«FAGS»
У Филлипа от ужаса открылся рот, глаза остекленели, весь разум застыл, будто цемент. Я с неизменно никаким выражением переводил взор со снимка на снимок: вот я стою перед Филлом, сидящим на бетонной плите в окружении мусорно-травяного моря, — лица предельно четко видны, отмаза «Да не-е, это фейк!» не прокатит; вот мы сидим рядом, мизинец к мизинцу; вот я целую его в первый раз; вот накрываю собой, обнимаю, а его руки стискивают меня в ответ, пока уста плотно прижаты друг к другу… Ебанутая сука Жизнь: Филлип боялся тайных отношений — на фоне происходящего пиздеца его прошлые тревоги, наверняка, видятся невзрачными пылинками… Секунды капали для меня медленно, для перепуганного до сердечного приступа Филла время вообще замерло. Ну что же, пап, пришла пора очередного мужского поступка?.. Надеюсь, ты не въебал бы мне за то, что творю с Филлом в последние дни… Мне боязно было отходить от Филлипа даже на пару шагов, но все же я добрался на налившихся свинцом ногах до своего шкафчика. На грязной дверце, как и на шкафчике Филла — уверен, — значилось «пидор». Под десятками взглядов я расправился с замком. Дверца рыкнула словно цербер — громоподобно на фоне расползающегося, как рябь на воде, осуждающего шепота. Зажав искомое в кулак, я вернулся к доске объявлений, прошел мимо окаменевшего Филлипа, остановился прямо перед фотографиями, изменившими нашу с Филлом школьную жизнь навсегда. Зубы бережно сдавили пластик — я снял с несмываемого черного маркера колпачок и размашисто расписался поверх большей части фотографий и самой доски. Заверяю, блять! Как нотариус! — ЧТО Я, НАХУЙ, ГОВОРИЛ ТЕБЕ, ТРУСЛИВЫЙ ТЫ КУСОК ГОВНА, ДАЖЕ НЕ ВЫШЕДШИЙ ПОПИЗДЕТЬ ЛИЦОМ К ЛИЦУ? — беззлобно выкрикнул я, развернувшись на каблуках, и эхо разнесло мой голос по всем закоулкам первого этажа. — ЧТО СЛОМАЮ ТЕБЕ НОГИ ДА В ЖОПУ ЗАТКНУ — НО ТЕПЕРЬ МОЖЕШЬ ЗАБЫТЬ ОБ ЭТОЙ ЛЕГКОЙ УЧАСТИ, ПОТОМУ ЧТО ЩАДИТЬ ТАКУЮ ТУПУЮ ПИЗДУ, КАК ТЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ НАМЕРЕН. ТВОЕ КРАТКОВРЕМЕННОЕ СЧАСТЬЕ В ТОМ, ЧТО Я КАК РАЗ ХОТЕЛ ЗАПЕЧАТЛЕТЬ МОМЕНТ. — Рывком я снял с доски несколько снимков, которые не замарали чернила, и спрятал в карман пиджака. — НА ПАМЯТЬ, — для всех присутствующих пояснил я. — А ТЫ, — с безумной улыбкой погрозил я пальцем в никуда, — ДРАНЫЙ ССЫКУН, ПОДРАЧИВАЮЩИЙ НА РОДНУЮ МАМКУ И ТО-О-ОЧНО СЛУШАЮЩИЙ МЕНЯ СЕЙЧАС, СРУЩИЙ ПОД СЕБЯ ОТ СТРАХА! — МОТАЙ НА УС: Я, ЕБАТЬ ТЕБЯ В РОТ, ЗЛОПАМЯТНЫЙ ДОХУЯ, И, НЕТ, Я НИЧУТЬ НЕ УГРОЖАЮ, НО ИСКРЕННЕ ВОЛНУЮСЬ О ТЕБЕ И ПАРОЧКЕ ДОЛБОЕБОВ, ТРУЩЕЙСЯ ВЕЧНО НЕПОДАЛЕКУ. МЫ ЖИВЕМ В ОПАСНОМ, СУКА, МИРЕ! УЖАСНО БУДЕТ, ЕСЛИ НЕИЗВЕСТНАЯ ТАЧКА НАМОТАЕТ НА КОЛЕСА КИШКИ ЧЬЕГО-НИБУДЬ ЛЮБИМОГО КОТЕНКА ИЛИ ЩЕНОЧКА… О! А ВЫ, ТРИ ОЧКА, РАЗЪЕБАННЫЕ ДАЛЬНОБОЙЩИКАМИ, ЗНАЕТЕ, ЧТО ТАКОЕ «ЖИВОЙ ФАКЕЛ»? ЭТО КОГДА НА КОГО-НИБУДЬ ПИЗДЕЦКИ ДОРОГОГО ВАШИМ ЧУТКИМ СЕРДЕЧКАМ СЛУЧАЙНО ПРОЛИВАЕТСЯ БЕНЗИН, А ПОСЛЕ — ПАДАЕТ ЗАЖЖЕННАЯ СИГАРЕТА… — многозначительно умолк я. Перегруженное горло нещадно болело, от нервного напряжения ныли мышцы рук и ног, но я играл роль ебнутого на всю голову психопата до победного конца. Я знал, чувствовал всякой клеточкой тела, что уничтожаю себя не только для Фраззла и его подпевал, рыжую макушку одного из которых я точно заметил за рядом откровенно шокированных, перепуганных до смерти лиц; каждым чудовищным словом я воздвигал вокруг себя и Филлипа непреодолимую стену, увитую живой, коварной, извечно голодной до крови колючей проволокой. Пока будут бояться меня, его никто не тронет: потому что Филлип — мой… Вот только и он в тот момент глядел на меня как на конченного психа, но я объяснюсь перед ним позже. Он поймет — всегда понимает. Уверенной поступью я направился обратно к своему шкафчику и ниже оставленного Фраззлом оскорбления вывел еще более заметные, жирные буквы:«ДА, Я ВСТРЕЧАЮСЬ С ПАРНЕМ — НО КОГО ЭТО, НАХУЙ, ЕБЕТ?»
