«Все наделённые жизнью должны бороться за неё. Кон этот неизменен и вечен».
Когда раненые и уцелевшие воины с Равнин не помня себя всё же понемногу догнали постоянно перемещающийся крупный лагерь всех здравомыслящих коренных и воссоединились со своими семьями, тогда и перевели дыхание. Женщины с подрастающими детьми и горсткой крепких стариков были и сами счастливы обняться со своими храбрыми и выносливыми родственниками, пополнившими охранные отряды, кто наверняка порадует хорошими историями, хорошими победами под мясную похлёбку перед костром. Но услышав о зверствах, творящихся по всем направлениям, и призывы не то сдаться, не то сосредоточить усилия на одном направлении, поскорее сместились к Большому Бассейну. Кто-то состоятельный с внушительным конепарком даже к Плато, постигая не то утерянные радости изобилия восточных лесов, не то приятно привыкая к нему. К счастью, коренные того и другого региона были заранее оповещены о массовом переселении и в какой-то степени радушно предоставили пострадавшим соседям плодородные участки для проживания. Переговоры между посланцами с белыми знамёнами проходили легко, без споров и, несмотря на серьёзность положения, с кроткими улыбками. «Континент Черепахи велик, огромен и, как оказалось, способен принять многих детей человеческих, в том числе тех, кто родился за океанами». Стоило присоединиться в сцене к восторгу и одновременному испугу при виде величественных серых и белых гор, красок зелени хвойных лесов и синевы озёрных и речных вод, максимально прочувствовать его, хотя описать то, что чувствовали сердца беженцев в этот самый момент, когда они увидели мир столь различный с их представлениями, как котята, впервые оказавшиеся на улице, или новорожденный, взглянувший на свет после месяцев темноты, увидели как границы мира, ставшего разнообразнее, отступили, было бы не под силу ни одному рассказчику. Следующие месяцы и зимы им предстояло понять, сколь различны, столь и схожи они во взглядах, порядках, языке. Хотя поймёт лишь та часть, которая окажется более устойчивой к смене питания, климата и образа жизни в пользу строительства, охоты и собирательства, а не убийства и грабежей. Кто не смирялись с новыми порядками, уходили, либо доставляли северо-западным уйму проблем и вынуждали взяться за оружие, оружие, подаренное и вымененное у знакомых добросердечных французов из числа вояжёров, отступников и воров на новой Родине, кому разрешали свободно перемещаться по племенным угодьям. Почему же? Недовольные порядками что французской, что британской короны (а этих ребят зрители успели возненавидеть), вояжёры или путешественники бежали из селений, запасаясь всевозможными средствами, в том числе прибирая к рукам казённое имущество, отправляясь в полный неизвестности и опасностей путь, пролегающий сквозь леса и реки, равнины и горы, полные диких животных. Мужчине в плотных штанах, рубахе и высоких сапогах, собравших землю и мох канадских лесов, дорога давалась трудно, даже если и требовала едва поднимать ногу, чтобы не наступить на какой-нибудь камень и корень. Он останавливался, ставил карабин к сосне, переводил дыхание, снимал тяжеленный бренчащий посудой рюкзак, из которого торчало тряпьё, и потирал перебинтованные плечи, из каких уже давно сочилась кровь. Устал — не про него, изнурён — ближе к правде, он едва ли не терял сознание от боли, страха и изнеможения и старался их превозмочь, чтобы не пасть как его товарищ пару лун назад, подстреленный британскими пограничными войсками. Мгновенную смерть ещё можно считать избавлением, намного хуже было стонать от радикулитных и грыжевых болей, ну и конечно же повстречать хищников… На всякий случай вояжёр осторожно огляделся. Не только ходили слухи, но и долетало почти каждую ночь протяжное эхо обрывающихся жизней целых групп, преследуемых и терзаемых медведями. Карабин верно служил до поры до времени иногда отгоняя, иногда и убивая разъярённых животных, пока патроны с порохом не заканчивались. Впрочем, существовала масса других опасностей, как например ядовитые грибы и ягоды, губившие заурядных собирателей. И болезни, как же без них, цепляющиеся за тех, кто выбирал ночлег в стылых пещерах и влажных лесах. Из сотен и тысяч быстро бегающих смельчаков с тяжеленными тюками за спиной оставались в живых половина или того меньше, кто в итоге находил тёплый приют, обычно у коренных, и нередко навсегда. В свою очередь местные, восхищаясь как выдержкой белых красноговорящих пришельцев, не испугавшихся враждебных сил в чащах, так и в благодарность за дарованные знания, предлагали своих дев, укрепляя и без того крепкие союзы. Знания же, которыми делились французы за предоставленный кров, были самыми разнообразными: физика, математика, лингвистика, инженерное дело, изготовление банальных устройств вроде колеса, механизмов вроде капканов, строительство осадных орудий. И многое-многое прочее, что сделало из трудолюбивых мастеров — мастеров, изготавливающих опасные и сложные устройства. Несложно предположить, какими печальными последствиями грозило непослушание со стороны пригретых беженцев. Один из прообразов современной Канады образовался здесь, а мирные настроения и взаимовыручку чествовали наравне с вождями и предками. Может много кто был испуган и зол присутствием белых в окрестностях, но взаимное ненападение успокоило тянущую тревогу. Пресловутым кочевникам равнин стоило воздать их обществу должное, а время и семейные союзы (большинство внутри родов ввиду питаемой неприязни к белым) мало-помалу свели вражду и недопонимание на нет. Вдовы и некоторые потенциальные вдовы, тщательно оберегающие веру в то, что их мужей не забрали на «поля изобильной охоты, ловили себя на том, что всё чаще заглядывались на молодых и зрелых охотников, рыболовов и строителей, трудолюбивыми руками которых попадали в ловушки и сети сочные и вкусные дичь и морепродукты, высекались и вырубались предметы искусства. В условиях слежки за беженцами, племена северо-запада сменили вражду на подозрительность, прекратив междоусобные войны. По результату выиграли все; выросла рождаемость, терпимость, сознательность, развивались науки и изобретения. Разве что припасов на всех не хватало. С учётом того, что жившие у побережья Атлантики (уцелели и они!) селились у Тихого океана, вовлекаясь в торговое течение, или у озёр и полноводных рек, осваивая судоходство на вместительных каноэ и каяках, равнинные кочевники предпочитали мелколесье с сохранением своего конепарка и простора, а лесные соответственно теснили коренных здешних лесов, с кустом снимали меньше ягод, коренья исчезали, сети вылавливали, а капканы удерживали всё меньше добычи. Северо-запад наконец ощутил приблизительно то же, что пережили их соседи. На счастье они были далеко не глупыми людьми. По окраинам регионов они всегда располагали отрядами разведчиков и охотников, с недавних пор расширяющих зону вылазок за пропитанием. Посему и те и другие видели следы приближения врага: это и убитая дичь, и брошенная утварь во временных лагерях. Самое главное, сами белые, непохожие на ушлых, но неопасных торговцев и путешественников, иногда захожих на Орегонский путь, ни тем более — на добрых друзей севера, но жестокие, берущие в плен и рабство, воюющие ради бумажек и блестяшек. Недолго думая их стали убивать, но приходили всё новые и новые, не только озабоченные пропажей соратников, но и желающие отомстить. И у высокоразвитых племён было чем дать отпор. Победа опять же упиралась в численность воинов и технического вооружения. В то время всё чаще летела от одних губ к другим древняя легенда о Воинах Радуги, потому как не только точно пророчила последствия прихода белого человека, их настоящее, но и предлагала решение, что было особенно важно в их, можно сказать, критическом положении. Положении, в каком они внимательно прислушивались к себе и мудрым сородичам. Грядут времена, вещала легенда, когда родные земли разорят, все ресурсы исчерпают, деревья вырубят, словят последнюю птицу, реки отравят и оставят без рыбы, а тушами животных устелят все тропы. Жадность пришельцев очернит всё окружение. Они поймут, что им нечего добывать и есть, даже их пресловутые бумаги-деньги не помогут. Человечество, каким мы его всегда знали, прекратит своё существование. Пока есть время избежать злого рока, мы должны научить белого человека относится с почтением к Матери Земле, пробудить его дух, став устами, дланью и сердцем Древнего создания, Великого Духа, полного любви и понимания. Он знает, как вернуть красоту нашей тяжело больной Земле и огласит принципы и правила, которым нужно следовать на пути к миру, через своих помощников — Воинов Радуги. Те, кто показал свою любовь, мудрость, и мужество, кто даровал окружающим благо, будут избраны в качестве Воинов Радуги. Прямые потомки хранителей легенд, историй, культур, традиций и мифов, всех древних племенных обычаев, унаследовавшие все знания, вернут полноценную жизнь. Как вдумчивые и преданные своему народу, они поделятся мудростью со всеми желающими. Они пробудят нас, создадут новый мир справедливости, единства, свободы и признания силы и красоты «пути Великого Духа». Воины радуги разнесут послания на всех четырёх священных направлениях Земли, всем народам. Очистят их разум, сердца и души от скверны, взамен наполнив счастьем, светом, состраданием, любовью и пониманием. Позаботятся о нуждающихся. Освободят нас, наших детей. Задачи, стоящие перед Воинами Радуги будут велики. Но прежде, чем вновь вернуть сокровища Матери-Земли и сберечь от ядов и разрушений, вызванных пришельцами и их жадностью, на их пути будут вырастать горы невежества и неприятия, они столкнутся с ямами предубеждения и ненависти. Воины Радуги должны быть просвещены, непоколебимы в своих силах и решениях, тогда они отыщут благоразумные умы и сердца, кто последуют за ними по пути возвращения Матери-Земле её красоты. Благословите Воинов Радуги и отдайте им всё необходимое, и они вернут вам всё сторицей. Они наша последняя надежда на то, что реки станут прозрачными, леса — обильными и красивыми, а животные и птицы обретут новое дыхание жизни. Воины Радуги — наша последняя надежда на будущее.«О, Великий Дух, чей голос мы слышим в ветрах, мы приходим к тебе, как многие из твоих детей. Сделай нас сильными и мудрыми не для возвышения над братьями, но для победы над величайшим врагом — самими собой».
Как только среди большого числа не только рождённых после начала Великой Войны, но и среди мудрых племён северо-запада, были выбраны самые достойные и отважные молодые девы и мужи, чистокровные, кому привиделся Великий Дух и наказывал исполнить волю могучих предков, крайне изворотливые на язык и поведение захватчики объявили о новом в некотором роде перемирии. О старенькой лишённой изощрённости никудышной «песне», скользкий и паскудный мотив которой знал едва ли не каждый американец. Если не напрямую, то по слухам. Новый закон требовал переселиться коренному населению за Скалистые горы с правом заниматься сельским хозяйством, но с требованием прекратить все торговые связи с французами и сложить оружие. Тогда белые обросшие неказистые мужчины в неряшливых одеждах обещали мир. При ином раскладе они воспользуются зима от зимы совершенствующимся оружием и призовут в подмогу военные отряды, читай кровожадных чистильщиков. Значение Родины у большинства населяющих Континент Черепахи и так медленно, но верно поменялось во многих языках с «места рождения и безусловного права проживания» на «земли, на которых разрешено проживать», что само по себе отвратительно горько и больно, в особенности, когда коренные были поставлены перед необходимостью объяснять это своим детям. Разумеется, примиряться с подобным положением никто не хотел.«Великий Дух несовершенен. У него есть светлая сторона и тёмная. Иногда тёмная сторона даёт больше знаний».
