40 дней разлуки. Примирение

Роль индейцев в фильмах менялась от десятилетия к десятилетию. Стереотип, растиражированный киностудиями, заинтересованными лишь занимательностью сюжета, нанёс много вреда. Десятки миллионов людей не знали совершенно ничего о коренных американцах помимо регулярно показываемого на полотнах кинотеатров и экранах телевизоров. Изобилие незатейливых или попросту дешёвых фильмов про американских «пастухов и индейцев» фактически не проливало свет ни на тех, ни на других. Правдивые исторические события снимать, видите ли, было стыдно, а трагические сюжеты не вызовут у зрителя ничего кроме слёз. Кино же призвано, наоборот, развлекать! От данного незамысловатого правила и отталкивались студии, каждый год выстреливая сценарии зрелищной фантастики и небывальщины, где коренных выставляли диким и лихим бесчисленным народцем, постоянно нападающим с луками из ниоткуда на бравых белых поселенцев, преследующих исключительно добро. Нам, восточным, очень зашло. Построенные на контрасте перестрелки — пастухов с ружьями супротив индейских стрел — привлекали столько же зрителей, сколько — на последние серии каждого сезона «Далласа». Индейцы — яркий стереотип наравне с краснокожим. «Подкармливание» невероятно устаревшего заблуждения Колумба и поспешных суждений прибывших на континент британцев, сохранившихся сквозь века. Один ошибочно посчитал Америку Индией, другие встретили (ныне, увы, вымерших) беотуков со странным обычаем раскрашивать охрой свои тела. Европейцам было крайне неудобно называть американцами тех, на чьи земли они претендовали и теряли множество людских ресурсов, ввязываясь в крупные войны. Как минимум стараниями посягнуть на чужое они уже заслуживали некоторые права. В связи с чем позднее очень скоро нашлась замена в лице краснокожих и индейцев, что, конечно же, не нравилось последним. Компромисс нашёлся спустя много лет в «жителях черепашьего континента», однако по большей части коренные мудро игнорировали любые прозвища. Доказательством служила их политика невмешательства в происходящее в мире за пределами их границ. Так что чем бы ни тешилось местное кинопроизводство и какие бы взгляды не навязывало, западные американцы (как говаривал мой отец, рассудительно разграничивая жителей востока и запада) не придавали значения. Хотя, как по мне, было о чём беспокоиться. Вдохновлённые захватническими подвигами колонисты приписывали врагу вороватость (нечестная торговля), алкоголизм («огненная вода» до сих пор на слуху), наркоманию (табакокурение и кактус-пейот по всему континенту доныне участвуют в различных церемониях), бунтарство и дикость (снятие скальпов и набеги одних племён на другие). Утверждалось, что индейцы были падки на золото, во всех отношениях отсталы, проводили кровавые ритуалы, не имели письменность и жили только истреблением друг друга. СМИ, обделённые чувством такта, выражали к ним равную с техано неприязнь до середины прошлого века, пока соседи в открытую не объявили политику полного отчуждения от мира, чем вызвали повышенное к себе внимание и неодобрение в течение нескольких лет. По иронии моральная «давка» и унижение достоинства изысканными фразами не угнетали тех, на кого были обращены, а вопреки всему повысили самоуважение увеличением числа активистов в среде политической и творческой: борцы за гражданские права и выпуск тематических книг волей-неволей заставили шовинистов присмотреться, проявить уважение и признать свою неправоту. Как позже говорили меньшинства Техаса и коренные американцы: «нам прямо указали на проблемные места, за что мы премного обязаны и теперь стали ещё лучше». С тех пор колоризм запретили на государственном уровне, а тех, кто был против, открыто обзывали косными тупицами, что очевидным образом противоречило принятым нормам. Однако этому нейтрально-мирному отношению предшествовали долгие тёмные и кровопролитные века. Теория «предопределённой судьбы» провозгласила «естественное» превосходство британских порядков и самих британцев над людьми других стран и наделила правом не считаться с интересами «диких, нецивилизованных и безнадёжно отсталых народов». Туземец попросту обязан был уступить место, признать их власть. Приёмы дегуманизации в действии — слишком знакомые, испытанные не раз за срок заключения со стороны надсмотрщиков. Когда мыслящего и деятельного человека опускали до безмозглого и обезображенного животного, на кого легче закричать, наказать, убить… Полагаю, британцы вооружились тем же приёмом. И законодательно подкрепили «доктриной открытия». Согласно документу право собственности на вновь открытые земли перешли в распоряжение правительства, чьи подданные открыли их. Как несложно догадаться, доктрина использовалась с целью лишения коренного населения права собственности на землю в пользу колониальных или постколониальных правительств. Права первых якобы имели второстепенный характер по сравнению с правами последних. Бесчеловечным, но тем не менее логичным следствием стало принятие «Закона о переселении», ставшего значимым переломным событием в колониальной войне. Верхушка называла истребление коренных — этичнее говорить колонизацию — движением вверх. Сейчас я понимал, что это скорее означало движение вверх по лестнице, идущей вниз. Вроде лестницы Пемброуза, оптической иллюзии. «Топор войны» подняли не коренные, увидевшие так отличающуюся от них культуру приезжих, это сделали переселенцы, и именно коренные предлагали «пустить дым из калумета» в знак мира, объединения, взаимовыручки, которую они оказали ещё первым прибывшим с «Майского цветка». В честь кого до сих пор в октябре жарят жирную индейку и возносят благодарности. И памятуя об этой светлой дате, изредка их выставляли в кино компаньонами невозмутимых, умелых и находчивых, а также жутко остроумных героев, и то в количестве одной-пары штук. В современности понятие «плохих индейцев» исчезло совсем, прекращая наплыв недовольных искажением истории. Но стоит признать, что за девятнадцатый-двадцатый век проходило много войн, — более сорока, если быть точным — а сражения и стычки вообще не поддавались счёту, породив как с одной, так и с другой стороны враждебные отношения, насильственные, жестокие и ненавистнические. В войне человек из любого народа переставал таковым быть, упивался кровью, превращался в животное. Очень многие посему находили справедливым не разграничивать на плохих и хороших ту эпоху, признавали бесплодность споров. Самое главное, что «Великий Мир» (коренные для сего события имели свой термин, но я его забыл) утихомирил конфликт. Утихомирил почти до отсутствия столкновений, однако с отношениями на границе всегда всё было не так просто. Мама примерно каждый сезон не просто так пропадает на военной базе, следя за поставками боеприпасов, медикаментов и продовольствия войскам. Общественность не в курсе, так как представителям СМИ запрещено приближаться к границе и вмешиваться в дела военных, и первые всё чаще и неприкрыто подозревают последних во лжи, так как не верят отговоркам командования на вроде «полевые испытания». Я же наслаждался правом тихонько порадоваться за то, что маман не участвует напрямую в военных действиях, если таковые в самом деле происходят. Проведя время в вязких тематических размышлениях, даже не озаботился включить воспроизведение: в тёмной комнате с чёрным экраном думалось очень легко, мысль, обретая свойства жидкости, перетекала в другую, выталкивая на поверхность сознания выводы прошлого в новом виде. Размягчала мою твердолобость, так что я даже себя не узнал. Плюхнулся на диван и потянулся. Первая серия называлась «Утро» или «Ша-ша», на языке коренных севера означавшее далёкое прошлое. Во-первых, справедливости ради стоит сказать, в фильмах общались на своих, местных языках, и потому понимать происходящее подразумевалось интуитивно. Намного позже выпустили версию с субтитрами, как раз мелькавшими двухцветным курсивом внизу моего вогнутого экрана. Во-вторых, понятие главных героев отсутствовало, и показанные семьи или племена были едва не уникальными, появляющимися в кадре всего раз за сцену. В-третьих, и по мне это вполне положительный момент, для историко-драматического документального фильма, а именно им он себя позиционировал, политики было ровно столько же, сколько в индо-тех-мекс неострых блюд. Ну, или чуть больше. Вступительный голос меня обескуражил: «Когда мы говорим о коренных народах Северной Америки, то рассматриваем их жизнь в течение последних трёх столетий, то есть вступившими в контакт с европейцами. Однако то было время их упадка. Так как в предшествующие тысячи лет культура достигла вершины своего расцвета, а наиболее впечатляющих успехов — на юго-западе». Диктор замолчал, и на смену ему пришла титром поговорка коренных.

«Мы — одно дитя, вращающееся под Отцом Небом».

Камера облетела вокруг старинных, даже древних многоэтажных сооружений из выцветшего камня, почти одинаковых, прямоугольных, без единого отверстия, кроме потолочного. Поселение Пуэбло, что с испанского переводится как «народ», было обнесено крепкой стеной, защищающей его от некой внешней угрозы — диких зверей или враждебных племён? — а вокруг стелились ровные широкие дороги и гектары полей, засеянные тыквой, перцем, бобовыми и в особенности кукурузой, десятками её видов, тянущиеся до гор и горизонта, покуда хватало зоркости. Южная пустынная почва показана непривычно плодородной благодаря трудолюбию и мастерству культуры местных, освоившей не только чудное градостроение, но и систему оросительных каналов. После исторической справки о текущем племени, его маленькие ростом и хорошо сложенные члены спешно вытащили лестницы из отверстий на крышах и закопошились муравьями, держа путь к выполнению ежедневных обязанностей. Кто-то плёл корзины, разнообразные как по форме, так и по рисунку, настоящие произведения искусства, отражающие глубокий яркий внутренний мир (плетением занималась почти каждая женщина, усидчиво перебирая бисер, бахрому, иглы дикобраза, бубенцы и всякое подобное). Кто расчёсывал длинные чёрные волосы и плёл косы. Кто шёл в поле «дёргать сорняки», как правило, от зари до зари (что интересно, только среди этих племён мужчины занимались земледелием, во всех остальных тяжёлый труд складывали на женщин). А кто наносил узоры на тело в знак предстоящей охоты. Последнее, пожалуй, как основа пропитания во многом был сходна между племенами по всей Северной Америке. Подобная строгость в архитектуре и обязанностях неудивительна: они жили в окружении первозданной природы, часто немилостивой, чья щедрость весьма переменчива. Вследствие чего каждый член общества вносил свою лепту в благополучие всего рода и племени, придерживался чётких правил и предписаний. Недобросовестность не допускалась, поскольку все старались сохранить полезные навыки из прошлого, передать опыт поколений, облегчая достаточно сложный жизненный путь. Ориентированность на сегодняшний день, на «здесь и сейчас» из-за рутинных занятий не оставляла времени на то, чтобы думать даже о недалёком будущем, не говоря о чём-то великом. Из этого и состояло коренное население Америки, в какой-то степени непонятное, но и вызывающее чувство гордости. И чувство это только усиливается, когда вспоминаешь, что европейцы завезли на континент лошадей, технологию ковки металла и колесо. Очень сложно представить, как без всего этого можно было обходиться. Не дав привыкнуть к нынешним действующим лицам, показанным хоть и отдалённо, камера приблизилась к более скромному поселению, встроенному прямо в отвесную скалу, служившую попутно навесом от солнца. Здешние кирпичи из высушенной глины смотрелись ещё более выцветшими. Домики потеряли как в масштабе, так и в количестве, однако обладали окнами, непреложно ведущими на восток. В одной из «квартирок» — пустой, с напольными покрывалами да занавесками на окнах — и началось действо. Спящие по углам молодые члены семьи медленно просыпались, более старшие, накинув тёплые шкуры, подкидывали хворост для поддержания огня. Утро, более размеренное, провожало их солнечными лучами до ближайшей ровной поляны, где они разбредались по своим делам. Здесь ухаживали за индейками, выращивали маис, занимали тень в рамадах-беседках и плели сандалии или изготовляли украшения. Множество мастериц сильнее разжигали печи заготовленными дровами, чтобы как приготовить еду для целого семейства (а коренные восхитительно готовили, этот навык через столько поколений у них не просто сохранился, улучшился в разы!), несмотря на изобилие перекусов в виде вяленого мяса, пеммиканов, овощей и фруктов, так и вылепить керамическую посуду для новых членов племени. Пузатым американкам доставалась более мягкая обязанность — играть на отдалении со подросшими детьми, собирать агаву и юкку, или стирать одежду в ручье. Смуглые, всё как одна округлолицые и треугольногрудые — все без исключения носили одежду только на бедре из-за жаркого климата, — всё равно были привлекательны и вызывали какую-то добрую симпатию. Добившись улыбки в уголке рта у сидящих перед телеэкраном, монтажёр плавно менял планы улетающей камерой, рисуя в кадре новое племя. Навахо показали во всей своей пестроте и хозяйственности. Первое выражалось в плетении широких узорных тканей, используемых в быту как для ковров и одеял, так и для накидок и попонов; второе — в скотоводческом промысле размахом в десятки голов. Многие кочевые племена, поставленные перед жизненной необходимостью преследовать бизонов, продали бы душу за такое. Ещё бы, иметь на расстоянии футов постоянный приток шерсти и мяса! Племя Навахо — едва ли не единственные скотоводы с удалью разводящие индеек и овец, — также славились миролюбием, в чём старались не отставать близкие к ним по духу хопи (в переводе с родного языка как «мирные малые»). Впрочем, такой образ мыслей в уважении ко всему живому не помешал им быть соперниками. Соперничество, тем не менее, никогда не выливалось в открытые столкновения, так что брёвенно-земельные жилища, хоганы, одних и многоквартирные комплексы других (наподобие пуэблистских, но скромнее), оставались в целостности, а не боеспособное население — в безопасности. Роль не последнюю сыграло разграничение земель– и горе тем, кто претендовал на чужие пастбища, ягодные луга и места охоты. Мне кажется, много чего общего в сельском хозяйстве (выращивание фасоли, кабачков и подсолнечника), одежде (кожаные фартуки и мокасины), ритуалах и верованиях (песнопения и пляски в честь божеств вокруг костра), оружии (копья с кремневыми наконечниками и луками) и линией родства (матриархат) поспособствовало тому, чтобы эти двое жили в гармонии с природой, а немилости с её стороны хватало на всех. Разве что одни больше отличились в ткачестве, а другие — в керамике, резьбе по дереву и изготовлении кукол, чем славились почти все племена юго-запада. Почти у каждой техасской семьи на полках хранились катчены, открыто говоря о значимости упомянутого вида рукоделия. Стоит заметить, у кочевых племён Великих равнин и части Большого Бассейна даже такие незначительные различия считались весомым поводом обратить оружие на своих соседей. Показанные ранее сюжеты освещали хозяйство и быт, размеренный, созидающий и спокойный. Переключение на новый регион чуть севернее повысило напряжение. Первым делом, чтобы показать различие, в кадре раздался вопль грудничка, и он не закончится, пока действие не перенесётся племенной эстафетой дальше. Во временном лагере с высокими иглами-жердями для треугольных типи («место для жизни»: поспешили просветить зрителя субтитры; я же вспомнил об универсамах, предлагающих собрать жилище коренных и прочувствовать быт того времени приближенный к реальному, иначе говоря, предельно напрячься) было людно и шумно. Мальчишки упражнялись с моделями оружия и оттачивали приёмы рукопашного боя; играючи, потому как ещё слишком юны для похода, в их глазах азарт наивных представлений о войне: без ужаса и боли. Взрослые мужчины, знакомые с ней не понаслышке, готовились основательно: наносили на тело боевые знаки, принимали от жён, сестёр и матерей добрые напутствия и талисманы, в основном в форме орлов и ястребов, почитаемых священных хищных птиц. В почёте были и стрекоза за стремительность, дятел с его «магической силой» и медведь, олицетворяющий хитрость и силу, и множество других. Несмотря на застывший кошмар в тёмных глазах родных и растрёпанный вид, молодые и зрелые мужчины с улыбкой заводили песню под сопровождение барабанов. Отношение к смерти коренного населения вызывало неподдельный страх хотя бы потому, что противостоять тем, чей инстинкт самосохранения утратился в равной мере, как и разум у стариков с Альцгеймером, было очень сложно. Посему и победа далась не так легко, если события, предшествующие «Великому миру», вообще можно хотя бы отчасти назвать победой. Наверное, благодаря таким песням, воспевающим гордость их народа и готовность к самым сложным испытаниям, они не испытывали недостатка в отваге и самоотверженности. Источник колоссального заряда энергии и задора, воплощающего их свободный дух. Хм, на стремлении к свободе и строилась многовековая кровопролитная борьба народов североамериканского континента. Вот что объединяет всех нас. Вот что выступает и причиной всех конфликтов. Стариков, к слову, не видно — все они попрятались в жилищах курить длиннющую трубку-калумет и просить милости у предков и духов. Они пускали дым к небу, к дающему свет Солнцу, (имевшему обыкновение величаться по-разному не только от племени к племени, но и внутри родов), к кормилице-земле и только потом — по четырём частям света, прося благоприятного ветра. Передача по кругу изысканной трубки постепенно заполнила помещение типи дымом, символизируя засевшую в каждом сердце неопределённость. Оператор, мастерски построив интригу через плавно рассеивающийся утренний туман, тут же показал исход на примере другого события и другого племени, но во многом схожего в последствиях. К знакомым небольшим типи, но с иными рисунками (изображающими, как правило, военные подвиги, сны и видения), приближались мужчины: половина счастливые, половина — совсем наоборот, потому как несли за спинами убитых соплеменников. Встречающие смотрели вниз с горестными вздохами, кто-то позволял себе плакать, кто-то — в открытую рыдать. Гораздо больше ног в мокасинах уходило из лагеря. Почивших, чьи души искалечили рогами и копытами бизонов, старательно оттаскивали от ревущих родственников и проводили соответствующий обряд.

