***
Запах сгоревшего кофе. Трель утренних птиц. Солнце, светящее прямо в ещё не разомкнутые глаза. Я лежал полностью голый на расшатанной кровати, запутавшийся в зловонных простынях. После пробуждения я не торопился вставать и на трезвую от эмоций голову разглядывать комнату. Я просто пронзал пожелтевший потолок понурым взглядом. Перед своим уходом я пообещал себе не возвращаться в это место и навсегда забыть тот день, когда встретился с Гарри. Для закрепления я достал первую попавшуюся книгу из покосившегося шкафа. Это оказался учебник по географии. Я хотел было раскрыть его на рандомной странице, но во время увидел, как с шелестом выпадает меж страниц сложенный листок бумаги. «Закладка», — подумал я тогда. Но любопытство взяло надо мной верх и я наклонился, чтобы поднять листок. «Встретимся там, где волны ласкают скалы, где горящий диск пронзает горизонт. А пока я буду упиваться желанием следующей встречи с тобой. Г.» Я уставился в эти строки и пробегался тупым взглядом по ним ещё раза три. Буква в конце кричала мне о том, что это был он. И как бы скверно все не звучало, но совпадали все мои мысли: путешествие к океану, встреча у волн, предсказание на листке и эта вычерченная прописью буква Г в конце. Я глотнул свежего воздуха вместе с озарением. Я помчался как можно скорее домой, чтобы караулить тёплый вечер. Стрелка часов медлительно и лениво шагала с цифры на цифру, а сердце моё колотилось бешено и панически быстро. Я поверил в то, что Гарри ждёт меня. Что он не трусливо сбежал по утру, а просто решил со мной немного поиграть. И я не думал сдаваться. Я сгрызал свои короткие ногти с мыслями о том, к какому именно океану он держит путь. Но знал некоторых людей, что помогли бы мне помочь это узнать. Рыжая, хитрая луна выползала из-за горизонта и охотилась за мной до самого атриума, где ярко полыхал костёр. Дровишки трещали в нем, а искры устремлялись ввысь. Кто-то снова танцевал, кто-то целовался, многие из них громко смеялись и радовались каждому вошедшему на территорию. Я был искренне удивлён, как их ещё не разогнала полиция, но был этому только рад. Я приметил у порога самодельные лавочки с украшениями из бисера. И три человека, занявшие главную лестницу, в полутемноте плели их прямо там своими руками, прерываясь на раскуривание косяков. Это были Лиам, Зейн и Сани — друзья Гарри. Я обрадовался, что мне не пришлось их искать, иначе ещё дня в неведении я бы не протянул. — Какие люди, Наблюдатель! — закричал Лиам с широкой улыбкой, когда заметил меня. — О, это же Шайни, — отозвалась и девушка. — А мы думали, ты пропадёшь вместе с Гарри. Я не сдержал улыбки от их слов. — Я бы хотел, но не знаю, где его искать. — Ты не шутишь? — нахмурился Лиам. Казалось, он был самым адекватным из них сейчас. — Почему я должен шутить? И я сам задумался, почему? Может потому, что я знаю этого парня от силы пару дней, а так упорно рвусь его найти. Ребята переглянулись между собой. — Я знаю, что он ушёл к океану. И готов пройти за ним вдоль целый пляж. Но не знаю одного — какой именно это океан. — Если ты правда спятил и пойдёшь его искать вслепую, — отозвался серьезным голосом Лиам, — то я скажу тебе единственное, что знаю, — координаты побережья, на котором сейчас находится Гарри. Но не забывай, оно длинное, почти необъятное во всю свою долготу. — Найду его — найду и Гарри, — твёрдо, уверенно ответил я. И Лиам в сожалении сомкнул свои пухлые губы так, что тогда они представляли едва заметную пурпурную полосу. — Тогда жди, — произнёс он и поднялся на ноги, затем миновал пару скрипучих ступень и скрылся в здании. Я остался рядом с Зейном и Сани. Они были слегка не в себе, что я понял по обрамляющим зрачки красным глазным яблокам и их слишком растянутых в расслабленных улыбках губах. Лиам, или Бир, — называйте, как хотите, — вернулся спустя пару минут с книжкой в руках. И это была как раз та, где я вчера вечером обнаружил оставленное Гарри послание. — Мы нашли эти координаты в этой книге по географии, — оперировал Лиам и распахнул пыльный учебник на середине, где, оказывается, была подогнута страница. — Вот. Лиам ткнул своим огромным пальцем в картинку побережья возле Бродаксо-крик. Место, не обжитое людьми. «Там, где волны ласкают скалы». — И он сказал мне в тот вечер, что отправится туда, как подвернётся первая возможность попасть к океану. И как я понял — она подвернулась после вашей встречи. До этого момента я не знал, как пахнёт предвкушение. Оказалось, оно имеет терпкий запах запредельного счастья. — Я отправлюсь туда. Все трое возле меня загудели от восторга. Под картинкой красовался словно нескончаемый ряд цифр. 28.6136497, -80.5963847. Невозможно запомнить. — Только можно я перепишу координаты куда-нибудь себе? — Истинная любовь не страшится никаких расстояний, — сказал мне тогда Лиам, улыбнулся и после этого ухватился за край глянцевого листа, шустро вырывая его из учебника. — Держи. И когда найдёшь его, передавай от нас привет. Я почувствовал, как расплывается по моему телу тепло. Стало так приятно в это мгновение, а улыбки этих беззаботных ребят проводили меня до самой арки из атриума. Тогда я вновь взглянул на это место, сфотографированное свысока, и напоил себя надеждой на лучший конец.***
