Снова стою перед дверью Рыжика. Прошло четыре дня с нашей последней встречи. За это время произошло многое и в моей семье, и в моих мыслях, касательно отношений с окружающими меня людьми. Но разобраться в сумбуре, который творится у меня в голове, одному мне очень сложно. Поэтому, когда Рыжик позвал меня на концерт, я, недолго думая, согласился, потому что хотел встретиться и поделиться с ним всем, несмотря на то, что происходит между нами.
Вот здесь и устремляется на меня первая огромная волна переживаний, которая с каждым днём всё набирает и набирает свою силу. В тот день, когда мы с Рыжиком возвращались из Дворца Творчества, он сделал то, чего не делал никогда: при всех провёл пальцами по моему лицу, задержавшись ими и, что самое важное, пристальным взглядом на моих губах. В эти несколько секунд касания я увидел другого Рыжика. Наверное, не так, это был всё тот же Рыжик, но
именно я прозрел. До этого момента видел, что он какой-то нервозный со мной весь день. Сначала подумал, что начал напрягать его своими выходками, но я не могу иначе. С ним не могу. Никогда не вёл себя ни с кем так, как с Рыжиком. Не позволял показывать себя настолько открыто, но мне хотелось и хочется показать, чтобы он видел меня не только глазами, но и душой: мы же соулмейты. Я не могу с уверенностью расшифровать его поведение в поезде, но так же не могу сказать, что оно мне не нравится. Если бы это был кто другой, то я бы уже пальцы сломал, в морду дал, послал. Но с первого дня знакомства я позволяю себе слишком многое. Боже, я сам виноват, творю, что хочу, и удивляюсь его поведению! Все эти прикосновения, взгляды… Но я сам тянусь к Рыжику так… так непозволительно. И меня обуревает страх не перед его поведением, не перед его выражением на лице в поезде, не от его нежных касаний, которых не избежать, а перед тем, что меня всё это настолько притягивает. Возможно, я себя накручиваю и на самом деле Рыжик не вкладывал особого значения в свои действия. Возможно, я сам себе всё напридумывал. Возможно. Но почему где-то в глубине души я хочу, чтобы это было не «возможно»? Рефлексия полностью поглотила меня почти сразу же после нашей первой встречи. Что же я на самом деле чувствую к нему? А он ко мне?
И почему меня волнуют эти вопросы сильнее, чем то, что происходит в моей семье? Семейная проблема — это та, вторая, волна переживаний, которая, наоборот, сначала жёстко накрыла меня и протащила по воображаемому пляжу с кучей тихих камней, от которых я мысленно избавлялся долгое время, пока не избавился окончательно от одного, реального. Затем волна постепенно ускользнула обратно к морю, а я так до сих пор и лежу на берегу, да пытаюсь отдышаться. Там я хотя бы могу дышать, но на деле внутри всё замерло, и я стою перед дверью, не решаясь нажать на звонок, и не только потому, что переживаю перед долгожданной и волнующей встречей. Боюсь реакции Рыжика, когда он увидит моё разукрашенное синяками и немного опухшее лицо. И нет, не от мысленного столкновения с галечным пляжем, а от вполне реального столкновения отцовского кулака со мной.
Нажимаю на звонок.
Спустя минутное ожидание слышу приглушённый звук. Дверь открывается, и передо мной стоит Рыжик собственной персоной. На вид слегка уставший, помятый, ненамного лучше выглядит, чем я, разве что без синяков, если те, что под глазами, в счёт не брать.
— При… — сразу же слышу его голос, который прерывается, как только Рыжик видит моё лицо, —…вет. Что с тобой?! — удивляется и тянет к моему лицу свои пальцы. Сейчас он уже не промахивается мимо цели. Мягко поглаживает меня рядом с разбитой бровью и синяком под глазом.
Я непроизвольно прикрываю глаза от такой нежности, но потом сам себя одёргиваю и перехватываю его ладонь, опуская вниз и накрывая второй рукой, слегка пожимая.
