Тихий камень

      Что происходит? Почему? Почему он…       Музыка в ушах, в голове, в груди, но не та, что на концерте, — другая. Сердце. Сердце трепещет, бьётся так, будто оно везде. Это его музыка, что своими басами заполонила всё внутри меня и отдаёт волнами в руки, губы, уши, души.       Голова не соображает, ноги подкашиваются, но Рома удерживает: за талию — нежно, но крепко; за голову — пальцами схватил волосы, с жадностью, но не больно. Целует. Он меня целует! Дышать сложно, но пытаюсь, урывисто. Как и он.       Зачем он? Почему он…       Так близко, незаконно близко. Тёплые губы, язык, удар зубами, кусает… Останавливается. Смотрит на меня. Его взгляд: в нем играют демонические огоньки, и неважно, что это свет прожекторов. Чувствую, как его трясёт. И меня. Нужно выйти.       — Выйдем? — мой голос дрожит вместе со всем телом.       Рома упирается лбом мне в плечо. Поглаживает пальцами мои влажные от пота волосы, будто не замечая этого.       — Ром? — пытаюсь перекричать музыку: и сердца, и концертную, — будто себя же стараясь разбудить. Рома же сейчас услышит даже шёпот. Поднимает голову, кладёт обе руки мне на плечи, слегка схватив за шею. Не улыбается, томный взгляд устремляется то мне в глаза, то на губы.       — Пойдём, — говорит с придыханием. Отдаёт наушники, берет меня за руку, и мы проплываем сквозь толпу — чувствую удары чужих тел со всех сторон. Я снова иду за Ромой, наплевав на всех и вся, как и при нашей первой встрече. Уже тогда знал, что буду следовать за ним по пятам всегда, ждать отклика, мечтать о взаимности. Знал, будто это неизменный закон, свод правил, а его глаза — талмуд, и я наконец прочитал его, когда прозрел, заглянув в них. Но не хотел верить и не верил. Оказалось, никуда мне не деться от правил, и я покорно им подчиняюсь, потому что сам этого хочу.       Заводит в помещение; скрипучая дверь приглушает громкую музыку и гул. Под ногами, похоже, скользкая плитка: мы в уборной. Рома отпускает меня, отходит в сторону, включает кран и умывается. Я нахожу стенку, прислоняюсь к ней и сползаю, сев на корточки. Смотрю на него — нервничает. Ополаскивает лицо, глядит, видимо, на себя в зеркало. Зачесывает пальцами волосы назад, слегка фиксируя водой, и облокачивается обеими руками на умывальник, вздыхая. Здесь больше никого, все там — мы нет. Пытаюсь подняться — и чуть не падаю. Руки Ромы своевременно подхватывают меня, аккуратно.       — Всё в порядке. Тоже хочу умыться, — произношу — но стою, не двигаюсь. Он рядом, всё ещё придерживает под локти. Не смотрит в глаза. — Ром?       — Прости, — слышу я и пытаюсь понять, за что именно? Но боюсь спросить. Отпускает меня, и я прохожу, задевая с упором его плечо, к тому же крану: раньше уже бывал здесь, но не помню сейчас, где другие умывальники, и не вспомню, так как в голове и так слишком много вязких волнующих мыслей, не дающих прохода незначительным.       Включаю воду — она, прохладная, остужает мои щёки. И вдруг мне захотелось срочно увидеть их. Правда ли такие красные во время смущения, как говорят люди? Захотелось посмотреть себе в глаза, что и глазами-то не назовёшь. Разглядеть губы, что подставили меня и предательски сдали с потрохами.       Познакомиться с самим собой.       — Покажи мне… меня, — прошу Рому.       Приближается, протягивает руку и гладит по щеке тыльной стороной пальцев. Я вновь непроизвольно вздрагиваю. Ладонь проскальзывает на шею, назад, а вторая рука касается зеркала.       Передо мной появляюсь я.       Наклоняюсь ближе, вглядываясь и щупая собственное лицо.       «Так вот как выглядят веснушки…» — хмыкаю, удивляясь своему открытию, наклонившись вплотную к зеркалу. Странные оранжевые точки, рассыпанные на пол-лица.       — Рыжик? — говорит отражение Ромы.       — Да? — каким-то не своим, осипшим, голосом спрашиваю.       — Поговорим? — не своим хриплым голосом предлагает Рома.       Дурацкое «поговорим». Когда слышишь это слово, то внутри всё сжимается, появляется подозрение, словно ты что-то натворил, в чем-то виноват. Особенно это ощущалось, когда мама в детстве будто угрожала: «Дома поговорим». Вот и сейчас я чувствую, что натворил что-то нехорошее и виноват в этом.       