— Ну что, — обыденно обратился я к проглотившей языки толпе и закрыл перманентный маркер, — у кого-то еще есть желание вступить со мной в полемику? Блять, для кого я стараюсь: большинство из них даже не знает, что такое «полемика»!.. О-ох, Филлип задал бы мне трепку, скажи я это вслух… Забросив маркер в шкафчик и захлопнув украшенную посланием всем и каждому дверь, я перекинул правую руку через шею Филлипа и его, так и не сбросившего путы ошеломления, повел дальше по коридору, к мужскому туалету. Пиздец, надо было с другой стороны от Филла встать: если Брэд все-таки решит мне въебать, я даже не смогу попытаться ответить ему, ведь я — правша… Но, несмотря на клокочущую внутри тревогу, мы с Филлипом добрались до двери туалета без эксцессов. Я пихнул Филла внутрь, влетел следом, проверил, пусты ли кабинки, как поехавший вконец параноик. Я говорил много, сбивчиво и быстро, так что мои слова мало поправляли ситуацию. Мы положили хуй на первый урок, потому что до треклятого звонка Филл не успел полностью «разморозиться», сидел поверх опущенной крышки унитаза зажатый, практически неподвижный, а я распинался перед ним, стараясь доказать, что не являюсь опасным для окружающих сумасшедшим. Донести до него основную идею у меня вроде бы вышло, однако, признаться, в последующие дни я подмечал его обеспокоенные взгляды, украдкой направленные на меня. Благо вскоре все они сошли на нет. Остаток того безумно тяжелого для нас обоих дня ни меня, ни Филлипа не преследовало навязчивое внимание со стороны. Моя речь поехавшего крышей маньяка окружила меня и Филла пуленепробиваемым стеклом, и чем больше распространялась молва, надбавившая в тот монолог еще ведер тридцать отборных помоев да пару бочек пороха, тем толще становился барьер вокруг нас. Через неделю за нашими спинами перестали шушукаться. Через месяц на нас не желали глядеть, побаиваясь тех россказней, что особо языкастые сплетники намалевали поверх моего и без того насквозь фальшивого образа, — жестокое бесчеловечное прошлое малолетнего садиста. В чем я усматривал своеобразную иронию: только-только попав в эту школу, я ощущал себя одним из немногочисленных приличных учеников в окружении плюющей на закон подрастающей швали… Поджавших хвост от страха подпевал Фраззла я примечал то там, то сям: они ходили быстро, как ранее передвигался по школе запуганный Брэдом Филлип, прятались от моего взгляда за другими учениками, также сторонящимися меня и одаренного моей защитой Филла. Самого Фраззла я не видел. Краем уха слышал в раздевалке о том, что его родители переехали в соседний городок, но не верил до конца в эту историю: греющейся на ебать каком медленном огне тревоге не давали остыть слова матери: «Настоящие мудаки не принимают поражение с первого раза…» — с чего вдруг им склонять голову после второго удара под дых, если они — мудаки?.. Вероятно, в сложившейся ситуации, доведенной мною же до полнейшего абсурда, бояться мне было уже нечего: за такую репутацию не хочется трястись. Но моим самым главным страхом стало допущение, что своими громкими киношными нападками я не только довел Брэда до невменяемого состояния, когда месть застилает глаза, но и ненароком подсказал ему способы наказать меня и заставить молить о пощаде… А все потому, что в самом начале я выбрал неверный способ решения проблемы, именуемой «Фраззл»: вместо того, чтобы сплотить всех жертв Брэда и направить их ярость и затаенные обиды против него, я возвысил самого себя, потешил эго и удовлетворился результатом… потом отвлекся на Филлипа, и — не успел я опомниться! — ситуация вышла из-под контроля!.. Так что желание переиграть начало обучения в этой школе по-умному да опасения за Филла, маму и ее официального нового кавалера, мистера Фишера, стали полным тазиком дегтя, в который швырнули жалкую ложку меда, не потонувшую в нем бесследно благодаря Филлипу и самому окончанию того ебанутого дня…***
