Myself

Маленькие тихие шаги обоим даются с большим трудом и пульсирующим стуком сердца в ушах. Хенвон дышит рвано, хватая воздух припухшими губами, внимательно оглядывается по сторонам и ласково касается рукой деревянного дверного проема, что отделяет крошечный коридор от такой же маленькой, но уютной кухни. Хосок не дышит вовсе, тянется рукой к спине парня, чтобы мягко скользнуть от плеча вниз к пояснице, но чересчур медлит и упускает момент. За окном светает. Они успевают добраться на такси до квартирки Хосока где-то на окраине по пустынным улицам города, прежде чем офисные клерки заполонят весь центр, создавая очередной транспортный коллапс. Успевают закрыть бесшумно за собой дверь одновременно с приходом первых ослепляющих лучей, лениво скользящих по полу. Хенвон следует за ними. Аккуратно выскальзывает из обуви и неуверенно проходит вглубь помещения в сторону спальни, где-то по пути скидывая на пол куртку, что Хосок заботливо накидывает ему на плечи еще у выхода из клуба. Шин, едва дыша, провожает его взглядом и улыбается, как влюбленный дурак. Опускает ключи на тумбочку у двери, не глядя, ерошит волосы, нервно сглатывая, и подобно тени бесшумно следует за столь желанным гостем. Для обоих происходящее — из разряда фантастики. Хосок мог лишь мечтать о том, чтобы увидеть Че здесь. Хенвон же не позволял себе даже думать об этом. — Здесь не так много места, да и пыльно немного… — Шин чешет затылок отчасти виновато и хрипло кашляет, прочищая горло. Но Вон от его слов крупно вздрагивает и оборачивается вдруг несколько испуганно, отдергивая руку от рамки с фото, где двое парней — Хосок и Чжухон — улыбаются в камеру так широко, что глаза у обоих в форме полумесяцев. — Мне здесь нравится, — сипло шепчет Че и закусывает губу, встречаясь взглядом с хозяином квартиры. Зарождается тишина длиною в несколько минут, от которой, на удивление, никто не испытывает неудобства. Они просто любуются друг другом. Однако, Хосок топчется на месте еще с минуту, после чего делает два шага вперед навстречу дернувшемуся Вону. — Хенвон-а… Ты здесь, и я просто не могу поверить в это. Я хочу, чтобы этот миг не заканчивался. Чтобы ты был рядом. Хочу всегда держать тебя так и не отпускать, — руки надежно ловят в свои объятия, прижимая крепче к груди, пока губы невесомо целуют в кончик носа, уголок губ и подбородок. Шин ведет широкой ладонью по пояснице парня, согревая, и легонько подталкивает в сторону кровати, чтобы упасть в гору незастеленных одеял и скомканных подушек, бережно прижимая к себе самого драгоценного человека. Чтобы услышать чужой тихий вздох, приглушенный мягким касанием пухлых губ к собственной щеке. — Это все так странно. Так необычно. Так несвойственно мне… — Хенвон бормочет едва слышно, устраиваясь удобнее на широкой груди Шина, и не замечает, как на спину ложится пуховое одеяло. Как под противно липнущую рубашку проскальзывают чужие нежные руки, дарящие упоительный покой. Не замечает, уже проваливаясь глубоко в желанный сон, как Хосок выдыхает ему в волосы, счастливо улыбаясь. — Должно быть, это любовь. Не так ли?.. Хенвон видит сны. Впервые за долгое время в непроглядной темноте прикрытых глаз находит собственное второе я, которое на него настоящего совершенно не похоже. У Вона из бессознательно-подсознательного мира искренняя улыбка, что так ярко подчеркивает круглые щечки, похожие на рисовые пирожки. Блестящие глаза, что переливаются вовсе не от слез. Хотя, возможно, и из-за них тоже, ведь даже слезы его какие-то не такие. Не горькие, режущие поперек и до боли, а счастливые, сорвавшиеся с ресниц совершенно случайно после долгого приступа громкого смеха. И кисти рук теплые-теплые. Покоящиеся где-то на крепкой груди мужчины, что смотрит на него в ответ с подобной смертельно красивой улыбкой и беззвучно шепчет что-то неизвестное. Хенвон щурится от яркого света солнца, которого не видит в своем сне, но чувствует каждой клеточкой тела, и пытается читать по губам. — Должно быть… Это любовь? — Мужчина хрипло смеется, бегло скользит кончиком языка по нижней губе и взволнованно закусывает ее, ожидая ответа. — Любовь? — Че смеется в ответ, вновь переводит взгляд ниже, куда-то туда, где его подушечки пальцев рисуют узоры на чужой пылающей огнем коже, — да. Я правда… влюблен. Его руки накрывают чужие ладони. Холодные, тонкие, с дрожащими длинными пальцами, которые определенно, совершенно точно не принадлежат тому самому мужчине. Которые сжимают крепко-крепко, доставляя неприятную ноющую боль, что вгрызается леденящей волной до самых костей. Пока чужие губы выдыхают его же — Хенвона — голосом. — Самозабвенно влюблен в собственное идеализированное отражение? В горле судорожно нарастает ком, не позволяющий ровно дышать и уверенно говорить, не поджимая припухлые губы. Вон рывком взмахивает головой, откидывая отросшие черные волосы назад, и всматривается в того, кто стоит перед ним, садистки сильно сжимая его замерзшие пальцы. И видит самого себя словно в испорченном кривом зеркале: надменного, самодовольного, с ухмылкой, что одним лишь уголком пошло искусанных губ. То ли себя настоящего, то ли себя выдуманного. Хенвон уже ни в чем не уверен. Пробуждение дается излишне просто и обманчиво легко. Настолько мягко, что Че до последнего не верит самому себе: он по-прежнему спит, либо сон оказался куда длиннее, и все произошедшее — Шин, его квартира, его объятия, а, может быть, и клуб с таблетками — лишь плод его воображения. А значит, он откроет глаза и вновь окажется в своей промерзшей квартире, где окна нараспашку задиристо разгоняют сквозняк по полу и полупрозрачные шторы по ветру. Но нет. Чужая рука путается пальцами в его волосах, щекотливо нежно поглаживая по затылку, горячее дыхание обдает мочку уха, и с медленным приближением пышущего жара Хенвон слышит размеренный стук сердца. Не своего. И ошарашенно распахивает глаза. — Хосок. Голос почему-то дрожит в конце и режет собственный слух излишней истеричностью. Но никто из них не успевает того заметить, потому как цепкие руки танцовщика без свойственной ему грации собственнически замыкаются на крепкой шее мужчины, а сухие после сна губы остервенено впиваются в мраморную кожу где-то под подбородком, заставляя Шина рвано выдохнуть. — Тише, тише… Я напугал тебя? Прости меня, пожалуйста, — Хосок не удерживается от счастливой улыбки, аккуратно отстраняет младшего от себя и заботливо проводит ладонью по взмокшему лбу, убирая прилипшие прядки волос. И заглядывает в глаза напротив в ответ, когда чувствует, как испытующе пристально Вон изучает его, казалось бы, давно знакомое лицо. — Все хорошо? — Шин спрашивает раньше, чем ловит себя на мысли, что ему страшно услышать ответ. Ведь взгляд Вона медленно поднимается к его глазам, проникает куда-то глубже и с затаившимся дыханием фокусируется в одной точке. Снова. Будто он вновь что-то ищет там, на самом дне черных зрачков. — Нет. Абсолютно не хорошо. Абсолютно. — Че едва-едва качает головой из стороны в сторону, перемещая ослабшие ладони на чужие побледневшие щеки. И судорожно вздыхает, переводя внимание с правой темно-карей радужки мужчины на левую. В комнате не горит свет, окна плотно задернуты шторами, и в этом бледном сумраке серо-черной пелены Хенвон не видит себя в глазах Хосока. Не видит ничего, но вместе с тем.. все. Как будто колодец не пуст, и даже не наполовину полон. Будто доверху залит черной вязкой смолой, в которой тот самый Хенвон из зеркального отражения безвозвратно утонул. Сгинул в небытие или, быть может, осел где-то ниже. Где-то в районе сердца или, может даже, порабощенной души Шина. — Шин Хосок… Мне вновь необходимо просить тебя поцеловать меня? — голос более не дрожит, но ритм сердцебиения отчетливо слышно сбивается. Вон взволнованно кусает губы, сдерживая нервно-смущенную улыбку где-то внутри, и непривычно для самого