***
— Шинар! Кажется, покоя на этом свете Шинару не дождаться ещё ближайший день как минимум. Лекарь даже не удивился, узрев с утра на своём пороге Холлу Хадд, которая с огромными глазами на выдохе спросила, не видел ли он её дочь. Вместо ответа юноша приложил к губам палец и кивнул, прося жену вождя войти. Холла, по-прежнему ужасно взволнованная, последовала за ним, и с губ её невольно сорвался вздох облегчения, когда она увидела Кату спящей на широкой кровати в гнезде из шкур. — Что она делает у тебя? — шёпотом воскликнула женщина, поворачивая голову к лекарю, правда, с меньшим ужасом, нежели когда только влетела к нему. — Прибежала ночью в одной рубашке и сапогах на босу ногу. У неё кровь пошла, госпожа Хадд, так что вы её не ругайте особо. Она и так до смерти перепугалась: боялась, не доживёт до рассвета. Наверное, не стоило позволять себе смешок, но сейчас произошедшее выглядело настолько нелепо и забавно, что Шинар просто не справился с собой. — Кровь? — и, кажется, сейчас он будет лицезреть ещё один приступ ужасной неловкости. Жена вождя резким движением прижала ладонь к губам, и щёки её слегка зарделись. Она зашептала снова и с таким чувством, что лекарю стоило больших трудов не прыснуть снова — он вовремя закусил губу. — О Фулла, Шинар, мне так стыдно за неё! И она с этим принеслась к тебе! — Она испугалась, я её понимаю, — юноша пожал плечами. — Да и не такое видел, уж поверьте. — Я её сейчас же заберу. Только схожу за одеждой. — Не нужно. Я её в шкуру заверну и помогу вам донести. Пусть отдыхает, и так не спала полночи. Судя по лицу Холлы, это предложение её никак после увиденного не смутило. А Ката знай себе спала, свернувшись клубочком. Вот уж кого ночной переполох абсолютно перестал волновать с тех пор, как её голова коснулась подушки лекаря.Ночной переполох
11 июля 2019 г. в 22:08
Примечания:
Зарисовка из детства Каты. Ей двенадцать, Шинару — двадцать два.
Поначалу Шинар думал, что монотонный стук раздаётся в его голове, и во сне же пытался найти источник, находясь на шаткой границе бдения и забытья. Стук этот был противный, навязчивый, как комариный писк, от которого не отмахнуться, пока не прибьёшь наглое насекомое. Неудивительно, что проснулся лекарь лицом в потолок и с головной болью. В комнате было темно, хоть глаз выколи, а проклятый звук так и не прекращался, только стал доноситься откуда-то снизу. Шинар простонал и, в кои-то веки не сдержавшись, выругался сквозь зубы.
«Ну кого там принесло на ночь глядя? Ну кого?»
Он был так вымотан за последние несколько дней, что даже в светлое время порой еле держал спокойное лицо. Как будто деревня вдруг решила поспорить, сколько выдержит их лекарь: у одной мамочки ребенок пошёл красной сыпью, у второй чуть выкидыш не случился, третья, молодая совсем, мучилась болями в груди и пришла, шатаясь и глотая слёзы, к нему вчера засветло, бледная, что смерть. Шинар же, понявший причину, в свою очередь разбудил старую травницу-повитуху, которая когда-то приняла его под крыло, сделала своим помощником, а потом и вовсе переложила на оперившегося парня большую часть дел.
Потом один из ребят с Арены попал дракону под огонь и заработал ожог на пол-лица, и это в шестнадцать лет. Шинар, накладывая бинты, до мокроты пропитанные целебной мазью, едва не клял на чём свет стоит эту войну, калечившую детей вне сражений. Апогеем стало то, что на него самого едва не напал взбесившийся баран, который за такую вольность получил от души посохом промеж рогов. Словом, бедному лекарю хотелось только одного и до жути банального: отдохнуть.
Но, как намекали боги, не сегодня.
Зевая и пытаясь продрать глаза по пути вниз в слабом свете сальной свечки, Шинар дважды едва не споткнулся, а перед этим вписался плечом в дверной косяк, когда выходил из спальни. Настроение у него было хуже некуда, но ему удалось хотя бы согнать с лица выражение полного безразличия.
Настойчивый посетитель уже не стучался — скрёбся — да и то эти звуки затихали, только раздавался на фоне какой-то непонятный шум, похожий то ли на плач, то ли на щенячий скулёж. Лекарь шумно вздохнул.
«Локи что ли творит шутки?»