Я думал заказать такси. Но потом смекнул, что таким образом сердце Гарри я не завоюю. По этой причине я в суматохе собирал рюкзак. Я сложил зарядное устройство, кошелёк, сменную одежду, ежедневник с ромашкой вместо закладки, бутылку воды и гору чипсов, уложил руки на талии и с чувством выполненного долга выдохнул всей грудью. «Нет, — подумал тогда я, — все не так.» И принялся вынимать только что сложенные туда вещи. Я отложил на подоконник записку для родителей, где ясным почерком дал знать, что устал играть по их правилам и просил, чтобы они меня не искали. Затем сунул на дно рюкзака сменную одежду вместе с кофтой, и поверх, где осталось совсем немного места для остальных вещей, бросил бутылку с водой и сырные крекеры. Я откопал крафтовый конверт, положил туда свернутую пополам записку, вырванный из учебника лист и засохшую ромашку — целый арсенал для поисков Гарри — и засунул его в широкий карман своих бридж. — Давай скорее, Лу, — прошептал со стороны выхода Найл, когда просунул белокурую макушку в дверной проём. — Мой отец уже начинает поправлять свои часы. А если отец Найла во время разговора начинает теребить в морщинистых крепких руках свои наручные часы, это означает, что его начинает поедать желание как можно скорее отправиться домой. — И что я скажу им?! — запаниковал Найл, нахмурил в беспокойстве свои светлые брови и скривил до ужаса жалостливую гримасу. — Скажешь, что увидишь: когда зашёл в комнату — Луи уже не было, а окно оказалось распахнутым. — Полезешь через балкон? — удивился Найл и подошёл к окну. — Со второго этажа падать — маразм. Благо крепкие стебли виноградника вперемешку со вьюном на полпути вниз переплетаются с деревянными прутьями арки. По нему и спущусь. Хоран мотнул головой и, не произнеся ни слова, вернулся к двери. — Ты совершаешь глупость, — сказал он после. — И ты помогаешь мне ее осуществить, — парировал я и на мгновение отвлёкся от складывания необходимых вещей. — Потому что я твой друг, Луи. — Если честно, — начал я, и вдруг мне стало как-то неловко, — я не думал, что ты так спокойно отнесёшься к моей затее. А уж тем более новости о том, что я переспал с… — К этой новости я отнёсся с ужасом, Луи, — констатировал мой друг, и выражение лица его в миг помутнело. Словно он отравился. Отравился моими действиями. — Но сердцу не прикажешь. Если ты захотел испытать свою судьбу — испытай. Не жди, пока другие одобрят. Просто делай, как велит сердце. Иди туда, куда велит душа. Тем более эта Элеонор мне совершенно не нравится. На его лице промелькнула незатейливая улыбка, посылающая своё тепло невидимыми нитями прямо до меня. И я словно снова расцвёл. Стоял в своей комнате, которую покину через пару минут, и улыбался Найлу. А Найл улыбался мне и всем своим видом показывал: «давай, дружище! Я даю добро, беги скорее!» И я побежал. Когда Найл снова вышел на кухню, якобы попросить у дворецкого стакан свежевыжатого сока, я набросил на плечо свой рюкзак, что весил килограмма два от силы, и перешагнул через деревянный подоконник. Уходящее солнце слепило мне глаза и окрашивало, словно самый настоящий живописец, все кругом в оранжевые оттенки. До уха донеслись стрекотание кузнечиков и гул проезжающих неподалёку авто, и тогда я упал. Не рассчитал своих сил, не ухватился за перила и упал прямо на спину. Мой рюкзак приземлился правее, но пострадал куда меньше, чем я: боль глухо растекалась вдоль позвоночника. Я пощурился, похрипел секунд десять от силы, но встал. Ибо другая, более мощная и насыщающаяся моими стремлениями сила не давала мне останавливаться. Для начала я отправился в заброшенный дом, где стекла исписаны радужными пацификами, а комнаты всегда открыты для каждого желающего. Перед закатом он выглядел иначе, нежели, когда я увидел его впервые. Внутренний двор был абсолютно пустой, где-то у ведущих в подвал дверей раскинулось ночное пепелище — чёрный круг из сажи на раскалённом асфальте. Я уверенно зашёл внутрь. И как понял, был в этом здании не один: