Myself

I don't know who to trust These days everyone's shady Fool me once, I'm on my own There is no second time, baby That's the shit I don't like Please no yes, no maybes What else?

— Хёнвон-а… Извини, мне пришлось убежать на работу. Я оставил в холодильнике вкусные сэндвичи для тебя. И я надеюсь, ты проснешься уже ближе к вечеру и не успеешь заскучать. Обещаю принести что-нибудь вкусное :) Вон скользит взглядом по найденной у кровати записке и неловко улыбается уголком губ. Он действительно просыпается ближе к четырем после полудня и еще некоторое время лежит абсолютно неподвижно. Ожидает, что Хосок уже вполне привычно перекатится с другой стороны кровати и накроет собой, раздаривая свое бесконечное тепло, пробормочет в ухо что-то приторно милое хриплым ото сна голосом или оставит поцелуй на смуглом плече. Но это так и не происходит. Тогда он обессилено поднимается, усаживаясь в ворохе скомканных одеял, и оглядывается вокруг, лениво потирая пальцами щеку со следами от подушки. Маленькая комнатка, как и прошлые дня три, все так же переполнена теплым солнечным светом, проникающим даже в самые крошечные уголки и щелки. Где-то на полу по-прежнему валяется одежда Че, в которой он был в клубе, безумно неудобная к слову. С кухни вновь доносится крайне дурацкий тикающий звук часов, которые Вон невзлюбил с первой минуты. И все же… все это успокаивает. Хёнвон выбирается из постели одним рывком, что раньше ему никогда прежде не удавалось, и тут же цепляется тонкими пальцами за белоснежные шторы, разводя их шире, впуская солнце не только в квартиру, но и, возможно, немного в самого себя. Открывает следом и окно, позволяя проскользнуть внутрь едва-едва прохладному отрезвляющему ветерку, и тут же прикрывает глаза, замирая на минуту. Как же он оказался здесь? И почему именно здесь ему так.. хорошо?.. Так правильно? По рукам пробегают стаи мурашек, которые молниеносно исчезают уже лишь в районе груди. Че ежится, легонько передергивая плечами, обнимает себя худыми руками и медленно переступает босыми ногами по вмиг остывшему полу в сторону кухни. Им движет внезапный и совершенно новый для него интерес. И в холодильнике вдруг действительно обнаруживаются аккуратно сложенные горкой на тарелке сэндвичи, которые Хёнвон даже не думает пробовать, если честно, потому что они слишком... красивые? Шин, наверняка, так долго их делал, что было бы неловко взять их и просто съесть. И только Че тянется к чайнику, чтобы щелкнуть кнопкой включения, как тут же натыкается взглядом еще и на кружку, подготовленную, видимо, для него. Уже с растворимым кофе и с сахаром, осталось лишь кипяток налить. Хёнвон пытается не заострять на этом свое внимание, но в районе сердца буквально на секунду все равно что-то сильно-сильно сжимается. Он вздыхает глубже, непременно с медленным выдохом после, убирает с лица упавшие пряди отросших волос и решает для начала умыться. Привести в порядок себя и свои мысли. Однако, не ожидает, что в ванной комнате ему вновь станет не по себе, да еще и пуще прежнего, ведь Хосок оставляет ему на стиральной машинке полотенце и стопку чистой домашней одежды — самой маленькой своей одежды — которая могла бы Вону подойти. И когда Хёнвон неспешно натягивает на себя приготовленную для него футболку, ему кажется, что во-первых, она велика ему на размера четыре, не меньше, а во-вторых,.. это, кажется, мило?.. Он смотрит на себя в зеркало долгих семь или даже восемь минут, невесомо поглаживает подушечками пальцев приятную хлопковую ткань на груди и балансирует на тонкой границе между смущенной, мечтательной полуулыбкой и приступом неконтролируемого, панического страха. У него ведь никогда не было таких отношений. Он не просто не желал их, он считал их отвратительными и лживо слащавыми. Ему даже не приходилось их избегать, ведь он попросту не мог в них оказаться. Никоим образом. Он был в этом уверен. Он ведь куда выше всего этого, он понимает, что это всего лишь красивый фантик, в который завернуто что-то не очень эстетичное, отнюдь неприятное и вовсе нежеланное. Что-то фальшивое, что прячется за громкими словами о любви. О любви к кому-то другому в первую очередь, а не