Разворачиваюсь, слегка присев на низкую раковину, отчего смотрю снизу вверх на Рому, который встал напротив. Во время поворота его ладонь проскользнула по моей шее и теперь держит меня так, будто сейчас задушит. Только не сжимает. Пока.       — Поговорим, — соглашаюсь.       Но мы молчим.       — Скажи, — прерывает всё же тишину и подходит ближе, — я тебе… Что ты ко мне…       — Ты мне нравишься, — как-то не особо спокойно звучит моё признание, с лёгким надрывом. В ответ его рука на миг сжимает мою шею. — Прости, но это так, — обречённо пожимаю плечами. Я не собирался сегодня ни в чём признаваться, но всё пошло не по плану ещё дома.       — Как давно? — вздыхает, нахмурив брови.       — Думаю, почти сразу, — нервно усмехаюсь, но ему не смешно. — А что насчёт тебя?       — Прости, я не должен… — оправдывается, будто острыми ножницами надежду режет. Теперь я понимаю, за что именно он извинился в начале. Но зачем тогда он, отпустив шею, продолжает гладить меня по щеке? Разглядывает моё лицо, будто видит впервые? Большим пальцем проводит по губам. Закрываю глаза. Я сейчас как вода из-под крана, что порой переполняет забившуюся раковину, — прольюсь на пол и растекусь.       Рома не может толком ответить. Сомневается? Да, наверное. Он имеет право сомневаться. Мне проще: я точно знаю, что чувствую к нему, и от этого выть хочется, ведь не понимаю, что он ко мне… насколько он…       Скрип двери. Кто-то заходит — и Рома отстраняется. Открываю глаза — его недовольный взгляд блуждает, наблюдает за чужаком. Рому наверняка пугает близость с парнем, потому что другие осудят, не поймут. Это я неправильный, но он-то нет. Рома обычный, нормальный и наверняка всегда таким был. Появился я и всё испортил. Просто так бы он меня не целовал, понимаю, но… Не имею права от него чего-то требовать, пусть сам придёт к осознанию, как именно ко мне относится и кем являюсь для него я. Не имею права, но так хочу этого.       — Не переживай. Я всё понимаю, — успокаиваю его и себя самого пытаюсь тоже, но мандраж меня не отпускает. Он снова смотрит на меня с дьявольскими огоньками в глазах. Прожекторов тут вроде нет.       Чужак скрипит дверцей, долго шумит, бренчит, шаркает ногами, умывается… Снова раздражающий шум кругом, он всегда угнетает меня, когда я нервничаю! Наконец-то человек уходит.       — Не переживать? — как только закрывается дверь в уборную, недоумевающе спрашивает Рома, снова подходя ближе и хватаясь за мой левый локоть пальцами. — Рыжик, ты издеваешься? Как я могу не переживать?       — Так, значит, я тебе нравлюсь? — Черт, не могу подавить в себе желание услышать от него. Мой язык быстрее моих мыслей. А ведь только что решил его не торопить, не дёргать с расспросами.       Молчит.       — Ты — мой соулмейт, — отвечает твёрдо, немного подумав.       — И что, все соулмейты целуются? — спрашиваю с лёгким сарказмом. Не получается себя остановить.       — Я не знаю, что ответить, — отводит взгляд в сторону, но затем липко перемещает на мои губы.       — Зато я знаю. Просто ты боишься.       — Что ты хочешь от меня услышать, Рыжик? — говорит громче. Дёргает меня за руку так, что я снова встаю в полный рост, оторвавшись от раковины, и он продолжает, уже шепча мне на ухо: — Что я влюбился в тебя? Что думаю о тебе каждый день? Что ты стал мне ближе всех, кого я знаю?       — А это правда?.. — спрашиваю с надеждой.       Рома отклоняется и внимательно смотрит на меня. Боже, что так долго, отвечай!       — Да, правда, — прикрыв глаза, произносит тихо. У меня сбивается дыхание. Продолжает почти монотонно: — Но также правда в том, что это всё неправильно. Так нельзя.       Нельзя, нельзя, нельзя. Постоянно чего-то лишался в жизни. Надоело!       — Что тебе мешает? Условности? Общество? Мнение близких, которые тебе не так уже и близки, как ты говоришь? — выдаю ему прямо в лицо. Понимаю, что слишком далеко захожу и ставлю его в тупик. Я услышал от него то, что желал всем сердцем, но этого недостаточно.