«Смерть всегда приходит не вовремя».

Американцы равнин вступали как в схватки с дикими животными, так и с суровой погодой: трудно поверить, но самый обычный дождь не был подспорьем для местных, а создавал значительные трудности, подмачивая жилище, одежду и оружие, еду, сплошь свежую и натуральную, без знакомых нам, западным, консервантов. Схватки с соседними племенами происходили может и реже, но с последствиями посерьёзнее, потому тяжёлые раны и смерть стали едва ли не еженедельными происшествиями. Несмотря на всё это, равнодушными к погибшим они никогда не были! Не увязая в подробностях ритуалов, достаточно сказать, большинство относилось с благоговением к закончившим земной путь: долго оплакивали и погребали с личными вещами, чтобы никогда более не вспоминать и не горевать о нём. Ранее показанное дало зрителям понять, коренным находились занятия вместо самобичевания, а трупами тихо и мирно занималась Мать-Земля. И пока старшие разъясняли молодым, в какой прекрасный мир отправились погибшие (любопытно, но в охотничьи угодья с нескончаемым изобилием дичи!), один парень, накинув на голову одеяло, с хмурым лицом отошёл в сторону. На сжатом посветлевшем кулаке оператор сменил место действия на руку другого парня, сжимающем булаву, украшенную бисером и перьями.

«Не бойтесь плакать. Слёзы освободят разум от печальных мыслей».

Отдалившись, камера показала группу стройных разукрашенных мужчин, ухоженных и наряженных, готовых ко встрече перед «Великой Тайной», перед смертью. Не указать на то, что коренные любили выделяться всем ярким и цветастым подобно метросексуалам, было бы большим допущением. Они крадучись пробирались по холмистому зелёному леску, на опушке которого уставшие проявлять бдительность часовые присели на траве. Последних не видно, но первые узнали о них по сложенному из камней и веток посланию от племени союзников и шли тише гуляющего ветерка, чтобы застать противника врасплох: лобовой атаки не придерживалось ни одно племя, считая её безрассудной. Сноровка и быстрые удары сделали своё, и группа часовых пала с хрипами перед улыбающимися воинами, чьи сердца только быстрее забились, когда каждый из них прикоснулся ладонью к поверженному врагу (чаще для этой цели использовали специальную палочку, обязательно увесистую, с украшениями). Проделавший такой трюк несколько раз станет носить почётный перьевой головной убор и сыщет славу среди соплеменников как умелый и доблестный воин. Считалось даже сражение опасных животных, например, гризли. Ритуал доблести племён Великих Равнин, для которого французы нашли ёмкое название — «coup». Кто-то считал это странным, кто-то смешным, существовало и много других, отнюдь не соперничающих за звание самого нелепого, а самобытных. Например, пустить стрелу строго вверх и ждать её падения. Если представить себя на месте тех ребят, не знакомых с понятием огнестрельного оружия, становится понятно почему такой трепет вызывало не столько касание, сколько появление врага в поле зрения. Он же подобная тебе подготовленная боевая единица, отважная и стойкая, имеющая за спиной долгие месяцы в молитвах и постах, получившая покровительство высших сил… Смерть в чистом виде, и она становится всё более очевидной при наличии у воина семьи. За неё отдать жизнь было вполне естественно. И, как говорили сами коренные, старость может не так почётна, но дожить до неё мечтал каждый. С поднятым трофейным оружием воины повернули назад, ликуя, запевая тихую победную песню. Они предвкушали танец воинов, активный и громкий, с украшениями, приготовленными для этого случая, и выбирали тихое место для нанесения на тело и одежду знаки о новых свершениях. Полагающие, что коренные размалёвывали себя разными цветами и фигурами случайно или в зависимости от настроения, мягко выражаясь, не правы, поскольку в каждой закорючке содержалось личная информации. Для некоторых это был первый бой, и им не досталось преимущественное право коснуться врага, и они смотрели на других с завистью. В показанном маленьком поединке и состояла вся межплеменная война. Для американцев она имела локальный, даже смягчённый характер, и стычки с убийством даже пары десятков человек были редкостью, так как сильно ослабляли племя лишением кормильцев, в связи с этим знакомство с термином война в понимании белых людей стало невообразимой трагедией. Но об этом скажут и покажут позже. Группа веселилась, и им невдомёк: селение вскоре обнаружит, что лишилось своих честолюбивых воинов, не дождавшись опознавательного дыма костра, и приготовит новый отряд, подключит старшее и младшее поколение, заточит всё имеющееся оружие и получит благословение каждого предка для мести. Мести за то, что им по праву рождения принадлежали эти земли, и жалкие соседи не заслуживали изобилия их охотничьих угодий. За свою дерзость они потеряют всех, а самих воинов подвергнут ужасающим пыткам, и вполовину не способных искупить горе родственников пострадавших. Женщины с нетерпением будут перетирать в руках острые камни и жёсткие кнуты, которые без сожаления применят на пленных. Перво-наперво же спросят разрешение у Совета племени и разведут четыре костра. Число «4» само по себе воспринималось священным: стороны света и соответственно ветра, сменяющие друг друга сезоны, время суток (не зря в документальном фильме четыре части), ещё было кажется что-то касательно составляющих человека. Да, помимо общеизвестных разума и телесной оболочки коренные брали в расчёт ещё две. На основе этого, безусловно задуманного самой природой, числа они проводили все обряды и ритуалы, рисовали, мастерили, делали украшения и вносили в элементы строительства. Так что, когда в очередной раз в кадре или титрах промелькнуло что-то в четырёх экземплярах, удивляться не стоило. Пламя костра уволокло зрителя к привалу мужчин на травянистом поле: спящих и почти нагих. Лица, будто готовые снять гримасу покоя и атаковать, устремлены в одну сторону — к дому. Вопреки растиражированным образам в вестернах, коренной американец с пышным хвостом из перьев не шёл на войну никогда. Вместо них, во избежание неудобства и в угоду практичности, головы украшал ободок «таракан» из торчащих покрашенных игл дикобраза и волос животных. Либо волосы специально стригли и зачёсывали к макушке как знакомое мне племя Пауни. Среди всех прочих оно выделялось тем, что сегодня зовут «панк-причёской» (привет Уолтеру Бьюкену и его Эксплуатируемым), для многих ставшей символом неподчинения и бунтарства. Пропустил между пальцами прядь своих волос, задумавшись, что не во многом их представления разнились с моими, но не суть. Пожитки, сложенные аккуратно рядом с владельцами, явно испытывали недостаток. «Куда же идут эти безумцы?», задастся вопросом каждый зритель. Что не парадоксально, на сражение с непримиримыми врагами. Старший среди них проснулся первым, достал важнейший предмет, мощный талисман, что брал с собой каждый в военный поход, и задумчиво в него вглядывался. Священная трубка, украшенная в соответствии с мужской манерой к напыщенности. Что-то мысленно решив, отложил её в сторону и издал странный звук, похожий тембром на мелкий трактор, скорее всего имитирующий какое-то животное, о каком именно предусмотрительно сообщили субтитры — ласку. Клич, помимо функции будильника, призвал четырёх часовых, охраняющих временный лагерь по сторонам света. Собравшись кругом, старший позволил каждому искренне и от сердца сказать, какими словами их благословили их жёны и любовницы, а также то, на что они готовы ради них. Выслушав всех и каждого, улыбнулся, довольный их отвагой и самоотверженностью, и только тогда поведал о намедни увиденном во сне. «Высшие силы показали мне красочными образами мирное и крепкое соглашение между враждующими». Воины зароптали, многие подогревшие кровь предвкушением подвигов, стали перечить старшему, незначительно отличающемуся от них внешне, только мудрость изобличала в нём опытного воеводу. «Как же так?! — восклицали они. — Мы пожертвовали духам наши лучшие одежды и украшения, в нас кипит огонь битвы, мы не ни за что не покажем слабость в желании примирения, это унизительно для мужчины Пауни!» Старший покачал головой и обещал разбить его священную трубку сейчас же, если он не заткнётся, что по их устоям приравнивалось к вечному позору соответствующей кличкой, наказанием или изгнанием.

«Стыд не грязь, с лица не смоешь».