Глашатаи северо-запада посовещались, дав себе немного времени снисходительно потянуть улыбки, да дали сигнал стоящими за ними гордыми метательными орудиями — скорпионами и весами с коромыслом, в конструкции которых конечно же принимали участие добрые союзники французы. Залпы из навоза прогнали обнаглевших подальше, следом ковши зарядили калечащими сучковатыми брёнами, а замыкали всё камни, убийственной мощью сравнимые с пушками. Доля смело предлагавших унизительную сделку погибла в назидание своим менее смелым соотечественникам. И их пыл охладел, заставив более разумно обращаться с завоёванными землями, как минимум вернуться и обживать их, а там уж они поймут как тяжела задача вспахать поля, вернуть природный облик северо-востоку, разобраться с правами чернокожего населения, превалирующего над белым в южных штатах. Самое главное, получить прощение от прекрасных жён, вынужденных заниматься хозяйством, воспитанием и обучением детей, благоустройством поселений, обеспечением тыла, от чего отлынивали самоназванные воины. Не одна сотня лет коленопреклонения и обожания понадобится мужчинам, чтобы вернуть теплоту и мягкость суровым и независимым женщинам. Поводы воевать всё равно найдутся: не техано, так испанцы будут где вкрадчиво, где силком откусывать южный с приятным климатом чернозём. Примерно в том же регионе, но западнее, возрастёт активность Воинов Радуги, гордо шествующих в праздно сшитых плотных нарядах под прикрытием изогнутых украшенных осадных орудий и таранов, огнестрельного оружия, медикаментов и продовольствия, одолженных и купленных у богатейших народов прекраснейшего и обильнейшего тихоокеанского побережья, втайне или в открытую снабжающих в столь благородной миссии пострадавших сородичей. Окружённая стрелками и конницей вереница Воинов Радуги под предводительством знаменосца с великолепным длинным копьём в разноцветных перьях прошла прямо к изрядно изрытым хорошо охраняемым участкам золотодобычи и лагерям исхудавших рабов, с успехом разгромив первых и освободив едва живых вторых. Со слезами на глазах они скидывали жетоны уплативших «налог», что было равнозначным праву пожить несколько месяцев в покое по испанским стандартам, без карательных чисток и кражи детей. Благодарные спасшиеся изъявили готовность присоединиться к войску буквально в следующие дни, конечно же после морального и физического восстановления. Во многом благодаря любезнейшему медицинскому уходу и приготовленной нежнейшими женскими руками пище. Воины Радуги распространяли некую особенную вдохновляющую ауру, вызывая и трепет, и восхищение, так что встреченные либо сдавались, либо присоединялись к ним, признавая их мощь. Последнюю в полном смысле оправдали слаженная работа осадных орудий, использовавших в качестве снарядов все встреченные камни и останцы, и крытые тараны на колёсах, без задержек пробиравшиеся к слабым точкам крепостей — воротам — по утоптанной почве. Врывающаяся внутрь конница фактически означала поражение для испанцев, потому как убить быстро перемащующуюся единицу одинаково умело орудовавшую револьвером и саблей было попросту невозможно. Обычные солдаты подлежали уничтожению, кто добровольно не сдавался, когда как трусливое звено командования держали в плену, в скверных, весьма похожих на рабские, условиях. Выпытывали расположение войск и складов, пути снабжения, после чего избавлялись, дабы не допустить существенной перегруппировки войск, и ожидали ответных действий вице-короля и его аудиенсии. Но не дождались: как оказалось позже, идея превратить слаборазвитую Мезоамерику в аграрно-сырьевой придаток для капиталистических стран потребовало слишком большой цены, от какой отказались. Беспощадность, равно как и милосердие, Воинов Радуги быстро облетело южные регионы, превращая храбрецов в трусов, нашёптывая бежать вместо решимости защищать границы, складывать, не поднимая, оружие. Новая Испания, как бы сама тому ни сопротивлялась, трещала по границам, уступая победу то настойчивее взявшихся за них ОША, то коренным американцам, то техано, костьми ложащихся за свою свободу. Даже тихоокенанское побережье вздумало диктовать свои условия, если испанское командование не ослабит хватку, и настойчивость подкрепила союзом с французами и северо-западом. Регионом с недооценённой мощью, ошибке, стоившей ОША примерно половины плодородных и богатых полезными ископаемыми земель Северной Америки. И эту мощь они показали перед закалёнными вояками, давно забывшими что такое мир и покой, когда оттянули все испанские силы c истока реки Колорадо до устья, ещё не предполагая о том, что сложная часть осталась позади. Вместо этого они напрягли все силы в сражении сразу с двумя заклятыми противниками, и Испанией, и ОША. Последние думали примерно то же самое с поправкой на коренных американцев, когда преследовали всё более неорганизованную, трусливо действующую испанскую армию, как бросающую технику, так и своих людей на немилость врагу, и столкнулись с наглядной пользой «врага твоих врагов». О Воинах Радуги ходила молва, и распространяли её чрезвычайно ненадёжные источники вроде торговцев, в чьей жизни, кроме странствий по строго определённому пути из Нового Йорка до селений вдоль Калифорнийского залива и обратно, не водилось никакой другой забавы, кроме сплетен. Не в последнюю очередь они придумывали захватывающие байки, пока углубляли борозды скрипящими деревянными колёсами, чтобы как-то поднять настроение в постоянном страхе не только за свой ценный груз, но и за свои не менее ценные жизни, зная как бывают алчны и мстительны люди всех мастей. Особенно в условиях нужды, какую им с лихвой «обеспечивала» война во всех направлениях. Во всяком случае, она их кормила. Но, по слухам, должна была вскоре закончиться с приходом воинов и воительныц, чьё внешнее великолепие равно их умению убивать. Многие торговцы обменивались с ними, ещё большее число было обязано им жизнью, так как Воины Радуги обороняли караваны не требуя взамен даже благодарности. Торговцы всякий раз делясь об этом в растроганности снимали шляпу. Бесстрашные новые американцы, подчинившие себе большую часть континента и выгнав британцев и французов на север, поверили россказням только тогда, когда до седого волоса перепуганные испанцы — не их заслугами — попросили убежища, мямля о том, как их преследует бессмертное войско, от которого отскакивают пули и не попадают ядра, какие разят одним ударом и выстрелом. Ещё оно невидимое днём и бесшумное ночью. Подобные легенды ходили сотни лет, иногда в контексте конкретных людей, иногда целых отрядов и племён, кто наносили символы и носили с собой магические талисманы, жуткие выструганные поделки или вещи пришельцев, дарующие тем невиданную скорость, ловкость или силу. Скептично настроенные европейцы всё списывали на самовнушение и наркотические отвары. И у границ последнего непокорённого огромного штата Техас, на стыке