Мне, как всегда, его недостаточно.

      В ответ доносится лишь тяжёлое прерывистое дыхание. Ладно…       — Ладно. Пойдём. Концерт окончен. Здесь, но не там, — решаю, что хватит мусолить, и так понял, что ему сейчас сложно и я ничего не добьюсь. Тяну его за собой на выход. Хочу поменяться местами, чтобы он следовал за мной, а не я. Следовал не потому, что я слепой и меня страшно оставлять одного, а потому, что не хочет оставлять. Но сейчас причина, по которой он идёт за мной, к сожалению, первая.       Остаток концерта мы проводим в зале, снова протиснувшись и встав позади всей орущей толпы. Оба в своих мыслях. Я фактически не слышу музыку, только разговор прокручивается на повторе в голове, оглушая меня и отрывая от происходящего. Единственное, что меня вмиг отрезвляет, это крадущиеся Ромины пальцы к моим. Он сцепляет их в замок, не глядя в мою сторону.       Ну и как мне всё это воспринимать? Что он думает? Что он хочет? Как нам быть?       Ох, слишком много вопросов и паники. Нельзя давать своему безумному эмоциональному всплеску брать над собой вверх, нужно себя контролировать, нужно контролировать… Рома просто показывает, что он рядом, несмотря ни на что. Да, наверное, так и есть. Его взгляд устремлен на сцену, но зрачки не двигаются. Он отказался от наушников и сейчас находится в полной тишине. Почти: нужно дышать ровнее.       По окончании концерта за нами приезжает мама уже в сопровождении отца. Их голоса весёлые, счастливые. Какие же они счастливые! С Ромой мы так и не обмолвились ни словом, но оба, будто договорившись заранее, вымученно натягиваем улыбки и одобрительно киваем на вопросы, понравилось ли нам. Думаю, мама уже о многом догадалась.       — Я доеду на метро сегодня, — держа меня под руку, говорит Рома в сторону мамы. Ну, конечно, кто бы сомневался. Сбегает. — Хочу немного пройтись. Спасибо большое за концерт.       — Оу, ну хорошо. Давай аккуратнее, — медленно проговаривая отвечает мама, наверняка ещё и жестом показывая большой палец, и усаживается в машину, захлопывая дверь. Загудел мотор.       — До встречи, Рыжик, — крепко пожимает мне руку на прощанье.       Закусив губу, ничего не отвечаю и сажусь в машину. Не могу говорить. Точнее, не знаю, что именно сказать. Я не хочу с ним прощаться, у меня тьма вопросов, просьб, доказательств, советов, признаний, но его холодность просто убивает. Она такая же вымученная, как и наши улыбки перед матерью.       Приехав домой, я сразу же бегу в душ под предлогом усталости и желания поскорее грохнуться в постель. По сути, так и есть. Но ещё мне хочется избежать лишних разговоров и смыть с себя этот день. Возможно, вода заберёт с собой часть переживаний и очистит не только тело, но и разум.       Как бы не так: лежу в кровати и снова занимаюсь самокопанием. И ромокопанием. Кажется, сам он не справится. Опять-таки сейчас я немного успокоился и вновь могу думать более-менее осознанно.       Рома привык за свои… двадцать три? четыре? Черт, когда у него вообще день рождения? Неважно, за всю свою жизнь он привык действовать по определённым правилам, устоям, и неудивительно, что ему сложно пойти навстречу своим желаниям. Я это понимаю. Я слишком понятливый. Но как же подступиться к Роме? Как успокоить? Боюсь, что своим поцелуем я только спугнул его. Ну зачем я его поцеловал?!       — Ты чего скулишь? — слышу мамин голос за дверью. А я тем временем лежу в постели, ухватившись за волосы.       — Всё нормально, эм… Ногой ударился.       — Хоспаде, Рыжик, я уже хотела дверь вышибать и лететь на помощь. Ты там уже всё должен знать, как свои пять… — отдаляется недовольный голос матери. Или не он отдаляется, а я вновь глубоко погружаюсь в мысли. Одно другому явно не мешает.       Сажусь. Встаю. Хожу кругами.       Мне необходимо его убедить, что всё хорошо. Я хочу его в этом убедить. Думал, если он мне признается, то буду невероятно счастлив. Но мне невероятно, н е в ы н о с и м о грустно. Его признание как приманка, на которую я, конечно же, попадаюсь и оказываюсь в ловушке. Если Рома сможет избавиться от страха перед людьми, от предубеждений перед собой же, то у нас появится шанс. У нас двоих. Мы… Мы. Точно, он не читал эту книгу.       