United breaks guitars

Сияло солнце. Более того, буквально орали какие-то подозрительно бодрые птицы. Все это свидетельствовало лишь об одном - на дворе как раз закончила собирать вещи зима, и ванкуверское погодное божество, расщедрившись, бесцеремонно вывалило весну прямо на землю меж трейлеров. Упав словно мешок с сопревшими листьями, весна лопнула и потекла между порогов и колес замерших в утренней тишине автомобилей, огибая их с изяществом уверенной в своей красоте девы, настойчиво и пряно, бросая обещания, лукавые клятвы - впредь, еще по крайней мере три месяца, дарить запахи и щекотать нервы, исправно - особенно по пятницам и по утрам. А затем подхватила бесхозный полиэтиленовый пакет с красным логотипом Target и бесцеремонно влепила его вышедшему из своего трейлера Дженсену прямо в лицо. Дженсен отфыркнулся и с досадой бросил пакет оземь. Потом, подумав, нагнулся и вновь поднял его, чтобы, скомкав как следует, небрежно сунуть в карман. Ему не нравилось мусорить. Весна захихикала. Она любила Дженсена. Он тоже ее любил, просто пока еще не знал об этом - слишком раннее утро царило на канадской земле для проявлений экклзовской любви. Но морщинка между его бровей уже разглаживалась. Он зашагал дальше. Весна кралась за ним, словно опасающийся пинка, но преисполненный мечтами о курице кот, а Дженсен, слегка пружиня по снегу, принялся в очередной раз обновлять давно протоптанную тропинку. Собственно, он шел к столовой. Но весна дунула ему в ухо, и он, прижав его сразу же к плечу и покрывшись щекотными мурашками, как-то весь искривился и незаметно для самого себя поменял траекторию своего маршрута. Оказавшись перед дверью Джареда, он моргнул изумленно - очевидно, сознание с подсознанием договориться по пути еще не успело - но отступать было уже глупо. Подняв руку, он коротко постучался в трейлер друга, принимая решение отправиться на завтрак совместно с Джаредом, раз уж его угораздило оказаться тут. С Падалеки, как выяснилось, весна расправлялась куда более крутыми мерами. Если Дженсена нужно было долго вылизывать, прежде чем он соглашался хоть на что-нибудь существенное, то у Джареда с весной уже давно были долгоиграющие отношения - он почуял ее, лишь только проснувшись, и теперь, улыбаясь во весь рот от прилива весеннего настроения, яростно намывался в душе, голося при этом, точно раненый конь. Лет пять назад Дженсен, заслышав эти звуки, незамедлительно ворвался бы в тесную кабинку, возможно, набирая даже попутно девять-один-один в мобильнике. Но теперь он лишь хмыкнул и взял со стола конфетку. Ибо крики эти были вовсе не воплями о помощи, уж теперь он знал наверняка. - Поём? - спросил он, когда мощное туловище друга принялось протискиваться обратно в комнату. - Дженни! - содрогнувшегося от количества децибел Дженсена схватили, приподняли, сдавили - в общем, произошла привычная рутина "поздоровайся с Джаредом, кстати, берегись, он в отличном настроении", которая ему, впрочем, никогда не надоедала, пусть он в этом и не признавался никому. Кроме пары тысяч истерящих девчонок на конвентах. - Весна, Дженни! Весна! Ты чувствуешь? Если Дженсен что ответить и собирался, то все равно не смог бы, ибо его диафрагма была надежно заблокирована медвежьими объятиями, в каком состоянии и оставалась еще несколько долгих секунд. Наконец, живительный глоток воздуха проложил дорогу внутрь измученных дыхательных путей, и Дженсен облегченно захрипел. - Джей, мать твою! - выругался он, оглядывая безнадежно смятые манжеты рубашки. Джаред смотрел на него с чем-то подозрительно похожим на умиление. Дженсен почесал подбородок и зачем-то сообщил, - у меня прыщ вскочил на носу. Почему он это сказал вслух, он не имел не малейшего понятия - учитывая, что до выхода из своего трейлера он чуть не полчаса провел, стараясь замазать и, вообще, всячески извести этого негодника, а потом еще минут десять - пытаясь разглядеть в отражении аквариума, что из этого вышло, потому что именно там было самое светлое место во всем помещении. Рыбы по ту сторону, с недоумением поизучав его нос какое-то время, отправились по своим делам, ибо красота носа Дженсена Экклза их, в отличие от простых смертных, ни капельки не волновала. - Значит, в тебя кто-то влюбился, - мечтательно протянул Джаред и тут же хитро прищурился. Этот прищур Дженсен знал слишком хорошо. - Нет! Нет. Никаких шуточек сегодня. Хотя бы до завтрака. Я просто хочу кофе, окей? Его нахмуренный и встревоженный вид рассмешил почему-то Джареда чуть не до икоты. Отдышавшись, он потрепал Дженсена по короткому ежику волос, сообщил ему, что он милашка, и, скинув полотенце, принялся беспечно напяливать свои многометровые шмотки. Миша иногда шутил, что на то, чтобы одеть этого гиганта, наверняка уходят труды азиатского государства средней величины. - Да ты свихнулся сегодня, - резюмировал Дженсен. - Весна, - отозвался Джаред, вылезая из футболки и электризуя окружающий мир нимбом взлохмаченных волос. ** Как сериал по ощущениям отличается от фильма - так и съемки фильма не идут ни в какое сравнение со съемками сериала. Нет в съемках фильма такой глубины падения, на какую летишь, проваливаясь в собственную роль в сериале, роль, начинающую жить у тебя уже не в подсознании даже; нет, она, точно взявшая в свои руки власть богиня, создает второго, еще одного тебя, не менее реального, чем первый, и тесно сросшегося с первым. Сиамские близнецы в твоей голове. Когда на конвентах Джаред, подкравшийся сзади, обнимает его, обрушиваясь сверху на его плечи, точно расшалившаяся большая обезьяна, он чувствует, как внутри головы, чуть ли не прощелкивая, едет стрелка по выбору возможностей - сжаться, потому что Дженсен не любит неожиданных прикосновений, откинуться назад и улыбнуться, потому что Дженсен привык к Джареду, или ухмыльнуться и окинуть Джареда недоуменным взглядом через плечо, потому что Дин бы охренел от такого проявления чувств со стороны младшего. И, может быть, даже инстинктивно достал бы пистолет. На всякий случай. К несуществующему оружию Дженсен не тянется, но черты лица его искажаются, изображая что-то среднее между тремя вариантами реальности. Сколько бы ни было сознаний, тело-то одно. Плечи отклоняются вбок, но шея поворачивается в другую сторону, к Джареду. Наверное, так сходят с ума. Но Дженсен привык. Если не задумываться об этом слишком всерьез, ничего страшного ведь не происходит? Он так давно вошел в роль Дина, что ему не надо, как когда-то вначале, примериваться к каждому предмету - а как бы взял его Дин? А как бы Дин посмотрел на вон ту, в красном? А как бы Дин засмеялся, если... Теперь ему не надо продумывать такие моменты, как не надо продумывать перевод своих мыслей ребенку, выросшему в двуязычной стране. Ребенок просто знает, как выразить ту или иную волну, бегущую в голове, на любом из языков. Дженсен просто знает, что сделал бы в той или иной ситуации Дин, так же, как знает, что