Грязь, больше пяти миллиметров

Цзянь И чуть ли не весь вибрирует — хоть Шэ Ли и стоит за углом, видя только половину разворачивающейся сцены — эмоций от картины всё равно хватает: мурашки нервно бегают по загривку, словно и не плюс тридцать на улице. Блондинистая принцесска всегда такой — его биополе, аура, или хрен знает, как вообще это можно обозвать — настолько сильные, что Змея уже не первый раз душит его эмоциями. Обычно Цзянь — радостный, как слон, шибает своим аутичным вдохновением, светит, но — на удивление — никогда не слепит так, чтобы выбешивать полностью. — Прости. Я люблю тебя, но как брата! Я хочу остаться с тобой в этих отношениях. Хочу, чтобы ты был рядом, хочу, чтобы продолжал оставаться моим другом, хочу, чтобы всё осталось как прежде. Цзянь И? Чжэнси жадный, как чёрт, непонятно, почему от него так текут девки: он мелочный собственник, что вцепился в услужливо поданный поводок, просто потому, что так было можно. Шэ Ли, в общем-то, плевать на него и на то, что происходит между этими двумя придурками, но на улице слишком жарко, а он сегодня встал не с той ноги. Только поэтому всё это бесит, хотя не должно. Цзянь улыбается — даже по его спине можно это понять. Или это странно — понимать что-то по чьей-то спине? — Да всё путём, Сиси! Я ничего такого и не имел ввиду. Шэ Ли откидывает голову, прислоняясь к стене, и выдыхает ядовитый дым. Воздух пылает — и дым расплывается в нём, превращая картинку в мираж. Проходят секунды или целый час. Чжань, судя по всему, уходит, а внутри до сих пор клубится нарастающая злость. Надо бы её выпустить, иначе она реально разоврёт его на части. — Эй, придурок! — Цзянь вздрагивает всем телом, оборачивается испуганно, и взгляд — пустой и потерянный, словно он вообще не понимает, что происходит вокруг и кому что от него нужно. Глаза у него почти прозрачные — радужки растворяются в набежавшей влаге, что блестит на солнце так, что — на этот раз — слепит. — Ты чо, реветь тут собрался? Бесишь. Цзянь улыбается так ослепительно, что хочется блевать. Шэ Ли не особо шарит во всех этих улыбочках — в его кругах обычно принято скалить друг на друга зубы или сразу бить или стрелять. Но улыбка Цзяня действительно омерзительна в своей фальши. — Йо, Шэ Ли! Как дела? — Цзянь И явно реветь не собирается — лыбится еще сказочнее, чем было, но слёзы всё равно раскрашивают белоснежное лицо болезненными полосами. Если это не самое жалкое, что Змей вообще слышал и видел в своей жизни, то… Да неважно. Сегодняшний день явно мимо — нужно просто пойти домой. Змей встаёт, направляясь в ту сторону, где школьный забор ниже, походя бычит, пихая Цзяня плечом. — Лучше, чем у тебя, придурок. Нестерпимо не хватает никотина в крови, и он прислоняется к ближайшему дереву, снова подкуривая. — Чжань Сиси собрался поступать в универ в Шанхае, — вещает Цзянь сзади, как будто кто-то слушает его бредни. — Ну так и вали за ним, — как будто кто-то на эти бредни отвечает. — А я не могу. Шэ Ли никогда ничего сильно не хотелось, но кажется, что если бы захотелось — причин, которые бы этому помешали, не могло бы существовать. Поэтому это так дико и странно — ведь желание Цзяня следовать за своим чёртовым бровастым принцем хоть на край света ощущается буквально всем телом, даже когда просто стоишь рядом с ним. — Шанхай — это круто, — Шэ Ли тоже планировал поступать туда, пока его папаша окончательно не увяз в криминале, потратив всё бабло и загнав их в нехилую долговую яму. — Доедешь потом. Цзянь И снова улыбается, но на этот раз — не бесяче. Шэ Ли стоит к нему спиной, так что никак не может знать этого наверняка. Он дёргает дальше, перемахивая, наконец, через школьный забор и вдыхая околоречную траву. За забором свежее, но Шэ Ли кажется, что он всё равно сейчас сгорит от того чувства тупой безысходности, что мерзостно расходится с кровью по венам от плеча, которое словно клеймили с десяток минут назад. Змей ненавидит солнце, и, видимо, просто нужно запомнить это, и не пересекаться с Цзянем И, как его адептом. Проще простого. Но Чжань всё-таки бесит.