юго-запада и юго-востока, на живописнейшем зелёном пригорке с протекающей мелкой речкой, какая напомнила мне австралийские крики, состоялась встреча с теми самыми расхваленными образами из легенд. Коренные взвели курки и подняли ружья и луки, натянули тетивы и нацелились ни на йоту не дрожащими крепкими руками, оборонительные треугольные постройки на колёсах в любой момент готовы были прикрыть как присевших на колено людей, так и конницу. Лидер Воинов Радуги, единственный хладнокровно смотрящий на ответно всполошённые ряды противника, заметно постаревшие, но так и не изменившие своей манере одеваться одинаково, сделал вперёд несколько шагов и объявил: «Мы не начнём кровопролитие первыми, но если того хотят противники, то мы будем биться остервенело за свои и своих оставшихся семей жизни, так что стоит подумать перед тем, как отдавать приказ и лишаться своих людей в схватке, какую можно избежать. Мы пришли с решительной целью освободить сородичей и их дома, забрать головы людей с тёмными сердцами; и не станем трогать земли, которые уступили по глупости вам, бывшим союзникам, вскормленным врагам. С тех пор, как кочевники востока и юга объединились с северными племенами, их язык обогатился, используя вкрапления французского, и стал другим, даже звучал иначе: певуче, твёрже, приятнее. Их было сложно понимать, но пришлось. Где не удалось достигнуть понимания, обратились к письму, в котором коренные за много лет поднаторели, доказав как далеко они ушли от человека времён неолита по мнению косных американцев. На расстоянии полёта стрелы командующий, как подобает человеку честному и непредвзятому, медленно опустил поднятую руку в призыве убрать оружие и спешился, чтобы вплотную подойти к Воинам Радуги, таким же чудаковатым, какими были алгонкины для джеймстаунцев сотни лет назад, какими отцы-основатели видели коренных. Американское войко также не сводило глаз с разнородного по составу воинства, к тому времени также расслабившегося не состоявшейся битвой, где тут и там подростки и старики, девы и взрослые женщины, вроде бы жалкие остатки, а вроде бы и серьёзное объединение, проникнувшее за границы Новой Испании, ведущей ожесточённые на дальних расстояниях сражения. Как противник они заслуживали не снисхождения, а безмерного уважения. «Мы услышали вас и не станем помехой в вашей благородной цели, напротив, у нас общий враг, какого вместе мы сразим с меньшими потерями. Но прежде, чем мы придём к соглашению, я должен кое о чём рассказать вам. В нашей новообразованной стране, — начал командующий, постепенно сводя гордость на нет, — много лет идёт борьба враждующих лагерей, один из которых всеми силами мечтает уничтожить любое упоминание о вас, в том числе вас как вид, другие всеми силами стремятся прекратить насилие, внушая всем мирный выход. Соотношение сил в лагерях неодинаковое, и первые часто прибегают к хитрости и подлым приёмам, разносят слухи, печатают провокационные газеты, стравливают нас друг с другом, едва не начиная гражданскую войну. Вторые, к счастью, знают способы взывать к благоразумию в людях, и разногласия ненадолго утихают. Словно этого мало, чёрные работяги, с какими были хорошо знакомы ваши предки, получили независимость и теперь хотят отплатить вам за ваше сострадание к ним в прошлом, они бунтуют пуще прежнего и пойдут на нас войной, если встанем на их пути, пути помощи вам. Вряд ли стоит винить их в этом решении. — Командующий тяжко вздохнул и помолчал, скорбя о пережитых страной, им самим и его войском несчастьях. — Ко всему вышеперечисленному, наши женщины едва не объявили бойкот, пеняя на нашу алчность и ненасытность, подвергая критике нынешний патриархат, видимый им ничем иным как обожествлением мужчин, когда как им выделена роль безропотных служанок. Они твердят о том, как бережны и трепетны коренные к своим дочерям, сёстрам, матерям и бабушкам, и хотят того же от мужчин Объединённых Штатов. Они призывают нас к равенству. — Судя по всему, если раньше у мужской половины подобное требование вызывало не то смех, не то гнев, по прошествии времени и признании женской настойчивости, нахмурились и задумались, что сейчас и изобразил на лице командир. — И мы могли бы вернуться и дать им ответ, решить накопившиеся вопросы, все хотят домой, неоспоримый факт, однако сенат поставил нас перед необходимостью отвоевать Техас. Ещё одно «но»: наша армия мельчает, мы слишком много сражаемся, много теряем. Мы не можем вернуться. Меня и не только лишат званий, жалования. Из героев нас превратят в изгоев, предателей и трусов… «С вами обойдутся как с нами,» — проницательно заметил лидер Воинов Радуги. — «Однако мы поможем вам. В час нужды нам незачем вспоминать прошлые обиды. Вместе мы сильнее». Он вернулся к Воинам Радуги и обсудил с ними широким кругом выгодные тактические решения. Затем обратился к белым командующим в чистых мундирах: признак руководящих сражением со стороны, непонятный и презираемый коренными. Если у кого и закрались сомнения в надёжности союза, они предпочитали оставить их при себе. Так с заговорщическим молчанием Воины Радуги прошли несколько сражений бок о бок с двуличными друзьями, нахрапом уничтожали мелкие отряды, брали пленных, совмещали практики пыток и получали ценные сведения, осаждали крепости и миссии, нападая с разных сторон. В связи с пережитым вместе американцы может и стали понимаmь, что несколько комплектов одежды для сражений днём и ночью играли на волшебных невидимости и бесшумности, впрочем отвод снарядов не смогли объяснить ничем, кроме как патологическим неумением испанцев стрелять. Что странно, так как в их случае за большинство убитых были ответственны мортиры. Воины Радуги, напротив, раньше обходились почти без потерь, а приняв во временных союзников белых, словно обрели то самое мифическое бессмертие. «Мы умирали слишком много раз, чтобы Великий Дух допустил этого снова», — отвечали они с грустной улыбкой. Что правда, то правда. Если даже не из сострадания американские войска объединились с оставшимися преисполненными праведной мести отрядами коренных, то из возмущения политикой испанцев в присвоении Техаса и прилежащих плодородных земель вдоль Рио Гранде, по итогу выгнав алчных золотодобытчиков и карателей (по всей видимости, также