Приняв душ и перебрав все футболки с рубашками, которые нашлись в шкафу, Майлз вываливается на улицу в обычных джинсах и белой водолазке, поверх он набрасывает клетчатую рубашку с коротким рукавом и привычный рюкзак со всякой ерундой. На часах — десять утра, но солнце, непривычно жаркое для начинающейся осени и Бруклина, в целом, уже светит над головой, заставляя смешливо морщиться и подставлять лицо под его лучи.
По пути он сталкивается с Ганке (ожидаемо, кофе для друга он не прихватил), на вопросы, как прошла встреча с Клэр, Ли неловко улыбается, и Майлз толкает его в бок, пусть и не комментирует открыто. После неудачной попытки с Кэти из параллельного класса, случившейся год назад, он сейчас просто светится воодушевлением, и это не может не радовать.
На перекрестный опрос, как прошел разговор с Гвен, Майлз чешет затылок и говорит, что вроде все как обычно, между ними ничего не поменялось. И настает очередь Ганке молчать.
Майлз видит, что у друга иное мнение относительно его сложных взаимоотношений. Но когда хочет спросить, в чем дело, они подходят к выставочному залу слишком близко, чтобы их заметила Брайс.
— Ого, какой ты красивый, Моралес, — отвешивает она комплимент, — право не стоило, ради меня так наряжаться.
И остается типичной Брайс. Они знакомы меньше суток, но Майлзу кажется, что он уже привык.
— А мне казалось, я всегда красивый, разве нет? — простодушно бросает он, вызывая уважение Уолк.
— И скромный, — и ответ подошедшей Гвен. Они с Клэр отходили за очередной порцией кофе, и если в руках Гвен виднеется стаканчик с вишневым лимонадом, то Клэр неизменно тягает латте через трубочку.
— Не много ли кофе, Богиня? — интересуется Ганке.
— В самый раз, — невозмутимо отбивает та, как если бы они сегодня не завтракали вместе и не обсуждали кофе в самых различных его вариантах, чтобы однажды оккупировать Старбакс. Ночной марафон сказывается заторможенной реакцией и темными тенями под глазами, но Клэр все равно делает вид, что она в порядке. Она — геймер, не раз через это проходила, и еще пройдет.
Брайс настороженно зыркает на них, но когда те пускаются в пространственные рассуждения, наполненные игровой лексикой, непонятные никому, кроме них двоих, фыркает и утыкается в телефон, напоследок выразительно глянув и на Гвен.
— Привет, — Уолк отрывается от мобильника, вызывая заминку в речи Стейси, но стоит Майлзу повернуться, как новостная лента в Инстаграме оказывается интереснее обычного.
— Привет, — даже как-то непривычно: безо всяких подколок, с открытым взглядом — несмотря на знание ситуации и просмотр видео.
Видео.
Она замечает в его лице перемену, быстро стучит ноготками по телефону и разворачивает его к Майлзу экраном.
«Не волнуйся. Ни я, ни Клэр никому не скажем», — читает он про себя и подсознательно скашивает глаза вправо. Значит, Брайс ничего не знает? Побоялись огласки с ее длинным языком или, наоборот, возможности учащения шуток внутри компании?
В любом случае, Майлз рад, что Гвен не задает вопросов относительно происходящего, и даже если имеет какие-то соображения, не выказывает их явно — премило улыбается и с какой-то нечитаемой эмоцией поглядывает на выставочные вывески о Человеке-пауке.
— Не знал, что ты — фанат Человека-паука, — на его попытке произнести это как можно небрежнее и просто, краешек ее рта дергается, а пальцы нервно поправляют небольшую сумочку на плече.
— Не совсем, — неоднозначно отвечает она, дольше положенного, буквально гипнотизируя яркие красно-синие буквы, смотря на плазменный экран, показывающий погибшего Питера Паркера во всей красе, перемежая фотографии из семейного архива с фотографиями с различных косплеев и киношных образов, которых за всю его деятельность набралось три штуки.
Что-то в ее фразе заставляет Майлза напряженно сглотнуть —
неужели, она все же знала Питера? — и посмотреть туда же, на вывески и интервью фанатов.
Странное ощущение всепоглощающей тоски наполняет грудь. Он знал Питера в лицо всего несколько минут, наблюдал его смерть, дал ему обещание, которое едва ли не нарушил, а теперь еще и перенял бремя Человека-паука на свои плечи. Эти воспоминания — особенные, они изменили Майлза, подарили уверенность, своего рода силу и мотивацию всегда и при любых обстоятельствах двигаться дальше, и ему очень странно находиться сейчас в окружении простых фанатов, которых с погибшим ничего не объединяет, но которые хотят купить какие-то безделушки в честь годовщины, сфотографироваться со скульптурой в полный рост и завалить Инстаграм однотипными селфи.
Это вызывает по меньшей мере недоумение, но Майлз взял с себя слово, что никогда не будет судить людей, пока не узнает всей их мотивации к действию. Возможно, этих людей Питер — Человек-паук — смотивировал на то, чтобы признаться девушке, которая нравится, в любви, или пойти в качалку, чтобы привести себя в форму, или множество чего другого, Майлз этого не знает, но решает надеяться на лучшее.
Как и в случае с Гвен, что подходит к кассе и просит билеты на всех, он надеется, что в ее жизни не случилось ничего страшного и разрывающего душу.
Они входят внутрь.