сделал бы в ней Дженсен. И полнота образа такова, что почти позволяет ставить слово "сам" перед обоими этими именами. Беспокоит лишь то, что образы никогда не замещают друг друга целиком. На камеру этого не видно, Дин, как более яркая и специфическая личность - каковой, по крайней мере, считает его Дженсен - затмевает собой Дженсена, но в жизни... в жизни он порой чувствует пробивающегося в себе Дина. Не осознанно, нет, чаще всего он просто ощущает внутренний дополнительный уровень, точно вдруг все, что он говорит и делает, могло бы оказаться кусками пенопласта на поверхности воды, тогда как там, в прозрачной толще, есть еще отдельная глубина и отдельное восприятие. Иногда, на какие-то безумные преходящие секунды, ему кажется, что надо просто отпустить себя. Чтобы не было этого самого ощущения "так сходят с ума", чтобы не металось тело в разные стороны. Отпустить, позволить Дину перетечь в себя - или себя в Дина - окончательно. Но ведь нет сомнений, именно тогда настоящее сумасшествие и воцарится. Изнутри и снаружи. "Снаружи", конечно, упирается прямиком в Джареда. Он и так не может сам себе втолковать порой, в другие (но не менее безумные) преходящие секунды, что перед ним - вовсе не его младший брат, от которого он всю жизнь находится в болезненной ниточковой зависимости. Соленая смесь любви и страха «за». И приходится одергивать себя. К счастью, Дин так же не расположен к внешним сантиментам, как и Дженсен, так что подобные внутренние волнения не оборачиваются чем-нибудь по-настоящему постыдным. На этом пике состыковки они равны. Дин и Дженсен, Дженсен и Дин. Помогает - и очень - то, что Джаред совсем не похож на Сэма. То ли он лучший актер, чем Дженсен, то ли он круче умеет отделять свою сущность от своей роли, так или иначе, смешливый, неуклюжий и при этом уверенный в себе Джаред - так же далек от вечно сомневающегося Сэма, как далек от аутичного Кастиэля приметливый, улыбчивый и задерганный ими уже вусмерть, но все еще преисполненный относительно доброжелательной иронии Миша. Может быть, Дженсен, вообще, один на свете такой фрик, что срастается со своим персонажем, точно омела, оплетающая яблоню? И неизвестно еще, кто больше на ком паразитирует. Ведь быть Дином - гораздо более привлекательная идея, чем быть пусть и симпатичным и даже уважаемым в определенных кругах актером, который на самом деле не так уж твердо стоит на ногах, как кажется - актером с местами сомнительным прошлым и с не очень ясным будущим. О жизни до «Сверхъестественного» Дженсен не любит думать. Предпочтительнее считать, что вместе с этим сериалом в его жизни начался принципиально новый этап, она пошла писаться с чистого листа, а все, что было до - робкое детство с порой донельзя неловкими ошибками. И плевать, что лет ему для такого начинания заново уже многовато. И плевать, что ощущение оного нового этапа привнес в его жизнь не он сам. Это Дин, Дин, появившийся в его голове и занявший слишком много пространства в ней, изменивший Дженсена, как меняет форму простыни улегшееся сверху тело. Хорошо ли считать себя простыней? Сложный вопрос, учитывая, как много в свое время сил Дженсен отдал на то, чтобы научиться быть спокойным, научиться верить в себя и двигаться по жизни не хаотически, бегая от стенки к стенке ее лабиринта в поисках зеркал, постоянно проверяя, все ли в порядке, и нормально ли он выглядит в его стенах - а смотреть лишь вперед, гнуть свою линию, не забывая лишь убедиться в том, что она должна быть направлена вверх. У него неплохо - как ему казалось - получалось, но потом в его тело вжился Дин, начались съемки Сверхъестественного, и оказалось, что до этого то, что казалось ему вершиной, было лишь подъемом детской горки на аттракционах. И по-настояшему "вверх" - оказалось не совсем так и совсем не туда. А может быть, загвоздка чистого листа была не в Дине, а в Джареде. Но на этой мысли Дженсен всегда спотыкается и не знает, что думать дальше. Ведь Джаред тоже ворвался в его жизнь, как каток врывается в жизнь несмятого еще, текучего асфальта. ** Миша как раз дожевывал свой багет с лососем, когда Джей-сквейрд ввалились в их импровизированную столовую. Слышно было еще с улицы, как Джаред что-то Дженсену - и всему свету заодно, конечно - возбужденно втирал, и Миша заранее прикрыл глаза, ожидая неизбежного. - Мишаа, - запел Падалеки, хватая его за плечи сзади и стискивая, словно пытаясь отделить его мясо от костей, - денек-то, а? Какой денек? - Если ты планируешь ошкурить меня, то ты неправильно прочел мою анкету о сексуальных предпочтениях, - вяло отмахнулся Миша, с сожалением бросая пустую полиэтиленовую обертку от багета на стол. Его саркастические комментарии всю его жизнь служили ему верой и правдой и были отличным способом как защиты, так и нападения, но все это работало где-то в том мире, в котором он еще не знал Джареда Падалеки. - Джаред не позарится на тебя после меня, - и Дженсена Экклза, разумеется, тоже. Отдельно от Джареда Дженсен был отличным малым - отличным по контрасту, разумеется, тихим, спокойным и чувствительным даже, в какой-то степени. Такие вещи Миша улавливал хорошо. Но вместе с Джаредом он... ох. Мише нравилась обстановка на съемках, честно, но с тех пор, как у него родился сын, а потом начался шестой сезон Сверхъестественного, у него было ощущение, что чувство юмора развелось с ним, оставив между ними лишь свободные, ни к чему не обязывающие отношения, тогда как недосып, напротив, стал чем-то вроде постоянного спутника его жизни. Причем с ним Миша всегда бывал снизу. Хотя сейчас он мотался к жене только на выходные, активные съемки нового сезона так и не позволили отоспаться как следует. Эти же двое, с другой стороны... эти двое были как огурцы. Особенно Джаред. Здоровый такой, двухметровый, пышущий свежестью и весенней игривостью огурец. Миша едва заметно содрогнулся. - После тебя мне никто и не нужен, крошка, - пробасил Джаред. Дженсен выдержал свою долю тисканий, наверняка не первую уже за день, как всегда, удивительно стойко, и переведший дух Миша в очередной раз подумал о том, что не представляет, каким Дженсен был до встречи с Джаредом. Просто не представляет. - Дин, - позвал Джаред Дженсена и тут же кашлянул, поправляясь, - в смысле, Джен! Тут нет обезжиренного молока, придется тебе сегодня толстеть. Аж на тридцать миллилитров. - Иди ты, - отмахнулся Дженсен беспечно, но Миша успел уловить странную судорогу, тронувшую его губы на мгновение. - Предложу в сто восемьдесят шестой раз, но - если хочешь, будем бегать по утрам вместе, - Джаред уселся на одну из барных табуреток, установленных вдоль высокой стойки с едой и принялся набивать рот беконом. - Увлеклись ролевыми играми? - спросил Миша одновременно с ним, больше по обязанности, чем из реального желания пошутить, тем более, что Джаред часто оговаривался и называл Дженсена Дином, его самого - Касом, и только его жена в Руби у него не