отсталых ортодоксальных и потому раздражающих католиков) на засушливый юг, обезопасив границы и спасая от вымирания людей достойных, смышлёных, защищающихся яростно. Тех, у кого пришлось многому научиться, прежде чем сломить. Мятежность, хотя лучше сказать, несгибаемость, Техаса стала решающим фактором в примирении много лет враждующих сторон. Видеоряд конечно же показал откликающиеся трепетом в сердце техасские пейзажи, в то время представляющие собой утоптанную землю, фермы и деревянные одноэтажки, среди которых разбивали лагерь американцы востока и запада. Показал давно ставшие добровольными, не вынужденными, взаимодействия и различия, из раза в раз из века век становящиеся предметом пылких споров. Последним, как и многим событиям и вещам в жизни двух родов, не нашлось места в настоящем, что пошло всем только на пользу. Теперь по лагерю звучали песни на разных языках, распивали перед костром напиток бодрости из листьев и веточек растения яупон, известным как «Напиток очищения», который временами напоминал американским солдатам крепкий чай или кофе. Теперь они общались свободно, слушая и делясь советами и секретами, смеялись растеряв всякое друг перед другом стеснение. Коренные женщины в военном образовании стали выглядеть в глазах американцев не как что-то выделяющееся и неестественное, совсем наоборот, словно без них бессмысленна сама война, раз они были незаменимы. Начиная от целительства, готовки и шитья до массажа и напутственных слов. Что самое обескураживающее, женщины вставали в один ряд с мужчинами ведя прицельный огонь и перезаряжались с той же ловкостью, с какой добавляли приправу в котёл с ароматной похлёбкой. Американские солдаты обязаны были признать свою категорическое неправоту в отношении слабого пола и аккуратно пронести её с собой до дома не проливая ни капли, как они подносили ко рту чашку с отрезвляющим яупоном. С ним на ум приходили самые здравые идеи. И хотя поначалу не столько равнодушно, сколько с подозрением относились к проведению совместных заданий, опасаясь непонимания и разрозненности, по итогу единогласно признали их безусловный успех. Американские войска и Воины Радуги действовали гармонично, используя свои сильные стороны в сложившихся ситуациях: хотя оба в совершенстве соблюдали правила маскировки, первые были незаменимы в лобовых атаках, когда как вторые бесшумно снимали незащищённых противников певучими стрелами. Белых крайне удивил, но больше встревожил темп выпущенных стрел. Первые ещё не опускались на землю, пока следующие летели следом. Разумеется, Воины Радуги никогда не угрожали даже в шутку. В крайней степени верные Родине и союзникам они никогда не бросали в беде. Один их гордый спокойный вид без слов внушал веру в себя, а значит и в победу. Победу в том числе в заключительном сражении, в красках показанном на экране. В ходе ряда поражений оставшиеся ново-испанские войска стянулись к тому, что с давних пор зовётся Алмазным Каньоном, теснимые как Воинами Радуги с запада, так и американскими войсками с востока. На близ протекающие речушки возложили надежду и замедлить, и раскрыть приближение врага, когда как артиллерия, расставленная по скальным холмам, определив его приближение, открыла бы уничтожающий огонь. Как и американцы, испанская корона не имела возможности вернуться к условной родине (но по своим причинам) вследствие волнений среди населения, не только требующего, но и добивающегося свободы кулаками, а также всем попавшимся под руку. Требующего образования Мексики. Уставшая от нововведений короны, уставшая от насилия, но готовая его применить — в последний раз к тем, кто без него жизнь не мыслил. Испанский генерал, кто скорее всего назвал бы свою жажду убийств тактичным исполнением воли короны, гордо решил биться до последнего, и его сложно упрекнуть, когда пред «исполнителем воли короны» стелились тысяча отборных солдат, ветеранов, не трусов, бившихся с самым разным противником и понимающим последствия поражения. Занявшие стратегически выигрышные позиции войска провели на Алмазном Каньоне несколько дней, дотошно меняя караулы и отряды разведчиков, глядя во все глаза на окружающее пространство пока однажды в свете вечереющего неба в долине не появился единственный всадник с пёстрым копьём. Знаменосец Воинов Радуги. Гнедой конь крутился на месте, не приближался и не отдалялся. Испанцы сменили сомнение на развеселённость, но на всякий случай доложили генералу, какой успел запомниться и своим подчинённым, и истории любовными похождениями или, что ближе к правде, «апробацией симпатичных девушек» в приказном порядке. Он просто указывал пальцем на понравившуюся и просил, нет, подразумевал, что она отправится за ним в личные покои. С одной стороны, пыл генерала ослабевал, но с другой — плакала каждая такая девушка, далеко не по своему желанию отдающая свою невинность, и конечно же их участливые матери. К тому моменту, когда солдаты робко приближались с докладом к палатке, откуда раздавались игривые возгласы и стоны, в общем приятная возня, генерал был несколько занят, и сперва пришлось собрать всю волю и смелость в кулак, чтобы его потревожить. Полуголый усатый генерал вышел сразу с накинутой на шею жёлтой шалью, в какой его, что сверхзабавно, и поймают к концу сражения (а что, с подлинными историческими фактами не спорят, даже если они и смахивают на запоминающийся киноприём!), и посерьёзнел, когда сказали об одиноком всаднике, даже разозлился и гаркнул по-испански грозно и страстно одновременно: «Пристрелить без всяких разговоров! Хватит нам терпеть всяких проходимцев вокруг лагеря». Во всяком случае, его гнев обоснован тем фактом, что за все дни стоянок мимо околачивались весьма подозрительные путники, — порошайки и торговцы, — то и дело озиравшиеся по сторонам. Они исчезли, стоило угрозы сопроводить предупредительным выстрелом. И вот снова на погано-туманной равнине объявился незнакомец с неизвестной целью. Реакция генерала была ожидаемой. Солдаты вытянулись и в один голос обязались немедленно выполнить приказ, покамест его отдавший пропал в объятиях обаятельной техано. Подбежали к расстоянию выстрела, проверили ружья, прицелились и выстрелили. Конь с ржанием испуганно заметался. Они зарядили ещё и снова