Белые стены вгоняют глубже в меланхолию. Майлз смотрит на это бесконечное количество плакатов, красно-синей атрибутики, наверняка на коленке сшитый костюм (Мэй и Мэри-Джейн попросту бы не отдали на растерзание фанатам настоящий костюм Питера), надетый на манекен за стеклом в самом центре зала, на фигуру в полный рост, с которого можно снять и примерить маску, ни разу не кривясь и не запинаясь от вида добродушного, но во всех смыслах мертвого лица Питера Паркера; Майлз смотрит на все это и под языком неприятно скапливается слюна.
Его словно отбрасывает на два года назад — в тайное убежище Человека-паука, «после» укуса радиоактивного паука, но «до» прыжка веры — в осознание, что это все: злодеи, жизни невинных людей, сохранность безопасности и мира в Нью-Йорке — теперь лежит на его плечах, и вместо умелого и быстрого Питера впредь всем заведует неуклюжий и немного неповоротливый Майлз, что Человек-паук снова начинает с самого первого уровня супергеройства.
Разумеется, за два года Майлз приспособился и к своим силам, и к совмещению обычной и тайной жизни, к тому, чтобы получать как можно меньше ранений в боях, и разница в их уровнях сейчас существенно меньше, о чем говорит и бесконечное доверие мирных жителей и полиции к нему, но он не хочет для себя такого конца. Не хочет быть нарезкой кадров под веселую музыку, не хочет надирать задницы под интервью обычных прохожих, называющих во всю его по имени —
которое не должны были вообще знать — уж лучше сгореть дотла в пожаре, чем так.
— Эй! — не выдерживает он, когда две девчонки едва ли не разрывают пополам маску в желании сделать крутую фотографию.
Два взгляда недоуменно на него уставляются, и от этого становится еще больше не по себе. Майлз впервые чувствует… отвращение? Пожалуй, да, именно его — его и непреодолимое ощущение несправедливости.
— Вам не кажется, что он не заслуживает этого? Тайна личности супергероя — единственное, что спасает его и важных ему людей от нападения злодеев, от смертельной опасности, а все, о чем думаете вы, это как бы получше натянуть маску на свое лицо. Да вы хотя бы представляете, каково носить ее?
— Да, — морщит носик миловидная блондинка. — Жутко неудобно и душно, — и передает подруге, как нечто надоевшее и уже неинтересное, после чего упирает кулачок в тощий бок. — Чего пристал?
— Неудобно, душно, — Майлз кивает, соглашается, не останавливается, продолжает. — Практически ничего не видно. Но даже так Человек-паук не прекращал никого из вас защищать и рисковать жизнью, чтобы вы могли просыпаться по утрам. И вместо того, чтобы отнестись к этому с уважением, вы…
— Парень, выдохни, — фыркает блондинка, закатывая глаза и одергивая руку, которую упорно дергает подруга. — Ему в любом случае уже все равно, ведь он… ай! — наконец срабатывает, она переключается на темнокожую брюнетку, обижается на болезненный щипок и не реагирует на Майлза.
— Извините, — видимо, у него действительно страшное лицо, из-за чего она извиняется за себя и за подругу, передавая Майлзу маску и сразу утаскивая блондинку от греха подальше, прося помолчать на все возмущения, что «ну ведь правда же!».
Майлз смотрит им вслед, сжав губы в линию, а когда поток людей становится настолько плотным, что ни голубого платьица, ни темной кучерявой гривы не удается разглядеть, оборачивается к бывшему соратнику и своего рода учителю. Пусть Питер так и не смог его ничему обучить лично, Майлз провел множество часов за самостоятельным исследованием, сканированием новостей с участием Человека-паука, его методами работы и даже записал несколько «коронных» фразочек в отдельный блокнот.
— Прости, это все, что я могу сделать, — шепчет он, аккуратно надевая маску и жалея, что не может приклеить ее намертво той же паутиной. Достать веб-шутер сейчас — равносильно самоубийству, а поэтому Майлз хлопает по плечу того, кто уже не ответит, и отходит на пару шагов назад, как раз к подошедшему Ганке.
— Порядок? — в его руках — стаканчики с цветной газировкой, а за очками — смесь из волнения и настороженности. Майлз дергает краешком рта — лишь для того, чтобы друг не переживал так сильно, и берет один стаканчик, делая большой глоток из трубочки.
— Иначе и быть не может.
— Отлично, а то нам второго залипающего человека не хватало, — и на немой вопрос Ганке указывает куда-то в противоположную сторону. Моралес вытягивает шею, заглядывая за высоких девушку и парня, приподнимается на носках и опускается, резко выдыхая.
Гвен.
— Брайс пыталась с ней поговорить, но неудачно, — Ли не успевает договорить, как ему обратно вручают стакан с коротким «Подержи», а сам Майлз прибавляет ходу, заранее извиняясь перед людьми за несносность.
— Гвен? — его буквально выталкивает к ней. Забивает в самый угол, сочащийся невысказанными переживаниями и острым чувством сожаления, с которым она смотрит на воссозданную едва ли не по кусочкам маску Человека-паука под стеклом и небольшой монитор, рассказывающий в пестрых картинках с субтитрами, как она пострадала и какие силы были потрачены (а главное — чьи) на ее восстановление. — Гвен…
Повторяет имя, делает шаг. Майлз ждет, что она дернется или хотя бы посмотрит на него, поймает взглядом, но она продолжает неподвижно стоять. Скрестив руки под грудью и склонив голову так, чтобы светлая челка закрывала чуть хмурые брови и тяжесть, скрывающуюся под ресницами.
