Хранитель равновесия

Все живое когда-нибудь встретит конец. Смерть приходит и в хижину, и во дворец. Но дана человеку свободная воля на дороге, которую создал Творец. «Рубаи Левой ладони» ир-Хазуфа Сладкоголосого

      На степь надвигалась гроза. Тяжелое свинцово-серое тело тучи медленно ползло со стороны далеких гор, придавливая горизонт фиолетовым брюхом. Туча шла низко, с трудом, будто боясь пролиться раньше одного ей известного времени, и степь, залитая медовыми лучами вечернего солнца, замерла в ожидании, только шелестел под порывами горячего ветра ковыль, да тревожно посвистывали суслики, вглядываясь с маленьких холмиков туда, где тусклое золото степи и пурпурно-серое небо сшивали воедино крупные стежки молний. Иногда ветер, становившийся все сильнее, приносил глухое ворчанье грома, пока еще неуверенное, сварливое, и тогда суслики прижимали круглые уши, терли лапами мордочки, словно умываясь этими звуками, и их усы дрожали, ловя жаркое дыхание неумолимо приближающейся грозы.       Горячая волна воздуха катилась перед тучей, плыла над травами душным маревом, на ее пути смолкали бесчисленные полчища кузнечиков; опускались на жесткую высохшую траву слепни, пытаясь укрыться под листьями; дрофы торопливо собирали и прятали под крыльями недавно оперившихся, по-детски пестрых птенцов, и суслики ныряли в норы, возмущенно свистя напоследок.       А туча все ползла, закрывая небо, и солнечный свет отступал, пока от него не остался один янтарно-алый край заходящего солнца, да и тот вскоре утонул в сиренево-серой мгле, покрывшей мир плотным душным одеялом.       Стоя у распахнутого в бесполезных поисках прохлады окна, Раэн завороженно любовался редкими серебристыми росчерками молний на темно-лиловом. Небо, залитое тучей до краев, казалось гигантским дымчатым аметистом невероятной глубины, которая едва угадывалась под непрозрачной, наполненной грозовой мутью поверхностью. Это было красиво и страшно. Такой он степь еще не видел. Впрочем, любоваться грозой Раэн предпочитал из окна удобной комнаты в доме местного управителя, а не в самой степи, под дождем и ветром…       — Что там интересного, почтенный?       — Гроза идет, — вздохнул Раэн, отходя от окна и присаживаясь на край широкого низкого дивана.       — Скорей бы, — буркнул наиб, отдавая ему пустую чашку из-под зелья. — Дышать нечем. Когда я встану?       — Если хотите жить, то не раньше, чем через неделю. А в дорогу соберетесь через две-три.       Наиб недовольно засопел, явно собираясь возразить. Раэн отставил чашку на столик у дивана, в упор посмотрел на ир-Дауда. Губы уже не синие, лицо перестало отливать восковой желтизной. А то ведь на покойника был похож. Беда с этими любителями работать до последнего вздоха…       — Светлейший, вы хоть понимаете, как вам повезло? Если бы приступ случился в степи, а не возле города, если бы местный целитель не был хорош, если бы я не привез вам письмо светлейшей госпожи… Я ведь говорил, что вам следует ехать в паланкине. Или вы считаете, что я плохо знаю свое ремесло? Дождались, пока уберусь подальше, и сразу же в седло пересели…       — Никогда на сердце не жаловался, — буркнул наиб, обиженно глядя в сторону.       — Верю, — примиряюще улыбнулся Раэн. — С людьми долга такое бывает — они умеют не замечать собственную слабость и нужду в отдыхе. Но ведь если не смотреть на змею, она от этого не исчезнет? В вашей жизни, господин ир-Дауд, были бои, тяготы походов, горе от потери близких… Вы износили сердце, словно кожаные ножны для сабли, светлейший. Клинок духа чист и остер, однако ножны истерлись и вот-вот лопнут. Хотите — можете не слушать меня и дальше. Но тогда ваш племянник очень быстро останется единственным мужчиной в роду.       