбросил в отсек для бумаги с пониманием, что и с поцелуем, причиной которого послужил внезапный всплеск гормонов, следует поступить также. Выбросить из памяти. Так будет лучше. К счастью, тогда я последовал зову видеокассеты, на которую возлагал надежды отвлечься, и не прогадал. __________________ Сноски: Пастухи Далласа — Известные под названием Далласские Ковбои (англ. Dallas Cowboys) — профессиональный клуб по американскому футболу из Арлингтона, Техас. С укреплением дружбы и концом холодной войны подразумевается альтернативный реальному исход событий. Заплетение кос — отсылка к ритуалам племени хопи. Когда заключался традиционный брак, будущие супруги должны были погрузить свои волосы в очистительную пену Юка, затем сплести их в одной косе. Энергия Или «NRG» — многофункциональный спортивный комплекс в Хьюстоне, Техас. Является домашней ареной для команды НФЛ — «Хьюстонские Техасцы». На стадионе проходят многочисленные международные матчи по футболу, а также — популярные родео и выставки сельскохозяйственных животных. ЗВЛ или «Здесь всё лучше» — сеть универсамов в штате Техас, базирующаяся в Сан-Антонио (англ. HEB — here everything better). МТО — материально-техническое обеспечение. Яростные — профессиональный хоккейный клуб, выступающий в Американской хоккейной лиге (англ. Rampage). Фарлонг — в метрической системе равняется 201,168 м. Окружники — Имеются в виду Энвайроменталисты (англ. Environmentalists — окружающая среда) — социальное экологическое движение, направленное на усиление мер по защите окружающей среды. Многие радикальные энвайронменталистские организации занимаются экотерроризмом с целью повлиять на общественное мнение. Техногеянисты — образовано от techno — технология и Gaia — Гея. Одно из течений защитников природы и трансгуманизма. Питер Дуглас Уорд — палеонтолог, профессор биологии и наук о Земле и космосе. Автор научно-популярных работ для широкой аудитории читателей. Автор «Гипотезы Медеи» — противопоставленной «Гипотезе Геи». Эффект Марты Митчелл — явление, при котором специалисты психиатрической службы не верят пациентам, принимая их рассказы о преследовании, похищении и прочие за бредовые. Термин назван в честь жены генерального прокурора Дж. Митчела, узнавшей о незаконной деятельности близкого окружения президента, которая позже привела к Уотергейтскому скандалу, однако её сведения приняли за душевное расстройство. Клювы — акроним, используемый персонажем для обозначения ключевых слов или тегов.