трансформировалась. И то слава богу. - Нет и нет, - ответил Дженсен им обоим, - потому что мне лень... -... только не говори, что отвечаешь на мой вопрос сейчас - хотя я так и думал, что в постели ты тоже ленив, - Миша встал с табуретки и стряхнул крошки со свитера. - Поверь, с Джаредом в постели можно вообще умереть и не шевелиться, он даже не заметит, что что-то изменилось, - Дженсен изобразил что-то вроде энтузиастических подергиваний влюбленного кролика. - Если это комплимент моему темпераменту, то я принимаю его, - добродушно заметил Джаред, - но я все-таки настаиваю, что бег полезен. Равно как и тренировки, и... - Мне хватает спонтанных атак твоих собак. Физических упражнений у меня из-за них выше крыши. - Девчонка. - Качок-переросток. - Я пошел, - решительно заявил Миша, - сейчас Дженсен начнет вопрошать, считаешь ли ты его в самом деле толстым, ты в ответ начнешь расхваливать его пухлости и припухлости и называть его сладкой булочкой или еще как-то в этом духе, он взбесится еще больше... я знаю рутину - для всего этого я слишком не выспался. Пойду проветрюсь. - Эй! - возмущенно заорал Дженсен, поднимая свитер и майку, - у меня нет никаких припухлостей! Ну-ка посмотри! - Мой пончик, - замурлыкал Джаред и погладил Дженсена по животу. Миша закатил глаза и вышел на улицу. ** Иногда Дженсен чувствует себя неловко - когда подхватывает за Джаредом - и понимает, что делает это буквально механически, касается то прыжков, или диких воплей, или еще какого дурачества. В эти моменты съемочная группа привычно принимается вздыхать и цокать языками, Джаред улыбается шире - все идет как надо, никто не чует подвоха, разве что Миша смотрит чуть более внимательно, чем хотелось бы - но внутри у Дженсена все будто замирает от несуразности, потому что подражание слишком топорно, и общая в этот момент волна - картонная. По вине Дженсена, не Джареда. Дженсен, он ведь не всегда может сразу... нараспашку. Но это бывает редко, в основном на публике последние шесть лет он действительно дышит той же волной, что дышит Джаред, и как так получилось, совершенно непонятно - Джей моложе, предположительно неопытнее и наивнее в жизни, а когда они встретились ему, вообще, было всего двадцать два - смешно! Совсем мальчик. Дженсену было двадцать семь. Двадцать семь - это уже взрослый человек. Наверное. И все равно за ним сразу как-то получилось, как за каменной стеной - рядом с ним все шутки становятся яркими и смешными, все ужимки - уместными, все улыбки - настоящими, и даже какое-то внутреннее тепло, которое исходит от этого вечно дурачащегося переростка, никогда не фальшиво и не наигранно. Конечно, Джей может и перебарщивать, но почему-то это еще ни разу не вызывало истинного раздражения, даже когда он несет что-то такое, что хочется заткнуть его кактусом, не меньше. Джаред, разумеется, человек, как все - он может уставать, у него может болеть голова, он может быть никакущий с похмелья (техасский акцент прорезается у него тогда даже сильнее, чем просто по пьяни, и весь он становится такой тоскливый и неуклюжий, что вызывает настоящую жалость, как побитая большая собака). И все равно, все равно, даже такие моменты никогда не становятся ребром между ними. Проще говоря, рядом с ним Дженсен никогда не чувствует себя неуместно. Себя - неуместным. С Джеем всегда легко, в каком-то особенном значении этого слова. И всегда есть место для него, для Дженсена. Он благодарен ему за это, не осознавая этого сам, не проговаривая этого никогда. Да и незачем такое - проговаривать. ** Выйдя на улицу вслед за Мишей - Джаред прокричал что-то вслед, наверное, прося подождать его, но ему было лень слушать (и ждать, пока этот Робин-бобин-барабек прикончит сорокового человека) - он достал мобильник, чтобы взглянуть на время. Почему-то он часто так делал, несмотря на наличие массивных часов на запястье. Часы были подарком Джареда на свадьбу, в меру дорогим, даже, можно сказать, попросту дешевым, зато сопроводившимся торжественным "хочу, чтобы у тебя всегда была моя вещь на теле", произнесенным с синхронным трейдмарковым щенячьим выражением лица и вызвавшим приступ смеха у гостей и негодующий взгляд от самого Дженсена. Ему тогда показалось, что привычные шутки о взаимности между ними слегка неуместны, учитывая обстоятельства - но, с другой стороны, когда они подчинялись правилам уместности? Они были писаны определенно и с самого начала их знакомства не для них. Надо еще сказать спасибо, что Джаред не попытался помпезно украсть со свадьбы - отнюдь не невесту, конечно. Часы Дженсен действительно носил каждый день, но время смотрел то и дело на мобильнике, почему - сам не мог сказать. Вероятно, сказывалась привычка. Дженсен был человеком привычки. Палец соскользнул на кнопку быстрого дозвона, и на экране высветился номер Данииль. Дженсен, раздраженно поморщившись от собственной неуклюжести, поспешил отменить вызов. В эту секунду он находился не в том мире, не в том времени. Мир и время Данииль были вечером, и чаще по скайпу, а не по телефону. Тогда он на несколько минут действительно погружался в атмосферу собственной семейной жизни, вспоминая, как это было вначале - несколько недолгих недель совсем наедине - и на кончиках пальцев почти ощущались тепло и гладкость плеч жены, а воздух словно пропитывался ее духами. Духи, кстати, подарил ей тогда же Джаред, и, в отличие от никчемных, как говорил сам Дженсен вслух, часов, они были баснословно дорогими и очень хорошими. Почему Джаред так замечательно разбирался в женских духах, Дженсен предпочитал не знать. Но почему их с женой подарки так различались в цене, смутно догадывался. Спроси он об этом у Джареда, тот, разумеется, ответил бы ему длинной тирадой о том, что настоящая любовь цены материальной не имеет, и что главное - не деньги, а страсть, с которой Джаред думал о Дженсене, выбирая ему подарок. А может и про интимный обхват запястья что-нибудь добавил бы. Черт, пожалуй, они все-таки слишком хорошо знают друг друга. Поэтому Дженсен не спрашивал. На улице все текло. Снежные кучи плавно и чинно таяли, превращаясь в слякоть под ногами у мимопроходящих, но весеннее солнышко так радостно нагревало все это безобразие сверху, что казалось, будто мутно-серые потоки сейчас - чуть не самое красивое из всего того, что, вообще, бывает на свете. Один-единственный настойчивый луч сразу обращает серое в серебряное, удивительное дело - но ведь такие чудеса повторяются каждый год. Март. Ванкуверский март... Телефон запищал - на гугл-ток пришло новое сообщение. Съемки начинались через полчаса, сегодня добивали начатую вчера утреннюю сцену. Особого грима не требовалось, но Дженсен все равно ускорил шаг. Он не любил опаздывать, хотя на площадке мало кто был в курсе этого - поскольку в трейлерах они ночевали редко, и частенько приезжали вместе с Джаредом, то опаздывали они все девять раз из десяти. "Вовсе не из-за жаркого секса на