— Я знала, кто скрывается под маской еще задолго до того, как это произошло, — начинает она и стягивающие сожаления внутри Майлза сбываются.
Он с шумом выпускает из легких воздух, понимая, что и эту Гвен не миновала участь знать и быть другом погибшего.
Считает ли она себя виноватой? Насколько они были близки?
— Мы с отцом еще не переехали, жили в Нью-Йорке, по соседству с Паркерами. Мне было восемь, я впервые отправилась в планетарий на школьную экскурсию и понятия не имела, что полиция наряду с Человеком-пауком в тот период столкнулась с засильем клонов.
Случай десятилетней давности — Майлз помнит, наводил справки во время исследований — когда один из безумных ученых «Оскорпа», обидевшись на Паучка за торжество справедливости, изъял его ДНК и с ее помощью воссоздал небольшую армию клонов, укушенных радиоактивным пауком. Сверхсильных, сверхловких и невероятно быстрых, сумевших стать настоящей головной болью на долгие месяцы, пока не были истреблены Питером до единого.
— Я остановилась купить газировки из автомата и невольно стала свидетельницей, как «кумир миллионов», как его называли по телевизору, открыто угрожал, а затем несколько раз пырнул ножом заведующего планетарием и, по его словам, «позволил мне убежать», — ее голос и тон, с которым она произносит слова, фразы, остается неизменным, словно это было забыто и давно отпущено. Тогда как Майлза берет мелкая дрожь. Гвен была ребенком, и застала подобный ужас. — Я добежала до одноклассников, хотела предупредить учителя, но уже через секунду зал, в котором мы находились, и два соседних охватило огнем.
На мгновение выражение ее лица меняется, но Майлз не успевает отследить кадр на маленьком экране, чтобы понять тому причину.
— Мы заметались, начали паниковать, кричать, звать на помощь, потому что выходы были отрезаны, а спустить пятнадцать второклашек с третьего этажа — это непосильная задача для одного учителя и экскурсовода, и она пришла. Помощь, которую ждали все, кроме меня,
Человек-паук, — Гвен прерывается, чтобы смочить горло, проводит языком по губам, наблюдая, как на экране, словно специально, мелькает видео, где супергерой в красно-синем трико спасает людей из горящей многоэтажки. — Я не стала к нему бежать, как остальные, не стала разбираться, почему вдруг из столпа огня вышел второй Паук и почему они начали друг с другом биться. Я забилась в угол между шкафами и упустила момент, когда они накренились слишком сильно.
— Гвен? Гвен!.. — сзади тупик, впереди убийца. Гвен мечется в панике, старается вытащить ногу из-под завала, но не получается. Слезы застилают взор, размывают очертания героя, что тянется к ней, но не получает того же в ответ. — Гвен, пожалуйста, дай руку. Нам нужно выбираться отсюда.
Мягкий голос и аккуратная настойчивость. Он знает ее имя и ведет себя иначе.
— Нет! — сорванный всхлип.
— Гвен, лучик, — называет так, как называл лишь один человек во всем мире, катая на спине. — Я не причиню тебе вреда.
— Ему пришлось снять маску, чтобы вызволить меня.
Крепкие и нежные объятия. Питер держал ее, как не держал никого из тех, кого когда-либо спасал.
— И уже дома рассказал мне о войне клонов, о том, что это был ненастоящий Человек-паук и что, пусть полиция в курсе и они совместно стараются справиться со всем как можно скорее, журналисты не дремлют и во всю готовы опорочить его имя и имя любого, кто хоть как-то связан с супер-геройством.
Когда вчера она увидела в новостях, как Джей Джона Джеймесон — старый хрыч — вовсю нахваливал «прискорбно ушедшего Питера Паркера» и «спустя три месяца упорной работы мог с гордостью сообщить», что общими усилиями с «самой Мэри-Джейн Паркер» им удалось арендовать выставочный зал в здании, которое «многое значило для уважаемого Питера» (что, по сути, ложь, уж Гвен-то знает), и провести в предстоящие выходные выставку, где любой желающий сможет прикупить сувенирную продукцию, получить автограф у специально нанятого актера (что тоже должен был иметь какое-то отношение к Человеку-пауку, но и это блеф), «а все полученные деньги пойдут в Фонд поддержки онкобольных», ее передернуло.
Да черта-с два! От того, чтобы швырнуть пульт прямо в пиксельную наглую рожу, удержала Брайс ценником за телевизор и предложением сходить и кинуть в рожу реальную нечто потяжелее, «раз так не терпится». Гвен согласилась. Гвен настойчиво захотела и подняла их (конкретно Брайс) в самую рань, чтобы позавтракать в Старбаксе и успеть одними из самых первых.
Разумеется, никакого «величайшего открытия» от Джей-Джея не было, не было и мэра, как было обещано, не было даже Мэри-Джейн, чье имя было буквально усеяно на плакатах и буклетах, и, может, оно было к лучшему. Без них Гвен видела лишь преданных и не очень фанатов, готовых отдать последнее за «настоящий» автограф, и старалась не думать о том, сколько денег это принесет тому же Джей-Джею.
На Паркерах нельзя наживаться. Ни на тете Мэй, ни на Питере, ни на Мэри-Джейн. В особенности, на скорби последней.
— Гвен? — знакомый голос заставляет обоих вздрогнуть.