«Я так по тебе скучал», — хочу сказать, но отвечаю:
— И тебе не хворать! — стараюсь говорить как можно бодрее и улыбаюсь, но на самом деле меня немного даже трясёт. Не знаю точно, от чего… — Впустишь?
— Ох, да, конечно. Проходи. — Уводит взгляд, и его рука нервно выскальзывает из моих. А до этого так уверенно гладила лицо. Видимо, необдуманно, а теперь опомнился. Что ж, интересно, интересно…
Прохожу в коридор, закрывая за собой дверь, как тут же меня встречает Майя вместе со своим фирменным шлейфом аромата сигарет и чего-то сладкого. С кухни пахнет активной готовкой. Меня настолько окутывает разнообразный плотный запах, что кажется, будто я сейчас задохнусь и без своего внутреннего состояния, но стараюсь этого не показывать и дышать глубоко и ровно. Майя выглядит радостной; Рыжик сразу же ухватился за её локоть, чтобы я мог слышать, пока разуваюсь.
— Здравствуй, Рома, — слышу голос Майи. Сняв кеды, протягиваю ей руку. Она протягивает свою, всматриваясь. — Ой, ты чего, подрался, что ли?
Пожимаю плечами, мол, ну да, бывает. Галантно целую тыльную сторону её ладони. Руки такой прекрасной женщины почему-то так и хочется целовать. Плюс, такая же прекрасная возможность понаблюдать за Рыжиком в этот момент: его взгляд не отрывается от этого действия, потом медленно перетекает на мои глаза, глядящие сквозь чёлку на него, — и Рыжик резко отворачивает голову в сторону. И всё же мне кажется, что я себе ничего не придумываю.
— Ох, как мило, — хихикает Майя, явно имея в виду поцелуй, а не реакцию Рыжика, но я подумал то же самое именно про второе. — У тебя всё нормально? — снова интересуется.
Отпускаю её руку и киваю в знак того, что всё нормально.
— Ох, ну хорошо. Так, ну я пойду доготавливать, а вы пока вон у Рыжика в комнате потусуйтесь. Поедим и поедем. Я вас отвезу.
Кладу руку на шею Рыжика, раз он сам теперь боится меня трогать:
— Может, вам помочь? — спрашиваю. Рыжик слегка поворачивается ко мне и косится на руку.
— Да не, я сама, идите, идите. Я позову. — Отмахивается Майя и уходит на кухню.
— Пойдём, — бормочет Рыжик, разворачиваясь. Я убираю руку и бреду за ним по длинному коридору. Сюда я ещё не проходил, бывал только на кухне. Под ногами старый обшарпанный паркет, который так и норовит наградить мои ноги занозами сквозь цветастые носки: специально для Рыжика нацепил. Тапочки мне так и не предложили в этот раз. Уже не такой важный гость? Или же, наоборот, стал ближе, чем просто гость, поэтому можно уже не усердствовать с манерами и нормами приличия, чтобы я чувствовал себя как дома. А дома они, видимо, ходят без тапочек: вон, пол скрипит под босыми ногами Рыжика. Да он смел и опасен. Замечаю, что на обоях красуются причудливые потертые линии, и вспоминаю, как Рыжик скользил пальцами по стене во Дворце Творчества. Значит, привычка. Учитывая, что эти потёртости видны на разной высоте, — привычка с детства. Сколько ещё я узнаю о нём, посетив его комнату?
Заворачиваем направо, и он открывает дверь в своё тайное логово. Тут очень чисто и… минималистично. Слишком минималистично. Хотя чему я удивляюсь, он же слепой: всё стоит на своём месте, наверняка, чтобы легко ориентироваться. Рыжик сразу садится на кровать, стоящую в правом углу, рядом с окном. Тюль снова танцует, видимо, под музыку ветра из приоткрытой форточки. Хорошо здесь — свежо, но дышать всё равно нормально не получается. Рыжик понуро смотрит куда угодно (в никуда?), только не на меня. Хочу растрясти его, развеселить, услышать раскатистый и заразительный смех! Но меня что-то сдерживает. Нужно отвлечься. Слева огромный стеллаж с огромными же эм… книгами? Они похожи на толстенные словари, разложенные по стопкам определённого цвета. Боже, сколько книг!