заднем сидении джипа, - хмуро комментировал это иногда Дженсен, - а потому, что этой ленивой заднице понадобилось, как всегда..." - дальше его никто не слушал, потому что уж что-что, а занудничать Экклз умел. Он делал это не так уж часто, зная эту черту в себе, но иной раз его было просто не остановить. Особенно если Джаред задерживался с пробежки, а потом мылся в душе слишком долго, а потом сушил волосы, а потом... в общем, поводов разворчаться Джаред давал предостаточно, и иногда Дженсену приходилось затыкать себя чуть ли не насильно, когда он вдруг сознавал, что сам же себе напоминает собственную бабушку. Не бесило это в Дженсене только Джареда, что было характерно. "Вас надо изолировать от общества. Причем совместно. Потому что терпеть вас сил никаких нет, а у вас самих, очевидно, проблем друг с другом как раз не возникает", - эта реплика скупого на комментарии Крипке была в свое время встречена, конечно же, улюлюканием и свистом. Дженсен тогда сам подставил щеку, чтобы Джаред его демонстративно чмокнул - образ не то что требовал, он буквально орал командирским тоном. По несчастливому стечению обстоятельств, Джаред именно в то утро съел целую тарелку чесночных гренок за завтраком, и с тех пор ближе чем на пять сантиметров Дженсен его губы к себе не подпускал. Точнее, старался не подпускать, не всегда была возможность что-то пресечь. Это могло бы стать великолепным анекдотом в классическом стиле джей-в-квадрате, но рассказывать об этом случае прессе никто так и не стал. Как-то не складывалось это в смешную историю рейтинга подростковых журналов, как ни подбирай слова. - Миша! - крикнул Дженсен, завидев знакомую спину, уже облаченную в тренч Кастиэля. Если у Джареда и Дженсена было по целому грузовику одежды для каждого из их персонажей, то бедному Мише приходилось довольствоваться разве что чистыми рубашками раз от раза. Впрочем, не похоже было, что он особенно страдал от этого. Как-то он заявил даже, что настолько сросся с этим тренчем, что подумывает о том, чтобы купить несколько таких же себе лично, а то он чувствует себя дома некомфортно без него. Джаред тогда без обиняков предложил стянуть парочку запасных из костюмерной. Миша улыбнулся и, кажется, призадумался. - Ты один? Слава богу. - Я передам Джареду, как ты его любишь. Он будет повержен, даже раздавлен, возможно. - У меня есть идея получше. Предлагаю перенаправить энергию нашего снежного человека в полезное русло - пусть едет вместо меня к моей жене и посидит с ребенком пару ночей. Тогда я на него посмотрю, - голубые глаза Миши мечтательно поднялись к небу. - Я правильно понимаю, что ты предлагаешь отправить Джея к своей жене вместо себя? - Отстань, - отмахнулся Миша, - веди себя хорошо, зайка, без Джареда ты умеешь быть таким лапонькой. - Это твои мужские чары на меня действуют. - Я в курсе. Но в последнее время эффект феромонов Коллинза притупился. Бессонные ночи, младенческие крики... Кстати, даже не вздумайте заводить детей, пока участвуете в съемках! - Знала бы твоя жена... - Сегодня она позвонила мне и заявила, что если я не найду няню в ближайшие два дня, она подкинет ребенка горным троллям. - Обычно бывает наоборот, это тролли подкидывают... А-а, так что, поэтому ты сам хочешь отправить домой личного горного тролля? В качестве няни? Боюсь, из Джареда Мэри Поппинс не получится. Он закормит ребенка конфетами до полусмерти в первый же час их знакомства. А потом задушит его в приступе умиления своими ручищами. За ним за самим нужен отдельный присмотр. Это же очевидно. - Смотрю, ты уже все продумал на будущее, - вздохнул Миша, - надеюсь, законы Америки позволят вам с Джаредом без проблем усыновить какого-нибудь карапуза. Мой только совет - берите хотя бы двухгодовалого. Чтобы не умереть от переутомления и недосыпа. - Тогда уж сразу семнадцатилетнюю прекрасную сиротку. - У нее будут проблемы в старшей школе - два голубых папаши... - О чем вы тут треплетесь? - Джаред вырос, как из под земли, и сходу перенес килограмм сорок своего веса им на плечи, вольготно облокотившись на них пресловутыми ручищами. - О ваших с Дженсеном будущих детях, - Миша почесал нос, бурча "чертов лосось, опять аллергия". - Дорогой! - брови Джареда взлетели к волосам. - Ты ничего мне не говорил! Вот почему я слышу "нет" весь минувший месяц, вовсе не затянувшиеся, как у слонихи, критические дни тут причиной! Боже, как я рад. Теперь ты можешь хоть доверху заливать необезжиренными сливками свой кругленький животик. Ребенку это только на пользу! - У беременных женщин, наоборот, эротический энтузиазм повышается, - заметил Миша. Джаред и Дженсен оба с интересом повернулись к нему. - Это правда? - Станете своих заводить, узнаете. А пока пусть это останется моим секретом, - Коллинз приложил палец к губам и изобразил непроницаемое лицо Кастиэля. В этот момент сзади его кто-то позвал, и он отошел к камерам. Джаред как-то неловко почесал рукой в затылке. - Э-э... а ты думал уже о детях? - Нет, - отрывисто произнес Дженсен, недоумевая, как могла так быстро исчезнуть игра из их привычного, одного из тысяч ничего не значащих шутливых перебросов репликами. ** Иные девушки считают, что эффект первого появления - нерушим. Какой тебя увидел человек, такой и запомнит, и неважно, если ты после этого постриглась, покрасилась, похудела, стала посещать солярий, получила два высших образования, облетела полмира и научилась достигать высоких уровней медитации. Если сначала ты выглядела как Николсон после шестидесятилетнего юбилея, то потом, стань ты хоть юной Моникой Белуччи, этот парень будет смотреть на тебя, как на старого доброго Джека с его пивным животом и повисшими складками на шее. Джаред никогда не был согласен с такой позицией. Каким бы контактным, общительным и свойским человеком он не выглядел (нередко случалось, что новые знакомые даже шарахались от его объятий и шуток поначалу), но уж кем-кем, а наивным он не был. И вначале, после любого знакомства, довольно изрядное время у него шел период принюхивания и присматривания. Человек этого не замечал - Джаред был равно весел и шумен со всеми. Но по истечении этого времени Джаред либо как-то незаметно исчезал из его социального поля зрения, либо - оставался, и уж оставался основательно. И вот тогда чувствовалась, наконец, разница. Внутри, не на поверхности - на поверхности Джаред продолжал быть равно веселым и шумным с каждым. Джаред всегда давал вторые шансы. Он был открыт, не злопамятен и, вдобавок, совершенно неисправимым оптимистичен. Это замечали все. Даже скептик-Миша нередко вдохновлялся настроением именно Джареда, когда ситуация казалась безнадежной - касалось то бытовых деталей съемок или масштабных благотворительных акций. Но наивным Джаред-таки не был. И, хотя первые, вторые, третьи и десятые шансы у человека быть могли, ему все равно приходилось протиснуться в довольно узкий фильтр доверия Джареда, чтобы подружиться с