на общей кухне первого этажа стоял парень в одних приспущенных джинсах и выпускал в открытое, заляпанное окно клубы смога изо рта. Скверно пахнущий дымок выходил в коридоры и заглядывал в замочные скважины комнат, где тихо спали перед ночной жизнью подростки, взрослые и старики — все, кто видел настоящую жизнь лишь в ночи. Я не выполнил собственное обещание — я поднялся в комнату, где все началось. Простыни были свежие, кто-то удосужился их сменить после моего последнего визита. Окно — как всегда распахнуто, а книжный шкаф искоса глядел на меня своими пыльными книжонками. Напоследок я прошёлся по каждой обложке, проверил каждую пожелтевшую страницу в надежде найти ещё одно послание Гарри. «А вдруг он не уехал? — думал я. — Вдруг это все игра, и сейчас он войдёт в эти двери и скажет, что немного разыграл меня?» Но в двери так никто и не вошёл, а очередного послания не оказалось. Сомнения прогрызли, словно трупные черви, мою черепную коробку и принялись поглощать мои натянутые нервы. Я стоял посреди пыльной комнаты на потертых скрипучих половицах и сомневался в своих действиях. Я был на волоске от того, чтобы вернуться домой, забыть произошедший инцидент, забыть этого пахнущего скошенной пшеницей парня по имени Гарри и провести ужин с Элеонорой и её родителями. — Делай, как велит сердце. Иди туда, куда велит душа, — вспомнил я слова Найла и прислушался, чего же хочу я сам. Мои пальцы с осторожностью потянулись к первой попавшейся обложке на полке. Это была здоровенная книга в коричневом переплете. Золотистые вычурные буквы очерчивали глянцем имя автора «Гюстав Флобери» и название произведения «Воспитание чувств». Я открыл первую попавшуюся страницу и провёл пальцем всего пару дюймов с первых строк. 316 страница, строка 4 сверху. — Любить тебя сложно, но не любить ещё сложнее, — прочёл себе под нос я. И я хотел любить и быть свободным — вот чего требовало моё сердце. И координаты, что откопал мне Лиам — то, куда следовала моя душа. На шоссе, упирающемся в восточное побережье, я поймал машину. Это был полуразваленный Кадиллак, а за обшитым потертой кожей рулём его сидел усатый старик. Седые волосы слегка прикрывали тонкие, иссохшие губы, между которыми он сжимал дымящуюся сигару, и на концах слегка желтели из-за количества попадающего на них никотина. — Куда путь держишь? — поинтересовался мужчина своим скрипучим и прокуренным голосом. — На побережье Атлантического океана. — Я видел, как седые брови мужчины ускакали на лоб. — Подвезёте, до куда можете, ближе к побережью? Я умоляющие свёл руки в молитве, и мужчина, глубоко вздохнув, кивнул мне на пассажирское сидение. — Огромное спасибо! Я уселся на заднее сидение, заляпанное в чём-то белом. Но я старался не давать ход фантазии и счёл на то, что кто-то просто разлил здесь однажды йогурт. Машина — будущий раритет (если не развалится на ржавые железяки к тому времени). И кому известно, кто развлекался на этих задних сидениях ранее? Пружины сразу же воткнулись мне в задницу, но это куда лучше, чем слепо брести по раскалённому жарким солнцем шоссе до своего первого солнечного удара. Лес освежителей воздуха, что свисал с обтянутого тканью потолка с ржавыми разводами от когда-то протекшей крыши, вбивал в мои ноздри своё разнообразие вкусов. От отвращения у меня закружилась голова. Поэтому, дабы избежать коммуникабельности водителя, я сполз по спинке сидения, спрятал нос в воротник выглаженной тонкой футболки и прикрыл глаза в дреме. Казалось, я отключился буквально на секунду, но когда мужчина затряс меня за хрупкое плечо, я скрепя сердце открыл глаза и увидел за окнами ночь во всей её красе. — Вылезай, приехали, — осведомил меня он и снова со скрежетом сел на своё сидение. — Дальше сам. Мне на север. Я широко зевнул, не позаботившись прикрыть рот, и постарался разлепить глаза. Голова болела, словно я не спал сутки, либо проспал целых трое подряд. Несмотря на отговорки старика, мне удалось засунуть ему в карман пару долларовых купюр и выйти из машины. Когда я ступил подошвой своих ботинок на каменистый асфальт, то вдохнул свежий ночной воздух полной грудью. По ощущениям температура упала до двадцати градусов, что позволяло не потеть при малейшем движении, глотая солёный пот, катящийся со лба. Я стоял на перепутье трёх дорог. Сзади — Орландо, откуда я приехал, слева — Байтло, «север», куда направился мужик, а впереди меня расстилалась по ощущениям нескончаемая дорога, ведущая прямиком до океана. Я приметил у обочины полуразваленный мотель. Свет его неоновой вывески окрашивал местами пожелтевшую, но в основном молодую зеленую траву кровавым