I'd Like For You And I To Go Romancing

– Я, право, не знаю... – Не артачься. На самом деле, давно уже пора. – Ты уверен? – Оглянись вокруг. Теперь все этим занимаются. – И все же мне кажется, что нельзя сбрасывать со счетов специфический риск... – Ангел мой, ты предотвратил конец света, восстал против небес, даже обзавелся новой одеждой! Пора начинать жить по-настоящему! В конце концов Азирафель соглашается на урок вождения с Кроули. Для этого они выезжают за город, руководствуясь следующими соображениями: Азирафель предпочитает погибнуть в живописном месте, а Кроули не хочет, чтобы потенциальные свидетели услышали предсмертные хрипы неудавшегося водителя, если с дорогим сердцу Бентли хоть что-нибудь случится. Кроули объясняет, как управлять машиной. Азирафель всегда все схватывал на лету, если от него не требовалось сомневаться в глубоко заложенных идеологических принципах, поэтому он без проблем запоминает назначение рычажков и педалей. Процесс, на самом деле, весьма прост. Люди молодцы, что додумались до этого. Раньше Азирафель каждый раз чувствовал себя виноватым, когда ему приходилось утруждать лошадей. И все же, положив руки на руль и глядя на извивающуюся прямо перед собой дорогу, он начинает нервничать. – Если я разобью твою машину, то не обижусь, если ты перестанешь со мной разговаривать лет на пятьдесят, – мрачно сообщает он. – Мне будет не хватать твоей компании, но я все понимаю. – Ах, да не разобьешь ты ее! – нетерпеливо отмахивается Кроули, а затем – тише – добавляет: – Я тебе доверяю. Глубоко вздохнув, Азирафель ставит ногу на педаль газа и думает (хоть никогда бы не признался в этом): «К черту все! Поехали!» Они катят по узкой петляющей дороге – и это ощущение, наиболее близкое к полету. Кто же знал, что человек найдет способ воссоздать это чувство, сделать его столь же повседневной частью своего бытия, как и дыхание! Оказывается, Кроули знал. Кроули всегда все знает. Он находит крупицы красоты в этом грустном, милом, терзающем своим великолепием мире и вцепляется в них мертвой хваткой. На каждом повороте сердце ухает вниз, словно на американских горках (не то чтобы Азирафель хоть раз был на этом аттракционе; может, им с Кроули посетить Диснейленд? Об этом стоит задуматься). Пейзаж проносится мимо зеленой полосой лугов на фоне поцелованного облаками синего неба. Через некоторое время Бентли останавливается в конце дороги, перед поворотом на более оживленную трассу. Кажется, будто они ехали не дольше секунды – и одновременно целую вечность. – Но это же… это же было так весело! – восклицает Азирафель, не в силах сдержать бурлящую радость. Кроули улыбается ему в ответ, и ангел ощущает прилив такой любви, что практически готов взорваться. И что прикажете делать со всеми этими чувствами? Он начинает понимать, почему люди так помешаны на прикосновениях. Это способ преодолеть любое расстояние и сказать руками, губами – да всем, чем угодно: «Вот. Вот что я к тебе чувствую». Поэтому, слегка потеряв голову, Азирафель спрашивает: – А что если мы поцелуемся? – Поцелуемся? – ошалело повторяет за ним Кроули. Идти на попятную поздно. – Ну, знаешь, как пара. Мы же с тобой, если задуматься, практически пара. Пары тоже танцуют на свадьбах. Да, мы однозначно пара. – Похоже на то… – едва слышно говорит Кроули. – Мне кажется, – осторожно продолжает Азирафель, – что это не так уж и плохо. Я мог бы составить список всех «за» и «против»… – Для того, чтобы поцеловаться, не нужны никакие списки! Просто берешь и целуешься! Ну тогда… – Мне тебя поцеловать? – Не знаю! – восклицает Кроули в смятении. – Поцелуи придуманы для людей, а не для демонов. Самое близкое к этому развлечение там, внизу, – съесть кого-нибудь живьем, начиная с губ. – Хм, если они не для демонов, то наверняка и не для ангелов. Они смотрят друг на друга в беспомощном замешательстве. Но в то же время что-то внутри начинает подниматься на поверхность, словно пузырьки газа в бокале только что налитого шампанского. – В принципе, – заявляет Кроули, – именно мы с тобой постоянно идем против правил. – Попираем устои! – Но если честно, я не совсем уверен, как вообще целуются, – нехотя признается Кроули. – А ты? – Конечно нет! – возмущенно отвечает Азирафель. – Конечно, нет… – Постой. Ты тоже не умеешь? – ангел никогда не спрашивал (не благое это занятие – интересоваться такими подробностями), но однозначно предполагал… – Просто ты кажешься… таким, ну… сексуальным. – Это само собой! Понты-то демонические. Спасибо, кстати, за комплимент. – Азирафель с нежностью замечает, что щеки Кроули порозовели. – Но я просто занимался своими дьявольскими делами, а не ходил на свидания со смертными. И уж точно не собирался целоваться с другими демонами – они отвратительнейшие создания! У каждого или шлем из мух, или рептилия на макушке. Представь себе: сидит какой-нибудь хамелеон, наблюдает за обжиманиями, щекочет носы хвостом… Кому это надо? – Батюшки… – У меня же, в конце концов, есть стандарты! – Разумеется, – говорит Азирафель, размышляя, было ли это камнем в его огород. – Да я про демонов, – поспешно добавляет Кроули. – Не про тебя. Ты, очевидно, великолепен. – Прямо вот очевидно? – Ну да. Великолепен в своей манере ботана, со своей ветхозаветной бабочкой. – Я не против этой характеристики, – кивает довольный Азирафель. Кроули барабанит пальцами по приборной доске (он часто так делает, если хочет казаться непринужденным) и через какое-то время говорит: – Все когда-нибудь случается в первый раз. – А у нас с тобой первые разы обычно заканчиваются более чем успешно. – Но ты ведь понимаешь, что в истории мироздания нет ни одного прецедента… – Да, и такие случаи – наш конек. Поцелуй неизбежен. Он просто не может не произойти. Ситуация кажется такой же устрашающе масштабной, как противостояние аду перед концом света, и так же не предполагает путей отступления. Однако когда Азирафель осмеливается поднять глаза на Кроули, тот выглядит не приятно взволнованным, а ненароком хлебнувшим из бутылки прокисшего молока. – Что не так? – Понимаешь, – с трудом выдает Кроули, – ты мне вроде как нравишься вот уже шесть тысяч лет, но я никогда не думал, что это к чему-нибудь приведет, и сейчас меня, кажется, накрыло. Я в остолбенении – в самом прямом смысле этого слова. Не могу двигаться. Шесть тысяч лет! Ну и ну! – Шесть? Шесть тысяч?! – