*****
Я всегда считала, что меня очень сложно удивить. Почему-то с самого моего детства сложилось так, что я была исключительно невозмутимым ребёнком, шокировать которого было невероятно трудно. Как рассказывали родители, в ответ на любые попытки у меня на лице возникало выражение, которое они между собой прозвали «улыбка Моны Лизы» – я улыбалась настолько тонко и загадочно, что они никак не могли понять, считаю ли я окружающих непроходимыми дебилами или просто подобным образом маскирую эмоции. Ладно, я признаю – смерть моя получилась крайне нелепой и глупой, потому что меня задавила на пешеходном переходе девушка с перепуганными оленьими глазами. Жаль ее, конечно же; не знаю, чем она думала, разгоняясь до такой скорости в густонаселенном районе Палермо будучи в здравом уме и твердой памяти, но по головке ее законодательство явно не погладит за подобные действия, повлекшие за собой мою смерть. Ох, черт, даже не представляю, что будет чувствовать моя семья, когда узнает о моей кончине. Пусть я и была в разладе с отцом и матерью последние пару лет, но я все равно их любила и страшно жалела о том, что не попрощалась перед уходом на тот свет, а также не поцеловала напоследок Терезу и Аззерру – мои сестренки были очень ко мне привязаны. Так вот, возвращаясь к нашим баранам, – меня было очень сложно удивить, раз даже моя собственная достаточно болезненная смерть не повлекла за собой какой-никакой, но бурной реакции. Совсем другое дело, что, погрузившись в густой мрак на оживленной, людной улице, где меня перемололо в фарш, неожиданно для самой себя глаза я продрала уже под дождливым серым небом, окруженная тремя заплаканными мальчишками крайне измученного вида и, помимо этого, окутанная металлическим запахом крови и жаром сгорающей земли. Я коротко и болезненно простонала, ощущая, как неровными толчками выплескивается кровь из раны на груди, когда на меня моментально обрушилась вся мощь послезнания и чьих-то воспоминаний. Могу заверить, что малышке Беатриче не повезло – ненормальная мать-ученая из семьи таких же безумных ученых отдала девочку и ее брата в пожизненное рабство во благо науки. Сказать, что близнецам было плохо и они такого не заслужили, значит ничего не сказать. Это было ужасно и отвратительно, и все эксперименты, которые ставились над несчастными детьми, были попросту бесчеловечными – мальчик и девочка выжили только чудом. Один раз им удалось сбежать, и эти пару дней, прячась по самым грязным закоулкам города, в которые боялись сунуться даже самые отпетые преступники, они ощущали себя свободными и счастливыми. Недолго, правда – очень скоро их отловили и в назидание подвергли еще большему числу пыток. Помимо этого, их учили считать и говорить, читать и писать на нескольких языках, помимо родного итальянского, сурово наказывая в случае любой, даже самой крохотной ошибки, набивали их головы разнообразными знаниями, а тела подвергали жесточайшей обработке во время беспощадных тренировок и учений. Малышку Беатриче мучили чаще всего, потому что она была уникальной в своем роде, и уникальность ее проявлялась в исключительной живучести. Страшно подумать, что пережила несчастная девочка во время обучения у своих палачей – помимо бесконечной череды лабораторных опытов, ребенка десяти лет заставляли убивать и калечить незнакомых и полузнакомых людей и своих же товарищей, а за неповиновение сажали на электрический стул или избивали до полусмерти, и в итоге девочка исцелялась, хотя больше всего на свете мечтала умереть. Помогала только мысль о том, что Беатриче не могла оставить чувствительного к боли брата, крепившегося ради нее, и двух мальчишек, с которыми они, если так можно назвать общение с сокамерниками, сдружились. Апогей наступил, когда безумец из лаборатории, часто лапавший беззащитную малышку, решился на темное дело и снасильничал над ребенком, предварительно лишив ее возможности сопротивляться. Когда брат узнал об этом у опустошенной и сломанной сестры, безвольной куклой вброшенной в камеру, у него сорвало башню, и он устроил резню в лаборатории, где их содержали. Им почти удалось выбраться наружу невредимыми, но у самого выхода они столкнулись с вооруженным пистолетом главой лаборатории. Остальные не успели всего чуть-чуть, и грузное тело мужчины свалилось на пол мгновением позже – Беатриче защитила собой брата, и пуля пронзила ее сердце. Такого не могла пережить даже сверхвыносливая девочка. Так вот, меня было очень сложно удивить. Но сейчас, находясь в теле маленькой, еще мгновение назад мертвой девочки, я была крайне изумлена. Мне чертовски хотелось выругаться или заорать во все горло, но ни одно, ни другое я сделать не могла – лишь захрипела и прыснула кровью сквозь зубы, когда дикая боль выгнула меня дугой. Мальчишки подскочили, торопливо затараторили на родном мне итальянском, и в глазах их загорелась безудержная надежда. Я почувствовала, как на мое сознание попытались надавить, легонько так, практически невесомо, но я засопротивлялась – чужое давление исчезло, кажется, сдавшись на мою милость, и скользнуло ближе к моему