Рядом со стеллажом находится комод, а на нём, облокотившись на стену, стоит какая-то белая доска — магнитная, похоже. Да, точно. И буквы на ней, как в детстве были у многих, цветные и пластмассовые, так же с мелким магнитиком внутри. Расположены в алфавитном порядке. Вот, наверное, благодаря чему он умеет читать: на ощупь изучал форму букв, смотрел на яркий свет от окна или своего фонарика и составлял слова. Поворачиваюсь в сторону Рыжика — молчит и ничего не говорит. Смотрит на мои ноги. Улыбается слегка, я же вижу. Носки заметил, значит. Эффект сработал, но не буду на него давить, пусть сам начнёт разговор. Подхожу к книгам и беру первую попавшуюся. Увесистая. Не глядя открываю. А там выпуклые точки.
— Ты не думай. Тут, на полках, всего-то несколько рассказов, просто книги со шрифтом Брайля намного больше требуют бумаги… Мама заказывала в интернете, — подало голос моё рыжее чудо. Сидит, локтями облокотившись на коленки, и глядит исподлобья. Уже лучше, хоть не прячет взгляд от меня.
Захлопываю книгу и кладу обратно. Замечаю на самой верхней полке обычную книгу, на которой крупно написано «Мы». Не тот ли это «Мы», что Замятин написал? Аккуратно беру её. Да, автор Замятин.
— Читал? — с какой-то ноткой надежды в голосе спрашивает Рыжик. Отрицательно мотаю в ответ головой. — Зря… — теперь нотка разочарования. Ну, простите. Пожимаю плечами.
Я до неё, почему-то, так и не добрался, хотя мною было много прочитано антиутопий. Рыжик, вроде, не возражает против того, что я копаюсь в его вещах, так что продолжаю, заметив странные торчащие веточки между листами. Открываю — а книга не совсем обычная. В ней лежат различные засушенные растения, среди которых я нахожу несколько ещё довольно свежих, еще не ломких одуванчиков…
Похоже, они те самые, что составляли венок, который я сплёл для Рыжика. Чёрт, так здорово, что мне захотелось его обнять. Снова трясу головой, отгоняя странные мысли. Я, конечно, не знаю, что чувствуют остальные соулмейты друг к другу, но смею предположить, что не это. Не так. Не то. Что-то не то.
— Ром? — зовёт меня, заставляя вздрогнуть.
— М-м-м? — Закрываю книгу.
— Что у тебя случилось, расскажешь? — спрашивает немного сиплым голосом. Кладу книгу на место. Поворачиваюсь, подхожу к нему и сажусь рядом. Рыжик слегка отодвигается и садится прямо.
Не знаю, как рассказать. Все эти дни я пытался решить слишком много проблем, слишком многое пришлось обдумать и передумать, найти кучу вариантов дальнейших действий, что теперь не осталось просто сил повторять вслух произошедшее. Но надо. Ему надо, и мне надо. Я для этого, по сути, и пришёл, чтобы поговорить обо всем, поделиться. И если я не смогу даже поговорить о своей семье, то тем более не смогу поговорить о нас. Я вижу, что, как бы Рыжик ни пытался скрыть, он более уверен в себе по отношению ко мне — но я нет. Я ничегошеньки не понимаю и боюсь испортить наши имеющиеся на данный момент отношения. В моей жизни и так слишком всё испорчено. Всё, все и я сам. Кроме Рыжика. Он — сама чистота: наивный, такой добрый, ласковый… Ох, вот как я могу испытывать такие эмоции к парню? Не знаю, никогда не испытывал. Но сейчас они есть, и от них мне никуда не деться. И дело тут явно не в том, что он мой соулмейт.
