Пекло невыносимо бесит.
Всё вокруг невыносимо бесит.
Если бы Змей был девицей, точно бы списал это на какой-то пмс. Но он не девица, и очевидных причин для вечно паршивого настроения вроде как и нет. Тем более, что он нащупал не просто лазейку в счастливое будущее, а целую обитую кожей и золотом, приветливо распахнутую дверь.
Ну, пока она, может, и не распахнута, но явно не заперта, и сил Шэ Ли вполне должно хватить на то, чтобы открыть её.
— … он открывает, а там та тётка из супермаркета, прикинь? Ю Мин говорит чуть в штаны не наложил! А на самом деле она просто рядом живёт и случайно пьяная дверью ошиблась.
Щебет «двери» Шэ Ли разносится из-за угла — Цзянь И предсказуем до чёртиков. Хотя то, что он связан с бандюганами, что мутят воду в городе, нескольно — офигенно — неожиданно, в остальном тот — как открытая книга.
Шэ Ли выруливает из курилки, выставляя локоть ловит Цзяня за шею, тянет назад.
— Йо, Змей, как дела? — пластинок у него, походу, тоже немного. И рожа, как будто всю ночь прорыдал — глаза опухшие и красные, все капилляры полопались, делая больше похожим на зомби, чем на… как он там обычно выглядит?
Мысль ускользает вместе с тем, как тащить становится тяжелее. Цзянь что-то нечленораздельно хрипит, цепляясь за сжавший горло локоть. Шэ Ли лениво оборачивается на Чжаня, который как в собственную сумочку двумя руками вцепился, крепко удерживая Цзяня за талию.
Змей приподнимает бровь: «ну?»
Чжань губы поджимает в ответ, свои кустистые хмурит:
— Чего тебе, Змей? Не трогай его.
По позвоночнику уже внаглую течёт пот от солнца, на которое пришлось выпереться ради того, чтобы захапать Цзяня И для разговора, и продолжительное нахождение на нём явно напрягает снова, вводит в состояние утреннего пмса.
— Остынь, разговор у меня к нему есть. Не обижу я твоего парня, не переживай.
Чжэнси руки отдёргивает от Цзяня как ошпаренный. Хмурится еще пуще.
— Он не мой…
— А я знаю, — ржёт Змей, подмигивая ему. — Ты же «хочешь, чтобы всё оставалось как прежде». А этот пидор всё только на твой зад заглядывается. Сочувствую.
Чжань губы в тонкую полоску сжимает — те аж белеют от напряжения. Но молчит — а что ему тут сказать.
Цзянь И в руках тоже трепыхаться перестаёт. Оборачивается нормально, так, что теперь словно Змей его как кореша какого обнимает: руку тоже приходится убрать. Сам идёт вперёд, подгоняя:
— Змееей, чего застрял, уроки скоро начнутся.
Они заворачивают в тень за пристройку со спортинвентарём и Цзянь И прислоняется к стене, сползая на землю.
Уроки и правда скоро начнутся — через пару минут звонок, но не похоже, чтобы он куда-то торопился. Да и разговор его особо не интересует — словно Шэ Ли каждый день его от его принца отрывает.
Не его принца, — машинально поправляется в мозгу.
И Цзянь, судя по всему думает о том же. Сидит себе, язык прикусив. Выглядит омерзительно.
— Выглядишь омерзительно, — озвучивает Змей свои мысли, нависая сверху. Отличный психологический приём — все сразу напрягаются и посторонние мысли у них сами собой испаряются. Но, видимо, это не работает, если в голове хлебушек.
Цзянь И снова раскрашивается той лживой улыбкой, глаза щурит, воркует складно:
— Ой, да ладно тебе, Шэ Ли, — с какого он его вообще по имени называет? — Чего такой напряжённый: проходи, присаживайся, хочешь, одолжу тебе своё плечо, чтобы ты подремал вместо урока.
Звучит как: «дай мне любую причину остаться здесь, потому что я — бесхребетное чмо».
Как же ты такой сподобился затесаться в бандитскую среду. Что ты вообще там забыл?
Задавливание весом все равно не работает, так что Шэ Ли усаживается рядом, кайфуя от почти не горячей стены.
— Дело есть, — он подкуривает сигарету и Цзянь И показательно закашливается. — Не гони, — поворачивает голову, выдыхая прямо тому в лицо.
Цзянь глазами моргает часто-часто, пытаясь резь прогнать, но это ж надо чем-то, а у него, походу, там вообще слёз не осталось.
— Хочешь? — Сигарету протягивает, а Цзянь в ответ еще большего дурачка включает.
— Непрямой поцелуй? Ох, Змей, не знал, что ты из этих…
— Я тоже не знал, что ты из этих, — обрубает слишком резко, а Цзянь, вспомнив о том, что он в курсе, затыкается, глаза в траву вперивая.
Затягивается его сигаретой, закашливается, как сопляк. Жуёт губу изнутри, собираясь с силами, и голову вздёргивает, смотря прямо в глаза.
— Правда, Шэ Ли, извини, что тебе пришлось это увидеть. Это омерзительно, я знаю. Даже СиСи так сказал, я просто.. Извини.
Школьный звонок почти с фоном сливается — да не попадут они на первый урок, сразу же ясно было.
А Цзянь опять лыбится как придурок.
— Он не это сказал. А вот эти твои улыбочки и правда омерзительны.
— Не любишь жизнерадостность? Какая ты бу-у-ка. — Цзянь затягивается сигаретой снова — и снова кашляет как туберкулёзник.
— Не люблю, когда кто-то врёт. — Змей забирает у него из рук сигарету, делая последнюю затяжку и бросает в траву, растирая носком кеда. — Не умеешь курить — не берись.