Он поднес к губам медальон целителя, вспышкой подтверждая искренность сказанного.       — Снимая приступ, я лишь убрал боль, но болезнь никуда не ушла. Сердечная мышца изношена и может порваться в любое мгновение. Светлейший, вы славный военачальник и могущественный вельможа, но в битве с недугами смыслите меньше лекаря. И либо вы будете меня слушаться беспрекословно, как хороший солдат — своего полководца, либо готовьтесь к худшему.       Бронзовое солнышко, обвитое змеей, сияло ровным белым светом, рассеивая наступившую в комнате темноту. Наиб несколько мгновений смотрел на знак, потом устало откинулся на подушки.       — Что ж раньше не лечили, почтенный? — поинтересовался он ворчливо, сдаваясь.       — Лечил, — отозвался Раэн. — И этого хватало. Когда в крепостной стене нет дыры, ее легко укрепить. Но с проломом справиться куда труднее. Несколько дней покоя — и ваше сердце окончательно окрепло бы. Но вы сели в седло и занялись делами…       — Значит, неделя?       — Самое меньшее, — подтвердил Раэн, поднимаясь. — И никаких переживаний. Только сон, лекарства, легкая еда… Гроза пройдет — вам станет легче. А теперь лучше поспать.       Он вышел, аккуратно прикрыв дверь, и взглянул на мающегося в коридоре джандара.       — Сейчас уснет. Благодарите богов, что местный лекарь протянул время до моего приезда.       — Я слышал, — тихо проговорил ир-Нами. — Благослови боги его и вас. Теперь-то что?       — Теперь только лежать, — пожал плечами Раэн. — Сердце у него — тронь и расползется, но я с этим справлюсь.       В узком длинном коридоре без окон было темно и почти прохладно, только у комнаты наиба да впереди, на самом выходе, горели масляные лампы, рассевая мрак. Раэн велел устроить больного в самой безлюдной части дома, приставив слуг, чтоб исполняли каждое желание, но ни в коем случае не беспокоили. Вот, кстати, надо будет и самому перебраться поближе, а то управитель города, принимающий их в своем доме, отвел почтенному целителю прекрасные покои, но далековато отсюда.       — Если неделю здесь проживем, буду пока искать воинов, — озабоченно проговорил джандар, шагая рядом. — Отряд совсем мал, как дальше ехать?       — А дальше куда?       — В Иллай.       Раэн вздрогнул, с интересом глянул на джандара. Случайность или совпадение?       — Иллай… Это рядом с Нисталем? Дорога идет через долину?       — Нет, огибает. В сам Нисталь мы не поедем, что там делать, в такой глуши? А в Иллае сходятся караванные пути из Харузы, Гюльнары и Тариссы — там надолго застрянем. Пресветлый наш государь и повелитель велел проверить налоги за три года…       — И наиб опять будет работать, — поморщился Раэн. — Днями и ночами изучать денежные книги, принимать просителей, судить преступников, гонять местных казнокрадов…       — Будет, как же без этого, — проворчал ир-Нами. — Или вы, почтенный, его не знаете? Ничего, Надир поможет. Это он саблю в руках держать не умеет, а с чернильницей и каламом неплохо управляется. Хватит ему, бездельнику, облака ветром вышивать…       — Ах да, Надир…       Они уже завернули за угол, где стало заметно светлее от пары прорезанных в стене окон, так что Раэн видел хмурую складку между бровей джандара. И вспоминал то, что за суматохой показалось неважным, а вот сейчас всплыло тревожной ноткой.       — Какой овод его укусил, уважаемый ир-Нами? То проходу не давал, а сейчас и на глаза не показывается…       — Соскучились, почтенный? — хмыкнул джандар.       — Странностей не люблю, — серьезно ответил Раэн. — Так быстро без причины не меняются… Встретились вчера, — Раэн поморщился, вспоминая, — так он мне гадостей наговорил. Учтивых таких гадостей, свысока!       — Крови понюхал, — пробурчал джандар, — вот и ошалел с непривычки. Думал, вся жизнь будет, как на шелковом ковре в отцовском доме. Не берите в голову, почтенный, он всегда с придурью был, а сейчас и вовсе…       — Вот это и беспокоит… — тихонько проговорил Раэн. — Ладно, разберемся…       Джандар свернул в боковой коридор, а Раэн прошел дальше, туда, где ему отвели комнату. Отчаянно хотелось вытереться мокрым полотенцем и лечь спать, а перебраться поближе к наибу можно и завтра… Темный тупик… Это еще что? Человек, сидевший на полу у дверей его комнаты, только головой мотнул, когда Раэн об него едва не споткнулся. Надир!       Пульс есть… Быстрый и неровный, но это ничего. Рубашка в темных пятнах — кровь? — нет, вино. А вот изо рта запаха почти нет, зато от волос тянет горьковатым дымком. Саншара… Ах ты, паршивец! И где только достал? Зелье не просто дорогое, но и редкое, на простом базаре не купишь.       Ругнувшись, Раэн открыл дверь, втащил безвольно обмякшее тело в комнату, сгрузил на диван. Взмахом руки прикрыл дверь, обернулся — и наткнулся на пронзительно-трезвый взгляд прищуренных глаз. Быстро он… Впрочем, от саншары быстро и отходят, но штука это коварная: дурман наплывает волнами, и так же мгновенно племянник наиба может снова уплыть в грезы.       — А что, обычного вина уже не хватает? — мягко поинтересовался он у Надира, опускаясь на подушку перед диваном и смотря на незваного гостя снизу вверх.       — Не хватает, — с вызовом подтвердил тот. — Впрочем, не ваше дело, почтенный…       — Отчего же? — улыбнулся Раэн. — Не вы ли, светлейший, вчера посоветовали мне заниматься как раз лекарскими делами, если уж мне именно за это платят? А пристрастие к саншаре — это болезнь. Весьма неприятная, кстати…       — Идите вы в Бездну, — огрызнулся Надир.       — Мы там уже были, — все так же мягко напомнил Раэн. — Вместе. И, между прочим, я пошел туда за вами, светлейший. А вытащили меня из Бездны вы, — прервал он Надира, наверняка собирающегося ляпнуть, что он никого не просил или тому подобную глупость. — Не нам с вами считаться услугами, господин ир-Дауд. Но когда-то вы просили меня стать вам другом. Сами просили, хоть я и говорил, что дружба между высокородным и лекарем, как гнилая нитка — слишком легко порвется, если потянуть…       — Прости, — помолчав, отозвался Надир, виновато отводя взгляд. — И забудь, что я наговорил вчера. Если… сможешь.       — Я хлопотный друг, — серьезно предупредил Раэн. — Но раз уж ты пришел сюда сам…       — А если я не за разговорами пришел? — пьяно усмехнулся Надир, снова мгновенно меняясь.       Развалившись на диване, он закинул руки за голову, вытянулся, согнув одну ногу в колене, напоказ провел кончиком языка по губам…       — Ну что, выгонишь? Или сам сбежишь?       И это тоже была очередная волна. Через несколько мгновений Надир мог вернуться к себе прежнему, или, напротив, перейти от слов к недвусмысленным действиям. Или поднять шум, закричав, что его насилуют… Саншара, чтоб ее!       — Надир, — устало вздохнул Раэн, поднимаясь и присаживаясь на край дивана. — У тебя есть хоть капля жалости? Я всю ночь провел в дороге, а потом даже вымыться не успел, весь день лечил твоего дядюшку… Не представляешь, как это все силы вычерпывает. А ты развлекаешься… Пусти, дитя порока и разврата.       Бесцеремонно подвинув колени наибова племянника к стене, он оперся на нее спиной и с наслаждением вытянул ноги сам. Скинул сандалии. Щелкнул пальцами, засветив лампу.       — Потом от тебя не пахнет, — тихо заметил Надир.       — Я волшебник или кто? — хмыкнул Раэн. — Уж на чистку одежды и тела у меня сил хватает. Кстати, а вино еще есть, или ты все на себя вылил?       — Не знаю, — растерянно откликнулся Надир. — Кажется, осталось у меня в спальне. Сходить?       — Обойдусь, — вздохнул Раэн. — Самому идти лень, тебя в таком виде пускать нельзя… О, погоди, у меня вишневая наливка есть, кажется. Она слабая, можно не закусывать. Хочешь?       — После саншары-то? С ума сошел…       — Да, верно. Тебе уже лишнее. А я выпью.       Не вставая с дивана, Раэн картинно повел рукой. Сумка, лежавшая на кресле, подлетела и опустилась рядом.       И что делать дальше? Одну опасную волну он отвел в сторону, однако надолго этого не хватит. Усыпить? Протрезвить магией? Выпроводить? В любом случае, разговора потом не получится: Надир окончательно замкнется в себе. Раэн взболтал густую темно-красную жидкость, и вправду некрепкую, основу для сиропов, если на то пошло. Пробка не поддавалась — он вытащил ее зубами, наплевав на манеры. Глотнул из горлышка, невольно скривился.       — Сладкая… Ладно, сойдет. Что это тебя разобрало? Никогда не видел, чтобы ты эту дрянь курил.       Не дождавшись ответа, глотнул еще и еще… Некоторая крепость в наливке все-таки была, из желудка по всему телу пошло приятное тепло. Надир молча смотрел на него, потом перевел взгляд на аккуратно пристроенную Раэном между коленями бутылку.       — Я… Дай и мне. Все равно…       Ой-ой-ой… Вино с дурью — смесь непредсказуемая… Раэн с неподдельным интересом глянул на запрокидывающуюся бутылку, потом, спохватившись, отобрал.       — Полегче… Я, вообще-то, сам пить собирался.       Потянувшись, поставил бутылку подальше и глянул на снова развалившегося Надира. В ровном теплом свете смуглый харузец казался золотой статуей, одетой в легкий зеленый шелк. Заплетенные от макушки волосы, рубашка наполовину расстегнута… Красив, негодник. Не просто смазливая мордашка — порода. Так похож на сестру, что сердце замирает. И при этом совсем другой. Вместо мягкости — изысканная чеканность черт, хоть сейчас на камею, вместо плавности линий тела — точеная мужская стройность. Только глаза совершенно одинаковые, словно Наргис смотрит на него с чужого лица. Нет, не чужого, а своего, но странно искаженного, будто глядишь через слой воды… А может, это выход? Уж в постели харузскому баловню точно будет не до глупостей, сколько бы саншары он ни выкурил перед этим. А там и протрезвеет…       Надир, словно уловив его мысли, томно потянулся, опять заложив руки за голову, приоткрыл губы, хитро поглядывая из-под ресниц… Как же у него быстро меняется настроение! Может, просто его протрезвить? Есть подходящие чары… Нельзя. Трезвым Надир бы к нему не пришел. А раз доверился, то надо играть по его правилам. И в постель укладывать нельзя. Не в морали дело. Просто из-под маски балованного развратного мальчишки порой проглядывает такая вымораживающая душу тоска… Вот в этом они тоже с Наргис похожи. Тоска, страх… Страх? Что там говорил джандар? Крови понюхал… вот и ошалел. Болван! Забыл первый выход за грань? Ты три недели просыпался с криками. А Надир ушел туда сам, умирая в ужасе и боли.       