себя медленно поглаживает мужчину по щеке. И давится вздохом, когда тот лучезарно улыбается ему в ответ на слова. — Единственное, о чем тебе придется меня просить, так это прекратить целовать тебя, — Хосок тихо смеется и подается ближе, аккуратно опускаясь на хрупкое тело Че сверху. Отбрасывает в сторону чрезмерно теплое одеяло, разводит по сторонам руки парня, удерживая мягко за запястья, и выдыхает едва слышно в самые губы, когда между ними остаются считанные миллиметры. — В этот раз точно не отпущу. Больше никогда. Хенвон не знал, что в этой жизни можно так целоваться. Без возможности дышать и думать, без шанса отстраниться и жить дальше. Будто губы Хосока — и есть сама жизнь. Будто через поцелуи можно исцелиться, умереть, заново родиться. Родиться кем-то другим, кем-то более совершенным. Кем-то лучше, чем он есть на самом деле. Целоваться так, что голова кругом, а земля из-под ног. Что воздух по ощущениям тяжелее титана, а сердцебиение громче и чаще, чем стук колес экспресса, что мчит по рельсам на едком угле от Лондона до Шанхая. Целоваться так, что до волн мурашек по позвоночнику вверх-вниз и мучительно сладкой тянущей боли в паху. У Че впервые все настолько всерьез. У Шина впервые — от любви до безумия сильно. Они хватают друг друга за руки поочередно и подталкивают каждого к чему-то большему, но не решаются перевалить за тот рубеж, после которого рассудок включит программу самоликвидации. Отсалютует уже привычно знакомо и погрузит разум в абсолютную черноту похоти, засасывающую все и вся внутрь себя без остатка. — Помоги мне, — Хенвон толкает старшего в грудь, уверенно отстраняя от себя, и усаживается в постели, тщетно стараясь стянуть через голову прилипшую к телу шелковую рубашку. Хосок облизывает потрескавшиеся губы, лихорадочно кивает головой, впиваясь пальцами в непослушную ткань, и дергает руками в стороны, пытаясь разорвать, но дальше противного треска швов это не заходит. Они психуют уже оба — Че раздаривает нетерпеливое настроение и партнеру, — отбрасывают предметы гардероба направо и налево и жадно скользят изголодавшимися взглядами по телам друг друга. Шин громко сглатывает в тишине мрачной комнаты, протягивая руку вперед и проскальзывая мягко по смуглой коже танцовщика вдоль ключицы и вниз по плечу. Вон рвано вздыхает, поглаживая подушечкой большого пальца крошечную родинку возле пупка и хватаясь пальцами за край чужих джинс, оттягивая вниз. Они ударяются зубами при новом страстном поцелуе и даже падают обратно на подушки, перекатываясь на прохладную сторону кровати, чтобы уже через мгновение наполнить помещение первыми хриплыми стонами. Ведь Хенвон оказывается сверху, удобно устраиваясь на бедрах мужчины, и выпрямляется в спине, уверенно упираясь в чужую крепкую грудь, пока Хосок властно сжимает руками его бока, удерживая на месте. И когда один плавно толкается пахом вверх, второй двигается навстречу, податливо прогибаясь в пояснице и вращая бедрами по кругу. — С ума сойти можно… — Шин улыбается словно безумец, рывком притягивает парня к себе ближе, хватая за загривок, и оставляет бордово-фиолетовую метку у самого кадыка. Вдыхает чужой запах, утыкаясь носом в бархатную кожу, и прикрывает глаза в удушающем наслаждении. — Можно. Я разрешаю. — Че тихо усмехается и тут же робко улыбается в ответ, закусывая губу, когда от всепоглощающего возбуждения скулы сводит в предвкушении. Звенит пряжкой чужого ремня, умело расправляясь, пока теплая ладонь мужчины проскальзывает по ягодице, тут же смачно сжимая. — А что еще мне можно? — Хосок бросает мимолетный взгляд вниз, когда слышит резкий звук молнии, и тихо смеется, удивляясь тому, что младший не оторвал ее к черту. И успевает лишь закусить губу и приподнять бедра, упираясь ногами в матрас, когда уже через секунду Вон слезает с него и рывком сдергивает джинсы вниз. А, дождавшись, когда Шин избавится от них окончательно и повернется к