Не найдя слов поддержки и тем самым промолчав, Майлз поворачивает голову и тихо охает. Охает и Гвен, когда видит бесконечно рыжие волосы и искреннее изумление.
— ЭмДжей! — крепкие объятия, Гвен подставляется под пристальное изучение, короткие поцелуи в щеки. — Ты все же приехала? Как там Канада?
Майлз смотрит на них, стоя в стороне и стараясь не отсвечивать. Но не вскинуть брови на вопрос Гвен не смог.
Выходит, она знала, где находится Мэри-Джейн? Она знала, а он нет.
Впрочем, ничего удивительного, если они были знакомы еще до всей этой паучьей катастрофы. Уезжая из Нью-Йорка, вдова Паркер решила покончить с супергероями и новым Человеком-пауком, напоминающем о погибшем муже. Гвен была знакомой, хорошей подругой; Майлз же…
— Майлз? Майлз, иди сюда! — окликает его Гвен и поворачивается обратно к ЭмДжей, чье потрясение и сомнения с каждой секундой лишь усиливаются. Она приподнимает Гвен за подбородок, рассматривает со всех сторон, словно ищет что-то. — Что такое?
— Ты мне скажи «что», — но ответ не дает ясности. — Я слышала от твоего отца, что ты попала в аварию.
— А, это, — отмахивается Стейси, но ЭмДжей успевает заметить нервозную бледность. — Не волнуйся, ничего серьезного. Пара царапин и испуга больше от выставленного счета, чем того, что произошло. Лучше давай я представлю тебе моего знакомого, поистине очаровательного и скромного, но неплохого человека, — Гвен не перестает тараторить, кажется, окончательно вырываясь из мрачных воспоминаний о Питере и его гибели, отходя назад, вцепляясь в Майлза железной хваткой и подтаскивая его ближе к Мэри-Джейн. Кажется, не привлекать внимание не удалось. — Майлз Моралес!
— Здравствуйте, — он не осмеливается поднять на нее глаза. Здоровается невнятно, не зная, как именно на него отреагирует Мэри-Джейн, и не лучше ли ему уйти восвояси прямо сейчас, чтобы не пробуждать то, что им обоим хотелось забыть.
— Здравствуй, Майлз, — но она произносит его имя мягко, и их взгляды встречаются.
Под носом тянет дождем.
— Нет, не надо! — он перекрикивает ливень, держит ее за запястья и старается не упустить из виду преступника, что, связанный, стоит на коленях. — Это ничего не исправит!
— Они убили Питера! — сокрытая красно-синей маской, Мэри-Джейн угрожает напуганному и потасканному мужчине пистолетом, убеждая себя, что на крыше высотки, где они стоят, никто не услышит выстрел и никто и никогда не станет искать труп. — Они должны поплатиться за это! Должны… должны умереть!
Глотая слезы, она взводит курок, но Майлз преграждает путь.
— Это его не вернет, — и даже через плотную ткань спандекса, через стену из дождя между ними она слышит его тихий голос, потаенную скорбь и желание забрать всю ту боль, что уничтожает ее изнутри.
Мэри-Джейн падает на колени, забываясь в истерике, и Майлз подходит к ней, позволяет вылить на него, в воздух вокруг, все эмоции и чувства, чтобы чуть позже вернуть ее домой к тете Мэй и провести бессонную молчаливую ночь рядом.
— Приятно с тобой познакомиться, — говорит ЭмДжей сейчас, и только дернувшийся краешек рта выдает, как тяжело ей дается эта фраза. Она протягивает тонкую ладонь, и Майлзу необходимо несколько секунд, чтобы переключиться с проступившей болезненности и бесконечной усталости в ее лице на рукопожатие.
— Д-да, мне тоже, — широкая улыбка. Ему о многом хочется ее спросить.
— Гвен? — и Брайс, подзывающая к себе Стейси, оказывается как нельзя кстати. — Можно тебя?
— Я сейчас вернусь, — напоследок она заключает в нежные объятия ЭмДжей, что-то прошептав на ухо, и оставляет их наедине с Майлзом, развязывая последнему руки на любопытство и беспокойство.
— Ну так… — а ведь так просто и не спросишь обо всем и сразу. — Как вы?
И все же он, пряча нервно кулаки в карманы, подходит к ней ближе, чтобы никто из любопытствующих ничего не подслушал. Он понижает голос, но стоит помотать головой, как очередной факт заставляет его мысленно фыркнуть на фанатов и выставку в целом: никому не важна личность Мэри-Джейн, что она была и является вдовой погибшего Питера Паркера, и может рассказать правдивые истории из первых уст — всех интересуют сувенирные фигурки, липовые маски и возможность прикупить настольные игры с наклейкой «любимого героя».
— Держусь, — но ответ ЭмДжей отвлекает от порицания. — А ты? Слышала от Мэй, что новый Человек-паук всецело справляется с возложенной на него задачей.
— Да, — кивает Майлз. — Уровень преступности заметно снизился, но мелкие воришки все равно иногда показывают себя не с лучшей стороны, — хмыкает, вспоминая свои обычные ночные патрули, но опоминается, что они не одни, и вновь возвращает себе выражение отстраненности. — Он делает все, чтобы люди могли им гордиться.
— Питер бы наверняка гордился, — мимолетная улыбка; она поворачивает голову на оклик. — Прошу меня простить, — и отходит к складскому помещению, где девушка в белой рубашке и красно-синем шейном платке вовсю ее подзывает.
