***
Шэрон направлялся в свою комнату, он слишком долго возился с Панпетликоном сегодня и не заметил как время перевалило за полночь. Механизм машины был очень сложный и в нем предстояло долго разбираться, Шэрон решил, что это лучше делать свежую голову. Он проходил мимо библиотеки, уже направляясь в свою комнату, но услышал всхлипы и, поддавшись интересу, заглянул внутрь. На первый взгляд, комната была пуста. Лишь присмотревшись, Шэрон увидел женскую фигуру на диване. Свеча на столе уже давно потухла, единственным источником света были тусклые отблески фонарей на улице. Сначала, Шэрон не мог разобрать кто это, но когда его глаза привыкли к темноте, он узнал ее. Мисс Сапсан сидела на диване, подобрав ноги под себя. Ее плечи периодически вздрагивали. У Шэрона возникло неприятное ощущение дежавю. Алма безудержно рыдала. Слезы лились по ее щекам, она уже не пыталась их вытирать. Платок был просто зажат в руке. Алма всегда старалась держать эмоции при себе. Всегда, пока не наступала ночь, темнота, в которой можно было спрятаться. Шэрон бесшумно приблизился, предусмотрительно остановившись в паре шагов от дивана. Алма вздрогнула и попыталась унять эмоции, когда поняла, что в комнате не одна. Она поспешно поднялась на ноги и надела очки. Обычно Алма обходилась без них, но в темноте зрение иногда подводило. — Простите, — наконец произнесла Алма. Она хотела сказать еще что-то, оправдываясь, но узнала Шэрона и поняла, что не смысла притворяться. Он уже догадался почему она здесь рыдает и от этого Алме стало еще противней. Шэрон внимательно смотрел на имбрину. Он редко обращал внимание на чью-то одежду, но сейчас заметил. Платье Алмы было простым, полностью черным, с длинными плотными рукавами. Она застегнула его на все пуговицы, под самое горло. Пышные волосы были прилизаны и убраны назад в идеальный пучок. Алма была в трауре, но не только за погибшими в битве, а и за собой. За той частичкой внутри, которая умерла в башне. Хоть внешне Алма пыталась оставаться прежней. Но только пыталась. — Мисс Сапсан, что-то случилось? — Шэрон спросил это, чтобы заполнить тишину, которую нарушали лишь горькие всхлипы Алмы. Просто стоять и слушать это было невыносимым. — Нет, ничего. Не беспокойтесь, — она поспешно покачала головой, пытаясь скрыть слабость. Алма сделала неосторожное движение, простой наклон, и ойкнула — неприятная резь внизу живота внезапно снова дала о себе знать. Она медленно села на диван, делая глубокие вдохи, дабы успокоиться, что ей не особо удалось. Шэрон немного растерялся, успокаивать плачущих женщин ему еще ни разу не приходилось, но и бросить столь расстроенную Алму он просто не мог. — Мисс, я могу вам чем-нибудь помочь? Может стоит зажечь свечи? — Алма помотала головой и инстинктивно подалась назад. Настойчивость Шэрона ее пугала. Она понимала, что это граничит с маразмом, но ничего не могла с собой поделать. От оживших воспоминаний имбрина вздрогнула и сильнее обхватила себя руками. — Это уже в прошлом, — тихо проговорил Шэрон, — он к вам больше не придет. — Эти слова должны были успокоить ее, но такой кошмар не просто выбросить из головы. Хоть Алма и помнила как сама разодрала Бэррону когтями лицо, а потом его задушила пустота Джейкоба, но ее все равно трясло при каждом воспоминании о нем. — Почему Джек так меня ненавидел? Почему? Я всегда знала, что он завидовал, но с годами это перешло все границы, — ее рыдания не прекращались. Она снова зябко повела плечами. Шэрон понял, что Алма замерзла, в доме постоянно гуляли сквозняки и было довольно прохладно. Немного помедлив, Шэрон расстегнул плащ и