нему, вопросительно осматривая лицо, толкает его обратно на подушки и таинственно тихо шепчет, глядя прямо в глаза. — Все. Совершенно все, что ты захочешь. И не дает даже осмыслить услышанное, резко порываясь вперед и кусая старшего за нижнюю губу, чтобы после тягуче медленно и запредельно мокро скользнуть по свежим ранкам языком. Чтобы уже через мгновение услышать утробный рык и ощутить, как чужие сильные руки хватают поперек спины, надежно прижимая к себе. — Тогда… Я хочу, чтобы ты станцевал, Хенвон-а. Лишь для меня одного. Юноша громко сглатывает, бегло облизывает свои губы, едва заметно кивает и невесомо соскальзывает с кровати, на негнущихся ногах отходя куда-то вглубь темноты. — У тебя есть музыка? Что-нибудь… — Че задумчиво осматривается по сторонам, скользит подушечками пальцев по своей шее и вдруг разворачивается к мужчине, когда слышит первые аккорды мелодии, тихо-тихо растекающейся по комнатке прямиком из смартфона Шина. — Например, такое? — Хосок улыбается, пока сердце болезненно пропускает удар за ударом. Ему не стыдно признаваться, что в плейлисте последние месяцы лишь один трек — тот, под который Че танцевал в их первую встречу. Ему страшно где-то на подкорке сознания напоминать Вону о кабаре. И всей этой безумной истории. — Да. Именно. — Хенвон улыбается шире и прикрывает глаза, рвано дыша. Начинает лениво покачивать бедрами в такт, повторяя заученную комбинацию движений, и с легкой хрипотцой напевает, — I think I'm losing my mind… Движения получаются то резкими, то плавными, и каждый раз разрядами тока пробегаются по всему телу: от паха до самых кончиков пальцев. Он старается твердо стоять на ногах, но голова идет кругом от недостатка кислорода и прилившей к вискам крови. А когда встречается взглядом с Шином, вовсе теряется от противоречивых чувств. Ему и непривычно неловко, чего он никогда не испытывал на работе. И интригующе интересно, что он ощутил в своей жизни до этого лишь раз — они тогда, кажется, встретились в первый раз, и Хосок не потянулся к нему, так призывно скользящему по сцене. — Trying to stay inside the lines, — руки машинально рассекают воздух очередными взмахами, пока тело непослушно прогибается под заданный ритм. Вон делает шаг в сторону кровати и, заметив, что мужчина подается навстречу, внимательно прослеживая за каждым его движением, опускается на колени, разводя их шире, чтобы следом упереться руками в пол и сделать бедрами волну. С совершенно очевидным подтекстом. С абсолютно безапелляционной провокацией. Шину, кажется, становится дурно, и он спешно сглатывает, подаваясь ближе и опускаясь на кровать животом вниз так, чтобы руки свесить с матраса и, возможно, дотянуться до танцовщика. Коснуться его взмокшей груди, провести невесомо пальцами по подставленному бедру или ощутить мягкий шелк его волос, когда он игриво толкнется в подставленную ладонь. — It's like I'm running in place, — Хенвон берет на октаву выше и смотрит с прищуром, проворно переворачиваясь так, чтобы оказаться спиной на полу, головой у кровати. Чтобы смотреть снизу вверх на Хо так, чтобы у него сводило скулы до хруста от желания умереть здесь и сейчас. Чтобы ловко расстегнуть пуговицу брюк, на следующий же такт цепляясь дрожащими пальцами за край ткани, и потянуть плавно вниз, оголяя косые мышцы живота и безупречные смуглые бедра, едва-едва. До тонкой грани эстетичной пошлости. — How you keep staying the same?.. — плавно поднимается, напрягая пресс до слегка различимых очертаний, до последнего держа голову запрокинутой назад, бросает томный взгляд через плечо, облизываясь, и рывком разворачивается снова лицом к зрителю, заканчивая запланированную заранее связку движений. Со скользящей ладонью: от тазобедренной косточки вверх до шеи, чтобы основательно сжать до хрипа. — Oh.. oh. Baby, I... Хосок подрывается с постели за долю секунды, комкая простынь и роняя на пол пару подушек. Так же внезапно дергает Че