Шинар осторожно открыл дверь, чтобы ненароком не ушибить кого бы там ни было, да так и замер с дрожавшим огоньком в руке: на пороге его дома, скрючившись, сидела девочка. Длинные рыжие волосы торчали в разные стороны, словно нечёсаная лошадиная грива, а сама малышка куталась то ли в плащ, то ли в большой платок и глухо рыдала-сопела до дрожи в плечах.
— Ката?
Девочка встрепенулась и подняла на изумлённого Шинара заплаканное лицо. Тот, опешивший в первый момент, громко выдохнул, округляя на неё глаза, ибо ожидал кого угодно, но только не дочку вождя в застрапезном виде:
— Ты что здесь делаешь посреди ночи?
— Ш-шинар… — говорить внятно ей мешали рвавшиеся наружу рыдания, которые она безуспешно пыталась подавить. — Ш-шинар, й-я… я… я ум, — снова всхлип, надрывный, испуганно-жалкий, но Кате таки удалось произнести конец фразы, не смешав его с заиканиями: — я умираю!
Великие Боги Асгарда, это уже совсем не смешно!
Шинар разом встряхнулся и, ни в зуб ногой будучи, что несёт маленькая Хадд, пару секунд молча таращился на малышку. Потом выпал из ступора и быстро присел на корточки, беря девочку за локоть. Ладно, сейчас они со всем разберутся, но только не на холоде и не в темноте.
— Подняться сможешь?
Ката кивнула, низко опустив голову.
— Хорошо, заходи в дом, я буду тебя держать.
Она мешком повисла на его руке, вцепившись в неё тонкими пальчиками, и Шинар приобнял девочку, помогая той переступить порог. Она шаталась и была холоднее ледышки, словно только что вылезла из снежной шапки.
Сколько же ей пришлось просидеть на камне ступеней, пока он соизволил отпереть дверь?
Едва они оказались в маленькой общей комнате, лекарь подтянул девочку к брошенной на пол шкуре и просто выпустил её с коротким: «Садись, я сейчас». Хадд тем же мешком упала на мех и сжалась в комок, и в неверном свете огарка волосы у неё казались грязно-красными, а не огненными, как при лучах дня. Шинар, быстро нашарив огниво, кинул в очаг клочок гнезда и немного щепы и высек пару искр. Растопка занялась, слабый огонёк лизнул дрова и затрещал ими. Теперь постанывающие всхлипы Каты перемежались сухим щёлканьем.
Покончив с очагом, Шинар убрал огниво и присел возле девочки, внимательно разглядывая ту при лучшем освещении. Снова взял за руку, уже за запястье, и мягко погладил по нему большим пальцем.
— А теперь скажи, что случилось. Где болит?
До этого напуганно ёжившася Ката вперилась в него влажным взглядом, икая от не прошедших ещё рыданий:
— У меня кровь… Кругом кровь. Я проснулась, а вся кровать, она… — и опять захлебнулась отчаянными детскими слезами, так что вытащить из неё подробности не представлялось возможным, пока она сама не просипела между очередными всхлипами: — простынь красная, и внутри больно. Шинар, я умру, да? Это злые духи ночью распороли мне нутро?
Шинар, успев за доли мгновения изумиться, откуда в голове у двенадцатилетней девочки поселился такой бред, прищурился, разглядывая её.
Он ведь не ослышался? Кровь?
— Дай мне посмотреть живот. Ката, опусти ноги.
Девочку, до этого без колебаний принимавшую его нехитрую ласку, вдруг прошило дрожью от макушки до пят, и она отчаянно замотала головой, словно жеребёнок, которому под нос поднесли калёное железо.
— Нет! Там всё в крови! Всё красное! Вся рубашка!
Последние слова Каты развеяли тень его сомнений, и Шинар процедил воздух сквозь зубы, не питая более никаких иллюзий относительно того, по какому поводу его выдернули из кровати. Не самая удобная вышла ситуация, надо сказать.
«Дожили. Теперь мне объяснять маленькой девочке такие вещи».
— Успокойся, Ката. Во-первых, ты не умираешь, — Шинар, наскоро посчитав до пяти, недовольно покачал головой, но широкой ладонью погладил сопевшую, с опухшим от слёз лицом, девочку по встрёпанной головке, путаясь пальцами в густых волосах. Она не виновата, она ребёнок. Тем более, безраздельно ему доверяет. — Во-вторых, мама разве не объясняла тебе, что так бывает у всех девушек и женщин?
— Я не девушка! — вдруг воскликнула Ката с таким напором, словно он её оскорбил. Шинар даже опешил, и ладонь его замерла на рыжей макушке. — И с чего это нормально? Кто тебе сказал? Это же кровь! У людей не может кровь течь просто так!