— Можно? — говорю в пустоту, намекая на прикосновение к руке Рыжика. Не могу привыкнуть, что я не дотрагиваюсь до него свободно, когда захочу. Он, конечно, мне и не запрещал, но я и так вечно делаю то, что хочу, нужно перестать быть эгоистом, прислушаться, приглядеться к нему. Следуя таким наставлениям самому себе от себя же, я прокручиваю моменты и осознаю, что Рыжик чуть ли не скукоживался всё время в комок от моих прикосновений. Ведь всегда это замечал, но не придавал большого значения. После его проделки в поезде понимаю, что всё не так просто.
И это открытие в итоге приводит к другому открытию: я тоже неровно дышу к Рыжику.
Но как такое может быть? Никогда бы не подумал, что позволю даже закрасться в свою бестолковую голову мысли о том, что меня привлечет не девушка. Это случалось где угодно и с кем угодно, но только не со мной. Фильмы, книги, истории друзей, подруг… Я только лишь удивлялся, мол, да ладно, правда? И тут же забывал, так как меня это не касалось, такие вещи проходили мимо меня, мимо моего понимания, мимо разума. Я отвергал любые намёки со стороны своих ощущений к Рыжику, заменяя их на любые доводы рассудка, которые находил. Он — мой соулмейт, друг, товарищ, младший брат, но никак не тот, кто должен занять часть моего сердца и нагло поселиться там, не спрашивая, а готов ли я. Но он это сделал. Меня должно воротить от таких мыслей, но я судорожно, в тайне будто ждал его реакции, его ответа и, похоже, получил. Теперь что с этим всем делать, не имею представления. Моя смелость покинула меня, моё воодушевление съело само себя за эти четыре дня — и вот я тут. Рядом. Казалось бы, бери то, что желал, ведь по всем фронтам видно, что это взаимно. Но слишком много закоренелых «но» в моем организме. Решиться на что-то большее не позволяет страх. Видимо, не готов.
— Конечно, Ром, — говорит мне, улыбаясь. Закатывает рукав своей домашней красной кофты, оголяя предплечье. — Иначе я не разберу твой нечленораздельный бубнёж, — усмехается. Шутник. Касаюсь пальцами запястья его руки, упирающейся в кровать.
— Я, между прочим, неплохо говорю даже тогда, когда не слышу. Да, да, чего ты ржёшь? — Тихо смеётся. И пусть.
— Не-не, ничего… — Поправляет назад рыжую чёлку, упавшую на глаза. — Ну, рассказывай.
Собираюсь с духом, вздыхаю. Есть ещё одна причина, по которой мне сложно говорить о произошедшем, и эта причина косвенно… нет, куда там косвенно, очень даже всеобъемлюще охватывает Рыжика.
— Ох. Ну что ж, — облокачиваюсь назад, уткнувшись головой в подоконник. Рыжик повторяет за мной. — Помнишь, я говорил, что в семье у меня проблемы? — Искоса гляжу на Рыжика: будто в потолок смотрит. Делает короткий одобрительный кивок. — Так вот, Рыжик, кто из нас двоих тут слепой, так это я. — И не только касаемо семьи, как я уже понял. — Всё оказалось намного хуже, чем я думал. Когда я после нашей предыдущей встречи пришёл домой, то стал свидетелем, как отец бьёт мать. — Рука непроизвольно сильнее сжимает его запястье. Рыжик поворачивается и смотрит мне в глаза. А я продолжаю: — Я накинулся на него и выгнал из дома, попутно получив парочку раз кулаком по морде и не только. Во-о-от. Теперь мы живём с мамой у бабушки, я ищу для нас отдельную квартиру. Ибо я бабулю люблю, конечно, но ложиться в восемь вечера выше моих сил.
— Это… это ужасно! — Искреннее удивление в голосе Рыжика и в его глазах. — Но почему, за что он так? Как мама?
— Мама в порядке, не переживай. Хотя мы с ней сейчас как никогда похожи, — указываю на свой синяк под глазом. — А за что?.. Я заставил мать рассказать мне тем вечером, что случилось.
