Проксима Центавра

        

"I have changed - I'm not as sure as when we started... Then I was inspired, now I'm sad and tired Listen - surely I've exceeded expectations: Tried for three years... Seems like thirty. Could you ask as much from any other man?" (c) Jesus Christ Superstar

        Это была даже не усталость.         Герберт Даллас, возвращаясь в Эдинбург, в основное здание-штаб, принадлежащее "Новой Венере", откуда курировались все их операции и проекты, чувствовал только колоссальное, всеобъемлющее истощение.         Прошло три месяца с того момента, как он согласился сотрудничать с Кристиной Море.         Прошло всего три месяца – ему казалось, будто это были годы.         Его истощение зарождалось где-то в области груди, обручами сжимало виски и густым свинцом текло по венам, делая все тело неподъемным. Его истощение нашептывало в разум одну, но чертовски губительную для любого предприятия мысль.         "А что, если все это было напрасным?"         Герберт Даллас, Наставник на Проксиме, профессор Уоррика, преподаватель, учитель и просто человек, который, казалось бы, за всю свою карьеру должен был привыкнуть к тому, что некоторые знания приходится вдалбливать насильно и по нескольку раз, чтобы они хоть как-то усвоились в сознании – просто устал это делать.         Это и есть ответ, да?         Он просто устал. Это должно пройти, ведь усталость – всего лишь физический симптом тела. Ему надо всего лишь позволить себе отдохнуть – хотя бы несколько дней – и все вновь вернется на круги своя.         "А что, если все это было напрасным?"         - Кристина? – он коротко стукнул в дверной косяк, прислушался. Автоматика в этом здании уже давно приказала долго жить, да и роботам не хватало энергии на перезарядку, так что приходилось делать так, как в далеком двадцатом веке. – Кристина, можно?         Она открыла дверь сама, резко, надрывно, как и все, что она делала в этой жизни. Миг смотрела на мужчину, будто читая в его душе то, что он сам не до конца мог разглядеть – а потом кивнула, отступила внутрь.         - Как прошло?         Герберт устало качнул головой, опустился на какой-то покосившийся ящик.         - Плохо.         Море промолчала. Затем пожала плечами, будто отметая неудачный опыт, как не стоящий внимания, отошла к окну, зябко обхватила себя руками за плечи. Будь перед ним кто-то другой, Даллас бы подумал, что это мгновенье слабости.         Но он знал Кристину Море.         - Значит, придется задействовать план Б, - сухо сообщила женщина. Морщины на ее лбу отпечатались резче, когда она нахмурилась, делая для себя какие-то финальный выводы. – Завтра на саммите они собираются официально объявить войну. Этого не будет.         Герберт не ответил.         Он вспоминал.         Вспоминал все, чем они занимались здесь три последних месяца. Вспоминал, как они с Кристиной обращались в СМИ, уже открыто критикуя нынешнюю политику. Как он выступал с докладами перед кабинетом министров, убеждая, уговаривая, умоляя сменить тактику. Как были обнародованы – на остатки средств организации – были выпущены подробные описания проксийской системы и образа жизни.         В школы их не пустили, сказав, что детям еще рано решать такие вещи. Действующих университетов к этому времени уже не осталось.         Впрочем, многие из членов "Новой Венеры" и так некогда были студентами Далласа – он узнавал их в лицо. Молодое поколение – по крайней мере, некоторые из них – намного лучше старших чувствовали нависшую над Землей угрозу и были готовы рисковать и действовать, чтобы изменить будущее.         Герберт тогда еще смел надеяться, что до "рисковать и действовать" дело не дойдет.         "Новая Венера" насчитывала девятьсот семь человек по Англии и всего девятнадцать с половиной тысяч по всему миру. Безумно мало, если сравнивать с глобальным числом всех жителей планеты.         В мире, где все решали деньги, у них всегда не хватало средств – ибо спонсировать такую организацию никому не имело смысла.         