к самому себе. Хёнвон никогда не был в таких отношениях, потому что у него их не было вообще. Совсем никаких. Он умело себя огораживал от них разными способами, разными словами, смысл которых всегда был один. «Мне лучше одному». Одному быть проще, ведь достаточно самому любить себя, чтобы было комфортно. Чтобы, вероятно, быть счастливым. Сам по себе ты не разочаруешься, не будешь брошенным или преданным. Не будешь сомневаться в том, как ты выглядишь в данный момент времени, как ты себя ведешь. Не разонравишься ли ты, не найдут ли тебе замену. Ты будешь стабильно спокоен, стабильно счастлив, стабильно красив. Будешь уверен в том, что делаешь, как живешь. И как же, спрашивается, жить с такой философией дальше, когда этот чертов Шин Хосок ведет себя так, будто... любит его куда больше, чем он себя сам. Как жить самому, когда этот мужчина столь искренно шепчет «я не смогу жить без тебя, Че Хенвон». Как жить дальше, если внутренний интерес к этому чему-то новому так же силен, как и желание вернуть свою прежнюю жизнь. Да и можно ли еще вернуться?.. ---------------------------------- — Хей, Джейби, плесни немного, — Чжухон улыбается бармену, слегка кивает головой в сторону многочисленных полок с бутылками и устало опирается о столешницу, с протяжным зевком осматривая опустевший зал кабаре. Очередная ночь подошла к концу. В очередной раз выручка в половину меньше, чем в первые месяцы после покупки бизнеса. — Йаа, босс, вы сегодня не за рулем? — Джебом хитро улыбается в ответ и льет от души по самые края толстого квадратного бокала, вскрыв по такому случаю новую бутылку скотча. Плещет себе тоже на глотка два-три и следом со стуком ставит рядом небольшую пиалу со слайсами копченого и запеченного мяса. — Отдал Чангюну машину на сегодня, — Ли довольно щурится, тихо смеясь, выпрямляется в спине, в плечах, показательно красуясь, мол весь из себя такой альфа-самец. Тянется рукой к бармену, соударяя сосуды до легкого звона, и опрокидывает содержимое в себя практически залпом. Парни одновременно удовлетворенно выдыхают, опускают бокалы на стойку и довольно чавкают закуской, когда Им вдруг чешет затылок и вздыхает, наклоняясь к собеседнику, — неужели правда, что новую королеву выбрали?.. Хони хмыкает в ответ, сонно потирает пальцами глаза и, словно между делом, кивает пару раз, бросая взгляд в сторону сцены. Бармен упирается локтями в столешницу и подается еще ближе, едва слышно шепча, — не говорите, что это… — Бэмбэм. Да. Именно он, — Чжухон тихо смеется с реакции сотрудника, когда тот отшатывается назад и спешно срывает крышку с резьбы, наполняя свой стакан еще наполовину, а начальству добавляя в очередной раз до самых краев. — Это мистер Ван выбрал, да? — Джейби выдыхает едва слышно и, как кажется Хону, озадаченно и нервно кусает губы, привычно зачесывая волосы назад. — Не то, чтобы выбрал… Так, одна птичка напела, — Ли закусывает губу, продолжая ехидно улыбаться и бросая внимательные взгляды на Има, подносит бокал к губам и делает один небольшой глоток напитка, когда вдруг щелкает пальцами свободной руки и спешно тянется к смартфону в заднем кармане джинс, — а, к слову о птичках… Он отставляет скотч в сторону, некоторое время копошится в настройках месенджера, чтобы по прошествии минуты создать приватный чат из трех человек с кодовым названием «мужицкие разговорчики». И отправить одно единственное сообщение с прикрепленным фото наполовину пустого/наполовину полного бокала. — Шесть часов утра, а я пью и переживаю за вас. Как успехи..? Ответы с противным звуком уведомлений сыплются на удивление сразу же. — Отвез малого домой, а его отец отправил меня в бессознанку одной левой. Но, думаю, до свадьбы заживет. — Вернулся вчера вечером домой с работы, а от его присутствия в квартире ни следа. Не думаю, что до свадьбы Джека доживу. Чжухон прикрывает ладонью устало глаза, потирает переносицу и с тяжелым вздохом поворачивается к бармену, смена которого подошла к концу еще десять минут назад. — Джейби… плесни еще немного. -------------------------------------- С утра, как всегда, дел невпроворот. Как по списку: распахнуть огромные створки панорамных окон, вытащить часть