снял его с себя. Он уже много лет не снимал капюшон на людях, но сейчас был другой случай. Шэрон слегка стряхнул плащ, на тот случай если на нем была какая-то грязь, и протянул его Алме. — Возьмите, мисс, — сказал Шэрон. Алма вздрогнула, резко поднимая голову. Она смотрела прямо на его лицо и никак не реагировала. — Вам холодно, я вижу, — он положил плащ на диван возле нее и отступил назад. Этот плащ был нужен Алме не столько из-за холода, сколько из-за психологической необходимости во что-то закутаться, как она куталась в одеяло, когда была в башне. Это создавало иллюзию защиты. Она осторожно взяла плащ и накинула его на плечи. Он был так велик для Алмы, что она могла закутаться в него дважды. От плаща сильно пахло Канавой, моторным маслом, и чем-то терпким. Алма не знала почему, но ей нравился это запах и она сильнее натянула на себя плащ. — Спасибо, — Алма ответила совсем тихо, но Шэрон ее услышал. С каждой минутой Алме все спокойней, постепенно ее дыхание выровнялось, а слезы исчезли. Шэрон молча наблюдал за ней, сидя чуть в стороне на стуле. Он упустил момент, когда Алма заснула и понял это только после того, как она стала беспокойно крутиться, запутавшись в плаще. Шэрон приблизился к ней и высвободил край, который Алма случайно зажала коленом. Она схватила его за руку и он тут же замер, опасаясь ее реакции, но Алма не проснулась. Шэрон практически не дышал. Она сжимала его пальцы еще несколько секунд, а после отпустила их и расслабилась. Алма заснула сидя и ей было неудобно, поэтому Шэрон аккуратно опустил ее на диван и подложил под голову подушку. Шэрон собрал все бумаги, которые разлетелись от падения Алмы, и сложил их ровной стопочкой на краю стола. Еще раз глянув на имбрину, он ушел. Когда утром Алма проснулась в относительно неплохом настроении, она не сразу вспомнила, что произошло. Сжав в руке плащ, Алма вздохнула и наконец поднялась.Она оглянулась — никого вокруг не было, а на столе стояла чашка с горячим чаем. Это вызвало у Алмы слабую улыбку, впервые за несколько последних недель. Все таки жизнь продолжалась.Часть 2. Тяжелая ночь
18 марта 2020 г. в 10:46
Щелкнул замок. Он пришел снова. Бэррон делал это каждый день, в одно и тоже время. Как по часам, ровно в десять вечера. Алма впервые в жизни возненавидела чью-то пунктуальность.
Свет от фонаря, который Бэррон принес с собой, выхватывал из темноты новые детали. Алма старалась сконцентрировать свое внимание на узоре камней на стене или на переплетении ниток на одеяле, да на чем угодно лишь бы не думать о том, где сейчас шарили руки Бэррона. А он прижимал ее к себе все сильнее. Его ладони скользнули по платью вверх, грубо сжав грудь. И он не сдержал довольный стон. Бэррону нравилось изображать обычную прелюдию, прежде чем набрасываться на Алму и грубо ее иметь против ее воли. Это приносило ему особенное удовольствие. Сквозь ткань юбки Алма почувствовала его напрягшийся член, прижатый к её ягодицам. Ее снова сковывал страх.
— Поцелуй меня дорогуша, — Бэррон склонил голову Алмы на сторону, — сделай мне приятное, — он с фальшивой нежностью коснулся губами ее щеки. Алма вздрогнула, не реагируя, но Бэррон не отступал, надавливая рукой на ее шею и ей пришлось развернуться. Он ухмыльнулся, проводя большим пальцем по губе Алмы. Она все еще медлила с выполнением его требования, а Бэррон ждать не захотел. Он притянул ее к себе, впиваясь в губы Алмы и кладя ладонь ей на затылок. Бэррон грубо целовал ее, прикусывая губы, и вдруг резко отстранился. Он снова перевернул Алму спиной к себе и поставил на кровати на колени, заставляя оттопырить задницу.