Майлз смотрит ей в спину, и когда та скрывается за толпой прочих, лезет в карман, где лежит беспроводной черный наушник — средство связи, настроенное для общения с Мэй, где бы Моралес ни находился, — и вставляет его в ухо.
— Почему бы и вам не присоединиться к этому празднику жизни? — спрашивает он, уверенный, что она его слышит.
— Что я там забыла? — скептично и даже немного оскорбленно отбивает Мэй. Майлз слышит, как она отпивает чай, и интуитивно рыщет по толпе в поисках кудрявых огненно-рыжих волос.
— Здесь Мэри-Джейн, она вернулась в Нью-Йорк.
— Знаю, и Джона очень недоволен этим визитом, — Майлз хмурится, оглядывая плакаты с именем ЭмДжей, расписанными яркими буквами, вспоминая рекламу на билбордах, что эта выставка — их «совместная работа». И, по идее, он должен был быть рад, что вдова Паркера вернулась из своего уединенного путешествия в родной город, чтобы присутствовать лично при открытии.
— Но я думал…
— Что он действительно ждал и не мог дождаться ее, чтобы организовать выставку? — ироничный тон задевает за живое. — Майлз, ты уже не ребенок, и вполне можешь понять, когда людьми движет искренняя память о человеке, а когда — запах денег. И неужели, смотря на все, что происходит вокруг, на всех этих людей, покупающих безделушки втридорога, у тебя не возникло и тени сомнения, что все это сделано в угоду моде, общей волне фальшивой скорби, которая никому не сдалась? — он наблюдает краем глаза, как девчонки, с которыми он повздорил из-за маски, сейчас примеряют дешевые картонки на резинке, которым красная цена три цента, но выставлены по пятнадцать долларов за штуку, и его берет раздражение. — Разве кто-нибудь из них сделал что-нибудь полезное для города, выбросил банку из-под газировки, лежащую на асфальте, в мусорку? Пришли на могилу к Питеру, что нуждается в редком уходе, стрижке травы, хотя бы удосужились прочитать полную версию эпитафии, которую Джона варварски растащил на открытки? Нет, они слепо ведутся на провокации и громкие слова, не имея ни малейшего проблеска мысли и даже не желая ее заиметь, чтобы зайти в интернет и узнать, что Питер умер далеко не в сентябре.
И ведь верно. Когда все случилось, когда он два года назад пришел на кладбище, вокруг могилы Питера был не только океан из цветов и мягких игрушек, потухших свечей, но и белоснежные сугробы, был конец декабря, предпраздничные дни.
— И как Мэри-Джейн во все это ввязалась? — он измучено потирает шею, что все еще ноет после неудобного сна.
— Очень просто, — поясняет Мэй. — Она слишком хорошо знает натуру нашего многоуважаемого мэра и Джей Джона Джеймесона. А поэтому, когда я ей рассказала о том, что ее именем решили нагло воспользоваться, она так же нагло решила проконтролировать, чтобы собранные деньги действительно попали в фонды нуждающихся.
Единственное, что может сделать одна женщина против коррумпированной системы, и сделать это настолько аккуратно, что и пожаловаться будет некому, — Майлз проникается уважением и одновременно с этим не хочет касаться чего-то столь грязного и пахучего, как борьба за деньги и власть, протирает инстинктивно ладони о штаны.
Похоже все, кто хоть как-то был связан с Человеком-пауком, не в восторге от выставки и нынешних фанатов, и «праздник жизни», как ее назвал в начале диалога Майлз, было бы актуальнее переименовать в «праздник лицемерия», но он не успевает произнести мысль вслух.
— Майлз! — как Брайс окликает его, стоя в общей компании. Она не говорит ни слова, лишь показывает на цветастую коробку с неизвестным содержимым пальцем, и кивает на выход.
Кажется, здесь они закончили. Но и продолжение обещает быть не менее интересным.
***
— Дом, милый дом, — произносит Брайс, открывая входную дверь и сразу юркая внутрь. Просторная гостиная отзывается тишиной, смягченной ворсом ковра, и шуршанием сбрасываемых на него рюкзаков и прочих шмоток. — Простите, но приема как вчера, увы, не будет: закуски в холодильнике — сами найдете, сами разогреете.
— Брайс, — Гвен выразительно смотрит на нее, но Уолк неоднозначно крутит кистью, запрокидывая голову и хлебая воды из бутылки.
— Что? Чай не маленькие, за ними подтирать не нужно.
— Ты просто… — Гвен не находит слов, чтобы описать в полной мере. — Невероятная. Пойду чайник поставлю.
Она сбрасывает сумку в общую кучу, и, растирая уставшую шею, заходит за хромированные тумбы, открывает холодильник, чтобы наверняка всех обеспечить легким перекусом —
«Сама забота», комментирует Брайс — и выставляет перед собой чашки со стаканами.
Майлз наблюдает за ней, отмечая относительно повысившееся настроение после повторного разговора с ЭмДжей, договоренности, что они созвонятся на днях и встретятся наедине, чтобы «вспомнить былое», и нежных объятий, которые не хотелось прерывать. Сам же он условился безмолвно, одним долгим взглядом, ждать приезда Мэри-Джейн к Мэй; выставка длится всего два дня, но, как оказывается, многие ждали возвращения вдовы Паркер в город, и теперь ей предстоял длинный список дел.
— Так, какие планы? — интересуется он, когда Брайс вдоволь нахлебалась и довольно утерла рот рукавом кофты. — Ты что-то купила на выставке.