В моём голосе появляется неуёмная дрожь, неконтролируемая, как и во всём теле, но я должен рассказать ему. Он должен знать. Рыжик присаживается и вполоборота глядит на меня, показывая, что готов слушать. А я не смею сейчас смотреть на него. Делаю нервный глоток.
— У бати был соулмейт с самого детства. Лучший друг, как сказала мама. Я о нём, конечно же, не знал ничего. — Пожимаю плечами. — Мне никто не говорил о нём, и я не помню, чтобы видел его. Ну так вот. Соулмейт его был очень похож на меня внешне, только немой, а их метки — это возможность общаться мысленно. Думаю, это ещё более редкое явление, чем мы с тобой. — Нервно усмехаюсь. — Ведь в основном проявления физические. Однажды этот парень, уже будучи взрослым, сильно заболел — и в конце концов через несколько месяцев умер. В тот день, когда я оглох, а ты родился. Видимо, я и есть наказание отца за потерю соулмейта. И прости, Рыжик, — встречаюсь с ним взглядом и через силу не отвожу, — но, похоже, я ещё и причина твоей слепоты.
Сказал. Стало ли мне легче? Нет. Мне стало ещё хуже.
— Почему наказание?.. — спрашивает Рыжик спустя недолгую паузу. О чём он думает сейчас? Что чувствует? Почему так спокоен? Лучше бы он побил меня, выгнал, чем так спокойно принял информацию о том, что это я виновен в его недуге. Ведь если собрать цепочку событий, то именно так и есть.
— Наказание… потому что как ещё можно назвать то, что, теряя своего соулмейта, ты получаешь взамен боль, раны, будь то физические или, как оказалось, ещё и душевные? Судьба будто бы говорит: «Сам виноват, не уберёг, не уследил». Это какая-то чёртова несправедливость жизни: так издеваться над нами, сначала преподнося такой дар, а потом вырывая его с корнем из сердца и добивая лежачего. Отец получил наказание в виде меня: глухого, немого, непонятного ходячего отпрыска, так похожего на его соулмейта, но совершенно другого, «бесполезного», как он говорил. Поэтому и ещё по одной причине он и хотел, чтобы я скорее ушёл из дома, переехал. Со временем он практически перестал общаться со мной. Думаю, отец уже и не помнит толком язык жестов, потому что я… заноза, от которой так просто не избавиться.
— Это не так! — Рыжик дёргается в мою сторону и кладёт поверх моих, как я только что заметил, слишком крепко сжавшихся вокруг его запястья пальцев свою тёплую ладонь. Я ослабляю хватку. — Ты не заноза…
— Ты прав. Заноза — это то, что сейчас у меня в ноге. — Я подаюсь вперёд, кладя побаливающую ногу на вторую, и пытаюсь свободной рукой нащупать мелкую деревяшку в районе пятки. — Блин, всё-таки напоролся, а… Как тебе носки, кстати, заценил? — Самое время разбавить угнетающую атмосферу.
— Да, классные. Такие яркие. Где ты только нашёл мужские розовые носки в жёлтый горошек?
— Да там же, где и ты свои килограммовые книги, — в интернете. — Улыбается, но уголки губ почти сразу же опустились.
— Ром, а какая ещё причина?..
Недогадливый Рыжик.
— Мать сказала, что он хотел развестись и уйти, плюс постоянно намекал на нашу схожесть с тем парнем… Но она отрицала и удерживала отца. Типа «да как она, да со мной таким, одна». В итоге он ходил к какой-то женщине, иногда вымещал на матери свою злость, а меня игнорировали уже оба. Знал бы я раньше…
Рассказывая Рыжику обо всём, я вспоминаю, что чувствовал, когда мать, захлёбываясь слезами на кухне у бабушки, рассказывала мне всю правду. Почти всю. Хоть мама и не признавалась о своём скелете в шкафу, но я всё же понимаю, что отец прав — я не его сын. Я был им хотя бы отчасти, только пока мог слышать. После — жизнь трёх человек в моей семье кардинально изменилась. Я ненавижу их за эти жестокие игры, но мать я смогу простить. Уже простил, хоть она и виновата во многом. Насчёт отца не уверен, что получится.