на себя, заставляя подняться и от неожиданности упасть на свою грудь, цепляясь руками за плечи так, что наверняка останутся синяки и царапины, и целует с остервенением безумца. Так, что у младшего коленки дрожат, как у девчонки, которая никогда прежде не ощущала тяжесть мужских рук и чужое возбуждение, упирающееся куда-то в бедро. Доводит до оглушающего смущения и покрасневших кончиков ушей, настойчиво сдергивая с Вона брюки, под которыми не оказывается белья, тут же опускаясь вниз, чтобы помочь выпутаться из узких штанин. И влажно целует чуть выше лобка, широко проскальзывая языком по чувствительной коже, прочно удерживая парня за бедро где-то под ягодицей. Чтобы услышать гортанный звучный стон. — Хосок! Они сталкиваются взглядами казалось бы тысячный раз за ночь, но в этот раз в зрачках обоих слишком много тумана и неизвестности. Слишком много необузданного желания вперемешку с преступно опасным обожанием друг друга. А у Хенвона еще и искры из глаз, бликующие абсолютно демонической одержимостью. Он кусает губы, на этот раз отнимая у партнера роль ошалевшего безумца, улыбается вдруг искренне широко и шепчет тихо-тихо, соскальзывая ладошками по чужой горячей влажной груди, — Можно…? Шин опускает взгляд вниз вслед за Че и, затаив дыхание, наблюдает за тем, как младший цепляет резинку белья Хо, заставляя ее отрезвляюще хлопнуть по разгоряченной коже, а после касается мягкой подушечкой пальца сочащейся головки члена через ткань, рисуя ведомые лишь ему одному узоры. — Тебе все можно, — Хосоку приходится прочистить горло хриплым кашлем прежде чем ответить. Прежде чем Вон избавит его от остатков одежды, уже так привычно толкнет рукой в грудь, заставляя сесть на кровать, и судорожно вздохнет полной грудью, опускаясь на пол меж разведенных колен Шина. Прежде чем заглянет ему в глаза, хватая приоткрытыми губами тяжелый воздух. Шин Хосок соврал бы дважды, если бы сказал, что не мечтал увидеть эти развратные губы Че Хенвона, плотно смыкающиеся вокруг его члена. Ведь, во-первых — он об этом мечтал. Не раз и не два, не настолько он святой. И вовсе не минутой ранее, и даже не прошлой ночью в клубе. Он успел представить это еще тогда — в их первую встречу — даже невзирая на то, что пытался убедить себя в обратном. И во-вторых, он мечтал именно об этом моменте, в котором Вон самозабвенно отсасывает ему, потому что сам того хочет. Не из-за денег, не под градусом алкоголя и даже не для того, чтобы тупо перепихнуться. Потому что им движет что-то большее, чем желание снять напряжение. Что-то такое, что побуждает больше отдавать, чем получать в ответ. Потому что иногда сделать приятно конкретному человеку — дороже, чем отдаться кому-то. Хенвон звучно сглатывает скопившуюся слюну вперемешку с чужим проступившим предэякулятом, шумно дышит, немного отстраняясь, и рвано двигает рукой по стволу, зачарованно очерчивая взглядом каждую венку. Находит самую яркую из них, с хрипом вздыхает и, вновь не удержавшись, подается резко вперед и проскальзывает кончиком языка по ней от начала до конца. С громким чмоком у самого края головки. Опускается ниже, так, чтобы упереться руками в пол, склонить голову набок и широко мазнуть языком по мошонке, раздразнивая еще больше. Обводя кончиком вокруг яичек с легким нажимом, играясь, чтобы после мягко прихватить губами, посасывая и потягивая. А затем запредельно медленно лизнуть по всей длине снизу от самого основания, поддерживая неразрывный зрительный контакт глаза в глаза. И заставить Шина подавиться стоном и до треска сжать простынь, вновь вбирая по самое горло и даруя крышесносные ощущения от мокрого горячего вакуума с попеременными толчками прямо за щеку, и не позволить отстраниться тогда, когда по члену сильная пульсация волной прокатится, заполняя вязкой белесой спермой рот, что прежде подобного вкуса не знал. — Прости, что не предупредил, — Хосок выдыхает на вдохе или вдыхает на выдохе, он