разуму, притираясь, растворяясь, напоследок оставляя нежный мыслеобраз улыбающегося изможденного детского лица. Мой разум не множился и не делился, наоборот, – ощущение двойственности рассудка, преследовавшее меня с того момента, как я открыла глаза, исчезло, и наступила неожиданная легкость, как будто с плеч свалилась целая гора. Я ощущала себя частью этого мира, испытывала дикую ненависть к людям в белых халатах, яростно любила трех мальчишек, хлопотавших надо мной, и чувствовала, как струилось под кожей… нечто неоднозначное, непонятное, что быстро залечивало смертельное ранение в груди, оставляя после себя полностью здоровое тело и сосущую пустоту в душе, когда это нечто свернулось в груди, прямо под сердцем, и меня накрыло осознанием. Нет прошлой меня и прошлой девочки, чье тело было занято мной по чьей-то непонятной воле. Есть только я – Беатриче, одна из четырех выживших после опытов в лаборатории чертовой семьи ученых. Я сделала судорожный вдох и тихо захныкала, когда меня бережно подняли с земли, заключили в крепкие объятия и прижали к костлявой груди, судорожно погладили по грязным волосам, расцеловали беспорядочно щеки, лоб, веки, нос, губы и срывающимся голосом начали напевать какую-то то ли колыбельную, то ли просто веселый мотивчик. Прижавшись к теплой коже, я жалобно шмыгнула носом, а после открыла глаза. Измученное, усталое и заплаканное лицо мальчишки, склонившегося надо мной, было красивым до безумия, даже несмотря на изможденность, и я потянулась к нему, как тянулась всегда, живя только ради него, только за него. Я обвила тонкими ручками тощую шею и уткнулась носом в острую выпирающую ключицу. Я с братиком. Я в безопасности. Меня больше никто не тронет, подумала я и выдохнула почти умиротворенно, не думая о том, благодаря каким силам и почему я осталась жива. Брат прижал мою голову к своему плечу и принялся убаюкивать меня в кольце своих дрожащих рук, и я почувствовала, как горячие капли упали мне на макушку и растворились в волосах. Я осторожно выпуталась из захвата и взяла изможденное бледное лицо в плен дрожащих ладоней, привычно прижалась лбом к чужому лбу, на очень близком, почти интимном расстоянии глазами, не видящими от слез и близости, вглядываясь в разноцветные. – Мы вместе, Муро, – прошептала я ломким голосом, срываясь на хрипы и не отводя взгляда от брата. – Мы рядом, Триш, – шепнул он в ответ и провел дрожащей рукой по моей щеке, оставив на коже влажный след. – Впервые я благодарен этим ублюдкам. Если бы не их проклятые эксперименты, ты бы… Его лицо скривилось, и он тихо, страшно заплакал, уткнувшись лбом в мое плечо и не издав ни единого звука. Я прекрасно понимала, что он хотел сказать. Сердце мое, до недавнего момента мертвое, сжалось, и я крепко стиснула брата в объятиях, проигнорировав расползающуюся по телу боль, шепнула почти неслышно: «Мы вместе, Мукуро, мы рядом». Мне действительно повезло – еще никогда прежде собственная способность не спасала меня от неминуемой гибели. Я была слишком интересна Эстранео для того, чтобы убить меня так просто и тривиально, пулей в сердце – об этом мне напоминало бесконечное множество разнообразных шрамов на всем теле, число которых превышало число шрамов у Кена, Чикусы и Мукуро в несколько раз. У детей не должно быть столько поцелуев войны на душах и телах. К величайшему сожалению, на детей мафиозного мира это правило не распространялось. Когда повеяло жгучим холодом, смертью и тьмой, мы с братом вздрогнули, практически синхронно оборачиваясь в сторону пепелища, оставшегося от лаборатории после нашего побега. Где-то вдалеке, в зареве пожара над землей зависли несколько фигур в черных плащах, замотанных в бинты с ног до головы, и меня затопило беспросветным горьким отчаянием. Я знала это, Мукуро знал, знал Кен и знал Чикуса – от Вендиче еще никто не уходил, и, сдавшись им, мы бы фактически обменяли одну тюрьму на другую. Не для того мы боролись, прочитала я в глазах Кена, не для того мы стремились выжить, увидела я на лице Чикусы… – Не для того ты почти пожертвовала собой, чтобы нас так просто забрали, – зло процедил Мукуро и поднялся на ноги, бережно, осторожно утягивая меня за собой. Я, стиснув зубы, поднялась следом, поддерживаемая твердой рукой, вслед за нами поднялись Кен и Чикуса. Меня штормило, безумно хотелось спать, и меня не в последнюю очередь беспокоила боль, наводняющая подобно цунами каждую клеточку моего тела. Я пошатнулась; Кен дернулся было ко мне, чтобы подхватить, но моментально стушевался под опасным взглядом Мукуро, который, несмотря на то, что сам едва стоял на ногах, по-собственнически прижал меня к себе и стукнул трезубцем, сверкнувшим в зареве пожара лезвием. Нас окутала дымка тумана, и мир вокруг меня померк, разбившись о иллюзию. Последнее, что я видела перед тем, как впасть в беспамятство, было поднимающееся удушливой волной черное пламя. Пламя цвета самой смерти.Глава 1. Умирая и воскресая
9 июня 2019 г. в 10:00
Жесткий, резкий толчок в правый бок вызвал короткое мгновение полета. Затем пришло падение, а тело разорвала на части агония от переломанных в мелкое крошево костей.