— Ну, теперь ты тоже девушка, — лекарь, хотя ему и было не совсем с руки разговаривать с маленькой девочкой про тонкости жизни женщин, всё же приобнял её за плечи, пытаясь успокоить. — Так что такое будет каждый месяц. Спроси у мамы, когда она проснётся. И больше не вздумай бегать по ночам ко мне в одной исподней рубашке — застудишься.
— Мне так больно… — следы вспышки гнева испарились, и она вжалась лицом ему в рубаху, точно обиженный котёнок, который не знает, где найти уголок. — Почему должно быть так больно, Шинар?
— Придётся потерпеть, малышка. Уж прости.
А всё-таки это было лучше желтухи, рвоты и ожогов. Бедняжка Ката, правда, сейчас затопит их слезами, но это такие мелочи. А ещё она вся грязная, должно быть, там от крови. Ей бы что-то сухое и чистое…
Отлипать от лекаря девочка явно была не намерена, так что ему пришлось постараться, дабы заставить её лечь на шкуру. В частности — вложить всю мягкую требовательность в спокойный голос и при этом не задремать снова от ощущения живого тепла так близко.
— Полежи, пока я не приду. Согрею воду и найду для тебя чистую одежду.
Она покосилась на него большими, мокрыми и несчастными глазами:
— З-зачем?
— Вымыться. Ночь поспишь у меня, а утром я за твоей матерью схожу. Не пойдёшь же ты сама по деревне в исподнем.
— А я точно не умру ночью от крови? — видимо, мысль эта не отпускала Кату даже после заверений такого авторитета, как Шинар, и лекарю оставалось просто смириться.
Несмотря на утомление вкупе с конфузом ситуации, он не в силах был более сдержать улыбки:
— Обещаю. Выпьешь отвар, отдохнёшь и проснёшься живой и здоровой.
Лекарь поднялся со шкуры, снова проведя пальцами по головке Каты. Та сжалась потеснее, иногда вздрагивая плечами, но честно стараясь успокоиться, так что глаза вытирала сама, только икая от проглоченных слёз.
Он поторопился уйти в соседнюю комнатушку, специально оборудованную под небольшую купальную, там развел огонь в круглом камине, обложенном каменным кольцом для безопасности. Налил из бочки воды в большой медный таз, стоявший на тяжёлой стойке, обуглившееся днище которого всегда «плавало» в огне. Воде будет нужно минут двадцать, не меньше, чтобы как следует прогреться, а пока можно прикинуть, что дать девочке взамен измаранной кровью рубашки.
Шинар хмыкнул, глядя на лизавший стенки таза огонь: любая его рубаха на Кате будет висеть мешком, даже если она стянет нитки. Может, дать ей полосу сухой ткани обмотаться на ночь? А уж сверху рубаху прикрыться. Не подходяще для девочки, но всё лучше, чем ничего.
Когда таз нагрелся ровно настолько, чтобы в нём можно было не околеть, Шинар перелил большим ковшом воду в кадку и снова наполнил первый. Закончив с кипячением, вышел в общую комнату, где комочком лежала на шкуре Ката. С грустью подумал, что мех наверняка придётся отмывать от крови, если уж она так сильно запачкала рубашку, и, присев, мягко потряс Хадд за плечо:
— Идём, я согрел воду, ополоснёшься.
Девочка с явным нежеланием шевелиться вообще — видно, пригрелась в тепле очага и, возможно, начала дремать, — приподнялась с заметной осторожностью. Поморщилась.
— Я лучше полежу, может? Так легче.
— Только не в таком виде. Давай, обними меня за шею, — Шинар сам подхватил её запястье и положил себе на затылок. Ката сжала холодные пальцы.
Юноша без усилий поднял её на руки вместе с плащом. Девочка, кажется, покраснела, — в неверном свете очага округлое личико приобрело тёмный оттенок, —
но Шинар, видевший всякое и привыкший ко всякому, хотя и не питавший особенной радости от происходящего, приподнял уголки губ и плавными сильными шагами направился в сторону купальной. Там поставил Кату на пол и, кивнув на кадку, сказал:
— Забирайся. Вот щётка, мыло, это полотенце. Одежду я оставлю на лавке — тканью обмотаешь бедра как повязкой, ну, а с рубашкой, думаю, сама разберешься. Потом приходи в общую комнату, договорились?
— С-спасибо…
Шинар кивнул с немым «да не за что» и скрылся из купальни, намереваясь порыться у себя в закромах в поисках чистой полосы ткани. Когда вернулся, не особо глядя в сторону девочки, та машинально нырнула глубже в воду, блеснув на него большими глазами, как диковатый зверёк. Шинар смущать её не стал, вышел почти сразу и тотчас услышал тихий плеск — Ката выбралась из кадки и стала обтираться.