Когда им официально перекрыли доступ к масс-медии и всеземной сети, объяснив это тем, что подобные идеи вредят патриотизму наций, все стало еще сложнее. До того момента Герберт и представить себе не мог, какое огромное значение имеют средства коммуникации для нормального течения жизни.         - Если мы пойдем на план Б, нас обвинят в измене, - негромко произнес он, на мгновение прикрыв глаза. – И это будет конец.         Государственная измена.         Высшая мера наказания.         Кристина, не оборачиваясь, согласно кивнула. Но когда она отвечала, ее голос не дрогнул и не изменился ни на йоту.         - Ты же понимаешь, Герберт, это последнее, что мы можем сделать. Эпоха мира, увы, заканчивается. Если коалиция завтра подпишет акт войны, наше будущее будет полностью и окончательно уничтожено, - она сделала паузу, задумалась. – Но даже если у нас ничего не получится, я хотя бы буду знать, что сделала все, что было в моих силах.         Он смотрел, как Кристина уселась за свой стол и скрестила руки. Пристально взглянула на Герберта, словно скальпелем взрезая коросту сердца.         - У тебя еще есть возможность отказаться. Завтра ее уже не будет.         Даллас устало отмахнулся, и ее тонкие губы растянулись в слабой улыбке.         - Черт с тобой, Крис. Да что там... если быть откровенным, я практически уверен, что это будет последнее, что я совершу в своей жизни. Но с того момента, как я сказал, что я с тобой – я останусь с тобой.         - Достойный финал, достойные слова, - женщина кивнула, дотянулась до покосившейся от времени и кип бумаг тумбочки, порылась в одном из ящиков и с видимой гордостью извлекла на свет небольшую, слегка запылившуюся, пузатую бутылку, в которой плескалась янтарная жидкость. – Виски, Герберт? Раритетный. Хранила до последнего дня. Но теперь уже, кажется, терять нечего, верно?         Он наклонил голову, с удивлением – не ожидал, действительно. В последнее время ему не доводилось пить ничего кроме чая и воды, разбавленной металлом и осадками, от которых не спасали даже тройные фильтры.         Пили поочередно из крышки – рюмок, разумеется, не было.         - Не жалеешь? – наконец тихо спросила Кристина, не глядя на него – позволяя, в случае чего сохранить достоинство. Или солгать.         Герберт задумался. Лгать не было нужды.         - Скорее, не понимаю. Сегодня я говорил с ними... черт, мы так долго выбивали эту самую аудиенцию, а все звучало, как об стенку горохом. Они, эти всемогущие министры, слушали меня и разве что не смеялись открыто. А ее величество умеет только кивать да подписывать то, что они ей подсовывают.         Он тогда надеялся на "вето" – неизменное право королей. Но Королева промолчала.         Кристина молча налила ему еще.         - Пей, Даллас. Сегодня можно.         Он послушно взял заполненную до краев крышку, покрутил в пальцах, опрокинул в себя. Янтарная жидкость теплым огнем пролилась в гортань, мягко согрела тело.         Это был их план А – после того, как они узнали о том, что правительства всех стран собираются официально объявить о начале войны. Они выбивали эту встречу, эти полчаса с глазу на глаз с кабинетом министров, чтобы уже в сто первый раз вновь попытаться убедить их в бессмысленности и неоправданной жестокости, которая разразится на Земле. Герберт говорил о Проксии, о том, что аари вышлют помощь – что надо только показать готовность к действию, готовность к переменам, к отказу от насилия ради насилия...         Его не стали слушать.         Оставался план Б.         Открытый митинг. Открытая демонстрация перед главным зданием Парламента в Нью-Лондоне. Открытые требования граждан продлении мира и об отставке правительства, если оно не согласится с их требованиями.         В конце концов, у них все еще была демократия? Власть и право народа?         - У нас получится? – вдруг тихо спросил Герберт, не выдержав. Потом осекся, торопливо извинился: - Прости, я не хотел давить...         Кристина махнула рукой.         - Не стоит. Скажу по чести, шансов почти нет. У "Новой Венеры" были сочувствующие среди работников СМИ; мне удалось убедить их протранслировать призыв к протесту против войны по всем доступным каналам. Все население мира знает теперь, что в двенадцать часов пополудни, завтра, состоится последний протест. И если соберется достаточное количество участников, то даже всемогущие министры не посмеют спорить...         