оттенком. В тени ночи на пустой трассе мне это казалось пугающим. Но я знал, что только там моё спасение на подкравшуюся ночь. Консьерж — мужчина плотного телосложения лет пятидесяти — встретил меня в фойе (если это было можно так назвать) и сразу же набросился с предложениями. Его необъятное пузо было облачено в заляпанную жиром майку, открывая вид на тянущаяся прямо под резинку штанов кучерявую полосу, а на плечах зековские татуировки, что уже посинели от времени. Мне тяжело было прогнать мысль о том, что женское лицо на его просторной руке было вычерчено заключенным в обмоченной в моче и резине иглой. Я бы на месте этой девушки не был рад такому сюрпризу. — Ох, каким ветром занесло тебя сюда, мальчуган? Пива? Что покрепче? Хотя тебе вряд ли есть восемнадцать. — Есть. Я окончил двенадцать классов и поступил в университет юриспруденции, — возразил я и закатил глаза. — Школьники в этой округе и слова этого выговорить не смогут — юруспрутенденция, тьфу. Мужчина харкнул прямо на деревянный пол, не стесняясь моей вырисовывающейся на лице брезгливости. Затем принял обыденную физиономию и потянулся за барную стойку, чтобы налить мне самого живого пива. Пить в этом заведении что не попадя мне не хотелось, но проведённые пять часов на заднем сидении машины в неудобном состоянии стирали все сомнения. Толстый телевизор, что стоял в углу, за барной стойкой, воспроизводил на своём крохотном экране все свежие новости, но только в черно-белом цвете да с помехами. Я уселся на высокий стул, мои ноги отрывались от пола, прямо как в салоне трамвая, и уставился в экран в ожидании предложенного пива, за которое мне все же пришлось заплатить пару центов. «Грядут кислотные дожди, » — заявила тогда женщина с экрана и указала рукой, куда двигался циклон. К побережью атлантического океана. Где Гарри поцелует меня под кислотным дождем. Совпадение ли это? Я не знал. И не знаю до сих пор. Но от такой новости я ощущал это тёплое чувство у себя в груди, плавно переходящее вниз живота и заставляющее там все безостановочно плясать от счастья. Затем на экране появились снимки позеленевших после предыдущих дождей статуй ангелов, могильных камней, а затем снова помехи — дребезжащие полосы во всю ширину экрана и это надоедающее шипение. — Ах, чертовка! — грозно заревел мужчина и треснул здоровенным кулаком по поверхности телевизора. Полосы и шипение никуда не исчезли, а вот пыль поднялась — что надо. — Скажите, — начал я, пока он выцеживал тонкой струёй хмельной напиток в прозрачную кружку, и достал из кармана конверт, а из него сложенный в два раза лист, — далеко ещё до этого побережья? Мужчина отвлёкся от своего занятия, картинно нахмурил брови и сузил глаза, чтобы со своей дальнозоркостью взглянуть на снимок. — Знаешь, сынок, честно тебе не скажу, как далеко тебе именно до этого места, но если двигаться по трассе, то через часов семь ты приедешь до Тайтусвилла, а там через мост и до побережья океана рукой подать. — Ехать? — спросил я, и он кивнул. — А пешком? Мужчина прокашлялся. И пиво полилось через края кружки вместе с пышной пеной, что как шапочка обрамляла прозрачные края. — Пешком? Ну ты забавный малый, конечно, — переспросил он и криво ухмыльнулся, протирая свой затертый временем стол заляпанной тряпкой. — Пешком я туда ещё никого не отправлял. Но за суток двое, я думаю, дойдёшь точно. Двое суток. Я схватился за голову, запустил тонкие пальцы в растрёпанный шевелюру и глубоко, с сочувствием к самому себе вздохнул. — Ну ладно тебе. Если очень надо — попадёшь ты на своё побережье, — постарался поддержать меня мужчина и протянул своей огромной рукой мне кружку с пивом. — На, вот, отведи душу. И я действительно её отвёл. Ребенок из обеспеченной и известной семьи во Флориде напился до потери рассудка одной кружкой пива и заснул прямо в обуви на расшатанной кровати в комнате непримечательного мотеля у дороги — вот так заголовок для газет. С восходом солнца я еле как разомкнул глаза. Казалось, они опухли от пары часов сна, и ко всему этому ужасно болели. Розовое солнце лупило прямо в окно, занавешенное прозрачным тюлем с прожжёнными кругами от сигарет. Во рту все свело от неумолимой жажды. Я ранее пробовал пиво, но исключительно в компании родителей и не четыре кружки разом, как оказалось известно мне позже. — Как спалось? — жизнерадостно поинтересовался толстячок в заляпанной майке и улыбнулся во все своё щетинистое хлебало. Казалось, он и вовсе не спал все это время. — Ужасно, — немногословно парировал я и еле как дошаркал вялым шагом до холодильника с ледяными напитками. В своём номере я включил вяло дующий