Проводив Филлипа до дома и в пузыре из неловкой тишины вручив ему «подаренное» Фраззлом совместное фото, я заслужил кроткий мимолетный поцелуй — и захлопнувшуюся перед носом дверь. С минуту я терся на крылечке дома Фишеров, как бы поправляя сорочку и пиджак, но на самом деле силился заметить хоть что-то необычное: Брэда или двух его дружков, преследовавших нас либо, может, следящих за домом Филла. Одной половине меня, погибающей от стресса, казалось, что если мои опасения подтвердятся, волшебным образом Филлипу ничто больше не будет угрожать, посему и мне станет лучше. Неизвестность, неопределенность страшнее всего… Другая часть меня замирала от ужаса, лишь помысливая о таком развитии событий, ведь пока опасения — в моей голове и нигде больше — фрагмент паранойи, реальность безопаснее для тех, кого я люблю. К материной лавке, почти готовой к открытию на следующей неделе, я брел с камнем на сердце. С опустившейся на городок темнотой во мне взыграл реализм, и я признал неотвратимость нелегкой беседы с женщиной, чьего осуждения бы просто не вынес… Мать я нашел на втором этаже: кухонька была заполнена ароматом вафель, становящимся слаще от льющегося из старого приемника медового пения Элвиса. — С возвращением, детка! — улыбнулась мама, и я плюхнулся за небольшой квадратный столик. — Сегодня купила сироп — вафли будут как ты любишь!.. Чего такой хмурый? — обеспокоенно спросила она, выключила вафельницу и присела напротив. — День сегодня был… странный… — попытался я начать издалека, но чертова прямолинейность взяла свое: — Так что если с тобой свяжется директор, будь готова к новостям о том, что я угрожал тройке школьников переехать их питомцев машиной и поджечь их родных. — Чего, блять?! — пораженно выдохнула мать и откинулась на спинку стула. — Детка, ты ебнулся, что ли? Нельзя такое говорить! И делать тем более! — Да я и не собирался! Я ж не конченный!.. Просто возникли кое-какие… недопонимания между мной и тем хулиганом, про которого я тебе говорил… Вокруг была публика, и я решил, что запугивание — лучший метод избавления от… межличностного трения… — Ну молодец, — всплеснула руками мама, — охуенно «потерся»!.. Ее последнее слово напомнило мне об истинной причине столь душевной беседы, и булыжник из грудной клетки перекатился в горло, чтобы с этой секунды мешать мне размеренно дышать и громко говорить. — Есть… еще кое-что, о чем ты можешь узнать так или иначе… — Что-то хуже размазывания питомцев по дороге и сжигания людей? — ухмыльнулась мать, готовая уже, похоже, ко всему. — Ты только… как и всегда, прояви свою широту взглядов… — Интересно… — буркнула она и вперила в меня любопытные глаза. — …Сегодняшний инцидент произошел, потому что тот мудак сделал на меня некий компромат и развесил его в школьном коридоре. У меня выбор был: или подставить свой зад и зад Филлипа под бесконечные пинки, или защитить нас обоих, сыграв невменяемость, — лучшего я ничего не придумал… — И что же это был за компромат? — будничным тоном поинтересовалась мама, отломала уголок горячей вафли и сунула в рот. — Фотографии, на которых… — Я тяжело вздохнул, сжал губы — практически зажевал их. — …на которых мы с Филлипом сосемся… Мать закашлялась, просыпав крошки на стол, и громко рассмеялась в ладонь. — Блять, да я серьезно!.. — Я не поэтому смеюсь. Ох… — С ностальгической улыбкой она вытерла повлажневшие глаза и посмотрела на сбитого с толку меня. — Это, конечно, несколько иной случай, но о наших с твоим отцом отношениях моим родителям стало известно тоже в не самый подходящий момент: он тогда также целовал меня в губы, только… не совсем в те губы, — расхохоталась она в потолок. — Блять! — выпалил я, прикрыв лицо руками. — Мам, ебанный пиздец! У меня же фантазия! Это-то мне знать нахуя?! — На фоне этого Ваше «палево» не выглядит ужасно, верно? — поморщила она нос. — Пусть у вас с Филлипом зрителей было больше, у нас с твоим