Она не договорила, отвела взгляд. И Даллас мгновенно понял, в чем дело. И, кривовато усмехнувшись, отставил полупустую бутылку.         Времена штурма Бастилии и Сенатской площади канули в Лету.         Но может... может...         Он не хотел терять веру. Не мог позволить себе ее потерять.         - Иди, Герберт, - вздохнула Море. Перевела взгляд на окно, устало смахнула со лба светлые волосы. – Завтра все будет видно.         ***         Это была не усталость. Это было конденсированное отчаяние.         Отчаяние и разочарование копились в воздухе и сочились из пор, вскрывались гноем в отравленном воздухе, когда он, кусая губы, оглядывал собравшихся. Отчаяние и холодная злость сквозили во взгляде застывшей рядом с ним Кристины Море и отражались в ее рвано-судорожных жестах.         Двести десять человек.         Собралось всего двести десять человек со всей Англии. Со всего мира.         "Все было напрасным, Герберт. Вы уже проиграли".         Даллас сжал кулаки, стараясь оставаться спокойным, хотя внутри него все кипело от обиды и бешенства.         Неужели это все?!         - Пора, - он обернулся к обращавшейся к нему женщине. Кристина коротко взглянула на свои часы; дисплей высветил время: десять минут первого. – Дольше ждать нельзя, люди начнут расходиться. Пора, Герберт.         - Это безумие, - одними губами прошептал Даллас, но Море чуть сильнее сжала его локоть, словно бы беззвучно напоминая о том, что там, где он находится, не место подобной откровенности, и он умолк, осекшись.         Закусил губу, кивнул, расправил плечи.         К черту все.         - Пора! – крикнул Кристина; стальной голос прозвенел над людьми, отразился в стеклах домов. – Граждане Земли, пришедшие сюда сегодня! Мы не хотим убивать друг друга! И пора сказать об этом нашему правительству!         Демонстрация двинулась по улицам.         Через один квартал они получили первое предупреждение в виде боевых глайдеров и холодного металлического голоса, усиленного динамиками, который разлетался по словно бы внезапно вымершему городу.         Голос вещал о том, что этот митинг незаконен и требовал разойтись немедленно.         Они шли вперед.         Через два квартала появилось оцепление – роботы-полицейские встали двумя шеренгами по бокам, как конвой, не давая приблизиться к домам. Они находились на широком проспекте, отлично просматривающемся со всех сторон...         ...и были отличной мишенью.         - Это мирная демонстрация! – срывая голос, крикнула Кристина; она оглядывалась по сторонам, часто и глубоко вдыхая пыльный воздух. – Никто не должен пострадать!         Они шли вперед.         Через три квартала у здания Парламента появились войска.         - Они не станут стрелять, - пересохшими губами прошептала Море рядом с Далласом. – Они не станут... не посмеют... мы безоружны, они же не станут стрелять в безоружных граждан, они же давали присягу...         Герберт отрешенно думал о том, как так получилось, что в перенаселенном Лондоне, в Лондоне, где обычно некуда было ступить, чтобы не наткнуться на десяток человек, именно сегодня все решили остаться в своих квартирах.         Когда первые ряды демонстрантов двинулись дальше, резким обрывистым стрекотом зазвучали первые выстрелы.         ***         У него болела голова. Теперь у него постоянно болела голова.         Лязгнул замок камеры; Герберт поднялся, протер глаза, привыкая к более яркому свету. Охранник махнул на выход, отступил в сторону, освобождая проход; второй защелкнул на его запястьях наручники – металл неприятным холодом обжег кожу. Даллас даже позволил себе мысленно слегка усмехнуться – теперь он числится самым, что ни на есть, официальным преступником, а кто бы мог подумать несколько лет назад, что так случится...         Прошло два дня с тех пор, как он очнулся в этой камере с гудящей головой и ноющим коленом. И не имел ни малейшего представления о том, что случилось с остальными.         - Куда мы идем? – поинтересовался Герберт; нехорошая мысль проскользнула в сознании, но он заставил себя об этом не думать.         Должен быть хотя бы суд...         Охранник молча кивнул ему идти, прикладом указал на выход. Они миновали несколько коридоров, потом свернули в правое крыло, где начинались нумерованные кабинеты.         Ему показали на ту, что под числом восемнадцать.         Ожидающего там человека Даллас узнал сразу – это был один из министров, перед которыми ему довелось несколько раз выступать со своими докладами и предложениями – Эштон Транник. Представитель правительства выглядел, как всегда, безукоризненно – черный галстук и белая рубашка оставались неизменными символами солидности и власти.         - Оставьте нас, - негромко приказал Транник конвоирам; чуть поднял руку в ответ на слабый протест. – Не беспокойтесь, я уверен в этом человеке. Наручники тоже снимите.         Герберт машинально потер запястья и устало опустился на свободный стул.         Хлопнула, закрываясь, дверь.         - Ну, господин Даллас, - министр недовольно потер виски. – Честно признаться, мы очень надеялись, что вам хватит благоразумия не опускаться до подобных выходок. Мы же с вами уже в достаточной мере взрослые люди.         Герберт пожал плечами.         - Я тоже надеялся, что вам хватит благоразумия, господин министр. Но теперь, как я полагаю... уже поздно?         Двое суток отрезанный от мира, он не знал, чем все закончилось.         И в какой-то мере даже не хотел знать.         - Поздно, - Эштон развел руками, словно извиняясь. – Линия фронта выдвинута к Кубе, как в далеком шестьдесят втором. Евразия готова к удару, теперь мы ждем ответного хода Американского альянса. В любом случае, этот гордиев узел давно пора было разрубить. Жаль, что вы этого так и не поняли.         "Все было напрасно, Герберт".         Он выдохнул, с силой провел по лицу руками. Голова ныла, как после сильного удара, постоянно хотелось пить.         - Вы сами не понимаете, что вы натворили...         - О нет, господин Даллас, - министр чуть усмехнулся. – Мы отлично все понимаем. А вот вы на своей Проксии разучились видеть настоящее положение дел. Ресурсов не хватает, что поделать. Население слишком увеличилось. А это значит только одно – надо резко сократить количество людей, их потребляющих. Война – идеальное средство для этого. И идеальный способ перераспределения.         Просто пешки. Просто пешки, которых стало слишком много на одну планету.         Он промолчал.         - Мне даже жаль вас, правда, - негромко произнес Эштон, и в его светлый глазах на миг промелькнуло сочувствие. – Вы так старались ради всех этих людей. Но только одного до сих пор, наверное, не усвоили. Людям нужно, чтобы за них кто-то решал.         Даллас вскинул голову.         - Неправда!         - Правда, - улыбнулся министр. Откинулся на спинку стула. – Когда вы позвали их действовать, сколько откликнулось? Скольких из них по-настоящему заботит то, что станет с ними в будущем? Да никого это не волнует, понимаете! Ни-ко-го! Им абсолютно все равно, что происходит вокруг, они зарылись в своих маленьких квартирках, в свои маленькие проблемки, предпочитая отдавать другим право решать за них! Мы нужны им – я, кабинет министров, наша безупречная Королева – мы нужны им, потому что без нас они вообще никто!         Люди сами отдали им право решать за себя.         Они привыкли молчать.         Они привыкли действовать так, как им укажут.         Они уже не умеют и не хотят решать самостоятельно.         - Ладно, Даллас, - не дождавшись от него какой-либо реакции, Эштон просто пододвинул к нему несколько листов. – Собственно, зачем я вас пригласил. Подписывайте это и разойдемся. Приказ о роспуске вашей "Новой Венеры". Поигрались и хватит, в самом деле.         Герберт качнул головой.         - Я не являюсь главой организации. Кристина Море...         - Кристина Море погибла, когда началась стрельба, - оборвал его министр. Встретился взглядом с задохнувшимся от неожиданности Далласом и чуть смягчился: - Мне жаль, что так получилось. Но теперь вы являетесь действительным главой... подпишите, Герберт. Не хотелось бы арестовывать все эти несколько тысяч человек, и так ресурсов не хватает.         Погибла.         Рука машинально вывела подпись.         Эштон поднялся, Герберт следом. Отрешенно взглянул на протянутую для рукопожатия ладонь, отвел взгляд.         - Как хотите, - пожал плечами министр. – Полагаю, мы больше уже не увидимся. Было интересно с вами познакомиться, Даллас.         Бывший профессор не ответил. Молча протянул руки, позволяя вошедшим по сигналу охранникам вновь надеть на себя наручники и отвести обратно в камеру.         Ничего не хотелось – ни спорить, ни убеждать, ни сопротивляться.         "Все было напрасно".         ***         Он услышал шаги, лежа на койке; услышал голос, и сперва подумал, что у него уже начались галлюцинации.         Прислушался.         И торопливо – насколько это было возможно – вскочил на ноги.         - Вы не имеете права!..         - Этот человек – гражданин Проксии, и это у вас нет никакого права удерживать его, - в знакомом гортанном голосе сквозил такой лед, что Герберт неосознанно поежился. – Лишь из уважения к нему ваша планета еще не была уничтожена, но если вы не прекратите заниматься ерундой, то клянусь, я позабуду о дипломатической неприкосновенности!         - Рахшиир, - выдохнул Даллас, сжав холодные прутья решетки. – Рахшиир...         Он видел, как расширились сиреневые глаза аари, когда он наконец увидел его – как в них плеснулась боль и ярость – неподдельная, звериная ярость, наследство canidae, и даже на миг испугался, что тот не справится с собой.         - Герберт, - тихо прошептал дипломат, - Космос великий... я же предупреждал тебя. Ну почему ты не послушал?!         Косящийся на них, нервно вздрагивающий охранник с пятой попытки наконец сумел открыть замок, и Даллас шагнул навстречу, ухватился за протянутую руку. Острые когти скользнули по предплечью, прорвали грязный рукав рубашки, но ему было абсолютно плевать.         Он все еще не мог поверить.         - Идем, - полупопросил-полуприказал Рахшиир, помогая ему удержаться на ногах. В коридоре показались еще аари; тюремные охранники судорожно жались к стене, не зная, что предпринять. – Идем, друг. Корабль ждет.         - Корабль? – выдохнул Герберт, жмурясь – яркий свет был по глазам. – Рахшиир... я до сих пор не понимаю, как ты здесь оказался...         В сиреневом взгляде отразилась вина и горечь.         - Мы следили за тобой... не могли вмешаться, но следили. Ты взаправду сделал все, что было в человеческих силах. И вовсе не твоя вина, что ничего не получилось. Учитывая все обстоятельства... эта идея была обречена с самого начала.         Остальные аари молча шли рядом; и в их руках поблескивали странные устройства, которых Даллас никогда еще не видел.         Он мог только догадываться об их истинном предназначении, но почему-то ответ напрашивался только один.         Бластер.         Он никогда не видел оружия на Проксиме.         - Мы улетаем? – тихо спросил Герберт. – Обратно?         Рахшиир коротко кивнул.         - Проксима разрывает все контакты. Отныне любой земной корабль, приблизившийся к нашей системе, будет классифицирован как вражеский и немедленно уничтожен. Мы больше не можем себе позволить существовать рядом с ними.         - С нами, - горько поправил его Даллас. – Я тоже землянин, помнишь?         Он ощутил, как сильные пальцы крепче сжали его плечо.         - Ты аари, - хрипло отозвался Рахшиир. – Да, ты вернулся на Землю, но раз она отказалась от тебя, ты аари, друг, и я забираю тебя домой. И клянусь звездами, это был последний раз, когда я отпускаю тебя одного в подобные авантюры!         Герберт вздохнул и согласно наклонил голову. Он на самом деле слишком устал.         Он видел Землю в последний раз. Но чувств на сожаление уже не осталось – словно все подчистую выжгло там, под залпами у площади Парламента.         Герберт дау-аар Даллас отвернулся от иллюминатора и заставил себя слабо улыбнуться замершему рядом Рахшииру.         Впереди их ждала Проксия.