Я погрузился в раздумья, причиной которых послужили слова Старшего, напомнившие мне в точности назидания главного тренера, когда я вырывался измарать слишком чистенькое лицо другого распасовщика, мою замену в случае чего. Последний утверждал, что в идеально слаженном механизме я несмазанная деталь, стопорящая остальных, позорящая их, и заменить меня будет выгодным решением. Моё лицо наверняка налилось красным, и я был похож на злодея «Сеньора перца» из мексиканских мультиков, потому что действовать хотел так же решительно. Однако вырваться из мясистых бицепсов боковых защитников мне не удалось, как не удалось и найти ответные слова главному тренеру, к моему ужасу, солидарному с предложением херового распасовщика. Я мечтал разбить обоим минимум носы. Плевать на последствия. Несмотря на то, что матери известно лишь моё медиаторское спортивное поведение, и это в общем-то правда, пыл и ярость в завоевании победы закалялась отнюдь не дружескими похлопываниями и комплиментами. Дракой, хорошим мордобоем, на который настраивал, даже психологически накачивал, тренер нападения, всё повторяя: — У тебя что, половое бессилие? Не готов отодрать каждого члена чужой команды? Слабачина. Или ты всё же не устал? Тогда готов выйти на поле и подраться? Готов нагнуть их, загрызть, разорвать, выиграть? Потому как если в чём-то ты не уверен, ты останешься на скамейке сосать соску, заблаговременно оставленную матерью перед тем, как она привела тебя на стадион. Скамейка?! Смертный приговор. Каждый готов был признать, что он бы умер на скамейке. Какой смысл тренироваться до десятого пота и не играть?! К сожалению, таким угрожали и мне, к несчастью, угрозы воплощались в реальность, и я на нервах приготовился отомстить, если и не уходом в другую команду, то переломом пальцев своим заменяющим, да рядом тренер защиты не позволял. Презрительно мотал он своей лысой чёрной головой и басисто нравоучал: — Не становись ещё большим позорищем для команды, чем ты уже есть. Угомонись. Твоя горячность хороша лишь на поле, и то без рассудительности ты похож на неуправляемый поезд, который мало кто может остановить. Вскоре твои скандалы станет невыгодно терпеть, так что молчи хотя бы иногда и выполняй наказ людей поу… порассудительнее. Хотя бы потому, что я понимаю, просьба примириться с МакКэрроном останется без внимания. «Ты разозлишь духов своим невежеством! — вернул меня в настоящее недовольный голос на языке, полном глухих и шипящих согласных, как бы говоря, что всё неприятное осталось в прошлом. Старший воин усмирил самых прытких и вселил уверенность успешного исхода: — Уже вечером вы будете подле семей, вспоминая с радостных смехом свои сомнения». Воины поправили налобные повязки с остриженными перьями (разбирающиеся поймут их боевые заслуги), разделись догола, завели песню победы. И только тогда отправились в путь, огибая часовых враждебного племени. Не показывая целиком их тактическое передвижение, камера прилетела в лагерь, не подозревающий о предстоящем нападении. Зритель, уже бывший свидетелем бесчинств, приготовился к кровопролитию, тем более устрашающий вид голых воинов, рычащих и скалящихся, с кожаными и деревянными щитами, копьями и луками, внушал нешуточные опасения. На стороне нападавших была не только неожиданность и безусловная отвага, но и магические символы, нанесённые на их оружие уважаемым шаманом. Он передал часть своих сил для защиты здоровья и жизни каждого воина, и враждебное для Пауни племя это понимало. В замешательстве для обороны собрались мужчины, всполошённые пронзительными криками женщин. Что разумно и одновременно иронично, они играли роль сигналов тревоги. И неспроста, когда вспоминаешь закладывающий уши визг. Пример в памяти находится быстро — мама, неотрывно с немым ужасом следящая за своим огороженным садиком из окна и в следующую секунду открывшая рот. Внутрь иногда вторгались неизвестные и тем самым очень опасные, а главное неуклюжие и несообразительные — пьяницы или подростки. И у отца были весомые причины пресечь вред рукотворной фауне как можно быстрее. Насколько помню, его методы были мягкими, несмотря на бойцовский характер в молодости похлеще моего, и дракой он возникшие проблемы не решал. То же миролюбие я наблюдал на экране. Стычки между враждебными племенами так и не произошло, потому что Старший воин послал гонца на переговоры. Спустя долгое время жестами, словами и рисунками они нашли понимание и установили дружественные отношения закуриванием священной трубки, и вместе с тем злоба одних и испуг других (справедливо заметить, и замешательство обоих в ожидании действий) на лицах пропали. Только спустя время они рассядутся полукругом и обговорят условия заключения мира, приемлемые для обеих сторон, но даже если они во многом не сойдутся, пляски и пир в обоих племенах, ныне союзных, пройдут с размахом подомным тому, с каким отмечается американцами День Независимости, а летописцы, кои вопреки некоторым историкам всё же среди коренных существовали, не постесняются громких эпитетов и преувеличения погодных условий, однозначно послуживших предзнаменованием светлого события. К прискорбию всех специалистов, изучающих их культуру, в частности моего отца, совсем малая доля документов из шкуры бизона или бересты осталась с тех пор. Не только время разрушительно сказалась на хрупком материале, но и дождь, военные столкновения и конечно же слёзы обманутых ожиданий и лишений, лившиеся примерно триста лет подряд в связи с приходом европейцев. Радостное поселение, также озабоченное не предстоящей расправой, изображалось следом за завтраком: в вырытых заранее ямках поддерживали небольшой огонь, ворочали угли и складывали в бизоньи желудки-мешки, наполненные водой из звонкого чистого ручья поблизости, где умывались и плескались детишки. Лагерь разбили в подлеске, среди деревьев, в равной степени необходимых для дров и обновления палаточных шестов, хозяйственных нужд и укрывательства от вражеских разведчиков. Кочевые племена, соседствующие с горными хребтами могли себе позволить разжиться мясом и мягкой шерстью баранов. Однако перечисленные природные блага ни в какое сравнение не шли с выгодой бизонов. Жизнь степных племён целиком и полностью зависела от них. Он давал пищу (чудесные на вкус жареное, варёное и вяленое мясо); шкура служила одеждой, обувью и накидками, ею обтягивали жилище и воинские щиты; в хозяйстве использовались также кости, рога, идущие на столовые приборы и наконечники стрел; из языков делали щётки, а из хвостов — опахала; пригождались сухожилия, копыта и даже навоз, коим не стеснялись топить все съёмные палатки-типи. Племена Равнин старались не отставать от мигрирующих бизонов в поисках пастбищ, потому и вели исключительно кочевой образ жизни, не наоборот. Если поразмышлять, то коренные американцы идеально вписывались в природный ход вещей: разумно использовали все блага и никогда не занимались расточительством, бережно расходуя ресурсы. А за каждое допущенное излишество переносили символическое наказание. В мире дикой природы всё взаимосвязано, всё взаимонаказуемо. Они не ушли далеко в своей эволюции по той причине, что не были темнокожими недоумками, как многие утверждали, а попросту никогда бы не простили себе отравление высшей духовной структуры — Матери-природы. Топливная энергетика, нефтепродукты, тяжёлые металлы, ядерные реакторы: всё, чем хвасталось человечество за отрезок в несколько тысячелетий — не развитие для них, наоборот. Упадок, одним словом. Впрочем, они не всегда были столь категоричными. Стоит только обратиться к пережившим многие столетия легендам, в которых есть упоминания неких белых людей, чистейших в помыслах и внешности. Коренные видели в них высших существ, способных, обладающих фантастическими устройствами и оружием, мудрых, смелых, ведущих за собой. Лучше их. Потому не дали себе позволение относиться к приезжим европейцам, отдалённо похожим на существ из легенд, не как к приближенным к богам. О чём ещё расскажет вторая видеокассета, а у меня ещё будет время пролить скупую мужскую слезу. Я серьёзно: документалка снята так подробно, словно какая-нибудь реалистичная хроника. Сотни страниц в сети, посвящённых расчувствовавшимся зрителям, примерно совпадало по числу с теми, кто переживал тяжёлую болезнь или терял близких и дорогих питомцев. На экране настроение яркостью и шумом соперничало с полётом мыслей, так как подле разводящих обеденные костры исполняли «Бизоний танец». Танец, обращённый с просьбой к высшим силам помочь c добычей, в том числе обещая провести ритуалы, попросить прощение, загладить вину за убитое существо, часть священной природы, необходимое им для пропитания и других нужд. Если уж заговорить о нас, городских жителях, то мы многими веками не извинялись ни за растоптанный цветок, ни за отпиленное дерево, тем самым диктуя свою независимость от неё, гордую глупость. Многие техано, как оставшиеся на своих землях после провозглашения её собственностью ОША, так и приезжие с более западных участков, подобным «проступкам» выражали взглядом крайнюю неприязнь, присовокупляя какими-нибудь еле слышимыми ругательствами на своём языке. Сами они не попирали коны предков хотя и не практиковали «извиняющиеся танцы», но точно сторонились трудиться как минимум в лесозаготавливающих и добывающих природные ресурсы компаниях. Так что любознательным зрителям выпал шанс понаблюдать за причудливым ритуалом. Полуголые мужчины со всем запасом охры, киновари и бог знает чего ещё красящего на теле в головах и шкурах убитых животных пищали, прыгали и приседали, имитируя охоту. Своеобразный аналог спортивной разминки. У американских футболистов они могут иногда напоминать нечто подобное, если иметь привычку приходить на стадион не выспавшимся. Под конец несомненно осмысленных телодвижений удовлетворённые охотники аккуратно сложили ритуальные предметы, подобрали личное оружие, — спрятанное от всех любопытных рук и глаз рядом со своими кособокими жилищами, под солнцем — и клином ушли за пределы поселения. Организованно, в походном порядке. Камера на большой скорости отдалилась и встретила их на корточках, а затем и лёжа передвигающихся по огромному полю. Сложно осознать за такой короткий период времени, но все показанные мили они проделали пешком, и вынуждены были делать это, стоит отметить, почти каждый день: всему причиной древний, как сама природа, заложенный в человеке инстинкт кушать. И инстинкт этот, высеченный на их морщинах, огибающий поджарые тела и напряжённые мускулы, обрамляющие сухие лица с застывшей сосредоточенностью, вселял в них упорство. В мешках на бёдрах и на спине не тяжесть стрел, копий и закусок, но неподъёмные ответственность за жизнеобеспечение соплеменников, изолированность и нервное и физическое истощение. С ними приходилось сталкиваться в походе каждый раз и каждый раз держать в уме, что охота, какая бы сложная она ни была и лишающая эмоций, развивала выносливость, терпение и выдержку, а главное, оставляла с природным окружением один на один, придавая сил и подсказывая верное решение. Касательно феноменальной интуиции коренных ходило множество слухов, особенно среди белого населения, брови поднимающего от их умения читать характер людей c первого взгляда, предсказывать погоду и миграционный путь животных. «Рецептура» проста — единение с природой и предельная внимательность. Сложны «ингредиенты», особенно для городского обывателя.

«Слушай голос природы, в нём много сокровищ».

Однако на этот раз вождь, как правило, лёгкий на подъём, обладающий зорким взглядом и твёрдой рукой, довольно долго плутал (первый звоночек для сворачивания лагеря), прежде чем привести отряд в нужное место. Скупая радость в слабой улыбке теплилась на усталых и благодарных лицах. Довольных выбранных лидером, так как им не придётся оставлять стариков и больных из-за нехватки пищи, как когда-то бывало у них и их недалёких предков. За маленьким пригорком перед охотниками паслись бизоны. Добыча. С одной стороны, всего парочка крупных животных обеспечит пропитанием на неделю. С другой стороны, в весе крылась и проблема: он не только обеспечивал живучесть, который не так-то просто было пробить самодельным оружием, но и не мешал скорости.

«Хороший вождь отдаёт, а не забирает».

С помощью языка жестов члены отряда распределились по разным направлениям, пока выбранный лидер внимательно следил за передвижением стада. Предстояло осуществить тщательно обговорённую тактику загона животных к обрыву или тупику: группа разведчиков как раз вскорости вернулась с хорошими новостями и утвердила целесообразность первого варианта. Какая удача, не придётся строить ограждения. В полной тишине несколько опытных охотников облачились в шкуры бизонов и незаметно прокрались к стаду: на них возложили обязанность привести его к неминуемой гибели, а в случае провала втянуть в бой ближайшее мясистое животное. Бизоны спокойны, неторопливы, как залёгшие в траве американцы, ожидающие знаков от вождя, их тревога отступает при виде богатых красок зелени долины и солнечным теплом. Спустя какие-то секунды стадо помчится к обрыву, потеряв несколько особенно испуганных животных, а загонщики с незначительным отрывом от них прогонят остальных назад: им достаточно и тех трёх сбросившихся туш, жалобно мычащих, умирающих.

«Возьми только то, что тебе нужно, и оставь землю такой, какой ты её нашёл».