вентилятор и постарался вновь заснуть, чтобы набрать достаточно сил для долгой дороги. В следующий раз я проснулся, когда наступил полдень. То розовое солнце уже стало ослепительно белым и не щадило макушки останавливавшихся мимо людей. Я добротно умылся, позавтракал за счёт заведения (Барри, так звали того мужика, угостил меня сандвичами и пирожками, что приготовила его жена на его ночную смену) и отправился в путь. Как сказал мне тогда Барри, за мотелем расстилалась тропа, ведущая через пролесок прямиком в поля. «Так быстрее, — сказал он мне, — по траектории через поля, и через полтора суток ты на месте.» Я оставил за спиной мотель, где потратил большую часть своих сбережений. В основном они ушли на пиво, но об этом я умолчу. Солнце не щадило, в воздухе по ощущениям было все 35 градусов по Цельсию. И макушка раскалилась, как асфальт, а челка взмокла. Капли пота, что срывались из-под темной шевелюры, скатывались до бровей, оставляя за собой солёные блестящие полосы, и, намочив супившие брови, падали прямо на грудь влажной футболки. С горем пополам я добрел до пролеска, и холод, что скопился под кронами высоких и древних деревьев, наградил меня долгожданным блаженством. Я буквально ощущал, как холодеют скопившиеся на коже капли и щекотно скатываются на землю. Кишащие здесь комары накинулись на ступившую на их земли жертву и доводили до сумасброда больше своим писком, нежели укусами. Когда на моей коже появились мурашки, я снова увидел солнечный диск. Такой большой, слепящий, озаряющий обширное кукурузное поле. Зеленые початки отливали золотом в его свету, а горизонт плавился, как резина в огне. Похолодевшая кожа с удовольствием приняла ласку тёплых лучей. А я вновь утонул в духоте. На небе — ни облака. «Вот и ваш надвигающийся циклон, — подумал я тогда, — тьфу!» И этот стрекот со всех сторон подобно гремучей змее отпугивал своим нескончаемым гомоном. Когда жара набирает свои обороты, идти под открытым небом вдоль кукурузного поля просто мучительно. Зеленые листья царапали мои оголенные отдышки, а желтеющие усы початков щекотали натертые локти. Время — роскошь, которую себе могут позволить не все. Тогда я ощутил его. Оно шло мучительно медленно. А изнеможение удушало. А я все думал о Гарри. Его силуэт бежал далеко впереди, разведя руки в стороны, тормошил ещё несозревшие початки из стороны в сторону и иногда оглядывался на меня, не переставая звонко смеяться. Пока не исчез на полыхающем горизонте. Мне поплохело. Тогда я завалился на иссохшую землю, подавив своим уставшим телом пару твёрдых стеблей. Голубое небо передо мной начало кружиться. Пот уже затекал в рот и уши, я не успевал утирать его щекотливые капли. Лежать на земле было куда лучше, чем идти столько миль по бесконечному полю под беспощадно палящим солнцем. И я продолжал лежать, пока лучи его не сдвинулись левее — к горизонту. По предположениям было часов пять вечера. Самый пик жары начинал понемногу давать заднюю, а я вновь приготовился к бою. Но благо в моем кармане всегда найдутся лишние доллары, как учил мой отец. Но сдались они мне здесь, посреди необъятного поля? В окружении цикад, мух и прочей неприятной живности? Я же хипую, черт возьми. Когда небо было ещё голубое, а облака уже розовые, словно начищенные зеркала, отражающие горящий оловянный закат, я ступил на асфальтированную дорогу. Вокруг — никого. Лишь стрекотание кузнечиков в траве по ту сторону трассы. Я измок до такой степени, что если выжать мою футболку, то точно наберется добротная лужа для купания. Я двинулся на юг. Я знал, что необходимо было держаться востока, но уповал на любой мотель в пределах пары миль отсюда. Путешественник из меня ужасный, ведь максимум, куда родители меня отпускали, так это на самолете под присмотром гида, либо по штату в авто с личным водителем. И тогда я не верил в происходящее. Я просто присел на корточки и засмеялся. Так громко, что мой смех пронёсся над всем кукурузным полем вплоть до крыши мотеля Барри, вновь выводя из строя его телевизор. Я написал в записке родителям, чтобы они не смели меня искать. Но прекрасно знал, что они обязательно спохватятся. И когда я брёл по горячему асфальту навстречу неизвестности, я был уверен в том, что они меня ни за что не найдут. Под голубизной необъятного полотна горизонт — все эти покатые крыши, рассаженные деревья и ели — казался таким тусклым, недосягаемым. Но я дошёл до точки видимости. Теперь я понял, куда следует направляться. Позади меня уже догорала пурпурная полоса, а воздух стал на пару градусов ниже, что позволяло не утирать лоб от испарины так часто. В кармане оставалось