— Давай активней, дорогуша, — он шлепнул ее по заднице — я знаю, что ты можешь. — Бэррон расставил ее ноги пошире и задрал подол платья, обнажая упругие ягодицы Алмы. Он наслаждался открывшимся ему видом, и не важно, что ее бедра были в синяках. Бэррон провёл по ним ладонью, заставляя имбрину вздрогнуть то ли от холода, то ли от страха, а после резко засунул руку ей между ног, больно щипая клитор. Алма приглушенно всхлипнула. Она уже поняла, что лучше не дергаться, чтобы не было больнее, но его ногти все равно неприятно царапали нежную кожу.
Когда Бэррон убрал руку, Алма хотела повернуться. Она боялась того, что могло прийти ему в голову, но он толкнул ее обратно. Бэррон высвободил пульсировавший от желания член и одним резким толчком полностью вошёл в неё. Он гортанно застонал, снова шлепая Алму по бедру. Она дёрнулась, но Бэррон даже не обратил на это внимания, начиная методично двигаться вперёд и назад. Он, как обычно, нисколько не заботился об ощущениях имбрины и думал лишь о собственном удовольствии. И все же Алма выдохнула, почувствовав его толчки. Она ожидала худшего.
— Знаешь, тебе очень идет эта штучка, — Бэррон потянул за радохан, заставляя Алму запрокинуть голову назад, и наклонился к ее уху. — Ты в ней такая покладистая. Стоило на вас всех их понадевать. Еще давно, — слушая его, Алма беззвучно рыдала, глотая слезы
Он с остервенением проникал в теплое податливое тело. Яйца шлёпались о ее ягодицы, его пошлые стоны заполняли сознание Алмы, а горячее дыхание касалось ее шеи. Бэррон грубо сдавил её бедра, не прекращая с силой входить в неё, постепенно наращивая темп. Для Алмы минуты растянулись в вечность, которую заполнили эти грубые и резкие толчки. Два быстрых, один медленный, два быстрых, один медленный. Этот ритм сводил Алму с ума, а внутри все немилосердно ныло от боли. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. А он продолжал со всей силы проникать по самое основание члена. Надавив на спину, Бэррон заставил Алму прогнуться и вошел еще глубже.
Мышцы на ногах Алмы мелко дрожали. Она еле держалась, силы уже кончались. Бэррону оставалось немного, это ощущалось по сбившемуся темпу и тяжелым выдохам. Он двигался рвано и все сильнее сжимал ее кожу, добавляя новые синяки. Бэррон взвыл, и Алма почувствовала давление внутри. Каждый раз это было так мерзко. Он изливался в неё, не прекращая медленно и лениво вталкивать свой член. Его семя потекло по ногам. Бэррон оттолкнул Алму от себя и она, ударившись виском о стену, с тихим стоном повалилась на кровать. Он натянул брюки и застегнул ширинку, пока Алма продолжала неподвижно лежать с задранной юбкой, не в силах пошевелиться от боли и унижения.
Внезапно хлопнула дверь, Бэррон резко обернулся и хотел огрызнуться, но увидел босса. На его лице не было ни одной эмоции, он равнодушно смотрел на сестру и подчиненного. Бэррон спешно отдал честь и отошел в сторону. Каул подступил к кровати и ткнул Алму коленом. Она едва слышно застонала. Каул довольно ухмыльнулся, видя сестру в таком положении он получал какое-то садистское удовлетворение. Ее беспомощность забавляла и Каул как никогда ощущал свою власть и наслаждался ей. Наконец он стал лидером и все повиновались ему, а не какой-то хвастливой девчонке. Мелкой хвастливой девчонке с завышенным самомнением. Алма всегда была невыносимой, она была выскочкой, чье положение Каул терпеть не мог. Теперь все изменилось.
— Ты неплохо постарался, Сэм, — сказал Каул, откидывая запачканное одеяло и садясь на край кровати, — но сейчас оставь нас. Это будет семейный разговор.