выстрелили. У них было много боеприпасов, собрали со всех оставшихся складов в попытке пресечь кражу или уничтожение их пронырливыми врагами и опасаясь, как бы ещё какой офицер не разболтал об их тайниках. Один красно ругнулся и готов был поклясться, что попал, но всадник словно стоически стерпел боль. Несколько выстрелов спустя, только когда к этим стрелкам подключились другие, удалось сбить назойливого неприятеля. Одного послали верхом осмотреть поближе, а остальные отряды удвоили бдительность, заранее понимая, что происходящее — ничто иное как трюк коренных или американцев, всё одно, они стоили друг друга в хитрости. Так что до того, как испанский всадник доскачет до пёстрого копья-знамени и поймёт, что сжимала его наполовину деревянная наполовину керамическая бутафория в форме человека, и падёт пред ним замертво сражённый стрелой в шею, со стороны неглубокой реки невидимые пловцы, вооружённые лишь кинжалами и иногда тростинками, через которые дышали под водой, доберутся до пушек и вырежут всех обслуживающих их солдат. И только затем забасит труба, возвещая о нападении. Тем временем в долине, над какой до сих пор стелился покрывалом благожелательный для прикрытия туман, с ржанием поднимались присыпанные песком лошади и с подгоняющим криком — их наездники. В два счёта американская армия и Воины Радуги маленькими группками поспешили к холму, на котором засели последние, как они больше просчитали, чем надеялись, неприятели. Грациозно уворачиваясь от выстрелов мортир, взрывающих землю либо рядом, либо за их спинами (всё благодаря упорным тренировкам), они прижимали опешившие войска, обязанные помимо сдерживания мощной лобовой атаки, справляться с тыловыми диверсиями. На этот раз коренные мне напомнили знаменитый на весь мир великобританский спецназ, а с кадрами их упорно ползущими без какой-либо страховки по отвесным утёсам, я всерьёз задумался, не переняла ли Особая Воздушная Служба тактику бесшумного боя у коренных американцев, практиковавших её за сотни лет до них?! Секундами спустя, правда, забасила та самая труба, и скалолазы вынуждены были уворачиваться от ведущейся по ним стрельбы, но под прикрытием своих скорпионов и американских пушек. Что сказать, и при боевой тревоге Воины Радуги показали себя не менее впечатляюще. Со сжатыми в зубах ножами и пристёгнутыми топориками на бёдрах они успевали нанести несколько ударов медленно перезаряжающимся либо медленно делающим выпад штыком испанцам с волосатыми оскаленными ртами, виденными в свете немногочисленных лагерных светильников. В массе своей и по отдельности Воины Радуги были похожи на ураган, двигающийся в стремительном ритме убийственного танца, в каком их постоянно меняющиеся партнёры хватались за горла, животы и ноги, когда первые делали мастерскую подсечку и неслись к другим. Когда ночь, окружившая израненные кровоточащие тела испанцев, коснулась кричащих и хрипящих, погрузив в вечный сон безмолвия, часть сражавшихся с тяжёлым дыханием собралась у светящейся бежевым палатки, чтобы встретить генерала павшего войска. Испуганного, обмотанного шарфиком практически до удушения изящной девушкой смешанных кровей, раскосой с пышной чёрной косой, с сильными руками, раз способна удержать тучного волосатого извращенца. Девушка, с того момента ставшая известной, как Жёлтая Роза Техаса*, воспетая и увековеченная в поэмах, легендах и мьюзиклах, чем-то напомнила мне Сянь Мэй, особенно когда стиснула зубы, напрягла милое личико с очерченными скулами. Трое мужчин живо подбежали к ней, отняли в полубессознательном состоянии генерала и вывели наружу, где уже стягивались все желающие застать его чудовищно-унизительное поражение. Раненые на время отказались от медицинской помощи вперив взгляд в одолеваемого ужасом и разочарованием, а после того, как на шею накинули наскоро связанную американцами петлю, едва не упавшего в обморок. Ни прежней гордости, ни величия не было видно на молящем пощадить лице генерала, с каждой секундой темнеющем, краснеющем по мере того, как тянули за другой конец верёвки, перекинутый через перекладину испанской метательной машины. Тирана лишали жизни медленно, без в малой мере милосердного хруста шейных позвонков, Воин Радуги с… союзником-разбойником. Зрителя в своё время поразила в сердце ошеломительная сцена с участием в военном походе женщин, с остервенением бросающихся на подожжённое селение северо-востока. Подобную попытку сценарий сделал, показав участвовавших в сражениях на стороне Воинов Радуги и новоамериканцев отряды наёмников: часть племён Равнин, часть Пуэбло, купленных некогда испанцами. Как уже можно было понять, их верность равнялась числу предложенных песо и литрам пойла, недавно сменившимся на ничего не стоящее «отвалите». Принять участие в схватке с теми, кто по всем подсчётам должен был проиграть, для мародёрствующих и живущих за счёт других племён стал шансом обогатиться на время. Заключать же одни союзы во вред другим им было не впервой. Однако доказать свои искренность и готовность разгромить испанские войска на поверку выдалось намного сложнее. Послы бандитских группировок, как их метко назвали американцы востока, как могли выражали почтение статным Воинам Радуги и гордым американским войскам, придя на переговоры в белом одеянии, символе священного мира, далеко не для того, чтобы сообщить о намерении сдаться, как долгое время обманчиво полагали приезжие. Воины Радуги мотая головой выразили общее с союзниками мнение: «Зачем вы нам, дважды предатели, трижды нахлебники, четырежды мародёры и неизвестно сколькижды бессовестные хулиганы, живущие насилием и разбоем? Словно перечисленного недостаточно, чтобы сказать вам безоговорочное нет, вы совершаете насилие и разбой не только по своему желанию, но и по приказам разрушителей нашей Родины. Что вам найдётся сказать на это, пособники разрушителей? Где гарантии, что вы нас не предадите?» Переглянувшись, каждый как один отдал собственную священную трубку. Традиции менялись декаду за декадой, теряли изначальный вид или умирали навсегда, как произошло с некоторыми праздниками, родовыми порядками и одеждой, но трубка — божественный инструмент создания облаков, погоды, воздуха, а значит жизни и мира, по-прежнему носил в кожаном расшитом чехле каждый коренной американец. У кого перешедшая в наследство, поцарапанная, у кого неказистая самодельная из-за отсутствия практики, у кого музейное загляденье, все складывали на земле ровную кучку в знак непреложной клятвы ненападения, в знак доброго союза. Позднее это знаменательное событие запечатлят роскошным узором на вампуме, а «бандиты», потерявшие в тот день больше половины людей (то есть больше всех), невероятно гордые собой, расселятся жалкими остатками по новой границе с маленьким гаремом восхищённых жён, и без умолку будут тараторить, что только благодаря их отваге, благодаря их жертвам Великие Воины Радуги одержали главную победу. Откровенно говоря, восхваляют они себя по нынешний день, по меньшей мере, по день окончания съёмок фильма, что было в уже далёком 1993. Дальнейшие боевые операции можно было смело сравнить по сложности с деятельностью городских патрульных, в чьих обязанностях было осмотреть улицы на наличие заблудших животных, перевести бабушек через дорогу или снять с дерева детскую игрушку. Воины Радуги, «бандиты» и американская армия побеждали, спасая один городок за другим, где держали то пленных, то прогнувшихся техано, одинаково жарко встречающих освободителей. Одинаково жарко выступающих за мир. Особенно пристально они оглядывали состав Воинов Радуги, и видя среди боевых отрядов женщин, служащих в этих краях непреложным свидетельством мира, дружеских намерений, настаивали на прекращении всякой вражды, приносящей лишь новые страдания и беды. Отныне и впредь. Тогда и была сказана знаменитейшая историческая фраза, поразившая в том числе и мою душу: «Мы не раздельные существа. Мы разные нити одного бытия. Мы это вы, а вы это мы. Вот какими мы и вы должны быть, каждый из нас. Донесите наши слова до ваших женщин. На них всегда смотрят как на пустое место, а ведь мы — ваши матери, а вы — наши сыновья. Мы призываем вас к миру. И этот мир должен длиться вечно». Её сказала Нэнси Уорд или Нанийехи, и благодаря ей и ей подобным между американцами запада и востока не загорались ни разногласия, ни тем более сражения, уже вторую сотню лет. С некоторыми оговорками, касательно пограничных не-пойми-каких скрытых от общественности стычек, о каких я уже вспоминал, и какие стали волновать меня намного сильнее после просмотра великолепной квадрологии. Я был горд тем, что мой отец участвовал в её создании и преисполнился большим сочувствием к пережившим на своих веках так много трудностей. Мои же трудности заключались в упрямстве, себялюбии, сдерживающими меня от банальной фразы «прости» в телефонную трубку, на какую c другой стороны приложив к уху улыбнётся отец. Он всегда меня слушал и никогда не отказывал встретиться, солнцепёк ли на дворе, ливень или ночь кромешная. Всегда участливый, временами улыбчивый, он бы обязательно составил мне компанию, если бы не отправился далеко на запад к тем, кто видимо лучше его понимал. Что подтверждал фильм следующей сценой. Выбранный женщинами лидер Воинов Радуги, доказавший свою мудрость и мужество, позволил себе прошептать на ушко несколько полезнейших истин, которым его учили родители его родителей, сохранив сквозь века.«Почему вы берёте силой то, что не можете взять любовью?»
Командующий, кто впоследствии американской истории будет известен как конгрессмен, выдвинувший десятки социальных реформ, положительно повлиявших на страну и применямых по сей день, а затем как президент, неподдельно улыбнулся. Воины Радуги и белые солдаты разошлись со взаимными чувством усталости и выполненного долга и дали обещание встретиться у границ их земель. На условной линии от Уиллистона до Амарилло, где состоялось торжественное, грандиозное по своим размахам и крайне самобытное подписание мира. С неисчислимыми повозками, гружёнными ружьями и ножами, давно списанными с вооружения американской армии и пришедшие в негодность у коренных, они подошли вплотную друг к другу поочерёдно втыкали их в землю, соблюдая примерное расстояние в несколько ярдов, вдоль ныне известной границы между Континентом Черепахи и ОША. Теми и другими, объединёнными войной друг с другом, наученными через тяжкие битвы и кровопролитие силе единства. В то время, когда и распоследнего наивного верящего в мир человека не осталось, они зарывали орудия войны, большую их часть, обязуясь больше не поднимать их против друг друга. Насколько я помнил, первая граница существует в некоторых участках до сих пор, а на других — она выполнена в виде монументов, на которых гласит надпись на двух языках: «Здесь у нас всегда будет Родина, а здесь всегда будет друг». Коренных американцев долгое время обделяли пониманием и милосердием. Этот мужественный, благородный народ оклеветали злые невежественные люди, убедив всех в том, что они не просто ловкие пройдохи, а чудовища, чуждые к понятиям совести. На их долю выпало и обвинение в преступлениях, с которыми они по большей части не имели ничего общего, и обвиняли только потому, что их мысли и привычки отличны от европейцев. Но они были и есть такие же люди, как мы, имеющие собственные чувства и желания. Может до недавнего времени они и вели жизнь схожую с первобытной с соответствующим менталитетом и обычаями, но всё же никогда не были чудовищами. Многие одарённые и одухотворённые, высококультурные люди, в жилах которых течет американская кровь, делают честь своему народу. Будем надеяться, старые традиции отваги и выносливости, сослужившие в прошлом хорошую службу, помогут потомкам американцев идти по ещё более трудному пути совершенствования. На совершенствование выпали, к сожалению, не менее тяжёлые века, хотя могло показаться, что окончательное примирение с технологически превосходящим соседом лишило их каких бы то ни было проблем. О них напоминали и так просвещённому зрителю фото- и видеофрагменты хроник подле бегущих титров. Грызня европейских держав продолжалась сотни лет, однако по истощению ресурсов они со всей яростью стремились доказать — нет, даже не перед собой, — перед другими такими же державами преимущество, вскормленное гордыней и необходимостью пресловутой «сладкой жизни», в изобилии, в роскоши. Страны, ставшие объектами, жертвами их бескомпромиссных планов, не были готовы к тому, что их будут буквально перетягивать, как