— А, ты об этом, — Брайс на удивление аккуратно ставит бутылку на кофейный столик, а сама ныряет в ворох пакетов, сумок и курток в поиске чего-то, что должно было сделать их вечер повторно незабываемым. — Та-да! — и поднимает над головой небольшую коробку, которую Майлзу наконец-то удается рассмотреть детальнее.
— Твистер? — охает он и переводит взгляд на остальных: Ганке с Клэр принимают стаканы с газировкой от Гвен, та забирает челку назад, вздыхает, но не выказывает никаких возражений. Похоже, только ему одному эта затея кажется немного… смущающей, неоднозначной?
— Он самый, но не обычный, — целлофановая обертка сдирается неаккуратными движениями ногтей, бросается полупрозрачным шелестящим комком на стол (хоть здесь она по-прежнему разгильдяйка), упаковка открывается немного не по линии, но ее это не заботит. — Так как мы это купили на выставке, посвященной красно-синему, то и цвета кругов здесь соответствующие.
Взмах белым, и глянец полтора на полтора метра устилает ковер. Брайс упирает руки в бока, отдавая рулетку со стрелкой и миниатюрными изображениями конечностей Клэр, та передает ее Ганке. Ли раскручивает для проформы и смотрит на полотно: одинаковые по размеру, но хаотично разбросанные по периметру, круги действительно лишь двух цветов, и это и облегчит, и одновременно усложнит игру тем, кто рискнет побороться за… за что, собственно?
— Конечно мы не будем играть просто так, — Брайс закатывает глаза, словно это само собой разумеющееся. — Мы — подростки, необдуманность и неоправданный риск у нас в крови; и если эта фраза вас не напугала, то я рада вдвойне, что мы познакомились.
— Ей бы репортажи вести, с таким-то напором, — делится мнением Ганке с Клэр, и та не может не согласиться. Как-никак, Брайс однажды всерьез задумалась поступать на журналистику, и даже прошла несколько курсов.
— Хоть мы и студенты, но при достаточно обеспеченных родителях, а поэтому о строгих рамках проигрыша я не буду задумываться, и сразу же укажу в качестве приза… скажем, недельный запас пиццы из любой пиццерии Нью-Йорка, оплаченный проигравшим? Ну как, все любят пиццу? — Майлз с Ганке переглядываются, и первый читает в глазах последнего, как тот ждет, что Уолк сейчас достанет откуда-то микрофон, ревущую толпу и будет кричать это снова и снова, выбивая неугомонный рев.
Но в гостиной лишь они, никакого гула и топота ног вокруг нет, а Брайс, хоть и взбудоражена до чертиков от собственной идеи, но не идет по головам в желании поднять рейтинг до небес.
— На третьей улице, «У Паоло» готовят просто бомбическую пиццу, — подает голос Гвен. — Ты разоришься, прежде чем сможешь оплатить мне недельный запас. Я в игре.
Она хмыкает, хмыкает и Брайс. Гвен подходит к игровому полю, готовая ко всему и чуточку больше.
— Кто знает, Гвенни, кто знает, — мурлыкает Уолк себе под нос, расслабленно-заинтересованно наблюдая за девичьей фигуркой в черном и напрягая тем самым Майлза. Он знает этот интерес — с таким он сам смотрел на Гвен в минуты их уединения на крыше. — Кто еще?
Ганке пихает его локтем в бок.
— Что?
— Майлз? — но возмущение прерывает Гвен. Моралес поворачивается к ней, и две белоснежные ладони взмывают в воздух, призывая. — Рискнешь сразиться со мной?
Не «с нами», а именно «со мной». Майлз сглатывает комок, про себя отчаянно и судорожно соображая, что ему делать, что сказать.
— Понятно, значит, меня в расчет на победу уже не берем? — Брайс пыжится, скрещивая руки на груди и поглядывая на сестру. — Клэр, как насчет тебя?
— Предпочту остаться в роли наблюдателя. Ганке?
— Ну, — он заминается, когда светлый взор переключается на него, и им не хватает всего пары миллиметров, чтобы соприкоснуться бедрами. — Кто-то же должен вести игру?
И еще раз крутит стрелку рулетки, вызывая раздраженное «Пф!» в исполнении Брайс.
— Предатели! — она разворачивается лицом к Гвен и вставшему Майлзу с видом, граничащим между желанием мстить и разочарованием за подающих надежду мальцов. — Ну ничего, не с кем-то, так одна уделаю этих голубков.
— «Голубков»?! — и Ганке не знает, кто из них двоих краснеет сильнее: Майлз, что откашливается от готовой реплики, или же Гвен, которая скрывает смущение за возмущением и готовностью надрать Уолк задницу на игровом поле. — Брайс, ты!..
— Бла-бла-бла, — драконит, раззадоривает. Брайс совершает жест рукой на манер игрушечного носка из глупого детского шоу, и меняется в лице так же быстро, насколько Гвен успевает сказать ей, что она — труп. — Но шутки в сторону, ноги на пол.
— «Ноги на пол»? — Ганке повторяет фразу, но даже так не удается уловить смысл. — Что?
— Пицца не ждет, а я — тем более, — и вновь к ней возвращается пафосно-разгромный тон. Грудь приподнимается в воодушевленном вдохе, и победоносно-предвкушающая ухмылка украшает острое лицо. — И раз уж никто больше к нам не присоединится, то не вижу смысла откладывать ваше поражение дальше.