около сорока долларов, что хватило бы мне на ночь в мотеле и пару дешёвых перекусов. Мысль взять на все деньги такси возобновилась старой картинкой в моей голове. Но подувший сдалека ветер быстро её смахнул. До того белые облака теперь отсвечивали синевой на медленно темнеющем небе, а я уже дошагал до города. Тайтусвилл. «А там через мост, и до побережья рукой подать», — вспомнил я слова кругляшка из мотеля возле Орландо. И радость вкупе с облегчением узурпировали все моё тело. Тогда я не мог даже пошевелиться. Я выжимал из себя все силы, которых осталось куда меньше, чем пота в моей футболке, и шагал вглубь городка. Частные дома, заводы — все это я обходил стороной, но приглянулось мне среди них одно здание. «Лазурный берег», гласила вывеска. Неясно — магазин, мотель, прачечная, — что это за заведение. Так как перед моим долгожданным свиданием я желал выглядеть при параде, то помыться мне не помешало бы точно. Я был на все сто процентов уверен, что ни одной машины не встретил по пути, потому что они за пару миль чувствовали мой смрадный душок и объезжали околейными путями. «Лазурный берег» оказался гостиницей. Там не было обшарпанных досок на полу, не шипел телевизор, а за стойкой в фойе стоял не распухший мужик, а миловидная девушка. Но зато цены за ночь там были втридорога. — Добрый вечер, — поздоровался я и старался не подходить близко к девушке, дабы не отпугнуть своим запахом. — Подскажите пожалуйста, как долго отсюда идти до этого места? Я на расстоянии вытянутой руки расправил на глянцевой столешнице помятый листок с географическими данными. Девушка нахмурилась, возможно, размышляя, а возможно, почувствовала неприятный аромат. — Честно — не скажу. Но если вы снимите комнату на ночь, мы предоставим Вам доступ в сеть, где Вы сможете отыскать необходимый маршрут. И сказала она все таким непринужденным голосом, что мне аж действительно захотелось снять в этой гостинице комнату. Вот что значит — умеет человек выполнять свою работу — завербовывать людей. «Рукой подать» оказалось ещё через десяток миль отсюда. Безусловно, побережье правда виднелось с высоты десятиэтажного здания, но необходимые координаты оказались намного левее от моего местонахождения. За свой ночлег я оставил в фойе двадцать пять долларов — не считая центов, половина того, что у меня оставалось. И будь у меня ещё деньги, под этим гипнотизирующим взглядом я бы сунул их ей в бюстгальтер, даже не задумываясь. Благо, в номере был вентилятор, не такой скудный, как в мотеле, где я провёл прошлую ночь. Но засыпалось мне тут тяжелее. Неясно, то ли трезвым, то ли от терзающего душу предвкушения. И чтобы скорее увидеть спасительный рассвет, я отдал всего себя загадочной ночи.***
Я стянул кофту и почувствовал, как набросилось ласкать мою загорелую кожу восходящее солнце. Воздух был ещё свежий, не обновившийся после минувшей тьмы, но тёплые лучи уже начинали обжигать открытые участки кожи. В стоимость ночи входил бесплатный завтрак в виде крепкого растворимого кофе и круассана с каплей джема где-то в середине сухого теста. В рюкзаке осталось граммов пятьдесят крекеров на целый день и целая бутылка воды из-под крана. Скудно, но голод — не предел. За границами города я вновь вышел на трассу и столкнулся с моей любимой частью этого празднества — с наполненным какофонией цикад и кузнечиков травянистым лугом. Я вновь растормошил свой уже потрёпанный конверт, пробежался взглядом по написанным Гарри словам, покрутил в руках давно иссохшую ромашку, наполняясь мотивацией идти дальше, затем сложил все обратно и действительно двинулся в путь. Миновало две ночи с момента, как я покинул дом. Я испил всю воду, что успел взять с собой. За эти две ночи нескончаемого пути я смрадно пахнул. И мухи не переставали кружить вокруг меня и неприятно и настырно жужжать. В гору по холму подниматься было труднее. Иногда среди крапивы и прочей неприятной травы попадались пески, по которым я скользил и на пару шагов возвращался назад. Я чувствовал, как мои икры, бедные мои икры, наливаются свинцом и всей своей чужеродной тяжестью тянут вниз. Воздух пах тёплой, именно тёплой скошенной травой. Сеном. Точно так же пах Гарри в момент нашей второй встречи в душном скрипучем трамвае. Но когда я наконец поднялся, из-за бутонов и цветков колючего репейника моему взору показалось ярко-зеленое поле, усеянное пшеницей. Темные ели на горизонте припорошили тяжелые угрюмые тучи, закрывая собой отливающее золотом поле вдали огромной чёрной тенью. И тогда я понял — я близко. В духоте наступившего дня я чувствовал запах скошенной пшеницы, добротно облитой проливным