одеяло между бурчащими супругами, за право владения их землями не без острых и метких оружий, пресекающих любые попытки неповиновения. В эпоху великих географических открытий или эпоху колонизации пала Африка, пали Южные Азия и Америка, и сотни, если не тысячи островов, в языках коренного населения которых термин «тяжёлая жизнь» был максимум приравнён к раздосадованной погоде: наводнения или засухи. Когда и на завоёванных землях стали исчезать ресурсы, по большинству идущие на «увеличение животов» изнеженной знати, наконец, в головах людей стало проклёвываться семя разума, давая ростки миролюбивым настроениям: объединению и рациональному использованию. С тех пор как в середине девятднадцатого века мир облетела весть — как в газетах, так и менее доверенных источниках вроде легенд и баек — о заключении примирительного договора с коренными американцами, миролюбивое настроение распространилось повсеместно. Колонии перестали терпеть угнетнённое своё положение, скованное унизительными кабальными соглашениями и потому постепенно наращивали мощь в ополчениях и национально-освободительных движениях, и попутно объединялись с соседними странами, став уже не такой лёгкой добычей для взбунтовавшихся европейцев. И помощниками в нелёгком деле выступило самое большое на Земле государство. Оно показало сопоставимую размерам силу и блистательную политическую стратегию, помогая захваченным странам обрести утраченную независимость. Сосредоточив на себе внимание сотен стран, словно актриса на сцене, Союз Славянских государств, избавило примерно полмира от империалистских крохоборов и на широком жесте, так характерном для менталитета этой части света, исчезло с внешней политической арены. Но не всех устроило такое положение дел. Появлялись так называемые лидеры объединённых стран, чья власть, как и алкоголь, в большом количестве опьяняла, наполняла фантазиями о большем величии, и только ими, превращая правителя в неуравновешенного злодея, какими сейчас изображали на кинополотне любого оппонента героям в фантастике и боевиках: со взглядом диким, с аппетитом ненасытным, нацеленным на завоевание мира. Подобная история и произошла в Германии в двадцатом столетии, когда во главе правления сел безумец и начал войну затяжную, кровопролитную и жесточайшую, но со временем, к счастью, подавленную. Подавленную заблаговременно до леденящего кровь применения ядерных ракет (освещённые в газетах испытания которых поднимали волосы на теле). Впрочем, миллионы потерянных воинов и гражданских германцам припоминают до сих пор. Не избежали пренебрежения и их союзники — Япония и Италия, в равной степени ослеплённые горячкой присваивания новых территорий, забывшие о милосердии и сострадании. И кого тоже поставили на место пригрозив мерами пресечения ООН не менее устрашающими, чем те планировали использовать в войне. Способствовали в том числе коренные американцы, вынужденные как всеми силами сдерживать нападение японских войск, так и участвовать в сражениях вместе с восточными американцами на европейском континенте через Атлантику. Участвовать не жалея средств и людей на этот раз в войне, напрямую касающейся судьбы народа и Континента Черепахи, а значит обещающей заслуженную награду за предельную отдачу. Покой. Какого отчаянно не хватало и мне после погружения в высококультурный мир. Оставшиеся часы до сна мял подушку то одной щекой, то другой, даже не пытаясь отогнать мысли, становящиеся всё более толковыми с каждой прошедшей минутой (или больше). Мысли о той безоговорочной преданности и заботы отцов и сыновей, любящих стариков, мужчин, подростков, помогающих друг другу, рвущихся в бой, преследующих общие цели, переживающих невообразимо ужасное, но вместе. Гармоничных. Дело даже не в том, что я завидовал, хотя проскакивало и такое, я был очарован, а ещё стыдился. Я винил Кантора в том, что он уезжал от меня куда подальше наверняка придумывая любой повод не оставаться, а ведь он приезжал ко мне, что в Долину Пекан, что в Хьюстон, сидел кротким фанатом на зрительских местах, даже не прося больше первые ряды как родственнику игрока после того, как мы с ним повздорили. Честно говоря, уже и не помнил по какой причине. Чепуха, по которой обычно ругались слишком быстро съехавшие парочки. Он преследовал цель извиниться, угрюмо плёлся по дорожке, выстроенной из сплетен, шантажей, слёз поклонниц, в том числе Долорес, судебных исков… Моих «достижений». Наверняка пытался найти им оправдания, как мастерски находил я. Я гнал его подальше и не озаботился когда-либо спросить «тебе что-то нужно от меня, пап?» Защипало в глазах — непостижимо — и только тогда я снизил скорость мыслей, а с ним дыхание и сердечный ритм, и провалился в темноту. Иногда я попадал словно бы в иную вселенную, в которой я такой же лоботряс, каким был раньше (очень надеюсь им не остался), живущий в помойке, но маскирующий её резким ароматом духов, грубо говоря. В той вселенной я сдался вредной привычке, пил от грусти, одиночества, раскаяния, пережитого. Словом, по любой причине, какая могла прийти в голову лоботрясу. Позволял воровке-спиртному красть у меня сознательную, яркой в каждом мгновении, жизнь. Глупел, скорбел, был непродуктивен и точно не собирался звонить Долорес, о какой тот Логан Картер не вспоминал, пусть она и стала волшебным эликсиром от вышеперечисленного. Пусть она и напомнила как важно зацепиться в жизни за что-то значимое и интересное, точнее за кого-то. Конечно же я подразумевал Парну Джексон. Утром проснулся со смешанными мыслями, как и всегда, когда понимаешь, что приснившееся — полный бред, но их ещё не ускользнувшее в небытие влияние убеждало в том, что летающие помидоры, съедение заживо зебры или правящие страной много лет киборги вполне нормально. Я захотел сделать Парне предложение. Женщины ведь любят всю эту хрень, верно? Их можно этим удержать рядом с собой? Чесал виски по этому поводу ещё порядка получаса. Обдумывал в течении дня и периодически пропадал для мира последующие недели. Если эта мысль прочно зацепилась в отделе головного мозга, отвечающего за безумные предложения, значит, к ней надо было прислушаться. После столь долгого вынесения решения я заметно расслабился и стал чаще улыбаться. Я выбрал верный путь.