Боль.
Тонкую фигуру в одно мгновение смяло, перемололо в кровавый фарш и беспощадно откинуло в сторону – никто не успел среагировать или что-то сделать.
Боль.
Послышался визг тормозов. На дорогу выскочил ошалевший, перепуганный водитель той самой машины, который затормозил почти сразу же после столкновения.
Боль.
Раздались крики свидетелей, стоны и плач, восклицания по типу «звоните в скорую!». А какой был в этом смысл? Угасающее сознание безразлично отметило, что с такими травмами долго не живут, и покорно смирилось с гибелью, не попытавшись даже бороться.
Боль.
Залитые кровью и слезами глаза различили несколько склонившихся над телом расплывающихся силуэтов.
Боль.
Стали различимы чьи-то сдавленные ругательства и агрессивное шипение – по изломанному телу осторожно и четко прошлись умелые руки.
Боль.
Раздался едва слышный хрип, вырвавшийся из искореженной груди, по подбородку и щекам хлынула бордовая кровь. Кто-то закричал отчаянно и неверяще.
Боль.
Последний рваный вдох отозвался в изломанном теле целой волной невыносимых страданий, а после пришла темнота. Блаженная. Долгожданная. Спасительная.
И вдруг – мрак вспыхнул двуцветным пламенем, который взорвался обилием красок. Зазвучал короткий, молящий крик, переходящий в надрывный плач: «Нет, Триш!..»
В памяти рывками всплыли неоднозначные, двойственные воспоминания за две прожитые жизни сразу – голодное, суровое детство с матерью-ученой, счастливое детство в полной семье; старший брат-близнец, две младшие сестрички; побег и скитания по городу в попытках выжить, учеба в младшей школе; первое убийство на пару с братом, первая школьная подруга; лабораторные опыты, как над какими-то крысами, занятия в секции художественной гимнастики; учеба в средней школе, старшей школе, университете, первый поцелуй, первое свидание, первый секс, работа на любимой должности, бесконечная череда экспериментов над подопытными, ужасающие тренировки, насилие физическое и моральное, не выдерживающее пыток тело, погасшая навсегда надежда; водитель-лихач, искореженное, изломанное тело, мгновенная смерть, слетевшая крыша и лопнувшее терпение у старшего брата, почти успешная попытка побега.
Почти – потому что в истерзанном теле слева, прямо напротив сердца, была дыра. Таковой оказалась цена за спасение жизни того, кто оберегал тебя все время. Перед глазами возникло размытое бледное лицо, по губам скользнула слабая прощальная улыбка – сознание накрыло спасительное забвение.
Да только кто бы мог подумать, что результаты бесчеловечных экспериментов дадут свои плоды в такой момент и выдернут из другого мира точно такую же умирающую душу.
Чужая душа оказалась в чужом теле. Слабая попытка вдохнуть отозвалась пронзительной болью. В голове возникло знание о том, что все раны, полученные в результате побега, заживут меньше, чем за пару часов, в том числе и пулевое ранение, попавшее точно в сердце.
Мутная пелена перед глазами не помешала различить заплаканное лицо любимого брата, увидеть полыхающий от ненависти красно-синий пожар во взгляде и расползающуюся зловещую темно-синюю дымку. Тихий шепот обласкал слух:
– Братик...