Цветы ревности

Задрав голову, Сора любовался небом, этой вечной картиной с неиссякаемым кладезем сюжетов. Ещё вчера оно было сплошь серым, а сегодня по голубой ткани летели белые птицы — размашистые, перистые облака, знак скорой перемены погоды. — Сора, я уже всё купила, можешь помочь мне нести покупки, — вслед за звоном колокольчика раздался голос Нигаи. — Да, сейчас, — ответил серокрылый, не опуская головы. Когда он вот так смотрел на небо, земные проблемы и страсти отступали. Казалось, ещё немного, и он взлетит, станет лёгким и чистым облачком в рядах небесного воинства. — Сора, — настойчиво повторила она. Высокая и холодная красота небес сменилась иной, по-человечески тёплой. Нигаи с раскрасневшимися то ли от холода, то ли от гнева щеками была невероятно хорошенькой. — Сора! Ты слишком мечтательный сегодня. С неожиданной силой для столь хрупкого и невысокого по сравнению с ним существа она схватила его за руку и затащила в лавку — пыльное, тесное, заставленное всевозможным хламом помещение. Здесь были старая мебель, одежда, посуда, от всего пахло пылью и затхлостью. Воздух был серым от пыли. — Ну, что там с покупками? — небрежно спросил он. Из лавки он вышел с огромной коробкой. Она оттягивала руки и мешала смотреть под ноги, но он не жаловался. Работа учителем научила его держать себя в руках и терпеливо сносить мелкие неприятности. Он не расстраивался, если кофе проливался ему на рубашку, а бутерброд падал маслом вниз. «Что нельзя изменить, давно пора забыть», — любил он повторять про себя. Правда, с более серьёзными проблемами это не работало. Он наслаждался зимним воздухом и присутствием Нигаи. Не в том смысле, что она значила для него что-то особенное, ни в коем случае, но приятно, когда идёшь не один, когда есть, с кем поделиться внезапно пришедшей на ум мыслью или метким замечанием. Конечно, спутники бывают разные. Обществу некоторых предпочтёшь одиночество: они без конца болтают и задают дурацкие вопросы, беззастенчиво вторгаясь в чужое личное пространство. Нигаи в этом смысле была хорошим спутником. Если она и начинала разговор, то чрезвычайно деликатно, и не пыталась его продлить, если собеседник не выказывал живого интереса. С ней и молчать было хорошо. Шагая по мостовой, практически свободной от снега (он был только по бокам), Сора украдкой поглядывал в сторону Нигаи. Отмечал, какой у неё красивый профиль, как выразительны брови, как светлая кожа контрастирует с волосами цвета ночи, и думал не всерьёз, что ему следовало стать художником или поэтом, а не учителем. Снега в этот год выпало мало, он едва прикрывал мостовую. По бокам его насыпало чуть больше, но и через этот покров проглядывала трава. Широкую городскую дорогу обрамляли белые дома с разноцветными крышами — светло коричневыми, зелёными и голубыми. Форма у этих домов была одна — прямоугольный параллелепипед. Обычно про них говорили просто «прямоугольные», но Сора как учитель знал чуть больше остальных. В толпе прохожих мелькнули знакомые лица. Парень с нимбом и маленькими серыми крыльями — атрибутами всех серокрокрылых — вёл под руку серокрылую-девушку. Расстояние между ними было столь ничтожным, что, казалось, их лица вот-вот соприкоснуться. Сора замер, впившись пальцами в коробку. — Послушай, Ива, ты делаешь глупость! Эта девушка совсем закрутила тебе голову. Мы, серокрылые, приходим в Гли с особой миссией, а ты готов всё бросить, увязавшись за первой попавшейся… Они случайно столкнулись на улице, и Сора радовался, что девушки Ивы с ним не было. Можно было попытаться воззвать к разуму друга, к чувству ответственности, которое он ему прививал все эти годы, но Ива буквально окрысился на него. — Слышь ты, повежливее о моей девушке отзывайся! Высокая миссия… Тошнит меня от этих слов. Нету у нас никакой высокой миссии. Живи сам и помогай жить другим, вот и всё. — А быть праведными серокрылыми разве не высокая миссия? Ива, я тебя не узнаю! Общение с фабричными плохо на тебя влияет. Этот грубый тон явно их фишка. — Так говорят настоящие парни. Некогда мне с тобой языком чесать. Я вот что сказать хотел — теперь я живу на Фабрике. — Из-за какой-то девчонки? Глаза Ивы сузились. — Дома посмотрись в зеркало. Авось что разглядишь. — Что разгляжу? — вырвалось у Соры. — Хотя бы то, что твои крылья ничуть не чище моих. Ива отвернулся и они разошлись в разные стороны. — Тебя тоже они раздражают? — вопрос Нигаи вернул его в настоящее. Он ощутил благодарность. Всё-таки Нигаи — бесценный спутник, редко кто может понять собеседника с полувзгляда. — Да. Я считаю, серокрылые приходят в Гли не для того, чтобы найти себе пару и… — …трубить об этом на каждом углу, — закончила она и тихонько рассмеялась. Сора улыбнулся. Путь им предстоял неблизкий — сначала по прямой через весь город мимо кафе и пекарни, от которых тянет такими аппетитными ароматами, что сводит живот, затем налево через речной мост, рискуя нарваться на воинственных фабричных. Для Соры это была самая неприятная часть пути. После их ссоры и ухода Ивы на Фабрику он видеть никого из них не мог за единственным исключением — Нигаи. Всё-таки она особенная, не похожая на девчонок с Фабрики и девушек вообще. Он не мог назвать себя специалистом в девушках, потому что попросту с ними не общался. После ухода Ивы его равнодушие к ним переросло в открытую неприязнь, но Нигаи он принял. На тот момент она и девушкой не была. В первый год их общения он воспринимал её как ребёнка. Не по годам умного и серьёзного, но всё-таки ребёнка, а она и не обижалась. В ней не было кокетства, присущего многим другим, она не стремилась кому-то нравиться — скромно одевалась, мало говорила, не выказывала ненужной бравады в словах и поведении как другие фабричные девушки, которых больше хотелось назвать фабричными дурочками. Сора очнулся, когда они переходили мост. Зеркало реки, в котором отражались дома и кусок лазурного неба, казалось иным миром. От него веяло покоем и чистотой, более высокой, чем покой Гли, где всё-таки случались ссоры и волнения. Дома попадались всё реже, будто невидимый художник стирал их быстрой и уверенной рукой. Город закончился. Впереди была покрытая снегом пустошь с торчащими из сугробов золотыми травами. Серокрылый с облегчением вздохнул — началась самая спокойная и приятная часть пути. Но уже через несколько шагов он понял, что ошибался. На этом отрезке дороги были свои трудности и соблазны. Ветерок, который в городе был совсем незаметным, здесь норовил запорошить глаза. Сора встал впереди Нигаи, чтобы заслонить её от бьющего в лицо снега, но она обогнала его и пошла рядом. — Не надо меня оберегать! — Почему? Я хотел помочь. — Не стоит, сама справлюсь. Знаешь, как неприятно, когда тебя постоянно оберегают? Он попытался вспомнить хотя бы один подобный случай, но не смог. С первых дней в Гли он стремился всё делать сам, и ему в этом не препятствовали. Разве что крылья от крови отмывал не сам, но это вряд ли кому под силу. — Не знаю, — ответил серокрылый, выпрямив затёкшие руки, и едва не закашлялся. «Наверно, снежинка в рот попала». — У меня наоборот: я всех оберегаю. — Ну да, ты ведь старший в гнезде. Неприятный ветер царапал лицо. Казалось, рядом ветряки, но Сора точно знал, что они в другой стороне. Наконец, впереди замаячили очертания Фермы, где он жил с ещё двумя серокрылыми — Окой и Райденом. Фермой назывался дом из красного кирпича и примыкающий к нему огород. В этом гнезде жили исключительно серокрылые-парни, причём спокойные парни или «нормальные люди», как предпочитал говорить Сора. Глупым шалостям вроде взрывания петард и шатания по городу в поисках приключений для «настоящих мужчин» (в духе потасовок с серокрылыми из других гнёзд и попыток купить спиртные напитки) они предпочитали книги и одинокие прогулки в полях. Книги больше всего любил Сора, причём не какие-нибудь развлекательные, а научные или практические — словари, математические справочники, пособия по ремонту, прогулки — Райден. Так сложилось, что он, когда попал в Гли, долго искал работу, и это привило ему привычку бродить по городу. Ока тоже любил прогулки, они с Райденом и Нигаи частенько гуляли вместе, а Сора гулял один. Он считал себя взрослым по сравнению с остальными. Вдвоём с Нигаи он бы погулять не отказался, но из опасения сплетен и глупых намёков не спешил воплощать мечту в действительность. Ему хватало и этих редких встреч. Нигаи держала перед ним калитку, а затем и входную дверь, и Сора проклял мешающую коробку. Он большое значение придавал манерам и тому, как должен себя вести настоящий мужчина. В этом он походил на фабричных, но если для них идеалом был сказочный разбойник, то для него принцы и рыцари. В прихожей он, наконец, смог поставить коробку на пол. Для этого он согнулся, ощутив болезненное покалывание в пояснице, а когда выпрямился, увидел постную мину Райдена. — Ну вы и закупились! — присвистнул он, изящным движением зачесав кудри назад. — Могли бы меня на помощь позвать. — Как бы мы это