— Ты не виноват. Ни в чём, слышишь? — слова Рыжика звучат так вкрадчиво, что я и сам начинаю в них верить. Он беспокоится обо мне больше, чем о себе. Как можно быть таким добрым, сочувствующим, понимающим? — И я рад, что именно ты мой соулмейт. Рад, даже несмотря на то, что, возможно, поэтому я родился в итоге слепым.
В глазах Рыжика вижу своё отражение. Сейчас он видит меня таким: слегка побитым, немного грустным, но я рад, ведь это тоже я. Желание открыться ему никуда не исчезло после всего, что я ему рассказал, лишь благодаря его реакции. Поддержка близких людей и правда волшебная вещь. А ближе его у меня никого, как оказалось, нет.
— Спасибо, Рыжик. И да, спасибо ещё за то, что присылал мне каждый вечер стихи. Я слушал их через наушники, правда, не мог вслух ответить, поэтому писал. Ты нормально получал?
— Да… Телефон коряво, конечно, озвучивал, как робот. Но мне это кого-то напомнило. Ты почти не отвечал мне все эти дни и вообще потерялся, я переживал. — Вот я дурак. Я пытался все эти дни решить столько задач, словно доктор математических наук, совершенно не думая о том, каково Рыжику.
— Прости, я был очень занят: то работа, то поиск квартиры… И не мог всего тебе рассказать. Точнее, мог, но хотел с глазу на глаз. А вечерние стихи меня очень поддержали, хотя ты не обязан…
— Я просто хотел, — перебивает. — Это тебе за то, что произошло в поезде. — Так, лёд тронулся, пора спросить, пока смелости хватает.
— Кстати, насчет этого…
— Извини, — резко встаёт с кровати, — мама зовёт. Пойдём. — И уходит, оставляя смелого меня в своём логове наедине с моими немыми вопросами. Может, оно и к лучшему. Может.
На кухне мы снова усаживаемся за стол, как тогда, когда я пришёл впервые в гости. Майя уже накрыла разные яства, от которых меня сейчас немного воротит. Нет, они выглядят аппетитно, но не это сейчас мне нужно. Судя по виду Рыжика, ему тоже.
— Вы чего такие кислые? — спрашивает Майя, прищурившись и положив руку на предплечье Рыжика, лежащее на столе.
— Всё хорошо, мам. — Чувствую в голосе Рыжика наигранное спокойствие. Актёр. — Приятного аппетита.
— Ну смотрите! Так, чтоб всё съели. Приятного.
Пока мы, так сказать, ужинаем, Майя рассказывает нам различные байки, травит шутки, мы немного расслабляемся и, когда дело доходит до чая, даже печенька в измученный урчащий желудок попадает. Рыжик руку мне не протягивает, я не решаюсь первым попросить. Господи, где моя уверенность, куда она испарилась? Да поменялась местами с совестью. Теперь эта сволочь не даёт сделать мне лишнего движения, упасть лишнему взгляду, лишний раз что-то сказать, а точнее, промычать. Много лишнего в моих действиях было до сегодняшнего дня, теперь я боюсь сам стать лишним. Боюсь спугнуть Рыжика. Неважно, что я чувствую к нему. Пока он сам мне не скажет прямо, я даже не хочу начинать разбираться в себе. Уже пробовал, бесполезно.
Майя настолько увлеклась историями, что притащила фотоальбом и теперь с азартом показывает мне смешные фотки Рыжика в детстве, а этот красный помидор сидит и давится чаем от смущения, периодически дёргая её руку.
— О, смотри, Рома, а тут он весь измученный лежит на пляже, но довольный. Пару лет назад, вроде… Эт Юрка его фоткал. Но я как узнала, что Рыжик переплыл с одного берега на другой, чуть не убила потом обоих. Соревновались они…
Рыжик прыснул чаем изо рта на стол и на свою кофту, пытаясь ещё и кружку не выронить.