*

Башка от сожранной вчера дури раскалывается словно на тысячи кусочков. Тупая была идея — пробовать то, на чём можно делать деньги. Много-много денег. Если подсесть на это дерьмо — завязать будет штукой не из приятных — это понятно по клиентам с горящими глазами с сеткой полопавшихся капилляров и трясущимися руками, которые готовы из дома последнюю сковородку или собственную бабушку утащить, лишь бы хватило еще на дозу. Та еще перспектива. Змей сплёвывает в траву, прислоняясь к шершавой поверхности школьной стены. Внутри паршиво — еще паршивей, чем в голове. Солнце палит нещадно, и даже здесь — на заднем дворе школы, со стороны реки — ужасно душно. Змей роется по карманам, выуживая пачку со смявшимися сигаретами, прикусывает одну зубами, вытягивая, и чуть склоняет голову к подставленной зажигалке. Чо Дзин Ю подкуривает и себе тоже, звучно затягивается, выдыхая рядом — вонь становится невыносимой, тухнет прямо в горячем воздухе, оседая словно на оголённом мозге. Змей морщит нос, затягиваясь сам — горло противно дерёт, но, по крайней мере, теперь внутри него воняет не меньше, чем снаружи — а значит и бесить так не будет. — Я те говорю, Змей. Эти мудаки поймали двоих наших воробьёв и места на них живого не оставили. Сказали, что еще раз сунутся — их потом в самом Великом Канале не отыщут. Серьёзные ребята. Голос у Дзин Ю, когда он злится — чуть ли не бабский: режет по итак болящим мозгам, раздражает еще больше. Змей сползает по шершавой стене, усаживаясь на корточки, подпирает одной рукой голову, пока она окончательно не отвалилась, второй затягиваясь еще раз. — Могли бы убить — убили бы. Какими бы отбитыми эти чуваки ни были — вешать на себя трупы школьников — лишний гемор. Дзин Ю что-то недоверчиво бурчит, тоже усаживаясь рядом. — Да они сами тот еще гемор. Никто теперь не хочет идти на ту сторону от рынка. А там уже постоянных клиентов пара десятков! И щенков вокруг тёрлось немало, стопудово базу могли пополнить в ближайшие недели. От его речей мозг начинает пытаться поднять из закромов информацию о точках, но надрывно скрипит, лишь отдаваясь еще большей болью в висках. — Я подумаю, чо с ними делать. — Да хоть чо делать, — не унимается помощник. — Реально заказан нам путь туда, Змей. И это пока еще начало, помяни мои слова. Шэ Ли криво косится, окончательно усаживаясь на задницу. — Значит найдём новые точки. — А если они и их захапать решат? Солнце бесит: под тонкой футболкой всё взмокло настолько, что ее саму хоть отжимай. Надо было хотя бы не напяливать чёрную, но нет же, как без этого. Лёгких путей не ищем. Солнце бесит, Дзин Ю бесит, виски, в которые словно воткнули раскалённую спицу — тоже бесят неимоверно. — Я подумаю! — Шэ Ли кажется, что он повышает голос, но в реальности тот звучит как обычно: тихо, словно приглушённо. — Я понял. В городе не одна бандитская группировка — причём всё большие, да важные шишки, что настроили себе тут «дач», чтобы не тереться всё время в каком-нибудь Пекине. Но всем им до задницы не сдалась мелкая торговля наркотиками. Если бы и сдалась — то они бы скорее завербовали к себе несколько десятков воробьёв, что были в распоряжении Шэ Ли, вместо того, чтобы избивать сопляков ни за что, ни про что. Времена меняются, власть в городе меняется, а значит, самое время поджать свой зад и включить мозги, чтобы отхапать кусок покрупнее, да не получить походя пулю в лоб. Вот только зад сейчас неприятно напрягается от мелкой гальки, которая то тут, то там, перемежает траву, а мозги и лоб до сих пор раскалываются, явно не настраивая на продуктивный лад. — Ну лан, — тянет Дзин Ю. — Я, пожалуй, пойду на математику, а то там эта грымза всё-таки добьётся моего отчисления. Шэ Ли вяло отмахивается от него, искренне радуясь тому, что хотя бы тише сейчас станет, раз прохладнее — никак. Ему б тоже на математику — но, боже, да кому какая разница. Всё, что происходит вокруг — настолько однообразно, скучно и бессмысленно, что, если его отчислят — хоть какое-то разнообразие в жизни появится. Он вытягивает из кармана телефон, на секунду зависая на статичную заставку с размазанным по экрану баскетбольным мячом. Смаргивает неуместные мысли, набирая ребят, что отвечают за тот район. Еще не хватало, чтобы у них всем воробьям крылья пообломали. Чёртовы нововведения в устоявшемся бандитском балансе, который — то, что было доступно широким кругам — Шэ Ли изучил чуть ли не досконально перед тем, чтобы начать свой мини-бизнес. Если что-то зашевелилось, то скоро это коснётся не только мелочни вроде торговли наркотой. Грядёт волна, которая поднимет целую кучу разрозненных группировок, заставляя их либо принять чью-то сторону, либо утонуть в крови. Шэ Ли хмыкает — забавно звучит. Наверняка, конечно, ничего такого в их душном Гуаньчжоу произойти не может — это всё мыслишки из западных фильмов и смертная скука, навеянная невыносимой жарой. Он набирает еще пару номеров, и — ожидаемо — находит ниточку к возмутителям спокойствия. Надо бы посмотреть на новых врагов — от посмотреть башка больше болеть не станет.

*

Шэ Ли смотрит, и смотрит, и снова смотрит, но никак не может переварить картину перед своими глазами. Внизу — на околопортовой площади — рассыпаны какие-то прям ну охренеть бандитомордые типы. — А мне плевать, — вещает голос из снов. — Валите отсюда к херам, пока не соблюдёте все наши условия. Если, конечно, не хотите, чтобы ваши ряды основательно проредели. Морская гладь ярко слепит, оставаясь на толпе вооруженных чуваков мелкими красными пятнами прицелов. Змей усаживается — опадает — за соседним камнем. Кажется, что он тоже начинает слепнуть — или ему только кажется, что весь яркий и сверкающий Цзянь И медленно покрывается тонким слоем грязи.