дождем. Кислотным дождем. И эти смешавшиеся запахи принадлежали никому иному, как Гарри. Я чувствовал его присутствие даже за сотни миль от себя. Поднялся ветер, колосья вокруг меня закачались из стороны в сторону, словно качали головой и безмолвно ругали меня за что-то. Их головки доставали до середины моего бедра и там, где оголялась область на лодыжке, царапали мне кожу. Птицы замолкли. Они смекнули, что пора улетать подальше. И эту предзнаменованную тишину будто приволочили с собой те тучи. Они клубились на горизонте и так медленно, но в то же время быстро приближались. Но я не останавливался. Я упорно двигался им прямо навстречу, шелестя колосьями и порой утопая в неподвластных взору траншеях от тракторов. Ткань подмышками намокла и теперь неприятно липла к коже, словно облитая сиропом, и привлекала букашек. Мухи и мелкие жучки неприятно врезались в моё лицо. Я не заметил, как исчезла вся живность вокруг, как быстро стемнело, и как первая капля рухнула мне на горячий лоб. Дождь был тёплым, но все равно неприятным. Он щекотал, когда сползал по шее за шиворот, раздражал, когда лупил по темной макушке. И колосья затрепетали от подувшего ветра ещё беспорядочней. Я шагал вперёд — другого выхода у меня не было. Со всех сторон колосья, только вдалеке, прикрытый пеленой дождевой стены, виднелся лес. И то макушки его выглядывали из-за горизонта. Неизвестно — сколько до него мне идти. Кислотный дождь или не кислотный — я не знал. Но знал точно, что все ещё не нашёл Гарри. К великому счастью, дождь лил недолго. И теперь мои ноги были не просто исцарапаны от и до, а и ещё и запачканы в грязи и стеблях сорняков. Футболка от дождя липла к телу не хуже, чем от пота. Жажда вновь овладела мной. Но этот свежий воздух после дождя был подобен глотку ледяной воды. Темные тучи, наполненные синим свинцом, с тяжестью припустились к светящемуся лазурным неоном горизонту после прошедшего дождя, в просветах пастельных цветов полотна кричащие кистью природы-художника об уходящем закате. И я видел его — там, над макушками деревьев, где кончался горизонт и начиналось нечто неизведанное мною. Душа трепетала и разрывалась от этого трепета. Я чувствовал невидимую силу, что тянула меня вперёд, к горизонту. И когда кончилось поле, когда перед глазами возвысился пролесок, я услышал его. Океан. Его волны ласково окутывали подножие скал и шумели, прямо как в ракушке, которую я в детстве прикладывал к уху. И я ощущал в воздухе эту влагу, что забивалась в ноздри и остужала лицо, скапливаясь на пропотевшем лбу крохотными каплями. Я пошёл вдоль мыса, к которому привела меня столь долгая дорога. Ноги гудели от нескончаемой ходьбы, но я предчувствовал конец. Я держался левого побережья, заискивающе глядел вниз, на песчаный берег, чтобы уловить любое движение. Но только волны бродили туда-сюда: набрасывались, кусали скалы и трусливо уползали обратно в океан. Я запустил руки в карманы шорт и вальяжно шёл. Иногда прикрывал глаза, но ненадолго, в страхе запнуться и свалиться вниз. Где-то слева виднелись редкие крыши необычайных размеров частных домов под горящим золотом небом. А там, где кончается океан, подплывали в сторону нашего берега добротные тучи. Это было очень странно. Я как сейчас помню, что громко засмеялся в тот момент и чуть не свалился в воду свысока. Я просто не поверил, что под конец все оказалось так просто: Гарри стоял среди высокой шелестящей травы и со всей силы бросал что-то в шипящие волны. А позади него, буквально в десятке шагов, одноэтажный деревянный дом, скорее смахивающий на самодельный бунгало. Протоптанная тропинка вела прямо к склону, а затем вниз по камням, словно по лестнице. Я правда не поверил, что это он. Я уже хотел спуститься и окунуться в холодных волнах, чтобы вернуть рассудок. Но в один момент он посмотрел на меня. Гарри увидел меня и застыл точно также, как я. Возможно, он не ожидал меня увидеть. Возможно, даже не хотел. Но я все равно бросился к нему со всех ног. Мне так тогда показалось, хотя на самом деле я еле как перебирал ноги, то спотыкаясь, то отшатываясь назад. Помню, как он подхватил меня и держал, пока я не вернул равновесие. — Это правда ты? — на одном выдохе спросил я, и лёгкие мои остались пусты. Делать новый вдох оказалось до безумия тяжело, когда небо сгущается над тобой и давит. — Это правда я, — сквозь улыбку ответил он мне. В зелёных глазах, в тех самых зелёных глазах, в которые я мечтал снова заглянуть каждую секунду своего пути, отражалось неверие на фоне уходящего заката. — Я нашёл твою записку в учебнике по географии только спустя четыре дня. Боже, знал