Спорить за право лучших кусков равнинные племена не стали, ведь каждый охотник совестливо наносил метки об успешных свершениях, по которым легко определяли самого способного. В избытке время у них ушло на разделку и упаковку для скорого возвращения к племени. Но вклад каждого обязательно учтут и почтут на ближайшем пиру. Умелый охотник не возвращался с охоты без добычи. Если знал какими тропами ходит лань, в какой луже грязи будет валяться боров и когда появится заяц из норы, — тогда полдела сделано. И возвращаясь с охоты, он предвкушал блеск благодарности и восхищения в глазах семьи и родичей. Стоило мужчинам приволочь добычу, как на экране показали зажаренные куски мяса и довольные улыбчивые лица. Коренных изображали такими редко, что совсем не расходилось с их способностью испытывать эмоции и часто — положительные, как и любые другие народы планеты Земля. Детишки со смехом разыгрывали по рассказам взрослых сценки прошедшей охоты на потеху публике. Радость. Один же подросток держался в стороне и с нетерпением переминался с ноги на ногу, широко раскрыв глаза в ожидании, когда отец протянет рубаху, украшенную первым символом, первой заслугой — успешной охотой. Сегодня он в одиночку подстрелил и принёс дикую козу, благодаря чему заслужил уважение. Гордость. Он понёсся через шумных пирующих, числом намного больше его соплеменников: в честь успешной охоты позвали соседей (что можно заметить и по другим узорам на одежде), вполне возможно, даже враждебные, но в такой редкий день именуемый праздником, орудия войны глубоко зарывали в землю. Подросток крутился и светился от счастья на фоне костров, бежал извилистым путём с улыбкой, пока не достиг куполообразного вигвама на окраине селения и не склонился к девчонке младше себя. Предусмотрительно запасшись куском собственноручно приготовленной добычи, он сперва похвалился нашивкой, затем протянул подарок и заслужил поцелуй. Любовь. От происходящего (нахальства, между прочим: девочек воспитывали строго, словно монашек, запрещалось даже в глаза смотреть мальчишкам, не относящимся к родичам) на телеэкране я отвлёкся, был завожен сценкой, в которой благодарный сынишка принимал похвалу отца, как нежно поблагодарил и обнял его, а тот в ответ потрепал его по длинным густым волосам на зависть многим и указал на дочь из другого рода, подталкивая действовать. Всего на пару секунд показали отеческое искренне довольное лицо, и как оно преобразилось после счастливого благодарного восклицания. Как бы это ни было предсказуемо, я вспомнил себя, не то гордого от первой победы, не то злорадствующего над футбольной командой другой школы, и, соответственно, своего отца, треплющего мою обритую голову. Словом, меня захлестнули эмоции, понемногу примиряющие с олицетворением моего гнева. Какого точно не было у экранных героев, не просто так похожих друг на друга. В день, предшествующий пиру, безбородому счастливому отцу было послано видение, что вскоре свадьба соединит два любящих сердца. Он запомнил переполняющее его воодушевление и гордость поутру, подсказывающие, настала пора вести сына в военный поход, пора применить его навыки и выдержку, чтобы взрастить достойным мужем. Видеоряд посчитал нужным зацепить несколько традиционных ритуалов ухаживания и потому не обошёл стороной «романтичные до покалывания в груди», как писала женская половина посмотревших. Под покровом рассветных сумерек влюблённый играл на самодельной флейте заманчивую для женских ушей мелодию своей избраннице, спящей, по обыкновению, в окружении родственников. Гарантом успеха для музыкального парня стала бы одёргивающаяся в сторону сыромятная бизонья шкура, и показавшаяся возлюбленная, что присела бы напротив и с интересом вслушивалась в его мотив. С большой долей вероятности жест фактически давал согласие на свадьбу. На крайний случай у влюблённого имелся запасной вариант — отправить посланника в лице своего отца. Последний, на его радость, и радость чувствительных зрителей, не потребовался: босая аккуратная ножка и широкая юбка избранницы появилась на улице одновременно с опустившейся тишиной. Музыкант затаил дыхание и улыбнулся. Затем камера последила за длинной юбкой молодой американки, собирающей хворост. Мыча под нос какой-то мотив с игривым настроением, она не заметила подкравшегося из-за высокой травы зрелого мужчины, обёрнутого в цветное лоскутное одеяло. Не ожидавшая подвоха склонилась к земле, тем временем мужчина широко расставил руки с зажатыми концами одеяла (с более чем прозрачной целью показать обнажённое тело, подобно шизосексуалам, подумалось мне, но я ошибся) и секунды спустя обнял её. Вот тут-то и начиналось самое интересное: закричит избранница и будет брыкаться, или же подставит ухо под нашёптывающие слова любви и нежности, а руки — ласкам закалённого воина или охотника. Не стоит удивляться, очень походившее на педофилию для большинства зрителей у коренных считалось нормой: семейные союзы часто заключались с большой разницей в возрасте, причём правило работало как в отношении мужей с «длинным списком» подвигов, готовых принять ответственность за молодых жён, так и овдовевших жён, которые не против были поделиться опытом с недавно ковыряющимися палками в земле мальчишками. Насколько я помнил, нынче, в спокойные времена, правила образования пар неизменно приветствовали первые, помалу вытесняя вторые. Объектив отдалился, подкармливая воображение зрителя. Между прочим, самое находчивое решение для тех, чьи свидания публично признали бы порочащими обе семьи, а со стороны и сложно было понять кто там и что делал. Но, к несчастью, разыгравшаяся борьба в одеяле уменьшила шансы на очарование молоденькой скво, и та, освободившись от пут, помчалась в лагерь к родным. На глубоком вздохе горе-романтика облизывающего губы, закончилась романтическая вставка, кидая в гущу последующих сменяющих друг друга событий. В кадре поцелуй разделил супругов. От женщины на сносях активно прогоняли всех зевак, пока та удобно уселась на волокуше, называемой травуа, на одной из многих десятков в пустынной долине, остановленной по причине привала. Привала из-за радостнейшего события в племени — его усиления, пополнения. Здоровые мужчины не без помощи собак, тянущие за собой скарб, больных соплеменников и стариков, детишки с корзинками и женщины с грузом за спинами или кувшинами на головах обернулись на клич: часть из них останется, чтобы оказать поддержку, другие же — продолжат поиск лучшего места для лагеря. Родственники поодаль судачили с улыбками, гадая какой помощник появится на свет: тот, кого с самых малых лет приучат к домашним обязанностям, рукоделию и собирательству, или боям и охоте. Важен будет любой. Пустоголовых наставлений роженице не давали, а обеспечивали настоями, покоем и лаской. Пусть создание семьи требовало соблюдений всё того же несметного числа правил и предписаний, учитывая и социальное положение — всё для успешного выживания рода и племени, исключительно по расчёту молодых никогда не сводили. Доказательством служил мужчина с сияющими глазами и дрожащими в улыбке губами, и, охваченный приятной тревогой, не способный усмирить трясущиеся руки. Он толкался поодаль от повивальных женщин, сокрывших его невесту тканевым одеялом от всех посторонних глаз. Вопреки вбитому в мировоззрение многих современных людей крайней болезненности и продолжительности процесса родов, уроженки Америки не только беспроблемно проходили этот этап, но и требовали совсем немного времени для восстановления, в связи с чем показанное в своё время шокировало прекрасную половину зрителей. Появившееся дитя сперва омыли и протёрли и только затем отдали молодому отцу. Второму, кто дотронулся до него голыми руками: своеобразное отсутствие посредничества в важном событии, творцами в котором были лишь двое. Практика родов дуэтом, где повивалкой выставлялся отец, среди них также практиковалась, что ставило в тупик уже сильную половину современных зрителей. Вокруг поздравляли отца вперемешку с нескончаемыми предположения о том какое бытовое наречение подойдёт новорождённому мальчику: «Останавливающий движение» или «Безоблачное небо». Традиция давать первые имена в честь происходящих событий, погоды или других чудаковатых вещей была характерна для большинства, если не для всех, народов Америки, но большую чудаковатость для приезжих представляла, пожалуй, традиция иметь более двух-трёх имён в течение жизни (причём настоящее имя, данное жрецом на особой церемонии, не разглашалось ни для кого в избежание сглаза и других проклятий), а постоянно в обиходе вообще использовать звучную кличку, данную человеку в связи его отличительными качествами, подвигами, а иногда — и позорными выходками. Так что «стремительный на поле красавчик Логан» — как меня любили называть подружки, конечно же не в последнюю очередь из-за того, что мне самому это очень нравилось, — на землях западнее звучало бы более сносно. Молодой маме, вновь получившей на руки сынишку, беспрестанно говорили комплименты, желали всего наилучшего и вообще уделяли столько внимания, сколько не доставалось даже мне после заработка десятков очков для команды! Я ей по-доброму завидовал: такого рода почести будут сыпаться нескольких дней подряд, скорее всего, четыре. В нынешних постколониальных американских реалиях по устоявшемуся правилу, к сожалению, большинство поклонников футбола яркие моменты игр НФЛ и АФЛ забывали буквально через день. Но стоит отдать коренной должное, её событие случалось намного реже моих моментов славы. В то время как одни совершали пешее шествие ради более удобного места для охоты, другие северные племена, племена Плато, лесисто-горного и невероятно живописного региона, давно обосновались в жилищах, утеплённых землёй и укреплённых каркасом (как у немногих оседлых племён равнин), либо глубоко вкопанных в землю. Мужчины, в ноговицах и рубахах из меха и кожи животных, с самого утра проверяли установленные ловушки и капканы, приманки для неосмотрительных скунсов, белок или барсуков, собирали добычу, покамест женщины в плотных платьях и сарафанах, кто отягощённые привязанным к люльке за спину младенцу, кто нет, собирали бузину и коренья. Земледельческая культура поддерживала в те времена, когда природа вокруг восполняла запасы плодов и семян. Высокобелковая мясная пища, разбавленная витаминами растений — в летнюю пору рациону тамошних людей позавидовал бы каждый. Их жизнь даже называли самой обеспеченной. Канадский фильм подробнее рассмотрел арктические народы, но я точно знал, зимой собирательство облегчало передвижение на снегоступах и санях, называемых тобогганами, а в охоте помогали собаки. Пока ацтеки и майя употребляли их в пищу, видимо, в качестве деликатеса или в остроголодных случаях, а равнинные американцы не прочь были запрячь в них воз, северяне разводили собак для езды в упряжках и ради мягкой шерсти. И маламут идеально годился для снабжения рукодельниц сырьём. Из маламутской шерсти получались замечательные накидки и одеяла, поверьте, одна такая ещё висела в родительском шкафу, та, что не успела пасть перед мальчишеской игрой в охотника. Помимо очевидной практической пользы собака отлично поднимала настроение. С ней возились и взрослые, и малые: что в выучке, что в забавах собака вызывала улыбки и поднимала настроение одинаково вдове или круглой сиротке (не редкие явления среди здешних). Благодаря природной неиссякаемой энергии она убирала симптомы стресса действеннее любых препаратов и оставляла приятное побочное действие светлого присутствия себя в круговороте жизни. Совсем кстати на память пришла Долорес и её «собакотерапия». «Взгляни на Страж, она не погрязла в думах, воспоминаниях или предвкушениях, у неё нет забот, она живёт в моменте сейчас и радуется просто потому, что она есть, живёт и может чувствовать этот пол, воздух, тебя, мир. Ей просто хорошо. Собаки наверное придуманы для того, чтобы вызволять нас из тюрем разума, они созданы радовать и напоминать, что мы также умеем праздновать жизнь». Тюрьма… она разбрасывалась этим словом так небрежно, будто не понимала каково проторчать там почти пять лет, хотя бы могла вообразить! Она ведь знала… я звонил ей из Хантсвилла и рассказывал, как обо всём сожалел. Я звонил каждому, будто слепо надеясь скостить срок за раскаяние. Может, моральный кодекс запрещал ей первой задавать вопрос. Скорее всего, да. Может, к лучшему. Я редко возвращался к этому вопросу, предпочитая занять голову той же собакой, и со временем задумался, как границы квартиры стали понятием более зыбким, стоило Страж начать выводить меня на улицу, не скованную стенами, не запертую на ключ. И с облегчением не заметил снаружи хмуробровых надсмотрщиков с дубинками. Из ИТУ, справедливо называемой «тюрьмой упадка духа», просто снять кандалы и выйти недостаточно, чтобы почувствовать себя свободным — умозаключение, к сожалению, неочевидное — необходимо в течение долгого времени снимать кандалы, тайком надетые на разум, мешающие думать, двигаться, достигать желаемого. Страж в какой-то степени стала моим ключом к наручам, к свободе. Но присоединиться к просмотру, что она обычно практикует с самой удручённой мордой, не захотела, тихо посапывая на своём лежаке. В отличие от меня, она соблюдала режим и не ходила с красными глазами. Задавшимся вопросом, когда наконец покажут речной промысел, следующий эпизод спешил просветить об этой немаловажной составляющей жизни коренных. В ловле рыбы пригождались даже мальчонки, подражая взрослым не только в применении острог, но и в подводном плавании с тростником-трубкой, торчащей с поверхности воды. Отточив до мастерства умение тихо и внезапно подкрасться к многим и многим животным — и даже людям, — любой мог быть уверен в своей безоговорочной победе. Племена региона Плато восхитительно плели сети из ивовых прутьев, а также корзины, куда легко заплывала несведущая добыча. Они возводили плотины и запруды, на более крупных озёрах и реках из деревьев выдалбливали знаменитые каноэ — неоспоримо важный транспорт для охоты, рыбной ловли и путешествий. Поскольку отец из большой любви к последнему покрывал большие расстояния на гребных лодках, у него были очень сильные руки, в которых так часто любила оказываться мама. Представил какая у него, должно быть, болезненная сила удара, но отец никогда не бил меня, даже если стабильное непослушание заслуживало ремня. Ввиду того, что водные сообщения выигрывали над горными пешими, северные народцы чаще посещали друг друга, что со временем породило очередной чудаковатый обычай — потлач. Вкратце говоря, он подразумевал частые и щедрые дары гостям имущества, накопление чего было обязательством каждого уважающего себя члена племени, желающего сохранить влияние. Кстати говоря, довольно противоречивый феномен, воспринятый далеко не радужно теми, кто заработанное состояние в один ряд с продажей (если только не ради большей прибыли), или подношениями не ставил и не поставит никогда. Я бы поместил и себя к тем людям, но с недавних пор отщипывал от своих кровных ради блага других. Справедливости ради стоит сказать, публично не рискнул бы этим заниматься. Порой, а то и всегда, вожди и знатные члены оставались лишь с жизненно необходимым и лишались множества обожаемых каждым мужчиной украшений и побрякушек. Я не оговорился, не женщины прихорашивались и любили наряжаться, те вели себя скромно и одевались неброско, мужчины предпочитали «яркое оперение». Возможно, переняли поведение животных, отвлекая всё внимание «хищников» от «самок». А может, как я уже отмечал в начале фильма, просто подражали метросексуалам. В противовес южным районам, северная природа представала больше щедрой, нежели переменчивой и карающей, подсказывая разрозненным племенам заиметь жильё на постоянной основе, что и сделал подавляющий процент. Как несложно предположить, приличные жизненные условия способствовали приросту населения, а значит, набеги с целью грабежа и демонстрации своих сил приобретали всё более массовый характер. В чём успеют убедиться позже просматривающие сюжеты о восточных регионах, прославившихся на весь мир крупными военными союзами и столкновениями с жертвами численностью минимум в сотню. Говоря в общем, кровожадностью. Захватом людей, кстати говоря, не брезговало почти каждое американское племя, считая унизительным лишать человека свободы, но с размахом практиковалось исключительно на Плато. Мужчин пленили для бытовых нужд с возможным приобщением к культуре племени, если поведение того одобрялось вождём или советом. К женщинам же, чья участь непреклонно обязывала стать второй и дальше по порядковому номеру невестой какого-нибудь состоятельного воина, и детям везде относились хорошо, и они достаточно безболезненно приживались в семье захватившего их в плен воина, поскольку социальное устройство провозглашало равенство. Недостойными и ниже себя никого не считали. Кто-то даже и домой не возвращался при имеющейся возможности. В общем, синдром здравого смысла налицо. Самых бойких, к несчастью, скальпировали заживо (манило заполучить опыт и мощь врага, заключённые, по их мнению, в волосах), или подвергали другим пыткам, жестокость которых возрастала, если победившие теряли своих. Но по достаточному числу виденных доказательств силы духа коренных, качества такого же твёрдого как выцветшие останцы на отдалении, унижающие стоны и мольбы прекратить или смягчить пытки не прозвучат. Терять самообладание или показывать боль считалось для воина величайшим позором, посему пленники будут стоически терпеть до последнего вдоха. И громко петь личную последнюю песню. Что ужасало до холода внутри.

«Каждому из нас боги дают свою песню».