— Да ну-у-у? — не выдержав, расплываюсь в коварной улыбке. Плавать не умеет, значит. Так-так.
— Ой, ну, Рыжик, ты и свинтус. — Майя смеётся над ним, протирая салфеткой кофту, но по его выпученным глазам вижу, что ему не смешно. — Ох, нам пора, иди как раз переоденься, выходить уже надо.
Рыжик подскакивает, вырываясь из хватки Майи, и проносится ветром мимо меня в коридор. Я тоже встаю из-за стола, манерно кланяюсь Майе в благодарность за ужин и раскрытие ещё одной тайны важного для меня человека и устремляюсь вслед за ним. Сердце ходуном. Открываю дверь, не стучась. Рыжик стоит, упёршись руками о стеллажи. Тяжело дышит. Услышав меня, поворачивается, вперившись глазами-блюдцами. Ну, Рыжик-бесстыжик, берегись. Подхожу к нему. Медленно.
— Не спрашивай. — Мотает головой из стороны в сторону с испуганным взглядом. Не отвертишься. Я тут с ума схожу, а он мне ничего не говорит. Не хочет, видите ли. И тогда я чуть копыта от страха не откинул, когда подумал, что он захлебнулся. Зачем всё это было? — Пожалуйста, Ром. — Останавливаюсь. Чёрт. Я же пообещал себе, что не буду давить. Поджав губы, втягиваю носом воздух, словно это лекарство от желания всё разузнать, глухо рычу, разворачиваюсь и выхожу из комнаты.
Голова раскалывается уже от сегодняшнего дня.
Мы немного опаздываем, и Майя изрядно нервничает за рулём. Она постоянно что-то спрашивает у Рыжика, на что он периодически вяло отвечает. Даже если бы я слышал её вопросы, я бы не понимал, о чём они, потому что нахожусь в каком-то сдавливающем коконе, не дающем сквозь толстую оболочку выбраться моему сознанию наружу. Нужно порвать её, разодрать и показать Рыжику, что всё нормально. Поддержать. Я старше, я должен поддерживать, но в итоге поддержка идёт только с его стороны.
Вот признается он мне и что? Почему мне это так необходимо? Что это изменит? Уж точно отношения пойдут не в лучшую сторону. Пусть молчит, раз ему так проще. Или не проще?
Если я, неуверенный в плане своих чувств, и то не могу избавиться от вечно снующих туда-сюда мыслей в голове, во всём теле, которые перебирают органы и издевательски перемещают их не на свои места, заставляя каждый раз передёргиваться и раздражаться, — то Рыжику явно не проще. До откровенного момента во время чаепития я ещё старался удерживать сомнения насчёт него, полагая, что, может, я всё же ошибаюсь. Теперь сомнений не осталось: он неумело скрывает от меня нечто очень важное.
Замечаю в зеркале заднего вида обеспокоенный взгляд Майи в мою сторону. Отворачиваюсь в окно. Чёрт. Натягиваю улыбку и поворачиваюсь к Рыжику — но вижу нечитаемую маску. Не хочу, чтоб из-за недоразумений он снова возвращался туда, откуда начинал… Пытаюсь намычать его колыбельную, настукивая такт пальцами по своей коленке. Он немного дёргается и косится на меня. Вздыхает и закрывает глаза. Мой мозг судорожно придумывает план, как заставить Рыжика расслабиться. Боже, скорее бы приехать и остаться наедине.
Наедине, ну как же. Это же концерт, а не исповедь со священником тет-а-тет. Приехав на место, понимаю, что поговорим с Рыжиком уже после: народу непроглядная тьма. Ну ладно, может, концерт его немного и растормошит.