ним по-настоящему. С Дженсеном же произошла какая-то лажа, и Джаред сам это осознал, только когда обнаружил, что сидит в центре этой лажи и весело плескается. То есть смотрит на Дженсена, можно сказать, открыв рот, и чтобы его закрыть, оказывается вдруг, что требуется приложить титаническое прямо-таки усилие. Дженсен вызывал в нем такие чувства, что он сам себе их объяснить не мог ну совершенно. И это при том, что Экклз поначалу вел себя, как... ну, как зажатая задница, если только эти два слова можно поставить рядом, не вызвав неправильных ассоциаций. Он сторонился людей, по-видимому, не особо ими интересуясь, ничего про себя не рассказывал, старался поскорее смыться после работы, и был настолько темной лошадкой, что долгое время никто даже не знал, как к нему обращаться даже лучше. "Дженсен" казалось слишком официальным, на "Дженни" он не откликался, а "Дженс" было не очень удобно произносить. Сам Джаред мысленно остановился на "Джен", но вслух обычно говорил полностью, "Дженсен". Вначале потому, что не мог подобрать другого адекватного варианта. А потом, когда их отношения перешли в статус плюшевой войны, продолжил называть его так же, потому что официальность длинного "Дженсен" придавала такому обращению со стороны Джареда особую комичность. Почти как если бы он говорил "Экклз". В принципе, все говорило в пользу того, чтобы Джаред Дженсена - не возненавидел, нет, Джаред редко кого действительно ненавидел, но чтобы после "тестового периода" Дженсен оказался вне пресловутого социального круга и остался для Падалеки просто коллегой. У Джареда никогда не бывало таких друзей - отстраненных, замкнутых, серьезных, таких, в общем, про которых вечно кажется, что как бы ни были они милы и вежливы, но что на самом-то деле глядят они на тебя свысока. И нафиг ты им не сдался. Беда была в том, что Дженсен, по какой-то таинственной причине, вообще ни в какую категорию людей не попадал. Он стоял на отшибе, сам по себе, стряхивая невидимые пылинки с рукавов и ворча, что Дина в очередной серии опять заставляют есть миллион гамбургеров, и что всему, в конце концов, должен быть предел. Или что-нибудь еще в этом же, дженсеновском духе. То есть стоял в завидной даже дали от любой из пресловутых категорий. И его не хотелось тестировать, не хотелось ждать, хотелось вообще только одного - болтаться где-то подле. Почаще. Желательно - вообще, все время. Подсознательно Джаред себя иллюзиями не тешил, очевидно, что насколько такой человек, как Джен, не подходил кругу общения такого человеку, как Джаред, так и наоборот, что мог найти интересного для себя Дженсен Экллз в гигантском неуклюжем остолопе, который все время ржет, все время болтает, не закрывая рта, и все время норовит на кого-нибудь взобраться или, наоборот, схватить оного кого-нибудь на руки, было совершенно непонятно. Поэтому истинным моментом счастливого охренения номер два (номер один был, когда он впервые увидел Дженсена, хотя это так и осталось чем-то не вполне осознанным), было, когда Джаред вдруг понял, что Дженсен к нему прислушиватся. Не в смысле, что ждет его советов, а в смысле, что он его просто всегда слушает довольно-таки внимательно. И над шутками его смеется. И даже сам начинает шутить в ответ. И смешно, между прочим, шутить! Наличия чувства юмора Джаред бы у Дженсена заподозрить не мог, и когда выяснилось, что оно - неожиданным образом - есть, и еще какое, тихий восторг Джареда перешел в откровенно щенячий. Мало того, Дженсену, как вдруг выяснилось, с ним было очень даже интересно. И весело. И что он даже сам готов звать его, Джареда, куда-то выпить или посмотреть футбол вечером. И не только готов, а и делает это. Второе впечатление от Дженсена Экклза, таким образом, было еще лучше, чем первое, и это при том, что он не стригся, не красился и в Монику Белуччи не превращался. Он просто был таким, каким и являлся - на отшибе, с беспылинковыми рукавами и ненавистными гамбургерами. И Джаред, никак его не фильтруя (будучи не в силах - фильтровать), не ставя барьеров и заслонок, рискнув, можно сказать, всем - вдруг оказался с самым ценным призом в руках. Они стали проводить очень много времени вместе. Джаред не мог не видеть, как рядом с ним Дженсен - потихоньку, медленно - словно раскрывается, вылезает из своей оболочки отстраненного и холодного типа, начинает разговаривать с людьми, начинает искренне веселиться, начинает откалывать всякие штучки, иной раз почище Джареда, над которыми ржала вся съемочная команда с Крипке во главе. Совершенно невзирая на свой преклонный возраст, в самом деле - двадцать семь? - спрашивал Джаред, и, счастливый, получал в ответ по плечу. Получал бы и по голове, да дотянуться было трудно. Но только когда Дженсен переехал к нему в дом ("Да, мы живем теперь вместе, но вовсе не обитаем вдвоем в одной малюсенькой комнате, как представляется вам в ваших сомнительных фантазиях"), на Джареда накатило то новое ощущение, ему доселе совершенно незнакомое. Он вдруг осознал, что дорожит тем, что есть. Дорожит при этом с некоторым внутренним беспокойством. Ему было всего двадцать два - нет, тогда уже двадцать три, но это не имело значения - разве в таком возрасте можно бояться потерять кого-то? Разве не прерогатива это стареньких волнующихся бабушек или располневших жен за пятьдесят, оберегающих разваливающуюся семью? Объяснить это своим внутренностям не получалось. Червячок беспокойства, смешанного с подозрительной нежностью почти что, поселился внутри него прочно. Джаред никогда не закрывал глаза на то, что происходило в его голове - если он понимал себя (а чаще всего он себя понимал) то попыток скрыть что-то от себя или забить на что-то касательного собственных чувств он не делал. Такая внутренняя прямота часто помогала ему справиться с самыми серьезными проблемами. Поможет ли она на этот раз, он не знал. Но как бы то ни было, факт оставался фактом - он боялся потерять Дженсена, боялся как-то неловко или нечаянно разрушить их дружбу - то, что появилось между ними, оказалось вдруг для него изумительно важным, и в какой-то момент он твердо решил пойти на все, чтобы сохранить его в точности таким, каким оно стало. ** У Миши никогда не было проблем с шутками. Они скатывались с его языка так же легко, как скатывались от них в хрюкающие шарики друзья, когда он бывал в ударе. Юмор его, надо сказать, был весьма своеобразен. Если юмор Джареда был доступен всем и каждому, то юмор Миши среднестатистического человека мог привести в состояние, близкое к шоковому. Его друзья не раз сталкивались с тем, что, рассказывая очередную выдумку Миши кому-то постороннему, в конце концов получали лишь недоуменную мину и фатальное "и что?", а бывало, что и изумление пополам с отвращением. Но если мозг у тебя был подкручен на ту же волну, что у Миши, то ты действительно непроизвольно принимался постигать науку сворачивания в кренделя, как только он открывал