Раэн наклонился к подавшемуся навстречу харузцу, просунул между подушкой и его шеей ладонь. Склонился совсем низко, избегая влажного от вина рта, к самому уху. И прошептал, едва не прихватывая мочку губами:       — Саншара не помогает, Надир. И вино тоже. Ничто не помогает, когда страшно по-настоящему. Только ты сам с этим можешь справиться.       — Не могу, — шепнули ему в ответ. — Не могу, веришь? И ничто не помогает, ты прав. Пожалуйста, Арвейд… Ты же маг, целитель… Сделай что-нибудь! Я больше не могу бояться!       Дыхание у него было жарким, словно предгрозовой ветер долетел сюда, в темную прохладу закрытой комнаты. Раэн вдохнул сладкую терпкость вишни, смолисто-травяную горечь саншары и запах горячего возбужденного тела… Проклятье, а ведь ему сейчас не это нужно. Просто не верит, что можно получить необходимое иначе, не расплачиваясь красивым холеным телом за простое человеческое тепло рядом.       — Ты не думай, — торопливо шептали ему в ухо, прижимаясь, гладя плечи и спину ладонями, — это не саншара. Я бы и без нее пришел. К тебе… Я помню. Все помню. Тебя — и тьму. Так темно! Ты меня звал издалека, потом закрыл собой — и вытащил. Наверх, к свету. Я твои глаза помню, Арвейд! И руки. Запах крови… Не могу забыть! Подожди, не говори ничего… Просто останься. Я потом уйду, обещаю. И даже не напомню никогда! Ни словом, ни взглядом… Не могу так…       Он еще что-то шептал, уже совсем неразборчиво, всхлипывая и дрожа. Откровенно и бесстыдно терся бедрами, грудью, лицом, а Раэна обволакивал тяжелый липкий ужас, пробивающийся сквозь горький привкус дурмана саншары. И вместо того, чтобы оттолкнуть или отодвинуться самому, Раэн прижал бьющееся тело еще сильнее, вдавил в подушки, не позволяя дернуться, обнял, закрывая собой.       — Хватит… Ну, хватит, слышишь? Я здесь, я не ухожу. Ну, перестань… Я и так не уйду, обещаю…       Обняв горячие даже сквозь рубашку плечи, пальцы другой руки он запустил в растрепавшиеся влажные волосы Надира, перебирая пряди, поглаживая, и тот медленно обмяк, уткнувшись лицом в плечо целителя. Притих, как пойманная птица замирает в ладони, боясь шевельнуться. За окном громыхнуло — совсем близко — и комнату осветила резкая вспышка. Надир медленно, очень медленно и осторожно повернул голову, не отстраняясь, а прижимаясь еще сильнее.       — Ты ведь тоже считаешь, что я ни на что не годен? — спросил он вдруг странно спокойным голосом. — Я и сам знаю. Воин из меня, как из жасминовой ветки — клинок. Я крови боюсь, представляешь? Отец и к целителям водил, и к магам… Не помогло. Саблю держать научили, конечно, но как представлю, что вот удар — и кровь…       Он судорожно вздохнул. Помолчав и убедившись, что Раэн не отвечает, продолжил:       — Отец потом смирился. Сказал, что шаху можно служить не оружием, а пером и бумагой. Стал приглашать учителей. Думаешь, я только наряжаться умею да болтать? Я четыре языка знаю, Арвейд. Все своды законов — почти наизусть. Звездный круг, исчисление мер и времени… Торговый кодекс и Родословие… А кому это нужно? Почему я не умер от черной горячки? Лучше бы я умер, а они остались живы!       Он опять всхлипнул яростно и беспомощно, заговорил торопливо:       — Я просил дядю отпустить меня в Харузу. Ну на что я ему? Он меня презирает, считает позором семьи, выродком развратным! А я не могу. Не могу жить, как он хочет. Я не виноват, что таким родился. Другие как-то устраиваются, женятся… Потом в дома удовольствия к юношам бегают… Всем плевать — лишь бы дети были. А я не племенной жеребец! Я не хочу — так!       