Прощаемся с Майей на стоянке. Уезжает, оставив нам билеты. А мы стоим перед огромным зданием со сверкающей вывеской «STAR HORSE». Красивое и странное название для клуба. Рыжик, видимо, понимает, что без меня ему всё равно не справиться, и заворачивает рукав своей голубой в черную клетку рубашки. Она ему так идёт. Я уже даже не трясу головой от своих дурацких мыслей: бесполезно. Подхватываю под локоть, но ничего не говорю. Не время и не место. Если вообще это время когда-то наступит, а место найдётся.
Медленно заходим с очередью внутрь, протягивая билеты охранникам. Чувствую всем телом несильные вибрации, но чем дальше продвигаемся сквозь толпу в зал, тем отчетливее они становятся. Басы так сильно звучат, что даже я понимаю: музыка уже играет. Я ведь и не спросил, на какую группу мы идём. Чтобы не потерять Рыжика в толпе, слегка обхватываю его за талию левой рукой, а правой держусь за его запястье, и веду в заднюю часть зала, где немноголюдно. С нашим ростом мы немногое увидим, конечно, но у меня появилась отличная идея.
Дойдя до свободного пятачка, я убираю от Рыжика руки и достаю свой смартфон. На сцене как раз закончился разогрев, и выходят музыканты, ради которых все, собственно и собрались. Руки в волнующейся толпе поднимаются вверх, девчонки открывают рты, видимо, подбадривая криком группу. Парни тоже что-то орут и, похоже, насвистывают, а Рыжик стоит спокойно и смотрит вниз. Ну ничего, сейчас и ты всё увидишь, чудо.
Достаю смартфон, включаю камеру и поднимаю её вверх так, чтобы было видно, что на экране. Хватаю Рыжика за запястье и дёргаю, чтобы обратил внимание. Он вздрагивает, будто очнулся, сначала смотрит на меня, потом на мою вытянутую руку и затем на экран. Его рот приоткрывается, глаза блестят в свете прожекторов, а маска наконец сменяется на эмоциональное изумление. Ох, я рад. Тоже перевожу взгляд на экран и вижу, что на заднем плане сцены высвечивается название группы.
Industries of the Blind
Не верю своим глазам. Ведь именно она мне больше всего нравится из всего плейлиста Рыжика. Именно одно из их произведений я впервые и услышал спустя семнадцать лет тишины. И именно сейчас мы находимся у них на концерте. Эти ребята вообще из Лондона, как их к нам занесло? Группа многочисленная: несколько гитаристов, барабанщик, скрипачи… Они начинают играть — я слышу их музыку. Нет, я не обрёл вновь слух, просто Рыжик достал свой плеер, вставил мне оба наушника и включил то, что группа играет на сцене. Теперь и на моём лице со стороны явно читается эмоция —
изумление.
Я хочу сказать Рыжику «Спасибо», но у меня настолько в горле пересохло от того, что я слышу и вижу, от того, как всё это прекрасно, что мне кажется, одного несчастного слова будет недостаточно, чтобы передать весь душевный трепет, который я сейчас испытываю. Рыжик не перестаёт мне дарить новые открытия. До встречи с ним я и не думал, что смогу вообще узнать столько всего нового, невообразимого; узнать то, о чём всегда мечтал, чего желал, что мне снилось в глухих снах, и я воспринимал это как кошмар, потому что не суждено сбыться мечтам, находящимся за дверью, от которой у меня нет ключа. Свою благодарность я вкладываю в прикосновения, взявшись свободной рукой за ладонь Рыжика, переплетая пальцы.
Левый наушник выскальзывает.
— Ром?
Я поворачиваюсь к Рыжику — он слишком близко. Смотрит на мои губы, как тогда, в метро, потом в глаза и снова на них. Подаётся ко мне и целует.
Тёплые, шершавые, робкие… Я сейчас задохнусь. Я задыхаюсь! Голову кружит, но отвечаю ему, не соображая, или соображая, не знаю. Не могу не ответить. Просто хочу.
— Возвращаю должок, — слегка отпрянув, говорит мне, тяжело дыша. Но я несдержанно, расцепляя наши руки, притягиваю его обратно, утопая пальцами в рыжих волосах.