столиков на улицу в одиночку, проверить наличие везде дурацкого сахара, корицы, трубочек, палочек, крышечек и прочей ерунды, которая у Хосока уже, если честно, в печенке сидит. Он справляется со всем привычно безупречно и максимально быстро, успевая при этом обслужить пару-тройку клиентов, чтобы в первую же свободную минуту обессилено упасть на софу в подсобке. Это вторая его смена после внеплановых чудесно-ужасных выходных, после которых только в петлю лезть хочется, а не сердечки на пенке капучино рисовать. Но менеджер Марк грозит «последним китайским предупреждением» и вновь по старой доверчивой привычке оставляет за главного на утро четверга, напоследок одаривая застенчивой улыбкой, потому у Шина попросту не остается выбора. Ему не по себе, и он даже не пытается скрыть болезненный тяжелый вздох, рвущийся наружу прямиком из-под сердца. Телефон привычно молчит. Хосок неподвижно держит его в руке вот уже третью минуту, всматриваясь в пустой дисплей с циферблатом, замершим где-то между одиннадцатью и полуднем. А в голове тем временем мешанина из мыслей, что опрометчиво скачут между зудящим желанием поскорее сбежать домой, где еще… едва ли ощутимо проскальзывает дух чужого присутствия, и крайне навязчивым намерением сорвать телефоны всех знакомых. Всех, кто хоть что-то может знать о Че. Хоть что-то о том, почему он исчезает из его жизни раз за разом, стоит лишь подумать, будто все налаживается, почувствовать себя капельку счастливым. Нет, не капельку. Шин Хосок с недавних пор крайне искусно врет. Он в этом неподдельном счастье тонул с головой трое суток, что, признаться честно, пролетели как по щелчку пальцев. И он бы правда оборвал все линии, все провода, раздражая утренним трезвоном гудков и Ли Минхёка, и его нового парня. Хотел бы часа три напролет ежеминутно перезванивать Ли Чжухону, требуя ответов на вопросы, которые все никак не удается задать даже самому себе. Хотел бы молить, выпрашивать без умолку у Им Чангюна еще одну такую заварушку, где их с Че, как щенков, столкнут лбами, да посильнее. Готов был бы даже Джексона Вана просить подключить все свои связи, даже если потом остаток жизни придется ощущать себя конченым должником. Хотел бы весь город и его окрестности на своих двоих обойти, даже если на то годы уйдут, лишь бы Вона найти, самолично, внезапно, обрушиваясь своими словами, эмоциями, чувствами на чужую голову, раз за разом повторяя «почему?». Только вот сил больше не хватит. Не получится больше собрать воедино разорванные в клочья куски собственного прежнего Я, что так стремительно разлетелись по миру от сдетонировавшей мины равнодушия Хёнвона. Хосок в общем-то знал, что такой исход возможен, и даже пытался себя подготовить, но все равно проиграл. И, как и говорил Чжухон, отдал себя всего и все свое тепло. Отдал человеку, который, кажется, сам успел стать для него всем. Колокольчик на двери кофейни привычно звенит, но Хосок даже не думает подрываться с места и бежать навстречу с приторно-слащавыми приветствиями. Улыбаться беспечно незнакомым людям и кланяться так, чтобы козырьком кепки непременно процарапать столешницу кассы. Чтобы услужливо всматриваться в чужие глаза, растрачивая энергию, которой попросту больше нет. Стук чужих каблуков внезапно затихает у стеллажа с сувенирной продукцией кофейной сети, прямиком за которой и находится дверь в подсобные помещения. Хосок утробно низко рычит, рывком поднимаясь с жесткого матраса, чтобы спешно натянуть кепку и, угрюмо глядя из-под козырька, вырваться в пустой зал и в три шага добраться до кассы. — Добро пожаловать в нашу кофейню, — едва слышно хрипит на выдохе, игнорируя вопрошающий взгляд. Поклонов не отвешивает и речами не распинается. По экрану монитора стучит пластиковой картой легким движением, начиная новую сессию и забивая вновь табельный номер, прежде чем, наконец, оборачивается и всматривается в клиента. Молодой человек очень высокий, а мешковатая одежда, что ему непомерно велика, никак не скрывает его худобы. Капюшон накинут на голову, едва ли скрывая вьющиеся черные волосы, что уже порядком отросли, щекоча заметно расцарапанную шею. А на лице черная маска. Хосок готов поклясться, он