Кровавых подробностей видеоряд избежал, виртуозно переключившись с ударов дубинки по чьей-то голове на загнанную в отмель рыбу, как бы показывая — рыболовство захватывало их больше войн. При всём при том, что оглушающий удар был без ожидаемых брызг крови, зритель всё равно испытывал напряжение. Камера пролетела к берегу, к сидящим коренным в мехах, наслаждающихся той пронизывающей тишью, — что позволяла услышать собственные кровоток и сердцебиение, — недоступной для обычного американского жителя, окружившего себя дребезжащими ста двадцатью вольтами, разного рода шумящими двигателями и резкими клаксонами. Заповедники и крупные парки, конечно же предлагали окунуться в покой природный, забыв о суете, но совсем не обещали заткнуть смеющуюся компанию, звон бутылок и певцов, по ушам которых с десяток гризли походили. Как вы уже поняли, я не проводил выходные в таких местах, но захотелось тут же, почувствовав через экран свежесть хвойных и морозный ветер. Всего-то и надо рвануть на север в какую-нибудь из Дакот на самолёте и снять домик в лесу со всем необходимым. И попутчик был бы кстати, желательно женского пола. Северо-запад. Далёкий, лесистый, озёрный край, созданный для тех, кто с умиротворённым лицом приходил в этот мир и покидал его. Край добрых трудяг, на завтрак, обед и ужин ловящих рыбу или мелкую дичь, а на вечер перед костром рассказывающих предания молодым, шутя и придумывая на ходу, наслаждаясь вниманием к себе и реакцией. Край самых живописных прогулок и самого сытного улова: омары, крабы, устрицы, моллюски, лосось, черепахи, даже тюлени и морские львы. Уверен, тамошние кафе и рестораны принимали посетителей столько же, сколько и какой-нибудь южный курорт (Галвестон, как пример), если не больше, и отец наверняка не единожды бывал посетителем. Если восточные соседи часто не испытывали недостатка в природных ресурсах, чего было лишено большинство центральных и южных племён, то северо-западные — не испытывали никогда. Здешние насельники не обязаны были странствовать в поисках пищи, и это мягко сказано, а слово «голодать», верно, в их языках вообще отсутствовало. Северо-запад продолжал традиции земледельцев юго-запада в наслаждении жизнью в полном смысле слова: без войн и кровавых ритуалов. Последние, по представлениям историков, проводились, чтобы «умаслить» богов и духов и попросить земные блага, что однако не получило распространения в доколониальное время. Люди предпочитали трудиться и иметь с этого пользу, нежели жить пустыми надеждами на пользу извне, в чём я прекрасно их понимаю. Раз Мать-природа и соответственно боги ветрены, то местные задавались вопросом, изменит ли что-то закланный во имя стабильности мальчонка или девчушка, трудяга, одним словом? Прислушавшись к голосу разума и заглянув в сердце, единодушно приходили к ответу, что нет. Самосовершенствование — залог успеха не столько для себя, сколько для рода в целом. Племена рассматриваемого региона, давно смекнувшие в этом, добились мастерства во всех направлениях. Изысканной резьбой в домах площадью в несколько десятков футов отличились плотники, возводящие также знаменитые тотемные столбы с высеченными покровителями рода. Рыбаки едва ли не голыми руками ловили панцирных, забивали акул и даже китов. Смекалистые охотники осмеливались помимо маралов и лосей нападать на медведей, кого небезосновательно считали самыми сообразительными и сильными животными, значит, заслуживающими почтения. Фильм подробно показал смешной ритуал задабривания огромной туши, в которой участвовали охотники.

«Когда мы выказываем наше уважение к другим живым существам, они отвечают нам тем же».

Корабелы гордо высекали из кедра прочные и длинные суда; ремесленники и ткачихи изготавливали на станках и вручную великолепные наряды со вкраплением бисера и ракушек; весомый вклад внесли также и поварихи, с успехом нашедшие применение плодам кедра, в избытке произрастающему по тихоокеанскому побережью. Многие исследователи сошлись на том, что высокий индекс счастья западных американцев во многом обусловлен приготовленной особым образом желудёвой муки. Женщины пекли вкусные пирожки, лепёшки и кашу — питательный и полезный рацион, основополагающий компонент для здоровья и хорошего настроения. Насколько помню, жители Канады, Восточной Азии и Океании частенько просятся в отпуск как раз на северо-запад, и многие остаются навсегда. Регионом южнее, в солнечной и горной Калифорнии и части Большого Бассейна, детишки и взрослые с бронзовым загаром соперничали широтой улыбки со своими северными соседями. Во многом не из-за мёда и кленового сиропа, из которых делали всевозможные сладости. Полноту и гармонию жизни обеспечивали, помимо рыбного промысла и охоты на мелких животных и парнокопытных, сбор паслёновых и активная торговля. Всё благодаря опять же удачному соседству. Почва, благодатная для каштана, подарила калифорнийцам возможность изготавливать косметику, различные гигиенические средства, бальзамы, благовония и прочую бытовую продукцию. Полагаю, западные американцы пахли лучше всего, в отличие от тех, кто был постоянно в движении и лишь изредка натыкался на ручьи и реки. Также небезосновательно полагаю, остающиеся на побережье канадцы, японцы и океанийцы пленились запахом местных и не устояли перед соблазном завести с ними семью. Несмотря на царящий зной, женскую половину занимало плетение (которое, забегая вперёд, ещё завоюет сердца приезжих торговцев и колонисток), а мужскую — спортивные игры: бег, плавание и стрельба из лука, — где было возможно — гребля. Выносливость, меткость, сила, скорость, ловкость обязательно прививали всем американским мальчишкам и мужам в игровой и соревновательной формах. Скучать не приходилось. Коренным принадлежало изобретение лакросса, они были знакомы с шинни — предком хоккея на траве — и неким аналогом соккера. Когда сюжет впоследствии вернулся к прибрежному юго-западу, я с ещё большим удивлением увидел забавный гибрид баскетбола и американского футбола, где игроки в щитках сталкивались и старались забросить мяч в кольцо чем угодно, но только не руками. Но, как испытавший на себе не один раз, заявляю, командный спорт не обходится без травм. Словно подслушав мои мысли, счастье калифорнийцев и племён Большого Бассейна разбавили эпизоды с болью и лишениями, с которыми часто и много сталкивался каждый. Парнишки одного племени пострадали во время спортивного состязания в самых распространённых обстоятельствах: быстро махали клюшкой на бегу среди таких же активных игроков — крайне небезопасное и болезненное развлечение, скажу вам. Другое увечье показали на парнишке почти нагом, безоружном, посвятившим себя самоистязанию голоду и жажде для тщательной концентрации — читай, особого состояния сознания — в попытке вызвать духа, чтобы тот указал ему дальнейшую участь во сне или видении (коренные в них видели не просто череду картинок подсознания о накопленных за день впечатлений). Ослабленного, проводившего мучительные дни отшельником в молитвах и песнях на дождливой горной местности, гораздо быстрее застала болезнь. Головокружение и озноб охватили мальчишку целиком, муки голода не донимали хотя бы потому, что разум наполнился звуками и картинками (всё в воображении зрителя, среди жанров у фильма фантастика не значилась). Бодрствовал он или галлюцинировал, для коренных всё одно — видение. И он его увидел, пришёл к тому, к чему стремился. Несмотря на угрызения совести (а в течение стольких дней не попрать всё на свете невозможно), он вернулся в лагерь гордый собой. Выдержав важнейшее испытание в жизни, доказал готовность стать мужчиной и защищать слабых, вытерпеть в будущем любые лишения… Правда, по иронии, нынче он сам нуждался в уходе. Самоистязающий ритуал проводили и достаточно храбрые девчонки, получая соответственно предначертания женского характера, например, знахарки или повитухи, хотя, как покажут сюжеты далее, в профессиях и ремёслах они не ограничивались и могли претендовать на мужские должности. И в их случае последствия для здоровья оборачивались серьёзнее. Тут следует сделать отступление, поясняющее дальнейшие махинации над ранеными, потому как к ним не подошёл какой-нибудь здешний врач с обезболивающим в виде галлюциногенной травки или питья, нет, к ним подошёл шаман, совмещающий в себе и диагноста, и терапевта. Любые болезни и ранения естественными не считались, коренные американцы видели в них вмешательство злых духов и поступали просто — клин вышибали клином, то есть колдовством. Действия шамана производили смешанные впечатления: он выкрикивал заклинания, пел, бормотал что-то под нос, рисовал целительные знаки на земле, исполнял ритуальные танцы, при этом неотступно находился перед постелью больного часами, а то и днями. Порой он корчился в судорогах, впадал в неистовство, бился в припадках или входил в состояние глубокого транса, прибавьте к этому трещотки, зелья, маски и бубны и станет ещё более неловко. На потеху зевакам современности причины неистового поведения крылись в большой ответственности. За неудачное лечение, особенно если речь шла о занимавшем в племени важное положение пациенте, шамана могли побить, а то и убить, так что он имел все основания стараться вовсю показывать способности. На почётную должность утверждали далеко не каждого, требовалось владение особым даром, выделяющим среди соплеменников в молодости, а то и в детстве. Будущий шаман нехотя смирялся с судьбой, часто непредсказуемо меняя настроение и гуляя по безлюдным местам. При учёте жёсткого отбора «шаманить» дозволялось только после специального обучения не столько неприятного, сколько изнурительного. Посудите сами, оно включало: очистительные банные процедуры, посты, членовредительства и протыкание — разных — частей тела сосновыми иглами и шипами кактуса. Невзирая на сакральный смысл последнего в открытии ума то ли для стимулирования обучения, то ли проникновения знаний извне, это всё равно выглядело безнадёгой, помноженной на боль. Но так как в лекаре нуждалось любое воинствующее племя, молодых людей заставляли становиться на этот сложный путь. Более и печальнее того, часто для них налагали запрет жениться, и шаманы жили одни, изолированные как физически от своих соплеменников, так и социально, без доверия и общения. Тем не менее, своеобразных копирок ведьмаков, прошедших через множество болезненных ритуалов и заслуживших право изгонять «чудовищ» из тел больных и раненых, своих пациентов, почитали. Они занимали очень важное положение в племени: выше был только вождь. Психологи, ознакомившись с этим явлением, предположили, что самовнушение и огромная вера в действия «ведьмака» чаще всё же способствовали выздоровлению, но в серьёзных случаях, требующих хирургического вмешательства, увы, пляски и песни не поднимали на ноги. Хотя и создавали благоприятную атмосферу для больного, даже весёлую. Заканчивая про шаманизм на хвалебной ноте, стоит сказать, настоящая медицина у местных не просто практиковалась, но и представляла собой что-то более вразумительное лечебного окуривания и прыжков. Прекрасная половина коренных, кого без устали хвалили субтитры, знала рецептуры лекарств против переломов, отравлений, кровоподтёков, болезненных укусов животных и надоедливых насекомых. В общем и целом, для человека, родившегося и выросшего в Техасе, знакомого с такими биоинженерными новшествами, как выращивание внутренних органов, диагностика заболеваний искусственным интеллектом и геномика, показанная медпомощь может и смешна, но не безнадёжна. Совсем уж странным для любого человека с философским мировоззрением и отрицающим всякую магию казалась среди шаманов практика лечения снами, точнее пришедшими во сне способами лечения. Нервно рассмеявшимся зрителям субтитры заверили, что они не овиделись, а коренные учились пользоваться снами с самого детства, запоминая их и применяя в повседневности. Сны как едва ли единственный действенный инструмент для постижения источника вселенских знаний, выступали солнцем, проливающим свет на тёмные уголки души и на путь, которым следовало пройти. Сны соединяли вместе миры, прошлое и будущее, и каждый от мала до велика считал их в высшей степени знаменательными. Видения предсказывали исход будущих сражений и охоты, предупреждали о возможных увечьях и смерти (если воин видел нечто тревожное в своём походе, не было унизительным остаться в лагере), вдохновляли на подвиги и творчество, указывали жизненный путь (на примере отшельничества), лечили психологические и физиологические недуги и прочее-прочее.

«Сны мудрее людей».

«А как же кошмары? Бессмысленный набор картинок. Неужели обходят стороной?», спросил я себя тогда, и вскоре после конца плёнки видеокассеты поскользил по сети в поисках интересующей информации. Нашёл я следующее: согласно одному психологу-земляку, мозг нарочно формирует плохие сновидения для адаптации сновидца к волнующим событиям в реальности, их можно рассматривать в качестве специфического защитного механизма. Переживая во сне неприятности и трагедии, человек лучше приспособится к ним психологически. Другой психолог его дополнил, высказав теорию о снах как формах ночной терапии, что облегчали протекание эмоциональных травм и снижали последствия. Люди, видящие кошмары, статистически обладали большим запасом сил для борьбы со стрессом и депрессиями. И действительно, взвесив большое число сумятицы и зомби-визитов в ночное время, я пришёл к выводу, что их побочное воздействие не просто со временем мельчало, но и настраивало не переживать с таким усердием, если уж подобному вновь суждено случиться. Бессознательное, как известно, не разделявшее в памяти воспоминания на плохие и хорошие, с помощью элементарных образов сосредотачивала внимание на важном. Во снах я бежал, пытался бежать от угрозы, с которой всегда мог сладить. Не мешало бы избавиться от нерешительности и трусости, в чём за последнее время, я к счастью, преуспел. Когда с в следующий раз мама разбудит меня из размышлений, я улыбнусь, но умолчу о том, как будет в некоторой степени забавно нападать на шатающихся техасцев с пустым выражением лица (намного хуже пьяных) и провожать взглядом улетающие шляпы. Перекрёстные ссылки, в частности, привели меня к отрывку из книги про сновидения не без указания на всё тех же коренных американцев. С каким незыблемым трепетом в их обществе относились к цифре четыре, в такой же мере превозносили видения — даже не шибко внимательный успел понять. В большей мере это показалось загадочным, ведь «качественные» сновидения, в которых как раз раскрывались лелеемые ими тайны мироздания или судьбоносные подсказки, являться должны крайне редко, не так ли? Оказалось, нет, и в задумчивости я прикусил губу. Престиж каждого коренного зависел от посланных видений в степени не меньшей, чем военные или охотничьи заслуги, а с наступлением ночи он или она раздумывали и детально их представляли себе, как подросток представлял воздействие наркотиков: как что-то неиспытанное и дико волнующее. Присовокупив стойкий порыв с творческим мышлением, американец получал заветное послание из другого мира, о чём радостно возвещал семью, род, племя и так далее. «Невзирая на то, что в нашем современном обществе нужды запоминать сны и рассказывать их другим нет, вы можете самостоятельно поощрять в себе все сновидения, призванные нести радость и наслаждение. Сражение неприятеля, то есть дурного сновидения, побудит увидеть сновидения другого, более мирного характера», проливала истину книга. «События сновидения имеют тенденцию соотноситься с событиями повседневной жизни. Таким образом, если считать их чем-то бессмысленным, они и будут такими, а если видеть в них нечто важное, то они с большим вероятием изменятся в лучшую сторону». Я вновь призадумался, всё правда, стоило коснуться головой подушки, как я ожидал появление «призраков прошлого», даже детально воображал, тем самым стимулируя бессознательное к воплощению их в сновидении. Лишь яркие события, вроде приезда домой, вечера с мамой, приезда Долорес и самое важное, мыслей о Парне, перезагружали восприятие мира и дарили что-то лёгкое и радостное поутру. К таким впечатлениям я стремился с того дня. Помогло не сразу, но когда это навык обретался сам собой без соответствующей практики?! Повествование неспроста коснулось этой темы только сейчас. По слухам, один знаменитый писатель из Перу, ставший гуру для многих осознанных сновидцев, почерпнул много знаний для книг от какого-то то ли мудреца, то ли калифорнийского шамана. Тот был великим путешественником, но в отличие от своих коллег отправлялся на другие континенты, планеты, плавал в космосе и изучал другие миры. «Есть ещё миры кроме этого…». И похоже, не только Джейку Чемберсу это было известно в полной мере. С современными представлениями о снах коренных не роднит разве что мнение, будто те — волшебство в чистом виде. Поэтому шаманы и маги были первыми среди всех опытных толкователей сновидений. Но, так как я не горел интересом к данной теме, а документальный фильм вроде как охватывал быт в широком смысле, а не только грёзы, переключение в новый регион не заставило себя ждать. От «пароходной» Миссисипи и до бушующего Атлантического океана, от тёплого Флоридского пролива до водохранилищной Теннесси условно простирался плодородный юго-восток, облюбованный хорошо сложенными, рослыми рыбаками и охотниками на мелкую дичь, собирателями и землепашцами. Во многом как не отличавшихся от показанных соотечественников, так и обладавших набором уникальных черт. Например, сословной организацией, где заправлял всеми делами уже не единственный мужичок в летах с венцом из перьев (знакомая децентрализация власти), а также жёсткой системой правил и наказаний. Тяжёлая среда на изобретательность щедра — под нещадно палящим солнцем южане старались извлечь выгоду в любых видах деятельности с минимальной затратой сил. Например, находчивые облегчали себе рыбалку следующим образом: кидали в воду особую ядовитую траву, после чего рыба всплывала на поверхность кверху брюшком. Но не назывались бы они американцами, если б не были искусны в рукоделии. Особенно местным удавалось плетение широких рыболовных сетей. Досуг их занимала игра «чанки», и отличалась от обычной мужской забавы покидать дротик в том, чтобы предугадать место падения каменного диска, пущенного катиться с горы. Выигрывал тот, чей снаряд ближе всего оказывался к диску. В соревнованиях на меткость с азартом участвовал каждый мальчишка, способный удержать в руках копьё. На северо-восток переключение произошло так незаметно, что ненароком задумался, почему с горки в этот раз катился шар, а вон те рыбаки сидели с первоклассной удочкой на Великих Озёрах и в тёплых рубахах. Неравнодушные к водным соревнованиям плыли кролем поперёк водоёма. Интересный факт: данный стиль плавания придуман потомками киноактёров. Различные соревнования проводились близ ротонды, навеса с крепкими колоннами, своего рода ритуального и развлекательного центра, где собиралась община для решения важных вопросов и громких пирушек. По нынешний день проживающие в ОША коренные собираются на полянах на местах прошлых — сожжённых или разрушенных — ротонд, чтобы вознести молитвы духам и отмечать народные праздники. Я был наслышан о судебных разбирательствах между коренными и церковными служителями, вздумавшими построить храмы на энергетически заряженных, а значит, важных для первых местах. Главным же событием был буск: двенадцатидневное — необычно! — празднество, объединяющее подведение итогов прошедшего года, прощения обид, закрепления и расторжения союзов, наречения имён, ну, и сжигание остатков урожая. По представлениям человека далеко не современного последнее означало готовность принести жертву и принять новые, более щедрые дары от природы. Мнение, в общем-то, не лишённое разумности, потому как на кульминационное и самое красивое на празднестве пожарище стаскивали спиленные брёвна, а продукты горения, зола, прекрасно годились для удобрения почвы. Как правило, селение после праздника уходило на новые места, пока земля отдыхала от посевов. Контраст изобилия и недостатка пищи показали на примере двух семей: пока в свайной вместительное хижине флоридцев хозяйки, натянув обтягивающие ноговицы и юбку, инкрустированные морскими ракушками, будили домочадцев и разносили собранный с грядок обильный завтрак, в деревянном домике, уплотнённым глиной, с плетёных лежанок поднимались исхудавшие мальчишки и уже неслись помогать в поле родственницам, взяв на себя тяжёлую работу по вспахиванию полей. Голодная смерть на период посевов им точно не грозит: женская запасливость уберегла родных и близких спрятанными в земле и сыромятных сумочках (французы и ей дали утончённое название) сушёную и жареную кукурузу, сытную и очень удобную для перекусов, как и пеммикан. Документальный фильм не простил бы себе, если бы не просветил зрителей о Пламекинской культуре– древних комплексов из сотни курганов культового и погребального назначения. Частично воссозданный киноделами по археологическим находкам, густонаселённый город Кахокия с высокими строениями олицетворял собой образец культа Солнца — прямо за высокими стенами, располагалась астрономическая лаборатория и некий аналог календаря. До начала вторжения испанцев они умели изготавливать предметы и ювелирные украшения из золота, меди и серебра, обрабатывали цветные металлы. К сожалению, данные виртуозные навыки утратились, во всяком случае не навсегда, по многочисленным мнениям экспертов в результате обезлесения, избыточной охоты и частых нападений со стороны завистливых враждебных племён. Юго-восток также был дурно славен в зверских набегах и пытках, и описать их хотя бы словесно титры не подразумевали, хотя рейтинг фильма допускал к экранам только душевно окрепших личностей. Затронув тему нападений, оставивших в истории долгий кровавый след, нельзя не упомянуть характерные обоим восточным регионам военные союзы племён. Самые знаменитые из которых крики, ирокезы, тимуква и гуроны, создавались, по всей очевидности, в желании защититься от таких же вспыльчивых и умелых воинов, стать монополистами в торговле путём закрепления за собой охотничьих угодий, попутно совместно вести хозяйство. Больше рук сеяли и собирали урожай или охотилось — больше ртов кормили. Заманчивое правило, не лишённое простоты и действенности. Съезд верхушек от каждого клана и племени — по меньшей мере сотни человек! — для решения накопившихся гражданских дел или выборов на должности, показал самобытность проводимых переговоров и внешние отличительные черты. Как у племён северо-запада, восточным не была чужда культура тотемных столбов с изображённым славным предком или духом-покровителем, как правило тем или иным животным и иногда растениям, священным для конкретного рода. Принадлежность к определённому роду накладывала отпечаток на одежду и украшения, причёски и даже образ жизни. К примеру, среди присутствующих сидящие у телеэкранов однозначно заметили Пум, Раков и Кукурузу, использующих в качестве узоров на одежде и теле соответствующие символы, а также особым образом скрученные или заплетённые волосы. Причудливые племенные обычаи разграничивали приверженцев мифологических течений и облегчали выбор партнёра. Все разногласия по части принадлежности к тому или иному роду у большинства сводились в пользу материнского. Это далеко не первое преимущественное право коренных американок, кого ошибочно считали рабами мужчин и вечными домохозяйками. Даже для тех зрителей и «диванных экспертов», кто объяснял распространение матриархата среди дикарей поголовными изменами и полигамией, режиссёры припасли под конец занимательные эпизоды, какие с ног на голову переворачивали понятие о сильном поле. Однако сперва шла цепь на удивление интересных взаимосвязанных сюжетов, начало которым положило традиционное раскуривание трубки, вынутой из расшитого кисета. Пышная, пёстрая, украшенная перьями, она напоминала музыкальный инструмент достойный витрин музея. Для Южной, Центральной и Северной Америк она всегда была не просто средством раскуривания табака, но Даром Великого Духа, священным инструментом познания и гармонизации отношений между людьми и богами. Вдох и выдох дыма выступали как жертва и молитвенное обращение. Несмотря на то, что повсеместно без трубки не обходилась ни одна церемония, проживающие на востоке американцы возводили курение в ярко выраженный культ. Французы — и снова они — даже прозвали их «les gens de kalume», люди с трубкой. Правильно, калумет — тоже их укоренившийся термин. Сказать откровенно, каждая община называла трубку по-своему, и чтобы достигнуть понимания и не ломать челюсть сложнопроизносимыми словами, на помощь пришла французская стандартизация. По крайней мере, среди современных американцев. Существовала целая наука для изготовления трубки и чаши для табака, и я был мимолётным слушателем лекции пары резчиков во время одной из прогулок по La Vilita. Забавно, но один брал традиционные инструменты вроде ножа и заточенного камня, обжигая пламенем костра, тогда как другой не стеснялся пользоваться ножовкой и шлифовальным аппаратом над паяльной лампой. Для первой шли ясень и сумаха с мягкой сердцевиной, в которой легко проделать отверстие раскалённым прутом, а компонент для второй, податливую на обработку каменную глину, собирали на севере Минессоты, благодаря чему за местом закрепилось название «Трубочный камень». Как несложно догадаться, места добычи компонентов были также священны, и любые враждебные столкновения не допускались. Поскольку земли эти нынче принадлежали Объединённым Штатам, сакральный смысл последовательно сместили в пользу более прибыльной добычи полезных ископаемых и строительства. Местным со временем пришлось смириться. В чистом виде табак употреблялся редко, к нему добавляли в зависимости от региона сладкую кору деревьев, лавровый и кленовый лист, паслёновые и бобы мескаля. Ага, галлюциногены. Как видно, прикосновение к неизведанному и исследование пограничья сознания коренными не ограничивались утомляющими голодовками в молитвах, им давным-давно были известны табачные смеси, настойки из трав, истязающие многодневные пляски с увечьями, а также «хижины потения», подразделявшиеся на баню до изнеможения и вдыхание дыма костра. В обоих же случаях, как ни парадоксально, ритуалы объединяло коллективное раскуривание трубки, как будто дыма или пара и так не хватало. И именно в одну из обитых шкурами душных хижин с потолочным клапаном для регулировки температуры и заглянула камера, обнажая перед зрителем мужчин, давших согласие на ритуал очищения. В вырытой посередине яме горел большой костёр, вокруг чего расселись присутствующие. «Парной лидер» запевал песню, изредка подкидывая тыкву в костёр, выбивая пот с и так мокрых лиц. Повторялась данная процедура несколько раз, и, хотя заняла она полминуты экранного времени, я ощутил заметное увеличение температуры звезды по имени Солнце, иначе чем объяснить возникший у меня жар?! Когда, казалось бы, шторка парной открылась и впустила пленительную прохладу, знаменуя окончание добровольных пыток, внесли новую порцию камней и тыкв для разогрева. Однако мучения их, к облегчению, прервали ради другого «парного» события: рождении нового дитя в срубе с горячей печкой, в предельно уютной атмосфере, приближенной к его девятимесячному проживанию. Вскоре впрочем его или её без промедлений омоют в прохладном ручье поблизости и, до обретения самостоятельности, будут каждый день повторять процедуру на протяжении всей жизни. В отличие от нашего городского закаливания под холодным душем коренные практиковали более действенные способы. На четвёртый день дитя обязательно предстанет перед общиной на празднестве имянаречения. Одна часть родственников, предлагающая услужить видению, сну, заглушала ропот других, голосующих за имя падшего родственника. По мнению последних, с именем дитя наследует и его лучшие качества. Традиция практиковалась далеко не во всех общинах. Где-то имена — и даже слоги, из которых состояло имя! — павших не произносились десятилетиями в страхе перед повторением их судьбы. На незамысловатом сборище картинка облетела вокруг селения и нашла резвящегося мальчишку с каролинской собакой, трудно сказать, чья моська выражала большую радость, так как оба бегали высунув язык. Приструнить разгильдяйство вызвался либо старший брат, либо отец, и командным тоном позвал на стрельбище. Близилось время его имянаречения, уже за заслуги, так что проверить на практике его способности и подготовить к грядущим трудностям стало для родственника делом чести. С мальчонки ещё не сходила улыбка, когда ему всучили простенький лук, и первые стрелы пролетели мимо мишени. Он дурачился и всячески старался вернуться к утехам вместо однотипной и утомляющей стрельбы. Собака глядела зевая на проделки её невысокого хозяина с явным непониманием из-за чего тот погрустнел. Тем временем подзатыльник старшего справился с ухмылкой и пояснил наконец без слов требуемую серьёзность.

«Стремись быть человеком, который никогда не увиливает от важного дела».