сам уже не понимает. Поднимает запрокинутую ранее голову, всматриваясь в лицо Че, тянется рукой к распухшим красным губам и лениво ведет подушечкой большого пальца по нижней, стирая капельку слюны. — Прости, что не принял твои извинения, — Хенвон хмыкает и улыбается уголком губ, облизываясь, хватает Шина за запястье и притягивает его руку ближе, всасывая его пальцы и обильно смачивая их слизкой слюной один за другим. — И как я могу исправиться? — Хо хитро улыбается в ответ, закусывая губу, и провожает взглядом отменную задницу Вона, когда тот ловко взбирается на кровать и на четвереньках отползает к подушкам, чтобы устало упасть на них грудью и зарыться руками, покачивая бедрами из стороны в сторону. Через плечо наблюдая за тем, как мужчина порывается следом, проминая под собой матрац и по собственнически устраивая широкую ладонь на тонкой талии. Ответ старшему уже не требуется. Еще поблескивающими от чужой слюны пальцами он невесомо проскальзывает по сжавшемуся колечку мышц. Поглаживает ласково некоторое время и, заметив неуверенное движение навстречу, давит подушечкой чуть сильнее, проникая едва-едва. Дразнит смачными поцелуями возле острых лопаток, успокаивает горячим дыханием вдоль позвоночника и негромко, но утробно рычит, погружаясь внутрь медленно, миллиметр за миллиметром. У Че от подобных ощущений и от голоса Шина последние тормоза рвет, а все нутро поджимается тугим комом нервов где-то в паху. Он ловит воздух, словно та самая рыбка, что на суше и совсем без воды, лихорадочно шепчет имя мужчины и неосознанно насаживается все больше и больше ровно до тех пор, пока в него спокойно не входят два пальца. С третьим выходит куда сложнее, и к заботе Хосока прибавляется необъятный трепет, а к вздохам Хенвона — едва различимое шипение сквозь стиснутые зубы. Но все покрывает с головой вновь обрушившееся возбуждение, когда старший избавляет Че от необходимых подготовительных мер и прижимается сзади, щедро раздаривая собственный жар тела. Они вновь толкаются навстречу друг другу, но контакт получается куда более тесным. Куда более горячим. Хенвон позволяет себе громко простонать и прогибается в спине, пока Хосок до побеления костяшек впивается в ягодицы младшего, едва отводя в стороны, и толкается еще раз. Так, чтобы вновь налившийся кровью член плавно скользнул между половинок. Так, чтобы на очередной раз обнажившаяся от крайней плоти головка мягко ткнулась в пульсирующий сфинктер. Так, чтобы при следующем же толчке задержаться дольше, надавить сильнее, направляя рукой, и проникнуть внутрь, властно подминая под себя податливое хрупкое тело. Обоим кажется, что они давно тронулись умом. Что дышат не кислородом, а нагретой до шести сотен градусов по Кельвину ртутью, что отравляет собой все внутри и кружит голову до потери сознания. Что не слышат более ничего, кроме как стука двух напрочь ошалелых сердец и рваных вздохов, которые походят больше на гул двигателей самолета. Что не хотят в этой жизни ничего больше, только бы повторять это все вновь и вновь, по третьему, пятому, десятому кругу. Хенвон хватается рукой за бедро Хосока, впиваясь в кожу короткими ногтями, и тот принимает это за зеленый сигнал. Тычется носом куда-то в позвоночник младшего, максимально прижимается грудью к его спине и обвивает руками поперек тела, надежно придерживая. И плавно, аккуратно ведет бедрами слегка назад, чтобы после толкнуться еще глубже, еще ярче, одновременно смыкая пальцы на члене Вона у самого основания. И повторить все заново, но с большей амплитудой движения, ритмично надрачивая в такт, чтобы собственным телом ощутить чужую дрожь и услышать сдавленный стон удовольствия. — Посмотри на меня, Хенвон, — Шин замирает, позволяя Че привыкнуть к столь приятному давлению внутри, и помогает ему слегка приподняться на руках и повернуть голову назад, насколько возможно. Придерживает мягко за подбородок, предварительно мазнув лениво