— «Наше»? — о, Майлз знает эти нотки в речи Стейси, эту насмешку пополам со скептицизмом. Гвен повторяет позу Брайс, встает на противоположном конце поля, упирая руки в бока. — Это мы еще посмотрим.
В какой-то момент он ощущает себя лишним, словно его, рафинированного пацифиста, выкинули в гущу битвы за возможность спать у стенки, но стоит поймать на себе заинтересованный и в то же время искренний, желающий победы, взгляд Гвен, как неуверенность пропадает. Он занимает свою позицию и кивает Брайс.
— Крути рулетку, пирожочек! — восклицает она, заставляя Ганке покраснеть и застопориться, но за дело берется Клэр. Ловкое движение пальца.
— Брайс, левая нога на красное, — и битва века берет свое начало.
Майлз, правая нога на синее. Гвен, левая рука на красное. Брайс… Красное, синее, синее, синее.
Они переплетаются меж собой, желая выиграть. Перебрасываются фразами о том, какие вкусные пиццы ждут их всех, с какой завистью будет смотреть проигравший на ужин победителя, перечисляют вкусы, спорят о начинках и расценивают любое пошатывание или неустойчивую позицию как предвестник победы.
— Гвен, правая рука на красное, — в нос Майлзу ударяет цветочный парфюм, и легкие сковывает вдохом.
— Добрый вечер, — Гвен оказывается внезапно близко и тесно. Нашарив рукой нужный ей круг практически под его поясницей, а другой опираясь на точно такой же за его плечом, она соприкасается с ним грудью, дышит одним с ним воздухом и всячески старается облегчить накаляющееся между ними напряжение.
Вернее, напряжение здесь только у Майлза, потому что Гвен, она… немного розовой краски на скулах, россыпь веснушек, которые в свое время Майлз не раз расцеловывал, по-идиотски признаваясь в любви им и их обладательнице, слабая улыбка со стертым не до конца блеском на губах и пушистые волосы, что щекочут ему кожу при малейшем повороте головы.
— Извини, — она тихо хихикает, даря невообразимое ощущение полета, гипервентиляцию легких и абсолютную пустоту в сознании, и Майлз едва удерживается, чтобы не сказать, что она по-прежнему прекрасна.
Кривая улыбочка — все, на что его хватает, и от этого он ощущает себя еще большим глупцом.
— Гвен, правая рука на синее, — Клэр озвучивает веление стрелки.
— Было приятно поболтать, — Стейси подмигивает Майлзу, уже собираясь соскользнуть в сторону…
— А почему это Гвен? — как возникает логично Брайс. — Должна быть моя очередь.
Ганке смотрит на рулетку, на Клэр — та вела счет и порядок — но она пожимает плечами, мол, как-то так само получилось.
— Вы что, серьезно запутались в очереди из трех человек? — не жалея мышц шеи, Брайс вылупляется на них как ошалелая, проклиная правила игры и что не может даже на секунду оторваться, чтобы хлопнуть себя по лбу или парочку раз ударить по лбу их. Чем они вообще, черт возьми, занимались, раз налажали с такой простой задачей?!
— Мы передумали, — кивает Ганке. — Брайс, это тебе правую руку на синее.
— Хочешь, чтобы все было сделано хорошо, сделай это сам, — бурчит она в ответ себе под нос. — В следующий раз я буду ведущей.
— И лишишь себя возможности отведать бесплатной пиццы за чужие деньги? — со смешком интересуется Гвен, и нога Брайс опасно проходит под ее, заставляя колено сильнее подогнуться. Стейси ойкает, внезапно вынужденная переместить вес на обе руки и едва не столкнуться с Майлзом нос к носу, жутко покраснеть, и при этом не имея возможности отодвинуться — наглая, оскорбленная и еще раз наглая Уолк встала именно так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть им обоим и это просто
черт, черт, черт!
— Что ж ты резко замолчала, Гвенни? — елейно спрашивает она, придвигаясь ближе, буквально напирая на поясницу Гвен. Майлз в который раз жалеет, что ввязался в борьбу этих двоих, чувствует, как еще немного, и от недостатка кислорода, он будет вынужден оплатить кому-то ужин в пиццерии, но Гвен, юркнув носом куда-то к его уху, шепчет, чтобы он держался, и он не может ей не улыбнуться.
Покраснев до чертиков и дальше, но улыбнуться.
— Майлз, левая нога на синее, — спасительный голос Клэр, и он выпутывается из клубка тел, выбирая самый отдаленный круг и занимая тем самым другую половину поля. — Гвен, левая рука на красное.
Но расслабляться рано: и Гвен, и Брайс настроены биться до победного, а перспектива тратить и без того минимальные карманные деньги на разовую пирушку заставляет и его держаться дальше.
Брайс, левая нога на красное. Майлз, левая рука на синее. Гвен… Красное, красное, синее…
Брайс выбывает первой.
Искренне матерясь и желая удачи именно Гвен, —
«Потому что негоже заставлять девушку платить за неуемный аппетит, Моралес» — Брайс присоединяется к Клэр и Ганке в наблюдении и выставлении палок в колеса игры, а Майлз… Майлз старается не умереть.
Майлз, правая рука на синее. Гвен, левая нога на красное…
И у него даже получается.
Майлз, правая нога на красное. Гвен, левая рука на красное…
Оказывается, думает он, когда ты не зажат телом девушки, которая тебе нравится, не завернут в узел суровой реалией и твистером, это очень даже весело.