В следующий раз заведённая за плечо тетива из сухожилия пустила стрелу ровно в цель, но показать гордые улыбки монтажёр не рассчитывал. Вместо этого нахально воспользовался замешательством зрителя и ловко пустил отработанный ранее на ура трюк перехода. С мирской тренировки на летящую зажжённую стрелу, устроившую поджог. Поджог, ставший сигналом нападения, подставив под удар жизни женщин, стариков и детей в знаменитом «длинном доме» жителей северо-востока. Пока в прошлом селении грелись и готовили еду перед разведённым костром, а из приоткрытого клапана на крыше тонкая струйка дыма зигзагами умиротворённо растворялась в выси, в текущем — знаком опасным, не предвещающим ничего хорошего, огонь пожирал то, что ему не было предназначено. За первой стрелой последовал целый дождь похожих, а с такой воздушной поддержкой воодушевлённо вопящие раскрашенные воины почти в два шага приблизилась к лагерю, в короткой сече расправившись с ближайшими растерянными сопротивленцами и ловко отступив за холм. Лагерь еле отражал атаку, ловя часть смертельных снарядов на кожаные щиты и наспех одетые доспехи из тростника. Первая «змеиная атака» прошла успешно и повалила как часовых, не успевших предупредить селение, так и часть неготовых, вялых воинов. Нападающие на некоторое время затаились, затем пустили в ход отряд, призванный отвлечь основную массу противника. Смертников. Людей из «общества небегущих», как правило, солидных лет, давших обет умереть на поле боя, как вы уже наверняка поняли, из-за видений или гибели близкого, родственника. Многие племена утверждали на эту «должность» временно, и её представители с большим облегчением передавали её новому преемнику, если оставались живы до срока. Если вы когда-либо раздумывали над подходящей кандидатурой для бесстрашного человека, показателен любой американец из «обществ небегущих» или «обществ собак», кои нашли распространение по всей доколониальной Америке. Бесстрашие для них означало остервенелую борьбу с врагом до последнего вздоха, до последней капли крови, не отступив ни на шаг. Заявляли они о себе широким жестом: гордо шли вперёд, распевая песню, затем вонзали на враждебной территории копьё и привязывали к нему свой отличительный знак — волочащийся расшитый тканевый шлейф. У смельчаков оставалось не так много вариантов — атаковать или быть убитыми, и редко кому выпадал шанс «освободиться», когда вождь выдирал их копьё. Даже если основной отряд струсил, они обязаны были оставаться на месте привязанные клятвой. Каждый такой воин имел прижизненный почёт. Они всегда вели опасную тыловую борьбу и действовали эликсиром храбрости для остальных гораздо действеннее тех, что готовили им шаманы перед походом. Парна, наша тыловая защитница, прикрывающая градом пуль, возникла в сознании неумышленно. В Папуа-Новой Гвинее — давно пора было обобщить все конфликты — не припомню ни одной ситуации (кроме внештатной с Уайтом, само собой), когда бы она сделала шаг назад. Мы втроём наступали и отступали, она же бойко стояла на своей позиции, штандартом смелости, штандартом «небегущих», вселяя уверенность. Основной пласт любого сражения, резню, оставили за кадром, ловко заскочив внутрь обшитого циновкой домика ангарного типа. «Сарай», как описал бы его любой американский фермер, с двухъярусными кроватями по стенкам и сотней свисающих, словно новогодние гирлянды, початков кукурузы и вяленого мяса. Именно там, сбившись в кучку у потухшего костра, со столовыми ножами тряслись те, к кому скоро заглянет человек из враждебного племени. С вымазанным охрой лицом, выбритыми висками и целым хвостом перьев боевых заслуг вкупе с пахучими травами, что в сумме несло комплексное психологическое устрашающее воздействие. Со злобным оскалом он не только забъёт насмерть всех стариков, но и соблазнится парой женщин проигрывающего противника. Что ж, правило простое — если дошёл до сердца лагеря, где и прятали неспособных драться, то с большим шансом можно считать себя победителем. Однако перед этим экран заволочёт дымом, то ли уберегая зрителей от постыдного акта изнасилования, то ли непростительного убийства детей. По правде говоря, жестокость и безжалостность воина сохранялась лишь на краткое время после победы, сильное возбуждение имело обыкновение толкать на неординарные поступки; немного позже он успокаивался и остывал. Очевидно у членов «общества небегущих», сломленных потерей и не смирившихся с судьбой, настроение буянить сохранялось длительное время. Снаружи смог от горелых хижин буквально резал глаза. Во второй атаке по принципу «ударь-беги» пришедшие в себя воины от защиты оказали более серьёзное сопротивление, которое, впрочем, с равным упорством подавили бесстрашные. Военный вождь, наблюдающий как сокол за сражением, с довольством отметил их пыл. Пока его дух был приподнят — в запасе имелся ещё один хитрый стратегический приём, и пока озлобленный враг собирал силы, он оговорил план действий. В селении же, неожиданно для всех, а больше всего для нападающего дикаря, старушка, не выдержавшая произвола над молодой соплеменницей, выхватила нож, служивший ей много лет в каждой трапезе, и вонзила его в шею напряжённого врага. С хрипом и неслышимыми проклятиями он осел на землю, получив после смерти несколько ненавистных пинков.

«Сила, какой бы скрытой она ни была, порождает сопротивление».

Переглянувшись, недавно боязливая группа объединилась под негласным лозунгом помочь родному селению и выскочила из длинного дома навстречу судьбе. Тем временем разозлённые неудачей воины бросились вперёд с криками ярости вперемешку с отчаянием: их дома горели, их жёны кричали, их враги ликовали. Новый залп стрел обрушился на немногочисленных оставшихся, парализовав их на некоторое время в рефлекторном стремлении защититься — и тогда военный вождь издал клич, и из-за пригорка побежали женщины. Не те, что сопровождали отряды, латали одежду, варили похлёбки и оказывали медицинскую помощь, хотя было и много таких, а самые настоящие бойцы в красивой одежде и регалиях мужчин рода. Причины, в связи с которыми они осмеливались, а главное получили разрешение участвовать в военном походе, сходились с «небегущими» за вычетом пары строгих правил. Данный феномен можно считать как минимум вторым доказательством правомочности женского населения. Шок от увиденного по-настоящему парализовал несчастных со стороны обороны, сыграв с ними самую злую шутку. В мгновения их накроет очередной град стрел, а тех, кому не посчастливилось — в данном случае — остаться в живых, забьют дубинками и топорами или свяжут ремнями для последующего истязающего шествия в лагерь победителей, где, как я уже убедился, ничего хорошего их не ждало. Что до воинственных женщин и детей, чьи оскаленные лица напоминали нагрянувшего к ним обезумевшего в пылу победы воина, то их израненные тела покоились рядом с длинным домом, служившим укрытием. Будь норов их чуть покладистее, шансы выжить бы многократно возросли. Погибло по меньшей мере сотня человек, вполне стандартная бойня для севера с нестандартным тактическим ходом, гарантирующим успех. Но успех совсем не значил безоговорочное веселье, триумф. Война ослабила и нападавших и дала стимул отомстить сородичам пострадавших. Определённо, на короткое время воцарится мир, а его предпочитал каждый коренной до единого больше войн, понимая незамысловатые коны Великого Духа, принципы Вселенной — сила в созидании, в жизни и борьбе, но не с себе подобными. Это и доносили уважаемые старцы, мудрейшие люди, неторопливые, с запасом преданий в голове, сравнимым с библиотекой города, каждый вечер перед сном, пока их потомки жевали ужин. Окружающий мир беспрерывно снабжал знаниями, которыми они по мере осознания попусту не тая делились с младшими. Посему последние в сумерках наслаждались не тишиной, а проникновенным голосом, вещающим о благородном и храбром сердце, доброте ко всему живому, об ответственности и упорстве, об осторожности, трусости и легкомысленности. О всём том, что стоит обуздать в себе, а чему дать волю каждому дитю человеческому, выросшему на Континенте Черепахи. Вооружённое знаниями, оно пропустит их через себя и со временем обретёт мудрость, необходимую для полноценной жизни. Неожиданно для себя вспомнил похожие наставления отца. Изредка он разводил маленький костёр на заднем дворе (вырытую яму на утро всегда засыпала скрежеща зубами его тёща, моя бабушка), садился на траву, скрестив перед собой ноги, и делился западными преданиями, древними как сам мир. Мама подсаживалась напротив с упаковкой фруктовой пастилы и не роняла ни слова. Она слушала его, как наверное принцессы в мультфильмах слушали сладкоголосых птиц, и наоборот. Молодой парень, которого с детства величали Кантор Картер, ещё не захомутанный свадебными обязанностями, но уже наметивший кое-кого для этой цели, когда-то очень серьёзно подрался, по-мужски. И это с учётом того, что у него ещё не все раны затянулись после странствий в одиночку в Прериях! Явился Кантор к единственному крыльцу, где ему открыли бы дверь и оказали помощь без вопросов и нравоучений, хромой, с заплывшим глазом, разбитым носом и губой, вывихнутым плечом и по меньшей мере десятками ссадин и синяков. Кровившие кулаки он прятал за спиной. На немой застывший вопрос он пролепетал: — Соседские шкодники обзывали тебя грязной потаскухой, бросился защищать твою честь. По правде говоря, они только удвоили решимость накостылять им и усугубили травмы резким «бездомное чучело», но отец по первой из благородства об этом умолчал. — Сколько их было? — Около шести. Примерно. На самом деле их было больше, если верить испуганным парнишкам в травматологическом отделении больницы Сан-Антонио. Условно это был первый подвиг, влюбивший мать в отца до беспамятства. Второй произошёл чуть позже, когда звон свадебных колокольчиков уже звенел в ушах у Кантора, но он пока не сообщал о нём никому. За ручку с матерью в чудесный весенний солнечный день, а иная погода в неофициальный праздник пекана и не бывала, они проходили мимо сцены, где ведущий предлагал символические призы за инициативность публики. Звал выступить со стихом или ответить на вопросы, и тут Кантора словно молнией поразило. Опрометью бросив: «вселенная всё же дала мне возможность», он поднялся на сцену и тихо запел сочинённые рифмы. Как он отметил позже, мотив придумал на ходу, и даже не предполагал, что наберётся смелости сообщить о своих чувствах к любимой хотя бы наедине, не то что на публику! Однако такая смелость окончательно завоевала сердце Мии, согласившейся следовать за ним куда бы то ни было даже без символического кольца. В тот день они вернулись домой с корзиной пеканов и самым влюблённым настроением. Какой голод они утолили в тот вечер, известно только им. Сердитых и не одобряющих их скоропалительный союз бабушку с дедушкой они умело избегали. В связи с чем понятна эта робкая и мечтательная молчаливость матери с сияющими искорками в глазах при взгляде на самого важного мужчину и внимающей каждому его слову. Отец взялся за излюбленную историю, но говорил не один, ему аккомпанировал схлёст языков пламени и стрёкот самцов домашних сверчков, трещали сучья и шипела пастила, и во многом поэтому вечерний воздух буквально пронизывало волшебством. — В далёком прошлом, когда по всем землям свободно разгуливали только животные и разговаривали друг с другом на одном языке, Создатель однажды созвал к себе всех представителей животных. Долгое время они жили в процветании и единстве и были очень взволнованы, зачем же их собрали вместе. Предположения и споры между ними стали утихать, тогда и Создатель попросил слово. Голос его плавный и мягкий, как талое масло, сменился на поставленный и гордый: — На ваших землях вскоре появится новое создание, кто будет соседствовать среди вас. Это создание — человек. Он будет во многом отличаться от вас: без шерсти на теле, передвигается на двух ногах, но что самое важное, совершенно не знает вашего языка, поэтому ему очень понадобится ваша помощь, приспособиться. Во всяком случае, стать тем, кем хочу создать его. Вы должны стать важнейшей для него опорой — его учителями, поскольку он придёт в этот мир без знания и понимания кто он и для чего он. Ему придётся самостоятельно искать ответы. Но у него будет дар, которого нет у вас — способность мечтать. Мечты позволят ему совершать великие дела, и неизбежно он уйдёт всё дальше и дальше от вас, а когда это произойдёт, он особенно будет нуждаться в вашей помощи. Отправлю его в мир c особым подарком — познание истины и справедливости, для которых необходимо приложить все усилия для поисков. Посему нуждаюсь в самом надёжном тайнике, который вы можете предложить. Для этого собрал вас здесь. Среди животных опять поднялся шум. Они были рады новому творению и бесконечно признательны Создателю за честь обратиться к ним за помощью. Один за другим вставали представители животных видов и предлагали Создателю укромные места, где стоит спрятать истину и справедливость. Тёмные угольки глаз, сверкнувшие отблесками костра, обвели слушателей. Рассказчик спросил, куда бы они на месте животных предложили спрятать от человека столь важный дар. Мы с мамой озвучили самые непроницательные ответы, чем и посмешили отца, не удержавшегося от шутливого: — Надо же, всегда одно и то же. Как бы то ни было, ни с небесами, ни с глубинами океана или недр земли, высочайшими горами или далёкими равнинами Создатель не был согласен. Хорошая идея, отвечал он всем и каждому, но человек быстро освоит все места и будет жить всюду. Он отвергнул все идеи, и ропот недовольства и разочарования прокатился среди собравшихся. Сравнимый, наверное, с моим и материнским, хотя и наигранным. — И вдруг раздался тихий голосок с задних рядов. Крота, мелкого подземного существа, лишённого зрения, но между тем духовно проницательного. Животные народы с уважением выслушали того, кто провёл в Матери-Земле большую часть жизни. Знаю, где лучше спрятать, бойко утвердил он, надо вложить это в самого человека, ибо только мудрейшее и чистейшее сердце будет достаточно отважным искать твой дар там. И Создатель без возражений внял совету крота. Бегающий взгляд Кантора остановился на ключевом слушателе, к кому собирался обратиться, наполнив тон отеческой любовью напополам со строгостью: — Так что, Логан, как только ты почувствуешь себя опустошённым или захочешь искать вокруг виноватых, обратись к себе и попроси разум найти достаточно сведений, а сердце — помочь выбрать правильное. Только в таком случае ты вынесешь истинное и справедливое решение. Живо вспомнил и жар костра, и семейный уют, несмотря на уличную вечернюю прохладу, и вкус поджаристой пастилы с мягкой тянущейся сердцевиной и думалось уже с меньшим смогом о детстве, куда я так редко проваливался в воспоминаниях. Тревожил конфликт, разгоревшийся между мной с отцом так давно, что я забыл когда (время лечило или делало из меня забывчивого старика раньше времени?), но задумался, а был ли этот конфликт, или я просто вообразил его… Кантор же буквально бежал из дома, был редок как летний град, уходил от ответственности, воспитания, всучивал меня матери час за часом словно уставшая нянька. Почему он так поступал? Ответ спрятан во мне или же, как учила маг-терапевт Долорес, стоит показать миру готовность его получить? Потешная беседа мечтательных мальчишек на поляне переключила внимание. Каждый хвастался перед другим в каких военных походах будет участвовать, сколько иметь жён или приносить с охоты убитого зверья. Доходило до пантомим, награждаемых молодецким хохотом. Один притихший мальчик сказал вдруг во всеуслышание то, что стёрло у всех улыбки. Он захотел стать ловцом орлов. Ловец точно бы сыскал самую громкую славу и почёт быть может не в одном племени. Торговля травяными добавками и табаком, шкурами лучших животных и свежим мясом и рядом не стояла с обеспеченностью и состоянием, которое обещали в обмен на перья священной птицы. Грозная, стремительная и недосягаемая добыча была не по зубам даже опытному охотнику, а страх, обёрнутый преданиями о ядовитых когтях и клюве птицы, отваживал и воинов, с меньшим трепетом идущих на врагов. Мальчишки поспорили и обещались встретиться здесь же меньше, чем через десять зим и проверить чьи слова подкрепились делом.