знает, что она под собой скрывает. — Здравствуйте, — отвечают ему также тихо, буквально шепотом. Чрезмерно медленно шаг ближе делают и так и замирают у противоположного края стойки, нарочито лениво поднимая руки, чтобы тонкими пальцами схватиться за край капюшона и одним взмахом откинуть назад. Чтобы тут же склонить голову чуть вбок, поддевая петлю маски, стягивая ее с лица. Чтобы продемонстрировать самую нежную и самую робкую улыбку, которую когда-либо прежде мог видеть Шин. — Я закажу сразу. Можно? — полуденный клиент режет без ножа блеском в глазах и бархатом голоса с легким хрипом. Делает еще один крошечный шаг поближе, опуская невесомо ладонь на прохладную поверхность столешницы, проскальзывая подушечками пальцев. — Можно. — Хосок выдает на автомате, и сам пугается того, как незнакомо звучит его собственный голос. Боится даже моргнуть лишний раз, чтобы не спугнуть это наваждение. — Тогда мне два холодных американо. Один просто классический со льдом. Другой кофе холодной заварки. Пожалуйста, — Хёнвон звучно сглатывает, не переставая улыбаться. Поджимает виновато губы и заглядывает прямо в глаза, а через них еще глубже — в самую душу. И выдыхает уже куда более неуверенно следом, переводя взгляд с одной черной радужки на другую, — Вы какой больше предпочитаете? Хосок вопроса, если быть уж совсем откровенным, не слышит и даже не пытается разобрать по губам. У него рассудок покинул пределы рациональности еще в тот самый момент, когда Вон улыбнулся ему. На ум крайне внезапно приходит лишь один ответ. — Мне все равно. Шин теряется пуще прежнего, хочет еще было что-то сказать, но Че делает третий шаг, сокращая дистанцию между ними и замирая прямо напротив. И теперь их отделяет лишь кассовая стойка и монолитная незримая стена незаданных вопросов. Неозвученных тревог, от которых сердце ошалело колотится в груди, ноющей пульсацией прокатываясь по телу. Хёнвон беззвучно размыкает вмиг пересохшие губы, проговаривая что-то крайне старательно, с большим трудом. Скорее самому себе, чем собеседнику. Хосок всматривается по-прежнему в его глаза, не смея опустить взгляд ниже. Но смысл чужих слов улавливает крайне четко. «Я правда пытался сбежать.» «Почему?» «Я пытался сбежать от самого себя, Хосок. Пожалуйста, не спрашивай, почему. Спроси, почему я вернулся…» — Должно быть, это любовь? — уже вслух произносит Че, неловко пожимая плечами и обессилено разводя руками в стороны. Отводит взгляд, четко ощущая, как раздирающе болючий ком вгрызается прямиком в горло. Отворачивается сильнее, посему уже не видит, как Шин подрывается с места, с усилием срывая кепку и бросая на пол, с судорожным вздохом обходя кассу в два счета. Чтобы обхватить крепкими руками безвольное хрупкое тело столь драгоценного человека, что, кажется, впервые почувствовал себя по-настоящему живым. ------------------------------------- Чжухон щелкает затвором камеры своего смартфона и улыбается во все тридцать два. Снимок самого пылкого поцелуя, с которым не сравнится ни одна сцена голливудского фильма, непременно будет разослан всем обеспокоенным людям, которые искренне верно переживают в данный момент на разных концах города. Ли прикрывает за собой дверь кофейни крайне тихо, стараясь не задеть противно трезвонящий колокольчик, и со спокойной душой отправляет в стоящий рядом мусорный бак небольшой пакет из аптеки с микстурами и витаминами, предусмотрительно купленными ранее для Шина. Ведь они более ему не нужны, как не нужны и тщательно подготовленные другом речи поддержки. Чжухон ошибся и немного опоздал. Хёнвон осознал и сорвался раньше. Теперь Ли не только влюблен, но и безмерно рад. Счастлив и крайне доволен. У него чудесный Гюн под боком, смеющийся над любой дебильной шуткой, и два товарища, которые, проделав долгий и трудный путь, наконец приблизились к счастливому финишу. Происходящее вокруг его неожиданно веселит и одновременно расстраивает до чертиков, ведь он рационально понимает: при любом раскладе дел Хосок бы влюбился в Хёнвона, а Джексон в Югёма, потому что судьба не могла рассудить иначе. Потому что никто в этом огромном холодном мире не заслуживает того, чтобы оставаться одному.