— Как скажете, сэр, — Бэррон кивнул и быстро покинул комнату. Каул взял фонарь и переставил его поближе, чтобы свет попадал именно на Алму. Она не шевелилась, только тяжело дышала и бесцельно смотрела в пространство перед собой. Кажется, Алма уже не воспринимала реальность адекватно.
— Какая ты все-таки жалкая. Без своего напускного величия, без приторной гордости, — Каул убрал волосы с лица Алмы и коснулся ее щеки. — Ты всегда была такой правильной, такой хорошей. Слишком идеальной! Аж тошно было, — он ухмыльнулся, — а сейчас посмотри на себя! А теперь ты лежишь тут, вся в сперме, разведенными ногами и пользуйся кто хочешь. Запомни, сестра — это твое место, перед мной на коленях.
— Джек… — Алма застонала, голова болела и она с трудом различала предметы вокруг. Сидевшего перед ней Джека Алма видела лишь в общих чертах. И ей было ужасно неприятно находиться при нем в таком состоянии. Она знала, что он сам обрек ее на эти страдания и унижения, но ей все равно было стыдно. Алма зажмурилась, свет больно резал глаза, и попыталась немного повернуться, чтобы не быть столь обнаженной перед братом.
— Знай, ваша матриархальная система доживает последние дни. Как только я получу доступ к душам, странные перестанут скрываться и прятаться. Пройдет всего ничего и никто не вспомнит такое слово, как имбрина, — с издевкой протянул Каул. — Ваши странные дети всегда слишком полагаются на имбрин. Имбрины смогут, имбрины разберутся, защитят. А они не смогут, — он не удержался от дьявольского смеха, а потом резко схватил ее за подбородок, чтобы посмотреть в глаза. — Это конец твоего правления и превосходства в качестве более одаренной сестры. «Посмотрите на меня, я могу летать, я могу создавать временные петли!» В этот раз ты вместе со всеми падешь на колени перед мной и будешь повиноваться. Ты, сестра, станешь моей личной рабыней, когда я обрежу тебе крылья.
Алма инстинктивно дернулась, пытаясь отстраниться от брата. Это становилось все более невыносимым. Она помотала головой, отмахиваясь рукой. Тогда Алма почти потеряла сознание и на сознательном уровне из этого почти ничего не помнила, но в подсознании все кошмары остались. И это приходило стоило ей лишь остаться одной. Алма загружала себя работой, пила до ужаса крепкий кофе, спала всего по несколько часов, но кошмары все равно настигали. Практически каждую ночь у нее были сны-воспоминания, в которых ей приходилось переживать эти унижения снова и снова.
Вскрикнув, Алма упала со стула и резко проснулась. Ее пронзила острая боль. При падении Алма ударилась плечом и сейчас рука очень неприятно ныла. Она медленно поднялась, опираясь на на стол. На полу вокруг лежали документы, но у нее не было сил их поднять. Сегодня Алма заснула в библиотеке, она засиделась с документами Совета и не заметила как поддалась усталости. А рядом не оказалось никого, кто мог бы вовремя ее разбудить. Алма специально выбирала места, где могла бы побыть одна и с головой уйти в документы. Так она пыталась спастись от своих мыслей. Но они все также крутились в голове.
Алма чувствовала себя грязной шлюхой и ей казалось, что она никогда не избавится от этого мерзкого ощущения. И она рыдала, от боли и отвращения к себе. Сбежав из заточения, она долгие часы провела в облике птицы, хоть и знала, что это может быть опасным, но не могла заставить себя снова принять человеческий облик. А когда все наконец улеглось, петля обрушилась, и они попали в дом Майрона, Алма полночи провела в ванной. Но от этого было не отмыться. Оно оставалось внутри, будто под кожей и она чувствовала это каждый день. Пусть Матушка Пыль залечила физические раны, как же Алме было стыдно говорить об этом при Рейнальдо, ее преследовали фантомные боли. Алма старалась делать вид, что ничего не случилось, но это было трудно.