«В нас уже есть всё необходимое, чтобы стать великим».

Похожая беседа велась между мной и худощавым соузником по исправительному учреждению спустя какие-то несколько дней после того, как доказал напавшим вчетвером на одного, к тому же считавшим это вполне справедливым, как они не правы, и что им стоит сбрасывать тестостерон во дворе с подобием тренажёров, а не в драках. Было тяжело, но я справился. Внешне целый и благодарный соузник, сидящий напротив за замызганным и пропахшим дешёвыми кашами и соусами столом, служил достаточной наградой за усилия. Немаловажно, он умел и хотел меня слушать. Он удовлетворял мою потребность во внимании, пока его не выпустили раньше срока. Удивительно, но фраза «меня здесь держат по ошибке» в девяноста девяти процентах случаев безобразна лжива (а также побуждает со снисходительной улыбкой согласиться с говорившим), но на его примере я убедился в существовании того самого одного процента честности. Так вот до того, как он счастливый спустя пару месяцев покинул стены ИТУ, живо скушал поданное в столовой подобие еды и затеял со мной пари. Встретиться через пару лет после заключения и понять, какие мечты смогли себе позволить, а какие нет. Он поклялся не бросаться на легкомысленных симпатяг с бессовестной начинкой и собирался завести настоящую большую семью, для кого станет примером. Я же надеялся на что-то более неосуществимое, более крутое, по моему мнению: вернуть себе утерянную славу и позицию распасовщика, если не в «Хьюстонцах», то в команде по соседству, в высшей лиге. Я хотел вернуться к прошлой жизни. Он протянул тонкую сухую ладонь, дождался моей, пожал как мог сильно и шепнул с большей долей искренности: «удачи». Загаданные пара лет прошли, по меньшей мере, у него, но я бы не решился узнать как дела у того, кто напоминал о самом неприятном пласте моей жизни. Даже если бы захотел похвастаться осуществлённой мечтой, к нему я бы обратился в последнюю очередь. В контраст высоким мечтам на экране вбивали в землю короткий деревянный тотемный столб. На видном месте, с декоративной резьбой, не уступающий в красках поодаль стоящим, с носами и крыльями, запечатлевшими важные события или легенды; поставленный недавно однако же олицетворял собой нечто такое, отчего проходящие мимо давили смешок. Грустил лишь один человек, кому тотемный столб посвятили. Символ позора. Так уж случилось, герой сюжета давно испытывал чувства к одной состоятельной и ослепительно притягательной жене. Не своей. У коренных подобное не считалось чем-то неестественным, как не считается и для многих моих современников. Если способен удивить и очаровать женщину, заскучавшую бытовать с текущим мужем, то у тебя имелись шансы скрашивать её досуг. И они только увеличивались при поддержке славных деяний и приданого. Конкретно с последними у героя не срослось, но он не испытывал недостаток в хитрости, посему обратился к знахарю за приворотным зельем. Не сыскав успеха, как уже известно, приблизившись тем самым ко дню, когда посреди условной площади установили памятник его позору, сердцеед вооружился убедительностью и одолжил на время материальные блага друзей: шкуры, посуду и всякое обиходно-столовое барахло. Показатель состояния, надёжности, призванные убедить в безбедной и сытой жизни будущую невесту и их возможное потомство, помещали рядом с её жилищем. Как вещали титры, он дожидался решения целый день, сидел ночь не смыкая глаз, а в нынешнее утро можно считать его предложение отвергнутым. В очередной раз. Бесспорно, можно выбрать себе другую или пытать счастье и дальше, подмазываясь к отцу или брату возлюбленной, которые имей бы чуть больше сострадания, попробовали бы поговорить с ней. Хотя окончательное решение во многих-многих родах-племенах всегда оставалось в женском ведении. Посудите сами, она сочетала в себе кухарку, швею, огородницу, собирательницу, отвечала за запасы, организовывала переезд, владела имуществом, занималась ремёслами, а порой охотой и войной, даже состояла в племенном совете! Без её согласия не объявлялись воины и не заключались перемирия. Она имела столько же прав, сколько и мужчины, если не больше. И это я не упомянул безоговорочно важнейшую для человечества роль матери. Женщину как существо духовное и святое, коренные намного ближе ставят к богу, чем мужчину. Тем более удивительно представлять её такую гордую, взвалившую на стройные плечи все тяготы хозяйства и готовую всегда дать мудрый совет, но и не чуждую к женственности! Несуразные квадратные мешки с прорезями для рук и ног, а именно так и видят современницы национальный костюм, они обшивали бахромой и бисером, раскрашивали и украшали ракушками, превращая в достойное модельера творение. Подражая в прециозности мужчинам, они носили всевозможные украшения. Наиболее впечатляюще выглядела невеста: блестящая, с расшитыми мокасинами и перьевым оголовьем. Улыбающаяся до ушей рядом с наряженным избранником. Церемония, призванная скреплять любящие сердца, проходила без присущей им парадности, достаточно было подтвердить свои намерения перед группой людей и получить благословление святого человека. Иногда супруги обменивались обещаниями на вроде свадебных клятв. Разводы или размолвки проходили с подобной лёгкостью и непринуждённостью, а причины были самые разные: от неудовлетворённости трудолюбием супруга или супруги до похищения жён. Любопытное последнее практиковалось внутри соперничающих военных обществ одного племени (а с появлением лошади получило успешность и размах), причём муж-жертва обязан был не впасть в ярость, иначе потеряет лицо (для укрепления любовной привязанности романтичные американцы расчёсывали каждый день волосы своим жёнам, а по ночам крепко обнимали). Сомнительный престиж или выдержка, в любом случае подобные обычаи смешили простого обывателя. Но когда задумывался, в какое непростое положение попадали дети, становилось уже не так забавно. Субтитры осветили его в точности до наоборот. Американцы применяли строгое воспитание в отношении детей с самых ранних лет и устанавливали запреты, но вопреки возведению в абсолют самоотдачи и служения другим, дети беспомощными «лишними ртами» не считались, наоборот, в любви и заботе никому не отказывали. Родители, сёстры и братья, тёти и дяди, бабушки и дедушки, вся сплочённая семья, в которую коренные включали кровных родственников как по отцовской, так и по материнской линии, проявляли с детьми лучшие качества и участвовали в их жизни. Благодаря комплексной поддержке каждый член общества вырастал способным и приспосабливающимся к любым условиям. Проблема разводов, полагаю, вообще не волновала детей, на каждого из них приходилось несколько ответственных, а главное родных и любящих взрослых. Волнение испытывали супруги, прекрасно понимающие безрадостный и безымущественный итог семейного разлада. Как уже сказали ранее, женское право владения было сродни безграничному, мужчине же оставалось довольствоваться только оружием: ножами, томагавками, копьями, луками, стрелами, духовыми трубками. Охотничья и военная добыча и курительные принадлежности также считались его собственностью. Тем не менее, проводя большую часть жизни вне дома, тем самым не принимая участие в бесчисленном списке обязанностей, он успешно одолел скуку. Мужчина придумал военные общества, способы ведения охоты и войны, трофеи и сопутствующий всему этому бал-маскарад, в который вошли ритуалы, речёвки и песни, регалии и отличительные знаки, устрашающий грим и многое другое. Он создал подходящую своему честолюбию атмосферу и, как видно, совсем не находил повода для грусти. Он сосредоточил вокруг себя движение и схватки, яркость красок и проявление силы. Поскольку мужчина превратил жизнь в боевик, он притягивал к себе все взгляды. Когда камера перепрыгивала на какую-нибудь хозяюшку перед оленьей шкурой, растянутой среди деревьев, с иглой дикобраза в руках, накатывало некое спокойствие, слабость и хотелось в общем-то закончить с просмотром, так сказать, на радужной ноте. Но характер экранного действа изменился с появлением мальчонки с той же иглой дикобраза, но использовавший её для нанесения татуировки. Выдержку он тренировал закусив палку, выводя на покрасневшей груди контуры талисмана и тотемного животного. Стоит опухоли сойти, они проявятся, а затем мальчонка красками отразит индивидуальность и родовую принадлежность. Знаки эти, как и мокасины, служили полным источником информации не только внутри селения, но и далеко за его пределами. Эдакий ЕЛД в среде коренных. Разнообразные татуировки говорили о личных качествах и заслугах, должности и прочем, какие-то — разрешались всем, в том числе с детства, какие-то — единицам, при достижении определённого возраста. Каждая линия и закорючка изображения была важна, и занимались ею со всей серьёзностью и тщательностью. Чувство накатившее на меня было сродни смущению. Взглянул на бликующие в свете телевизора предплечья — чёрный витиеватый рисунок угрожающими, острыми линиями оплетал их, иногда заворачиваясь в спираль. Отец успел пожурить меня в своё время, приписывая мне бестолковое следование суетной моде. Я был не согласен с ним хотя бы потому, что понимал что они из себя представляли, и выбрал вдумчиво. Этнические татуировки, вдохновлённые стилем маори, родом откуда-то из Океании. Я выглядел их в журнале тату-салона Хьюстона, прежде посоветовавшись со своим бессменным агентом о пользе для спортивного образа. — Ты ещё спрашиваешь! Кто выразительнее смотрится на фото? Мужик с дыней и скучными загорелыми волосатыми руками… или распасовщик с изящным мячом и стильными узорами на коже, подчёркивающими бунтарство души, ведущее к победе? — Стопроцентно убедила. Веди. Да, это предложила Долорес-почти-что-Картер, и почему-то принятое вместе ответственное решение доставить мне боль, а ей — эстетическое наслаждение, должное сплотить, вскоре нас разделило. Вопреки её надеждам на единоличное любование моим новым «бунтарским» видом, очень много девчушек — красивее и моложе её — окружали меня и кружили голову. Склоки и споры сделали ревность Долорес всё более ощутимой, а там и до обоснованности её тревог было недалеко. Соблазн каждой новой «ошибкой» в итоге оставил меня одного, хотя глубинный смысл рисунка, если верить тату-мастеру, верзиле с длинной бородой, сочетавшему в себе рост Билли и вес Дасти (я бывало подумал, будто сидел под иглой у знаменитой «старой доброй техасской группы»!), значил светило для потерявшихся душ, ограждающее от ошибок. А может… может всё дело в том, чтобы свести меня с кем-то, чьи знаки на теле совпадали с моими, с кем-то, кто связан с маори теснее меня. С кем-то вроде Парны. Моего светила. Мне вновь стало щекотно и тепло. Грела меня любовь или уже давно взопревший диван? Заключительный эпизод первой части я смотрел не столь внимательно. Монтажёр изо всех сил старался показать сомнения и опасения некоторых шаманов или пау-вау по всему Континенту Черепахи, обеспокоенных видениями, в которых вскоре нагрянут иноземные гости. В кадре тут и там символично летела пыль или бушевал ветер. Одни окуривали очищающим дымом пространство в надежде внести больше ясности; другие разговаривали с растениями и животными; третьи постились и молились, обращаясь к небу и Высшим Силам; четвёртые раскрывали шаманский ящик со связкой священных предметов: шкурками, костями, перьями и головами различных животных, а также травами и даже предметами обихода (позже их чудаковатую коллекцию пополнят домашнаяя утварь и боевые награды белого человека, став ещё более чудаковатой). Ловкими движениями, больше походящими на цирковое представление, каждый шаман выходил на связь с духами. Потусторонний, сверхъестественный мир не представал каким-то недостижимым понятием, а постоянно существовал вокруг коренных американцев, перемешивался с повседневной жизнью и переплетал все события меж собой.

«Всё неведомое имеет силу».

У одних гости спустятся с неба, у других — гипотеза более близкая к правде — выйдут из моря. Возможно, у них будет четыре ноги или причудливая одежда из неизвестных тканей. Их язык, нравы и образ жизни туманны, но лишь одно важно стоит усвоить: они другие, а потому каждый шаман, заранее знавший или, по крайней мере, догадывающийся о грандиозных изменениях, что несли им европейские цивилизации, начиная с тех ещё наивных экспедиций скандинавских мореплавателей*, посчитало важным сообщить общине. Кто-то внял их предсказаниям, кто-то посмеялся, но результат один.

«Правда это то, во что люди верят».

Несмотря на внешне кажущееся благоприятным знамение, во всяком случае сперва взаимоотношения с поселенцами были мирными, совсем недолго было таковым и показало обратную сторону, злую. Непреодолимую силу, с которой живущие в гармонии с природой не смогли совладать и самыми грозными оружиями, и самыми грозными настроями. По крайней мере, они очень старались, что хорошо показано в следующих частях фильма. Но сперва — вторая, готовящая зрителя к чему-то настораживающему и очень тяжёлому.