сделали? — Нигаи сняла тёплый платок, которым обматывалась поверх свитера. — От города досюда крик не долетит, пусть Сора тебе расскажет про свойства звука. — Это что-то из математики? От голоса Оки у себя за спиной Сора чуть не взлетел на потолок. Вот кто был воистину странным серокрылым при своей простоте — вчера топал так, что стены тряслись, а сегодня бесшумно подкрался. — Из физики, конечно. Даже я это знаю, — Райден самодовольно вскинул голову. Возможно, он так хотел показать, что ростом почти с Нигаи. — Зато ты не знаешь про свойства звука, — парировал Сора и потрепал Оку по волосам. Самодовольство Райдена его раздражало. — Он тоже не знает. Думаю, никто не знает, кроме тебя, потому что серокрылым такие заумные материи не нуж-ны, — произнёс тот по слогам. Сора открыл рот, чтобы ответить, но вовремя вспомнил, что умные люди не поддаются на провокации. Приход Нигаи, который бы следовало воспринимать как праздник, превращался в наирутиннейший день — день уборки. Сора считал, что Переговорщик, который всё это устроил, прислал Нигаи вовсе не для того, чтобы она помогала с уборкой, уборка была лишь предлогом. Но даже если не предлогом, Нигаи стала на Ферме своей. Каждый раз он хотел сказать, что ей необязательно что-то делать, но почему-то молчал. Райден и Ока свято верили в эту традицию. Сора замечал, что накануне её прихода они украдкой бросают на пол корки от мандаринов и переворачивают вверх дном содержимое шкафов, а на следующий день сами же это убирают. Особенно старался Райден. Сора считал это глупым и бесполезным занятием. Нигаи и без этого не торопилась уйти. В этот день всё пошло по такому же сценарию: они разошлись по разным комнатам и занялись уборкой. Сора перекладывал вещи в шкафу, и вдруг что-то сподвигло его пойти на кухню, но дальше порога он не продвинулся. Нигаи обнимала Райдена. Так показалось в первое мгновение. Потом дошло, что она учит его лепить пирожки, но легче от этого не стало. Они стояли так близко, что её тёмные волосы смешивались с его рыжими, а вместо четырёх крыл, по паре на каждого, виделось три, одно из которых было общим. Она защипывала края лепёшки и что-то объясняла Райдену, непроизвольно касаясь его руки. Руки обоих были в муке. Но куда хуже было то, что Райден смотрел на неё, а не на доску, и краснел. Потом и Нигаи, взглянув на него, покраснела. Сора сделал шаг назад. Бум. Был звук, как от удара, но боли не было. Он повертел головой и понял, что впечатался нимбом в дверной косяк. Идиллия нарушилась, голубки разлетелись в разные стороны, уткнув глаза в пол. Сора хозяйским, размеренным шагом приблизился к графину и налил стакан воды. Руки тряслись, так что он выпил ее залпом. Часть воды покатилась по подбородку. Увы, это была лишь вода. Остаток дня шел наперекосяк. Сора пытался поговорить с Нигаи. Не о том, что он видел, это он мечтал поскорее забыть, а просто о жизни, о чём угодно. Но она отвечала сухо и односложно. За чаем он получил ещё один удар — она от него отсела. Вместо того чтобы сесть рядом или напротив, она примостилась в углу и болтала с Окой. Райден нагло влезал в их разговор, и ему это прощалось, ему всегда всё прощалось, а Сора цедил безвкусный чай и чувствовал себя самым несчастным в Гли.

***

Над домом нависла глубокая, чёрная ночь. Пространство вокруг освещалось маленьким огоньком сигареты и мерцанием нимба. Сора стоял на крыльце и выпускал дым в небо. Холод сковывал грудь, от него всё тело и даже крылья становились деревянными, но это помогало отвлечься от душевной боли. Он курил, пока никто не видел. Одну-две сигареты, не больше. Обычно это случалось ночью и было связано не только с приступами бессонницы. Ночью всё исчезало, стирались границы, и он сам стирался. Лишь в это время он мог позволить себе быть слабым. Днём ему приходилось решать проблемы — свои и других обитателей гнезда, которые стекались к нему, как к старшему. Иногда в список чужих проблем добавлялись и проблемы Нигаи… Серокрылый поперхнулся. «Лучше не думать о ней». Он взглянул на звёзды, сделал ещё одну затяжку и попытался расслабиться. Вместе с дымом изо рта вылетел кашель и ещё что-то. Ладонью, которой по инерции прикрыл рот, он ощутил что-то рыхлое и скользкое. Сознание услужливо подкинуло воспоминание о сказке, где при каждом слове непослушной дочери из её рта выскакивали жабы. Сору передёрнуло. Сигарета упала в снег, но он не стал её поднимать. Вместо этого быстро вошёл в дом, на свет. В его ладони лежал белый цветок.