бы ты, как я по тебе тосковал. Я готов был расплакаться и впиться в кожу Гарри, раствориться в нем и никогда не покидать его тело, но вновь снизошло до меня оцепенение. — Как долго ты добирался? — Два дня. И две ночи. До выезда из города на машине, чтобы не попасться на глаза знакомым, а затем пешком. Гарри после моего короткого рассказа замотал головой, то ли осуждая, то ли восхищаясь. Я до сих пор не понял его взгляда в тот момент. — Ты безумен. И мне это нравится. Я все ещё стоял, как столб, весь мокрый от дождя и пота, провонявший запахом пшеничного поля, и смотрел на него, такого живого и настоящего. Я потянулся потрогать его, и пальцы мои коснулись накрахмаленной рубашки. Хлопок под рукой приятно ёрзал, а я все ещё не сумел закрыть разинутого рта. — Есть хочешь? — А? — отозвался я, словно на призрачный голос. — Голоден? Устал? — ещё раз поинтересовался Гарри, но я энергично замотал головой, все ещё растирая край его кармашка на груди. Настоящий. Гарри. Он улыбнулся. Ямочки проступили на его лице. В них можно было утонуть. Казалось, что они глубже, чем этот чертов океан перед глазами. И будь моя воля, я бы сделал это. Я принял его улыбку и заразился ею моментально. Этой улыбкой Гарри излучал нечто доброе, живое, за чем необходимо было двигаться, как за оратором. И от этого хотелось жить. — Ты помнишь мою просьбу? — немногозначно спросил вдруг я и устремил голубой взор, подобный расстилающемуся у подножия океану, на потемневший горизонт. — Какую просьбу? — Поцеловать меня под кислотным дождем. Гарри повёл головой и усмехнулся. Как и в ту ночь. Моя просьба забавила его. — Это побережье, что ты наблюдаешь с высоты птичьего полёта, больше всего страдает от кислотных дождей. Те камни под склоном зелены вовсе не от ила. Я посмотрел вниз и увидел огромных размеров изумруды, валунами уперевшиеся в песчаный берег. На самом деле это были обыкновенные камни, потерпевшие ни один циклон таких дождей. — И поэтому ты приехал сюда? — Пришёл. — Чтобы поцеловать меня здесь? Гарри безмолвно улыбнулся. — Но почему ты просто не позвал меня с собой? — Ты бы просто не согласился тогда. И я задумался. Возможно, не будь той загадки, что создал между нами Гарри, я бы так просто не согласился бросить все и уйти. пешком. к океану. с первым встречным. — А если бы я не нашёл твоё послание в той книге? — Той ночью я тебя досконально изучил. Каким образом ты мыслишь, все твои слабости и сильные стороны. Но я сомневался в одном — поймёшь ли ты, что страница, на которой я оставил записку, также кричит о том, куда я направлюсь… — Ты прав. Я не догадался. Мне подсказал твой друг Лиам. Гарри снова по-доброму посмеялся надо мной. — Но ты пришёл. Ты нашёл меня, — его слова звучали как вразумление, что это действительно не сон. — И разве я могу не выполнить твою просьбу? Его глаза засияли в свете уходящего солнца. И словно по два солнышка спрятались в них, чтобы дарить все тепло одним лишь взглядом травянистых глаз мне. Я знаю, хоть тогда еще и не полил кислотный дождь, но я поцеловал Гарри. На цыпочках, укладывая ладонь на его взмокшей шее под щекотавшими кожу кудрями шоколадных волос. Область вокруг губ его была соленой, но не делала поцелуй менее сладким, менее желанным. И когда серые тучи с отблеском берлинской лазури заволокли небо, я оторвался от пухлых губ и вновь осмотрел горизонт: волны в протесте бились о скалы, а от уходящего солнца не осталось и следа — все ушло во тьму. — Сейчас ливанет, — констатировал я. Гарри только кивнул и мельком улыбнулся, все ещё смотря вдаль. — Так что, бежим? — все не унимался я. А Гарри продолжал смотреть, как покрывает туманной пеленой горизонт кислотный дождь. И я видел, насколько расслабленно он себя в этот момент ощущал. Ни одна мышца не дернулась на его теле, а беспечная ленивая улыбка, через края наполненная человеческим счастьем, доводила меня до катарсиса. И я расслабился вместе с ним, не думая о том, насколько мы промокнем, начнётся ли гроза, превратимся ли мы в те изумрудные камни у берега. Я просто наслаждался жизнью. Настоящей жизнью. И ждал, когда Гарри поцелует меня под кислотным дождем. До встречи с Гарри я бы никогда не рискнул на такое путешествие через весь штат. И сейчас, стоя на этом мысу рядом с ним, понял, что проделал такой путь не зря. Рядом с Гарри я впервые не ощущал тянущее вниз время, вдыхал запах такой непривычной мне свободы и океанских волн и наслаждался его доброй и искренней улыбкой, когда он глядел на меня своими травянистыми, как-то пшеничное поле, глазами свысока. И я точно могу сказать, что впервые в жизни почувствовал себя счастливым.