— Аха, точно. — Интерес Цзяня буквально оформляется в воздухе, стоит между ними, давит удушьем. — Ннннуууу так?
Его так легко переключать — он как пластилин: мягкий и податливый.
— Деловое предложение есть. — Змей ловит его взгляд, захватывая своим — точно гипнотическим. — Я тебе почти пятьдесят весьма информативных доносчиков со всех районов города, а ты мне — защиту от мудаков по типу тех, с которыми ты вчера в порту развлекался.
Цзянь сереет, белеет, еще какими способами пытается слиться со стеной позади него — но это не работает.
Сглатывает звучно — Змею даже кажется, что он сам своей слюной подавится сейчас.
— Не понимаю о чем ты, — ожидаемо пищит в ответ.
Змей надевает на своё лицо ту самую всегда работающую снисходительную улыбочку: еще пара минут, и Цзянь сам себя раскроет.
— Это ничего такого… я там просто с друзьями.. ну, с папашиными друзьями… То есть папаши-то у меня вроде как нет, но этот типа появился из ниоткуда и попросил там со своими корешами… перетереть что-то. Ну я и вот.
В воздухе зной, а по позвоночнику сползают холодные липкие мурашки. Взгляд у Цзяня И, словно он сейчас побежит в реке топиться. Но он не побежит — раз не побежал даже после того, как его Чжань отшил. Раз не побежал сразу, когда «друзья папаши» в его поле зрения появились.
Такой весь щуплый и хилый, но всё-таки что-то внутри служит остовом.
— Извини, — повторяется Цзянь, выдёргивая из размышлений. — Правда, извини. Я знаю, что ты увлекаешься всякими там… нелегальными делишками, продаёшь студентам водку или чё-то там запрещённое. Но с этим я тебе помочь не могу. Лучше тебе туда не суваться.
Змей откидывает голову, стукаясь о стенку инвентарной, и ржёт.
«Лучше тебе туда не суваться» — как забота от мамочки, которой Змей уже и не помнит.
Вот только выглядит Цзянь И так, как будто совсем не против, чтобы Змей сунулся туда и вытащил его из той непредвиденной страшной грязи.
В черепушке коптится мозг и логика, а в груди неприятно свербит, словно, он просто обязан сунуться туда. Предчувствие орёт во всё горло, что не стоит, потому что вряд ли он вытащит того из этой грязи — хоть и не собирается совсем.
Зато утонет вместе с ним — запросто.
*
— Ну, тут полмиллиона юаней, — закат отзеркаливает от воды, раскрашивая мир в красный. Змей ненавидит закат, ненавидит красный, что так благосклонно оседает на до сих пор внешне белоснежной коже Цзяня, словно оттеняя то, что творится внутри того. — Вы можете не соглашаться, но тогда не факт, что очаровательная Шао Си не останется без отца.
Каждый раз, каждая сделка — как тонна дерьма, что вываливается в его душу, как на свалку. Если у него, конечно, есть душа.
Змей идеально выполняет свои задачи, размеренно продвигается вверх, теперь при надобности подтирая задницу дурного Цзяня И.
Вот только задницу подтирать не требуется — тот весь влился в эту всю тусню, вплавился как горячий нож в масло… Цзянь очень долго отказывался принимать его в свои круги, но Змей до сих пор не понимает почему — он тут гораздо более логичный, чем тот.
— Конечно же полмиллиона юаней — сущие мелочи. Кому они нужны, когда очаровательный отец останется без очаровательной Шао Си.
Змей большой, страшный и изворотливый. Смотри, Цзянь И, понимай, Цзянь И, и завидуй! Змей гораздо правильней в этой тарелке, чем твоя тощая блондинистая задница. Которую не нужно подтирать.
Шао Мон делает буквально квадратные глаза:
— Вы не посмеете тронуть мою дочь!
Змей придвигается ближе, присаживаясь на одно колено. Поднимает дулом пистолета подбородок пленника, заглядывая ему в глаза.
— А Вы не посмеете поставить свою дочь в такое положение. Так ведь?
*
Духота в Гуаньчжоу, как всегда в июне, невыносимая.
Даже ранней ночью на открытом балконе сорокового этажа ветра не ощущется.
Змей затягивается — сигареты отвратительно режут ментолом по лёгким. Как вообще можно курить эту дрянь? Жаль, он слишком устал для того, чтобы сгонять в магазин и купить нормальных.
А звонить Цзяню И… не хочется.
— Йо, — дверь балкона хлопает, пропуская вышеназванного персонажа под огромное звёздное небо, что окружает балкон. — Чо не зашёл? Опять ключи забыл?
Приходится протянуть руку с пачкой, чтобы Цзянь выудил оттуда сигарету. Затянулся — совсем не закашлявшись — и выдохнул в небо, закрашивая звёзды.
Или это его присутствие их закрасило.
— Ты сегодня очень помог, — вещает он, как будто они говорят о шпорах к экзамену по физике, а не о том, что Змею пришлось угрожать испугавшемуся клиенту расправой с его малолетней дочкой.
У Цзяня красивый профиль, белоснежное лицо, на которое словно совсем не ложится этот отвратительный холопский загар.
Цзянь аристократ, а Змей здесь как трубадур, которого позвали подчищать грязь.
Вот только отец давно помер, долги давно розданы, и Змею нахрен не сдались кучи денег, что ему платят за то, что он пачкается снова и снова.
Но это такая чушь — ведь когда Цзянь И вот так вот стоит рядом и ярко блестит — снова становится очевидным, что если он впитает в себя всё это дерьмо, то уже точно не сможет отмыться.
Цзяню И совсем не нужно подтирать задницу, но Змей не может перебороть свой инстинкт — или как это называется — и попытаться помочь тому остаться своего цвета, несмотря на то, что цвет уже давным-давно померк.