Майлз, левая нога на синее.
Стоит он правда раком, и носки скользят по глянцевой поверхности, но все вполне прилично.
Гвен, левая нога на красное.
Он даже видит Гвен…
Которая стоит точно так же.
Наклонившись насколько позволяет гибкость и грация, уперевшись обеими руками в цветные круги и посматривая на него через двойную арку из их расставленных в стороны ног.
— Прости меня, — неожиданно выдает она, изумляя.
— За что?
— За это, — не успевает договорить, как Майлз чувствует толчок.
Гвен толкает его, буквально шлепает своими ягодицами по его, и только природная прилипчивость не позволяет кубарем покатиться по коврику.
— Эй, не толкаться! — возмущается Ганке, становясь на пару тонов громче из-за явно не бездельничающей Брайс, что склоняется над ним и улыбается, поправляя нервно очки на переносице. Доска со стрелкой прижимается к животу и едва не падает в ноги. — Она толкнула его! Видела? Толкнула! Задницей! Это вообще законно?
Он дергает Уолк за рукав, на что та закатывает глаза.
— Стейси, держи свою задницу в руках, а то у нас тут недовольные.
— Ладно, — коротко отзывается Гвен, почти синхронно с Майлзом перетаптываясь на своих кругах. Руки порядком затекли, да и голова потихоньку начинает трещать от приливающей крови. — Обещаю, что ближайшие секунд тридцать она не выкинет ничего подобного.
— А потом что? — подает голос Майлз, чувствуя невероятный приток сил и уверенности. — Она сбежит с поля боя и пойдет покорять мир?
Что?.. Что он только что ляпнул?!
— Если это комплимент, то оригинальный, — однако вместо недоумения или оскорбления, она хмыкает куда-то в воротник майки. — Я бы даже дала тебе «пять», но из всех частей тела у меня свободна только задница, но и она еще с десять секунд как наказана.
— Значит, отсчитываем десять? — боги, Майлз, заткнись, не бей собственных рекордов тупости!
Но и тут вместо оплеухи ловит ее хитрый и сияющий взгляд, почти незримую сквозь ткань одежды ухмылку. Гвен начинает:
— Раз…
Майлз продолжает:
— Два…
— Три! — он толкает ее раньше, но ход конем не удается, ибо Гвен решает нарушить сроки наказаний. Они пружинят друг от друга, заливаясь смехом, и, принимая поражение каждый со своей стороны, наконец распрямляются и соединяются в рукопожатии.
— Ты серьезно сделал фото? — недоумевает Брайс на реактивно доставшего смартфон Ганке. Тот щелкает их еще раз, и уже через секунду, что-то отредактировав, куда-то отсылает. Единственное, что успевает заметить Брайс — это отсутствие буквы М как в имени, так и в фамилии контакта.
— А что такого? Не каждый день огонь-баба делает с твоим лучшим другом «пятюню» задницей.
Ладонь Брайс встречается с ее лицом. Мальчишки, ну и ну.
***
— Думаю, в следующую пятницу можно будет собраться, заказать по одной каждому с тем вкусом, какой он хочет, а оставшиеся взять ассорти, — Гвен упирает кулачки в бока, уже вечером выходя из дома и оглядываясь на остальных.
— Господи, если ты сейчас еще что-нибудь скажешь, у меня разовьется диабет, — Брайс фыркает, деланно высовывая кончик языка, как если бы на него вылили тонну сладкого сиропа.
И тем не менее нельзя сказать, что идея повторно собраться после уроков и наесться от пуза под дешевую комедию или еще более дешевый сериал, ее не прельщала. Все-таки эти придурки смогли Уолк чем-то зацепить, и даже тот факт, что ей придется потратиться на пиццу, не может омрачить приподнятое настроение.
В ответ Гвен корчит гримаску, и по компании проходится волна теплого смеха.
Они расходятся в разные стороны, не замечая чужого присутствия и пристального интереса, не имея мысли в рассудке, чтобы поднять голову и увидеть хищный оскал.
Она иррационально мягко смеется, подкручивает зум в очках и не может нарадоваться. Входящий вызов на наушник,
клик.
— Как успехи? — мужской голос сух и безэмоционален, в противовес тому, что ее грудь распирает от предвкушения.
— О, вы бы их только видели! Их взаимодействие, вырабатываемые эмоции — они потрясающие! Такие живые, натуральные, сколько из этого можно извлечь, как воспользоваться — просто величайший простор для экспериментов!
Она едва ли не хлопает в ладоши, подобно девчонке, когда как на другом конце линии явно не рады. Звук битого стекла обрывает словесный поток.
— Мы это обсуждали! — раздражение, скрипучие нотки и острое желание свернуть ей шею за неподчинение — то, что она слышит сквозь динамик и невысказанные фразы. Первоначальная улыбка выгибается в обратную сторону, запястья опускаются, но она не вздрагивает, нет, не думает дрожать. — Мне
не нужны эксперименты, мне нужна определенная
вещь! И ты обещала ее достать.
— И я сдержу свое слово, — отвечает она, уже не искрясь от радости и трепетного волнения, подменяя эмоции природным хладнокровием. Она наблюдает за главным входом в дом Брайс — за местом, где еще недавно стояла вся компания, и касается пальцем наушника. — Скоро вы получите это устройство, мистер Кройц. И, не стоит сомневаться,
они доставят вам его в целости и сохранности.