Нашариваю на верхней полке Замятина. В этом рассказе сосредоточено множество замечательных мыслей, примеров, которые могут помочь Роме взглянуть на ситуацию под другим углом. Меня он слушать не будет, сейчас, по крайней мере; попробую передать свои мысли сначала через книгу. А потом, потом… Не знаю, что потом. Завтра отдам ему, пусть почитает. Надеюсь, что завтра. После наступят будни, он работает, ищет квартиру, переезд, а я учусь… Нет, точно завтра. Столько дней не видеться и держать всё в себе я не выдержу.       Будет ли слишком навязчиво, если я ему отправлю стихотворение на ночь? Да, наверное, пока не стоит. Отправлю просто «Спокойной ночи».       Отправляю. Получаю в ответ то же самое. Ох… Ну хоть так.       На следующий день с трудом выжидаю, когда же уже наступит хотя бы обед, а встал я рано. Точнее, почти и не ложился, как тут уснёшь? От Ромы ни звука, ни писка, ни визга, ни смс. Надо как-то напроситься на встречу с ним. А вдруг он занят и не найдёт времени на меня? Или не захочет найти.       — Рыжик, как твоя учёба? Помощь нужна? — выдёргивает из размышлений мама, стуча ложечкой по краю кружки.       — М-м-м? Нет, мам, всё хорошо. — Отпиваю свой остывший чай. — Но… Мне надо будет сегодня отлучиться ненадолго.       — Эт куда ты собрался?       — К Роме, — пожимаю плечами. Я не умею врать. — Мне нужно ему кое-что передать.       — Вот точно сиамские близнецы, фиг разделишь, — прыснула мама. — Ох, ну смотри мне, Рыжик, если не сдашь экзамены, дворником станешь, — нотки укора в голосе.       — Хорошо, если не сдам, то стану, — соглашаюсь, собственно.       — Я те стану! — даёт подзатыльник. — Давай, одной ногой тут, другой там.       — Да, мэм, — нарочито почтительно отвечаю.       — Не мэмкай мне тут, — будто грозно.       — Хорошо, мэм, — с тем же тоном.       — Ой, балда, иди уже, — тычет мне пальцем в висок. — Только будь осторожен, — с искренним беспокойством.       — Конечно, — обещаю я, выходя из кухни, — мэм.       Слышу в свою сторону: «Так, сейчас никуда у меня не пойдёшь», — но меня уже не остановить.       Связавшись с Ромой по смартфону, узнаю, где он сейчас. Оказывается, он не дома, а гуляет с друзьями. Хорошо… Друзья — это прекрасно. Просто прекрасно. По голосу Ромы кажется, что он рад меня слышать. Аж от сердца отлегло, дышать стало чуточку проще, как и жить. Говорит, что ждёт меня.       Еду по знакомому маршруту в парк, где сейчас Рома. Не самое популярное место в городе, но одно из моих любимых. И как мы раньше не встретились, раз он тоже, видимо, периодически гуляет там?       Парк богат на лесные аллеи, маленькие озерки и множество голодных белок, которые уже давно перестали воспринимать человека как угрозу. Территория большая, людям есть где разгуляться, понежиться на солнышке, покормить наглых белок, некоторые посетители даже рыбу ловят в самом большом из озёр.       От метро иду уже, наверное, целую вечность. Ноги ватные, с каждым шагом всё слабее и слабее, будто весь мой вес сосредоточился в области солнечного сплетения, и оно тянет меня к земле. Вижу милый знакомый силуэт, спешащий в мою сторону.       — Привет, Ром, — не могу сдержать улыбки.       — Привет, Рыжик, — говорит, запыхавшись и пожимая руку. Вспотевшая. — Я познакомлю тебя с друзьями, пойдём?       — Как ты? — спрашиваю у него спустя пару минут. Мы идём по дороге к центру парка, где находится фонтан. Видимо, там он оставил своих друзей.       — Нормально, — отвечает и машет кому-то впереди. Рома снова держится за меня где-то в районе предплечья. Чёртов шаг назад. — А ты?       — Не очень, — снова не вру. Всё равно, что бы я не пытался скрыть, в итоге каким-либо образом раскрывается. Лучше сразу правдой кидаться, какая бы она ни была.       — Эм… — По шуму фонтана и замедляющимся шагам понимаю, что мы пришли. — Они глухие, но прекрасно тебя видят. — Или я придирчивый, или он реально делает глубокий акцент на последнем слове.       — А я их слышу, прикинь. Хотя нет, я проиграл. — Почему меня беспокоят вообще те, кого я не вижу и не слышу?       Рома лишь хмыкает и что-то показывает, делая движения руками и пальцами, видимо, своим друзьям.       — Вот, это Сергей. Это Вадим. А это Таня. — Рома подводит руку каждого к моей для знакомства, и я наблюдаю новые лица, вошедшие в десятку первых увиденных мной вживую людей. Ребята улыбаются и пронзительно вглядываются в меня, будто изучая каждый сантиметр. Так, думаю, на этом знакомства хватит.       — Сергей. Вадим. Настя. Я запомнил. Ром, отойдём?       — Её зовут Таня, — поправляет меня. Да всё равно, я не ради знакомства с его друзьями приехал. — Ох… Хорошо, давай.       Мы отходим в сторону и садимся на скамейку. Я складываю трость и поворачиваюсь к Роме:       — Послушай, я… хотел извиниться. Прости, что наехал на тебя там, на концерте. Я правда всё понимаю. Но хочу тебя только об одном попросить: пожалуйста, не отдаляйся.       — Рыжик, я и не собирался, — дотрагивается до локтя.       — А я в этом не уверен. Постой, не перебивай, — прикрываю пальцами его губы, которые уже открылись мне возразить. Он мягко отводит руку вниз и косится в сторону, где стоят его друзья. Так, точно, они же прекрасно меня видят. — Вот, — снимаю рюкзак и протягиваю ему книгу. — Возьми, прочитай. Мы с тобой ещё не скоро увидимся, как раз успеешь. Может, что и изменится, — вздыхаю. Рома берёт книгу, а я быстро накидываю обратно рюкзак, раскладываю трость и встаю. — Я пошёл, мне ещё нужно успеть поучить сегодня. Хорошо отдохнуть с Сергеем, Вадимом и… Настей, Катей или как там её. Неважно. Не провожай. Пока.       Так быстро я никогда от Ромы не уходил, но я хочу смыться поскорее, пока он не надумал меня догнать. Хотя сейчас он не будет этого делать, рядом его друзья. Они не поймут, а ему это, видимо, очень важно. Как жаль, что важнее, чем я.       Так, ладно, нужно взять себя в руки.       Но пока еду в метро, ещё больше в итоге накручиваю себя. Я понимаю, по какой причине нервозное состояние вновь накатило на меня. Таня. Эта Таня меня абсолютно выбила из колеи. Рома так смущался и отстранялся, что я почувствовал себя абсолютным придурком. Я вообще забывал, что рядом есть ещё кто-то, настолько сосредоточен был на нём. Интересно, ему больше неловко от вчерашнего, от друзей или из-за этой Тани? Хотя, может, она и правда просто друг. Надеюсь, по губам они меня не читали, но я уже толком и не помню, что говорил. В любом случае я старался не делать лишних движений в его сторону. Правда, имел неосторожность вновь прикоснуться к его губам. Ох…       Снова хватаюсь за голову.       — Молодой человек, с вами всё в порядке? — доносится взволнованный женский голос справа.       — Простите, да. Всё отлично. Замечательно. Всё… — слышу название станции, что следует после моей, и закрывающиеся двери вагона, — прекрасно, — заканчиваю, вздыхая. Неудачный день — неудачлив во всём.       Спустя пятнадцать минут скитаний по переходам и возвращения до моей станции, я наконец иду в сторону дома. Достаю смартфон. Прости, Рома, но я всё же должен тебе стихотворение, соразмерное по глубине тому, насколько подробно теперь я знаю твоё лицо.       Диктую: Александр Блок Я жду призыва, ищу ответа, Немеет небо, земля в молчаньи, За жёлтой нивой — далёко где-то — На миг проснулось мое воззванье. Из отголосков далёкой речи, С ночного неба, с полей дремотных, Всё мнятся тайны грядущей встречи, Свиданий ясных, но мимолетных. Я жду — и трепет объемлет новый, Всё ярче небо, молчанье глуше… Ночную тайну разрушит слово… Помилуй, боже, ночные души! На миг проснулось за нивой, где-то, Далёким эхом мое воззванье. Всё жду призыва, ищу ответа, Но странно длится земли молчанье…       Отправляю, пока хватает смелости, кладу смартфон в карман и иду дальше, в сторону пешеходного перехода.       «Будь что будет», — успеваю подумать я перед тем, как услышать приближающийся звук тормозов.