На огне в общей комнате булькал котелок с мешочком трав. Лекарь заглянул в сосуд, попробовал с ложечки «варево», кивнул сам себе и снял отвар с огня. Добавить мёда, и будет в самый раз: девочка проспит до утра, возможно, почти спокойно. На столе в углу, где были пучками развешаны сухие травы и откуда всегда пряно пахло по всей комнате, что-то зашевелилось, зашуршало и курлыкнуло.
— И тебя разбудили? — Шинар улыбнулся, налив тёмную жидкость в кружку, подошёл ближе, и, оставив ту на столешнице, протянул палец к небольшому дикому голубю, сжавшемуся в импровизированном гнезде из пуха и тряпок. — Тихо, малыш, никто тебя не обидит.
Птица дала погладить себя по спинке, закурлыкала, блеснув бусинкой глаза из полутьмы. А потом опять отвернулась, спрятав голову под крыло. Сзади раздались тихие шлёпающие шаги: Ката вышла из купальной, с мокрыми волосами, в просто огромной для неё бежевой рубахе, которую придерживала пальцами у горла, хотя этих самых пальцев не было видно под длинными рукавами — их она не попыталась даже закатать. Шинар невольно фыркнул при виде её нескладной фигурки, но выражение лица у девочки было такое устало-несчастное, что он, подавив приступ лёгкого веселья, кивнул на шкуру и взял со стола кружку с отваром.
Подойдя, снова присел и вручил ту со словами:
— Пей. Только не торопись, он горячий.
Девочка осторожно обхватила пальчиками кружку и благодарно улыбнулась. Поднесла её к губам, сделала короткий глоток, и робкая улыбка тотчас стала светлее и шире:
— Сладко.
Дети, они есть дети: даже горький настой проглотят, если подсластить немного, а уж эти травы горькими никак назвать было нельзя.
Шинар, сказав напоследок пару тёплых слов, оставил малышку и вышел в купальню, чтобы вылить воду в специально выделанную в стене канаву, плотно закрывавшуюся дверкой, чтобы помещение не продувало. В тазу ещё оставалось немного чистой воды, и он, подхватив с лавки брошенную девочкой грязную рубашонку, вооружился мылом и худо-бедно застирал пятна, окрасившие воду в грязно-розовый цвет. Невольно поморщившись, выполоснул руки с тем же мылом в ковшике и наконец вылил прочь грязную жидкость, которая с тихим шумом побежала по желобку. К утру рубашка высохнет и будет как новенькая.
По возвращении Шинар не без удивления застал девочку у собственного стола: она рассматривала спавшего голубя, но трогать того не решалась. Юноша частенько подбирал раненых птиц и мелких зверюшек, и он знала одно правило — не трогать без его разрешения.
«Они дикие. Могут испугаться и тогда сами себе навредят ещё больше, чем тебе».
— Что с ним? — она обернулась к вошедшему лекарю, кивая на лежавшую комочком птицу.
— Подранок. Ушиб крыло и закоченел, изранившись в кустах. Я взял его из леса день назад.
Девочка сочувственно посмотрела на голубя, склонив лохматую рыжую головку.
— С ним всё будет в порядке?
— Конечно. Отъестся, подлечу ему крыло и отпущу на волю.
Ката, кажется, осталась более чем довольна ответом и снова отпила из кружки. Шинар же, в свою очередь, отметил, что она не морщится и вообще стоит крепко и ровно. Значит, тёплая вода и травы делают своё дело. А может быть, вид раненой птицы временно приглушил мысли о боли.
— Смотрю, тебе лучше?
— Немного, — она вдруг замялась и опасливо покосилась на него снизу вверх: — Ш-шинар… А мне… нельзя было про это тебе говорить, да? Я сделала что-то не так?
Девочка кивнула вниз, на саму себя, и лекарь понял. Понял и покачал головой: она, кажется, приняла одну из его первых реплик про кровь близко к сердцу. Но отвечать стоило честно, дабы она не ощущала себя потом виноватой и не повторяла ошибок.
— Обычно мужчинам про это не говорят. Но я лекарь, так что тут нет особой беды. Тем более ты не знала, к кому ещё обратиться, верно?
— И всё-таки нельзя, да? Это очень плохо? — упорствовала Хадд, похоже, чувствуя, что Шинар прячет за мягким тоном очень важные тонкости относительно и своего мнения насчёт случившегося.
— Мама твоя бы такого не одобрила, это правда. Но это будет наш маленький секрет, договорились? — лекарь ободряюще подмигнул девочке, и та немного расслабилась, снова принявшись за свой отвар.
Вот уж что любила маленькая Ката, так это большие и не очень, но секреты.