рот. Шуточное тесто было плотно замешано в голове у Миши в постоянном режиме, и его основой, мукой служило, конечно, то, что Миша был на редкость наблюдательным человеком. В отличие от Джареда, который пытался влезть каждому собеседнику чуть ли не в желудок, чтобы узнать его поближе, и от Дженсена, которого не очень интересовали люди, как таковые, и которому хватало уже имеющихся друзей, Миша относительно знакомых, особенно новых, всегда занимал наблюдательную позицию (образно говоря - вися в позе лотоса в полутора метрах над землей), и сканировал внутреннее содержимое их голов, практически не задавая наводящих вопросов, а лишь изучая их, в диких, так сказать, условиях; пристально, как изучал бы зоолог, и насмешливо, как описывал бы Шекспир. Миша чутко славливал оттенки любой ситуации из окружающего мира вплоть до финальной глубины, и это отшлифовывало его шутки в максимум, придавая им точечную, почти что атомную остроту. Он умел попадать прямо в цель. Миша мог бы быть очень злым человеком, то есть такого сорта насмешником, от которого люди бились бы в истерике - насмешником-изобличителем, но, помимо наблюдательности, природа наградила его еще и редкой, как ни странно, чувствительностью, и никакого желания причинять безвинным людям всамделишный вред своими шутками у него никогда не было. Возникающие из-за такого характера несколько противоречивые побуждения раньше причиняли ему немало беспокойства, но за свою жизнь Миша немало повидал и немало понял, так что, в конце концов, пришел к некой внутренней гармонии относительно себя, своего цинизма, своей восприимчивости и своего чувства юмора в целом. Другое дело, что понятия вреда у Миши и у большинства людей значительно различались. В том, чтобы как следует подколоть, не задевая глубоко, но едко проезжаясь по поверхности, Миша ничего дурного вовсе даже не находил, а, наоборот, воспринимал сие как витаминный заряд, призванный время от времени освежать окружающих. Джеи, по идее, являлись идеальной мишенью для шуток. Достаточно было посмотреть на них в течение двух минут, чтобы понять, как именно, в деталях, можно шутить над ними самими и над их взаимоотношениями. И не сказать, чтобы Миша этим не пользовался. Пользовался, но... не в полную силу. Что-то не давало ему копнуть глубже, заехать сильнее. Над каждым из них по отдельности он мог измываться всласть, с Джаредом они вообще принимались отчаянно драться на словесной дуэли сразу же, как только появлялись в поле зрения друг друга. С Дженсеном дело обстояло поспокойнее, потому что тот не очень поддавался на внешние провокации в отсутствии своей дражайшей половины, но, тем не менее, пошутить с ним тоже удавалось за милую душу. А вот про них двоих вместе шутить почему-то не хотелось. Нет, говорить про гей-свадьбы и счастливое голубое будущее было можно, на эту тему на съемочной площадке не острил только ленивый. Это было настолько нормально, что ненормальным было бы этого не делать. Но на глубину идти не хотелось. Что-то было такое в беспокойном блеске зеленых глаз Дженсена, оборачивающегося на неправильно расслышанное, что-то было в сгорбленных плечах Джареда, когда он вдруг терял слова на половине язвительного ответа, что-то, в общем, было такое, что заставляло Мишу заречься шутить в их сторону по-настоящему метко, даже тогда, когда от совместного обстрела от них самих хотелось уже не то что дать ответный залп, а попросту их прикончить. А хотелось часто. Особенно поначалу, когда они еще не совсем к нему привыкли и тоже не принюхались, где можно бить, а где не стоит. К концу второго месяца совместных съемок они уже впали в идеальный тандем, и окружающие начали всерьез бояться их трио, которое перестало зацикливаться на бесконечных подколках друг друга и направило силы вовне. ** - Я собираюсь съездить к родителям на ранчо, - мышцы Джареда перекатывались под кожей, блестящей от усталости, - скоро cъемки ковбойской серии, надо бы войти в образ. Вспомнить, как это. - Женевьев едет? - Нет, она у своих родителей сейчас, - Джаред коротко выдохнул, откладывая штангу и пересаживаясь на велотренажер, - хочешь со мной? - Предлагаешь мне посетить знакомые с детства сеновалы в отсутствии жены? Очень мило, Джаред, я польщен. - Для сеновалов ты уже слишком немолод. У тебя опять разболится спина, мы ведь не можем этого допустить. Только шелковые простыни и твердые матрасы для моего возлюбленного. - А твои родители не будут против? - Дженсен задумался, представляя себя техасскую жару, прозрачно-синее небо и бесконечные поля. Картина, учитывая притормозившую пока что ванкуверскую весну, показалась неожиданно заманчивой. Джаред рассмеялся: - Черт побери, это прозвучало так, будто нам по двенадцать лет. Нет, они не будут против, я уже спросил. - Сначала их, потом - меня? - Перестань ворчать. Поехали. На выходные. Хочу погреть кости, а то эти бесконечные выкрутасы здешнего марта уже достали. Эти выходные плюс следующие понедельник и вторник были у них без съемок, им дали отмашку, можно было понаслаждаться коротким глотком свободы. Дженсен хотел съездить к своим собственным родителям, и Данииль тоже звал, но оказалось, что ни мамы сейчас нет дома, ни Данииль не сможет провести эти дни с ним - она была занята подготовкой к какому-то своему новому проекту. В нем ей, к слову, предстояло играть лесбиянку, и она решила вначале съездить в Сан Франциско, чтобы поизучать характер своей роли. Как именно, Дженсен предпочитал не знать. Тем более что Джаред, конечно, все равно вытребует с него все детали сего мероприятия, как только прознает о нем, так что выяснять у жены о ее приключениях так и так придется. Но пока что можно было получить временную отсрочку. Дженсен думал, что проведет выходные во сне, провалившись в царство Морфея в доме Джареда, в своей прекрасной отдельной тамошней комнате с огромной кроватью, которую Джаред так и не стал трогать, даже с переездом в свой дом жены, но, с другой стороны... Тепло. Солнце. Лошади. Домашняя еда мамы Джареда. Последнее было соломинкой, сломавшей спину верблюда лени. - Чур ты у окна, - предупредил он. - Шутишь, - Джаред поиграл бровями, - мы же знаменитые знаменитости. Только билеты первого класса для твоей несчастной спинки. Разумеется, билетов первого класса в продаже уже не оказалось, потому что, хотя с родителями Джаред о приезде и договорился, с официальными инстанциями типа перелетных компаний ему пообщаться заранее в голову не пришло. В итоге за два дня до субботы им удалось добыть только последние билеты в самый что ни на есть экономический класс. Лететь, как обычно, предстояло через Даллас. И полет должен был в целом занять семь часов. - По-моему, я передумал, - мрачно заявил Дженсен, посмотрев на распечатку онлайн-билетов, - лучше я посплю дома. У тебя дома, - уточнил он. В глубине души какая-то неловкость за пользование чужой территорий, особенно последний год, когда она стала территорией