отцом — зрелище горячее! Она освободила все застрявшие в горле смешки и продолжила по кусочкам уничтожать вафлю. У меня же уши горели от стыда: что я, блять, только что представил?!.. Но, стоит признать, на душе стало заметно светлее. Как по волшебству, обошедшему мое внимание стороной, мать развеяла мои печали, разделила ношу напополам и с легкостью забросила часть себе на плечо, столько раз меня выручавшее. — Тебя что, даже самую малость не удивило то, что я встречаюсь с Филлипом?.. — Детка, — снисходительно улыбнулась она, — за все эти годы ты привел кого-то к нам домой всего единожды — и это была твоя девушка. Разве вчера у нас было не двойное свидание на свежем воздухе? Я искал подходящие слова не дольше пяти секунд — после мой самоконтроль иссяк. Сорвавшись с места (и заодно ударившись боком об угол стола), я обнял мать, лег щекой на плечо, и ее спасительный ласковый смех мурашками пробежал по моему затылку. — Съешь вафлю, — любяще попросила мама и погладила меня по спине. — Ты, должно быть, дико устал.***
Подложив пустой рюкзак под задницу, я сидел на полу людного школьного коридора с книгой в руке. От запаха новых страниц внутри довольно урчал грозный змей, периодически поднимающий голову и озирающийся в извечном предчувствии беды. Эта опаска не оставит меня до последнего школьного дня… Но уж лучше быть бдительным и держать ухо востро, как сказала бы мама, чем безмятежно плыть по течению и в итоге оказаться неготовым к выпрыгнувшим из-за поворота проблемам… Глаза добежали до последней строки, пальцы по привычке ухватились за кончик страницы, но поверх легла ладонь Филла: — Подожди, я не дочитал. Привалившийся к моему плечу, он сидел рядом на своем ранце. Мимо проходили галдящие школьники, для которых мы оба были не более материальны, чем призраки, сошедшие с мистической потертой обложки, согретой моей рукой. — Все, — кивнул Филл, и я перевернул страницу. Главный герой попал в небывалую передрягу, из которой выкарабкаться живым и невредимым я сам бы точно не смог! — вполне возможно, книжный бедолага и не получит желанного счастливого финала! В любую другую минуту его приключения захватили бы меня с головой, но вместо этого я тайком вдыхал аромат волос Филлипа — и от одного этого погружался в сладкую дрему, блаженную отсутствием реальных и надуманных несчастий… — Все, — повторил Филл, и я, так и не насладившись этой парой страниц, зашелестел дешевой желтоватой бумагой. — Я… говорил с твоей мамой на днях… — поднял голову Филлип, и я постарался как можно скорее возвратиться к нему, в коридор. — Ты каждый день с ней говоришь, бывая у нас. — Я имею в виду… о нас говорил… — смущенно поправился он и обхватил предплечьем мой локоть. — Она пообещала «прощупать почву»… мило, как бы ни о чем, побеседовать с папой, подготовить его, если получится, или хотя бы узнать его отношение… к подобным делам… Я отодвинулся от Филлипа немного, но лишь для того, чтоб заглянуть ему в глаза. — Серьезно?.. Расскажешь о нас?.. — Он подумывает сделать ей предложение, — с отголоском вины поморщился Филл. — Спрашивал меня на днях, как бы я отнесся к их помолвке… Только не говори матери! — спохватился Филлип, и я легонько боднул его в лоб. — Ясен хуй. Тогда, действительно, лучшего момента для откровений такого рода не представится. Потупив взор, Филлип жевал язык. Я закрыл книгу, вытянул руку из требовательной хватки Филла и обнял его, уткнулся носом в макушку, чтобы аромат травяного шампуня наполнил легкие до краев. Пальцы Филлипа сжали мои ребра: он всегда так льнет, когда мы смотрим телевизор в моей комнате, лежа поверх постели и теряя крошки в складках покрывала. — Если мне… понадобится помощь… — начал Филл, но я тотчас его перебил: — Блять, ну, естественно… …что бы ни происходило, какие бы испытания мне ни нужно было преодолеть, сколько бы мужских поступков ни потребовалось… — …я всегда тебя поддержу.