Утопия

Когда это произошло, подул лёгкий освежающий вихрь и месяц скрылся за мутными и гадкими тучами. Странно, пальцы, держащие искусное серебро, не дрогнули даже и внутри меня не разожглись мосты. Внутри меня возникло таинственное чувство, что это конец. Что больше я — не я, и не то, чтобы я придерживался моральных издержек и прочего, разум подтолкнул меня к тому, что на этом всё. Луна вновь выглянула из-за облачной завесы и будто бы уставилась на меня. Что же я потерял? То, чего у меня, наверное, никогда уже не будет. То, что я пересек буквально некоторое время назад. И я даже не уверен, что оно пригодится мне. Я уходил неспешно, запрятав израненные руки в карманы, пальцами натыкаясь на острые резцы и леску. Спокойная и тихая ночь, не приветливая и не малосимпатичная. Заворачивая в неизвестные дворы, я наткнулся на яркую неоновую вывеску, освещающую вокруг себя все ближайшее пространство. Зайдя в бар, над которым и висела эта вывеска, меня сразу же обдало теплом и куревом. Бегло осмотрел помещение, представляющее из себя захудалый паб, прошел вперед и сел за круглый столик, который был похож на помойный. Еще раз оглядевшись, прикинул, что из посетителей всего ничего людей, так, два или три где-то. Ко мне подошла весьма неплохая девчушка, миловидная, стала заговаривать со мной. — Чё? Чего надо? — Э… Я спрашиваю, что будете заказывать? — немного неуверенной улыбки. Она слегка наклонилась ко мне с блокнотом и маленьким карандашом. На лбу немного испарины. Несколько блондинистых локонов её волос прилипли к шее. Тонкая изящная шея, с висящей на ней дешевой подвеской. — А, заказывать, — отвел взгляд в сторону. В голове пусто и одновременно полное дерьмо, не дающее мне четко и конкретно воспринимать положение дел. — Ну, давайте что-нибудь.… Не знаю, бутылку Мартелла, — руки в карманах начинают потеть. — А у нас такого нет, — она как-то с усмешкой посмотрела на меня. — Тогда самый лучший ваш виски, двести грамм, пожалуйста. И сразу же ушла, кивнув на прощание. Музыка в этом пабе играла препаршивая. Окликнул официантку, пока она не ушла, спросил, где у них тут туалет. Надо бы освежиться. Закрыв за собой дверь, сразу же наткнулся на огромное зеркало, исписанное всякой чушью и местами побитое. Прекрасно. Приблизился к нему и посмотрел на свое отражение. Ничего не изменилось, никаких внешних изменений или отражений внутренних противоречий. Ничего не на лицо. Включил воду и сунул под нее испачканные в крови руки. По белой раковине начали стекать красные, впоследствии уже бледнеющие и исчезающие ручьи крови. Мне вспомнилось всё, словно отключили зрение и включили фильм, в котором показана вся моя жизнь, в которой я был собой. Вспомнилась семья, вся эта симфония тёплой и дружелюбной атмосферы. А потом словно по щелчку вновь ножи в щеках и глазах того мужика, который валяется сейчас где-то недалеко от этого паба. И вновь семейное нечто, что потихоньку остается позади и стирается ластиком. И что теперь? Чувствую подвох, чувствую интригу и интерес. Чувствую, как из самого моего нутра поднимается какая-то непонятная буря. Но она еще очень мала, словно бы рано еще. Только вот что рано? Вернувшись в зал, обнаруживаю, что из посетителей остается только один человек, а на моем столе уже стоит выпивка. Официантка стоит за барной стойкой и воодушевленно переговаривается о чем-то с барменом. Столик мой оказался уже протерт от всякого дерьма, а от здешнего виски разило амбре. Пошуршал рукой в кармане, выпутывая уже запутавшуюся леску. Словно в траву окунуться: так же мягко и приятно. Чувствую особую связь с этими царапками, когда трогаю их, когда ОНИ КОЛЯТСЯ И ВЫПУСКАЮТ НАРУЖУ ВСЕ САМОЕ НУЖНОЕ И ПРЕКРАСНОЕ. Опешив, вздрогнул, когда остриё рубцов полоснуло по ладони и задержалось под кожей. Что это за херня сейчас была. Оглянулся, не смотрит ли кто в мою сторону. Официантка и придурок все так же болтают, а лучше бы валялись в луже собственного дерьма и крови. ТОНУЛИ В НЕЙ УБОГИЕ ТВАРИ. Тонули. Тонули. Тонули. Время словно бы остановилось для меня навсегда и послало куда подальше, когда всё вокруг застыло. Стало бесстрастным и неощутимым. Я посмотрел на свои окровавленные руки и глубокие царапины на пальцах и запястьях. Она шептала мне, напевала и призывала. Зазвучала зима Вивальди, промелькнул луч яркого солнца перед глазами и волны окатили меня своей прохладой. Скоро, скоро, скоро, скоро, быстрым потоком и огромными шагами, с немой мольбой. — Аааааа! Медленно повернул голову в сторону оглушающего крика официантки. — Что вы делаете?! — поднос с пустой посудой и бокалами валялся у её ног. Мои глаза сейчас вывалятся. Внезапно понял, что слизываю кровь с пальцев. Легкая вибрация распространилась по всему телу, пошла дрожь. Кинул взгляд на бармена, пребывающего в шоке и страхе, у его уха уже находился телефон, а ошеломленная дама метнулась куда-то. Стилет, метнувшийся в её сторону и вонзившийся в деревянный столб рядом с ней, убедил её застыть. — Сюда уже едет полиция, — едва не дрожащим, но уверенным голосом выговорил из-за барной стойки официант, державший наготове перцовый баллончик. — Заткнулись, собаки, — когда очередной стилет врезается в примитивную защиту паренька, и когда раздается срывающий голос крик, я как можно быстрей покидаю паб. Ночь не прекращается до сих пор, а ноги меня уже не слушаются, и я спешно бреду не пойми куда. — Чёртов виски! Сдохните в этой вони, суки! — срываюсь на бег, стилетам, летящим во всё вокруг, нет конца. Какого черта им нет конца? Куда я бегу и зачем, что мне нужно? Резко спотыкаюсь и чуть ли не падаю, без раздумий запрыгиваю на это дохлое тело и двигаю вверх-вниз руками, в которых зажаты стилеты. Кровь брызгает мне в лицо, в глаза и в рот, окрашивая мою улыбку в тёмный цвет. Ты просто ничто, и был никем. И хруст твоего черепа под натиском МОИХ НОЖЕЙ ПОСЛУЖИТ ТЕБЕ ПОСЛЕДНЕЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ДОХЛАЯ ТВАРЬ. Перед глазами начинает темнеть, а силы на исходе. Моё лицо обволакивает теплота распоренного брюха, в которое я падаю лицом и погружаюсь в темноту, из которой мне уже никогда не выбраться. Последнее, о чем я думаю, это сожаление и печаль.