сухими губами по чужим пухлым влажным губам, и заглядывает в глаза напротив. У Хенвона там тысячи галактик и миллионы крейсеров на сверхсветовых бороздят непроглядное пространство. Тысячи вопросов и миллион просьб, среди которых одни лишь вариации «глубже, резче, ближе» на всех языках мира. Тысячи неисполненных желаний и миллионы несбывшихся мечт, среди которых точно фигурирует одна особо яркая. Нет, не продаться Шин Хосоку. Может быть, отдать самого себя, взаимно любя? — Смотри на меня так, как смотрел тогда… — Хосок не знает, что именно терзает Че день и ночь напролет, но знает, как заставить забыть обо всем. Знает, как выбить воздух из легких, а стон сорвать с губ, толкаясь по самое основание. Знает, как заполонить собой все его мысли, ритмично и плавно вбиваясь в судорожно сжимающееся тело под нужным углом, горячо дыша ему куда-то под ухо. Че кажется, что до утра ему не дожить. Попросту остановится бешено стучащее сердце, что выпрыгивает из груди каждый раз, когда головка члена Шина проскальзывает по простате, ощутимо надавливая. Он пытается удержаться на ногах, но колени предательски разъезжаются в стороны, и при следующем толчке он вдруг чувствует, как старший тянет его назад, заставляя опуститься сверху и откинуться спиной на крепкую грудь. Так Че оказывается открыт еще больше прежнего, что едва ли успевает его смутить, прежде чем он подпрыгивает на новом толчке и непроизвольно насаживается до конца, жмурясь до искр из глаз от перехватывающего дыхание наслаждения. Рука Хосока возвращается к члену Хенвона, пока вторая крепко-накрепко зафиксирована поперек живота, и уже через несколько резких глубоких толчков Хо доводит Вона до исступления: вытрахивая из него душу, он заставляет украсить измятую постель росчерками горячего семени, что последними каплями размеренно стечет по пальцам Шина и по смуглому бедру Че. Хосоку кажется, что он, непременно, умрет первым. Потому что парень сжимает его внутри настолько сильно, настолько горячо, что у старшего давление — в висках, в сосудах, в паху — подскакивает до границ допустимого. Он целует, кусает подставленную бархатную шею до явных засосов, рвано ловит каждый, абсолютно каждый полувздох и полустон и чувствует пульсацию мышц Вона как свою собственную. Он терзает его своими ласками, своей попеременной нежностью-грубостью, своими толчками, что по самые яйца и до раскрасневшихся ягодиц, и пышущим жаром, что рвется из груди прямиком в чужое сердце. Доводит до безумия умелыми фрикциями и валит на подушки с громкими вскриками, чтобы уже через мгновение вторить в ответ, голос в голос, покидая горячее нутро против собственной воли и обильно кончая прямо на сжимающийся припухший вход. Чтобы спустя пару минут все-таки не сдержаться, проиграть самому себе и этому коварному Че Хенвону, что так соблазнительно пятит попой назад и покачивает ею устало, терпеливо дожидаясь, пока Хосок размажет головкой члена вокруг тягуче вязкую жидкость и протолкнет ее внутрь, вновь проникая на пару-тройку сантиметров. — Я люблю тебя. Честное слово, безумно люблю. Хосок улыбается широко, счастливо, поглаживает подушечкой пальца чужую мягкую щечку-рисовый пирожок и устало целует истерзанные губы. Хенвон смотрит в ответ с робкой улыбкой, прижимается теснее к теплому боку и дрожащими руками прижимает к груди влажную скомканную простынь. Он вновь заглядывает в глаза напротив, немного взволнованно затаив дыхание, и пытается найти — или, быть может, наоборот, никогда не обнаружить — то, чего боялся больше всего. — После всего этого… Я все еще привлекаю тебя?.. — слова даются с трудом, но он не позволяет себе не спросить. Ведь глаза Шина по-прежнему ничего не отражают, и Че не может читать его, как открытую книгу, как было раньше. У него есть лишь эта улыбка мужчины и его теплая рука, что путается в отросших черных волосах где-то на затылке. — После всего этого я не смогу жить без тебя, Че Хенвон.