не просто Джареда, а супружеской пары Падалеки, все же оставалась у него. - Двадцать семь градусов, Дженсен. Подумай об этом. Дженсен тоскливо выглянул в окошко трейлера. Плотные серые облака не давали и проблеска света. Промозглый ветер ворошил листья, которые едва показались из-под грязноватого слоя снега. А ведь где-то за облаками - синие небеса, яркое солнце, тепло... - Ладно, ладно. Во сколько там вылет? - В субботу, в восемь утра. В три уже будем там, папа встретит нас, мы как раз успеем к позднему ланчу. - Надеюсь, Клифф согласился отвести нас в аэропорт. Потому что лично я собираюсь проспать всю дорогу. Восемь утра, боже... - Я еще не говорил с ним, но, думаю, все будет в порядке. И, Джен, возьми гитару?.. ** - Еще раз! - Господи, я сейчас умру, - пожаловался Дженсен, - еще один прыжок, и я сломаю себе таз. Где носит дублеров? - Снимают спереди и близко, дублерам нельзя, - терпеливо объяснил в сто пятый раз режиссер, - перестань ныть, Дженсен, как малое дитя сегодня, ей-богу. Куда делись те годы, когда ты был замкнутой высокомерной задницей? - А что, раньше было еще хуже? - удивился Миша. Он сидел на капоте Импалы, запрокинув голову, и смотрел в небо. Небо накрапывало мелкой моросью ему прямо в глаза, поэтому он морщился, но зонтик брать все равно не брал. - Это все твое положительное влияние, - сообщил Джаред. Он уже утомился шутить над неуклюжим (надо было изобразить именно "неуклюжий") падательным процессом Дженсена и теперь занялся мармеладными конфетами. Конфеты могли сразу же капитулировать, натиска Падалеки они никогда не выдерживали. Он был способен покорять их целыми бастионами. Миша улыбнулся, на это не стоило даже отвечать. Единственным человеком на съемочной площадке, кто как-то мог повлиять на Дженсена, был, разумеется, не он. - Куда поедешь завтра, домой? На все выходные? - Для меня не существует этого слова, - Миша улегся на ветровое стекло Импалы, игнорируя возмущенный вскрик одного из ассистентов, который должен был, видимо, следить за чистотой оного, - здесь каторга, там каторга. Здесь приходится жить под тиранией одного младенца, дома - другого. И, хотя тот значительно уступает тебе в размерах, кричит он, пожалуй, погромче. - Кроме того, мне не надо менять подгузники. - От таких вот конфет у тебя все равно все там слиплось давно, менять-то незачем. - Снято! - раздался заветный крик, и недовольный мокрый Дженсен слез с матраса, на который плюхнулся до этого, наконец, с должной мерой неуклюжести. - Ты просто показал свои природные таланты и перестал притворяться ловким и изящным. Мог бы сделать это гораздо раньше, сэкономили бы время, - большой зеленый червяк как ни в чем не бывало исчез в болтающем рте, будто бы Джареду было совершенно все равно, разговаривает он во время еды, или нет, как если бы у него было несколько разных глоток одновременно, - а мы к моим родителям поедем, - продолжал Джаред, обращаясь уже к Мише. Миша улыбнулся: - Получать их благословение? - Поиграть в ролевые ковбойские игры. - Воды, - попросил Дженсен. Выглотав половину бутылки залпом, он отер рот, - не знаю, как ты, Джей, я лично собираюсь спать половину времени и там тоже. - Зануда, - ласково отозвался Джаред. ** Дженсен вытянул ноги еще дальше, с риском вырвать их из суставов, и блаженно вздохнул. За окном привычным, надоедливо-родным звуком зудели цикады, жаркий день уже сменялся теплым вечером, и небо темнело с огромной, южной скоростью. Он сидел в кресле у незаженного камина гостиной и, весь объятый томной послеобеденной негой, уже почти готов был переползти на овечью шкуру, растянутую на полу. Его сдерживало лишь сознание того, что он все-таки находится не у себя дома, хотя он бывал тут уже не раз и родные Джареда (такие же шумные, тактильные и высокие, как и Джаред) давно воспринимали его, как своего. В комнату заглянула блондинка Мэг, Падалеки-младшая, и улыбнулась умиротворенному Дженсену: - Валяешься? У Джареда там какие-то на тебя планы, между прочим. - Я не сдвинусь с места ближайшие два месяца, - сообщил Дженсен. Его мышцы согласно застыли, не намереваясь в ближайшем будущем тратить и двух калорий ради Джареда. - Ну-ну, - добродушно фыркнула Мэгги, - посмотрим, что из этого выйдет. Он всегда тебя убалтывает на что угодно. - Я старше. - И что? Никакого преимущества это тебе отродясь не давало. Кроме того, я тут краем уха услышала, что в гостиную как раз собирались придти поиграть Чарли и Бэкки. Так что через пару минут тебе грозит стать, как минимум, Джокером. Они увлеклись Бэтмэном последнее время, и как начнут - так умри все живое. - Поверь, лучше две маленькие копии Джареда, чем один большой оригинал, - Дженсен зевнул, - я привык к своим племяшкам, дети мне не страшны. Так и не выросшие взрослые, с другой же стороны... - Дженни! - Мэг хихикнула, безропотно отлепляясь от косяка и пропуская в комнату Джареда, - мы едем кататься на лошадях. Подымайся. Что ты тут развалился? Хочешь, чтобы вся индейка отложилась у тебя на заднице по форме кресла? Надо двигаться. Пойдем! - Я никуда не поеду, - заявил Дженсен самым решительным тоном, на который только был способен. ** Спустя полчаса, когда они уже отъехали на пару километров от дома, Джаред натянул поводья и приблизился к Дженсену. Тот, покачиваясь на своей гнедой кобыле, с интересом осматривал окружающие их поля. Их слегка колышущееся от ветра пространство казалось поистине бесконечным. Плотность населения Техаса, даже несмотря на все возрастающее число иммигрантов, как легальных, так и нелегальных, почти по всему штату была смехотворной, можно было ехать на лошади часами и не встретить ни одного ранчо. Дженсен знал этот штат, здесь он родился и вырос, но его детство было куда меньше связано с природой, полями, фермами и лошадями, нежели детство Джареда. Он не был изнеженным городским мальчиком, но не был и ковбоем-фермером, болтаясь всегда где-то посередине. На лошадях он, однако, умел ездить отлично, и сейчас, чувствуя между ногами живую мощную плоть и ощущая охватывающую все тело особенную свободу, которую дарит только верховая езда, он был готов простить Джареду то, что полчаса назад искренне считал насилием над личностью. С каждым шагом своей лошади он все больше вспоминал, каково это - мчаться по открытым просторам, по мелкой желтой пыли дорог, не оглядываясь, без точек отсчета, без времени, без ограничений, без мыслей, которые бы сдерживали и тянули назад. Теплый ветер дул в лицо, смывая остатки канадской промозглости и усталости от бесконечных рабочих дней, заставляя всплывать на поверхность все больше ассоциаций, которые могли быть связаны только с этими местами - звонкий лай конюшенных собак, свист длиннохвостого пересмешника, сидящего на деревянном заборе, запах свежего барбекью с острейшим местным соусом, синева неба, на которое в полдень бывает больно даже смотреть, такое оно чистое и пронзительное. Походка фермеров "вразвалочку". Колючее свежескошенное сено. Песни под гитару. Гитару он в результате все-таки привез, причем ему пришлось сдавать ее в багаж. Джаред все никак не мог понять, почему Дженсен не хочет этого делать. - Ты не слышал про чувака, ну, музыканта, которому United сломали гитару, после того, как отказались дать ему ее в салон с собой? В багаж ее сунули, и она там сломалась. И они не выплатили ему компенсацию. - И что он сделал? - Он написал издевательскую песню "United ломает гитары" и стал самым знаменитым музыкантом на ютубе на пару недель. Его группе это принесло известность и почет. А ему лично - новую гитару и внесение в черный список от United. Теперь он никогда не сможет летать этой компанией. - Ты боишься, что тебя внесут в черный список? - Я боюсь, что мне сломают гитару, идиот. - Не сможешь услаждать фанаток пением? - Перестань, все, слышать не могу больше тебя. Я - спать. На этом Дженсен тогда и уснул спокойно - благо, Джаред пустил его к проходу, сам усевшись у окошка. Перебираться через этого широкоформатного остолопа, когда он спал, каждый раз, когда хотелось в туалет или размять ноги, бывало ужасной морокой. Сейчас гитара лежала дома, хотя дети Джеффа, старшего брата Джареда, который тоже приехал погостить к родителям вместе с женой, уже успели потеребить его на тему "поиграй нам". Но Дженсен отмазался, сказав, что после самолета горло пересохло и не работает, как надо. И успел пнуть Джареда как раз вовремя, потому что он уже открыл рот, чтобы сморозить что-то такое, что детям явно слышать не подобало. А теперь вдруг самому захотелось петь, перебирать пальцами струны, вспоминать слова. Удивительно, что окружение делает с сознанием. - Давай наперегонки, - предложил приблизившийся Джаред. - Давай, - неожиданно легко согласился Дженсен и пришпорил свою лошадь. ** Миша выбросил вперед ладонь, и жертва ангельского гнева, которую в данный момент изображал каскадер, рухнула на извечный синий матрас. Рука начинала ныть, дубль этот, кажется, по номеру зашкалил уже за все приличные нормы съемок подобный сцен, но режиссер был все чем-то недоволен. То свет не так падал, то взгляд у Миши был недостаточно исподлобья. Без Джеев было скучно, хотя и работалось, конечно, гораздо спокойнее. Не приходилось все время ожидать спонтанной атаки, словесной или не совсем, не было опасности сломаться под тяжестью навалившегося в пылу доброжелательного террора Джареда, не требовалось все время внимательно следить за тем, что и как говоришь, дабы не попасть впросак и тебя не уничтожили твоим же оружием. С другой стороны, прочие из команды в отсутствии главных романтических героев особых попыток пошутить не делали, а просто выполняли мирно свою работу, и от непривычки казалось все время, что чего-то не хватает. То ли разрядки атмосферы юмором, то ли фонового шума из смешков и недопотасовок, а то ли просто двух этих верзил. «Похоже, что я приобрел острую форму мазохистического мировосприятия», - с огорчением подумал Миша. Потом он вспомнил, что вскоре им предстоят очередные супер-конвенты, причем не только в Америке, и на них все время (а также, возможно, в течение перелетов и, вообще, поездок) ему придется взаимодействовать с верзилами, мягко говоря, лицом к лицу, и передумал скучать. Съемки вдруг показались ему райским оазисом затишья, тем более, что режиссер смилостивился, наконец, и отпустил его обедать. - Не возражаешь, если я присоединюсь? - Раздели со мной мою роскошную трапезу, - кивнул Миша и протянул Кристи половину своего пончика. Кристи работала одним из ассистентов звукорежиссера, Миша любил периодически поболтать с ней в перерывах. Она засмеялась и покачала головой: - Нет, спасибо, у меня свое, - она выудила из сумки яблоко, - увы, я на диете. - Ох уж эти женщины. Можно подумать, где-то на небесах стоит калориеметр, который постоянно бдит за всеми сникерсами, исчезающими в ваших устах. И нарушь вы его волю, он сразу же… - …насылает на нас проклятие любовных рукояток. - Звучит устрашающе. - Выглядит тоже так себе. Сменим тему. Как тебе без Джареда? - Ловлю воздух ртом, как вынырнувший на поверхность бушующих волн утопленник. - Знаешь, он неплохой, вообще-то, - сказала вдруг Кристи. Голос ее звучал почти виновато, словно ей было стыдно за поведение Падалеки, которое, разумеется, от нее совершенно не зависело. - Я знаю, - удивленно ответил Миша. Потом подумал и спросил, - ты что, переживаешь за меня? Я уже большой мальчик. Конечно, не такой большой, как Джаред, но плакать от его шуток меня совсем не тянет. Можешь не беспокоиться. - Это хорошо. Просто, знаешь, он почему-то с тобой не такой, как со всеми нами. Ну то есть, конечно, шуточки они со всеми выкидывали, когда Кэти Кэссиди пришла к нам первый раз, они целую бутылку кетчупа на нее извели, причем взорвалась она у Кэти в руках у самой, или когда те ребята пробовались на роль Адама… впрочем, ты и сам слышал. - Да уж. Лягушки им в кошмарных снах, наверное, до сих пор снятся. И вряд ли они едят гороховый суп с тех пор. - Но с тобой все иначе – Джаред как-то даже, не знаю… агрессивнее с тобой. Мне трудно понять, почему. Иногда он как прицепится к тебе, так и хочется его заткнуть, даже мне. - Лев, затаившийся в саванне, охраняет свой прайд, - задумчиво сказал Миша, исследуя бутерброд на предмет наличия в нем майонеза. - Что? - Да так. Поверь, Кристи, - он принял привычную позу Кастиэля, уставляясь на девушку в упор, - уж что-что, а такие джаредовы штучки меня не задевают. - Честно говоря, сначала я думала, он такой, потому что ты любезничал с Женевьев, - улыбнулась Кристи, чуть расслабившись, - но ты с ней толком даже и не общался. А сейчас ее даже нет на съемках. - На самом деле я любезничаю с Дженсеном. - Это было моей второй мыслью, - Миша, зная, что она ожидает этого, пихнул ее в бок, и она засмеялась , – ну в смысле, что он ревнует его, так, по-дружески. Все-таки они все время вдвоем да вдвоем были. Но ведь и этого нет. Тем более что с Дженсеном поди полюбезничай, он как закатит глаза, как пожмет плечами своими, так хоть стой, хоть падай, - Миша поднял бровь, но спрашивать не стал, - короче, так я и не въезжаю, чего Джаред тебя дергает столько? - Ты еще слишком молода, чтобы это понять. - Я старше Джареда! - Он так тем более слишком молод, - улыбнулся Миша ослепительно. Больше Кристи кроме нескольких шуток о майонезе и прочих произвольных объектах из него ничего так и не вытянула. В конце концов она ушла ни с чем, тем более что звукорежиссер уже принялась искать ее. Миша же, посидев еще какое-то время в одиночестве, глядя в пустоту, неожиданно решил дойти до своего трейлера и позвонить Виктории, хотя был еще совсем не вечер. Пусть покажет ему по скайпу сына. В конце концов, страх потерять что-то, что необъяснимо, неизмеримо дорого тебе, и что так хрупко перед возможными жесткостью, глухотой и непониманием внешнего мира – он ведь знаком всем. В какой-то мере.