Раэн, немного сдвинувшись, лег рядом, по-прежнему крепко обнимая Надира. Зарылся лицом в его волосы, слушая горячечную сбивчивую речь.       — Он говорит, что стихи и музыка — все вздор. Что нужно жениться, служить шаху, жить, как все. Я сам знаю, что я последний мужчина в семье, но почему он не спросит, чего хочу я? Никогда не спрашивает! Сказал, что в Гюльнаре найдет мне девушку из хорошей семьи. Там никто не знает, что я не мужчина. А что, мужчина — это только тот, кто может залезть на женщину?       Он почти выкрикнул это, и Раэн отстраненно подумал, что надо бы запереть дверь. Войди сейчас кто-нибудь — и ни за что не докажешь… Но Надиру нужно выговориться, и оборвать эту зыбкую, едва возникшую струну доверия, что сейчас протянулась между ними — испортить все. И, может быть, погубить ир-Дауда. Как же он изголодался по теплу и нежности, что сейчас жмется слепым щенком и готов отдаться, лишь бы его не бросили, выслушали, побыли рядом. Не уйти, не отодвинуться, не встать на минутку, чтоб прикрыть дверь — и пусть. Главное, что страхом от него веет меньше… Пусть говорит, выплескивая все, что накопилось!       — И знаешь, может, он прав? — с тихой обреченностью продолжал ир-Дауд. — Что толку от моей учености, если любой наемник может убить меня проще, чем яблоко сорвать? Что толку от того, что я могу рассчитать сложный процент на долг или написать стихи? Один удар сабли — и меня не стало! Совсем! И если бы не ты — меня бы не было, Арвейд… Никогда и нигде! Почему так? Почему боги допускают такое? Я трус! Я никак не могу забыть ту ночь. Лучше бы ты меня не спасал…       — Глупости, — спокойно проговорил Раэн, тщательно подбирая слова. — Ты не трус. Ты боялся, но вышел из комнаты, не забился со страху в темный угол. Ты вышел — и встретил беду. Не каждый способен на такое.       — И это тоже от страха. Я… просто не мог сидеть и ждать. А саблю взял, чтоб страшно не было, только толку от нее… Я и ударить не успел. Ни разу… Видел, что меня убьют сейчас, а ударить не смог!       Он опять вздохнул-всхлипнул, чуть отодвинулся и, подняв голову, встретил взгляд Раэна, зашептав:       — Я никому не нужен, понимаешь? Я даже род не могу продолжить… Были бы у меня сыновья, продолжатели рода, — дядя бы оставил меня в покое. Но я же никчемный выродок, ни на что не способный… Все говорят, что это мне следовало родиться девочкой, а Наргис — мальчиком…       Он и вправду заглядывал целителю в глаза беспомощно и по-щенячьи доверчиво, откинувшись на его руку и все равно лежа так близко, что пряди их волос, давно рассыпавшихся у Раэна и выбившихся из короткой, изысканно и сложно заплетенной косы у Надира, смешались друг с другом, падая на прижатое к груди Раэна плечо харузца. И никто бы, взглянув мельком, не отличил их от любовников, сплетенных в объятии, так что не стоило строго судить джандара ир-Нами, застывшего на пороге, онемев от негодования. К сожалению, немым он оставался недолго.       — Нечего сказать, достойное поведение! Уж от вас, почтенный, не ожидал!       Надир, не видевший джандара, вздрогнул, захлебнулся на полуслове — и Раэн проклял не запертую в спешке дверь. Ах, как не вовремя! Он уже открыл рот, не зная, что будет говорить, но Надир дернулся как ужаленный и на мгновение замер. А потом развернувшейся в броске коброй обернулся к джандару.       — А от меня ждали, значит? Еще бы, кто же сомневался?       — Надир!       Отпрянувший харузец не слышал, да и не хотел слышать.       — Видишь, — уголком рта прошипел он Раэну, не поворачиваясь к нему, — как обо мне заботятся? Днем и ночью под присмотром. Разве что в постель пока не укладывают. Ну да ничего, недолго ждать осталось… Понадобится, поведут, как жеребца на случку!       — Светлейший, — сквозь зубы проговорил джандар. — Не вам бы говорить такое…       — Не вам бы за мной шпионить, Хазрет! — выкрикнул Надир, скатываясь с дивана. — Или у дядюшки других верных псов нету, помоложе? Но вы же меня грязью считаете, вот и видите во всем только грязь! Надоело! К демонам!       По щекам у него текли злые слезы, рубашка окончательно распахнулась, и Надир, не застегиваясь, босиком, выскочил из комнаты мимо ир-Нами, оттолкнув его плечом, и изо всех сил хлопнул за собой дверью.       — Вы… — возмущенно продолжил джандар, подходя к дивану и брезгливо взирая на Раэна.       — Вот какой демон вас принес, уважаемый? — оборвал его целитель, садясь и спуская ноги. — Других забот мало?       — Да ты…       — Я, — холодно продолжил Раэн, не давая джандару слова вымолвить. — Вот именно. Почему я должен думать о том, о чем вам всем подумать недосуг? Вы что, не видели, что с Надиром неладное творится? Вам, уважаемый ир-Нами, убивать, думаю, привычно, а самому часто умирать приходилось? Или забыли, что там, у окна, не одна сабля валялась, а две? Или вы сразу великим воином родились? Мальчишка саблю держать не умеет! Но он ее взял и вышел навстречу смерти. И погиб! Думаете, легко с той стороны возвращаться? Кто из вас хоть спросил, что у него на душе? Вы свой-то первый бой помните, Хазрет? Сладко вам после него было?       Джандар, уже набравший воздуха, резко выдохнул. Открыл рот — и снова закрыл его, посмотрев на совершенно одетого, разве что слегка растрепанного целителя, распечатанную бутылку у дивана…       — Так вы…       — Успокаивал я его! — от души рявкнул Раэн, злясь на самого себя. — Как мог, и как ему нужно было. Разговаривал. И уж наверно, занимайся мы тем, о чем вы подумали, так хоть дверь заперли бы!       Подскочив к окну, он распахнул деревянные створки, выглянул во двор. Порыв горячего ветра, ворвавшийся внутрь, едва не потушил лампу. Пахнуло сухой полынью и еще какими-то травами, тяжелым густым запахом близкого скотного двора — простучали конские копыта. Вспышка молнии — и Раэн разглядел шагах в двадцати силуэт всадника на пляшущем перед воротами коне. Распахнулись ворота — конь длинным прыжком прянул за них и исчез в чернильно-синей ночи.       Джандар, оказавшийся рядом, сдавленно охнул.       — Ну вот, — ядовито сообщил Раэн. — Хотели — извольте получить. Каким вам больше нравится младший ир-Дауд, почтенный джандар? Пьяным и в чужой постели, или вот так? В ночной степи перед грозой? От мертвого хлопот будет меньше? Впрочем, я тоже хорош…       — Свет небесный…— одними губами прошептал на глазах бледнеющий ир-Нами. — Великие светлые боги…       — Без них разберемся, — торопливо обуваясь, проговорил Раэн. — С наместником — что? Вы, вообще, зачем ко мне пришли?       — Спит светлейший. Я хотел… а, да неважно!       Джандар дернулся к двери, но Раэн опередил его. Выскользнул из комнаты, на мгновение задержавшись на пороге, и бросил повелительно:       — Наместника будить не смейте. С одним натворили дел, так хоть другого поберегите. Надира я сам верну. Не успеем до утра — врите наибу, что хотите, лишь бы он не испугался…       И, не слушая ответа, помчался по темному коридору.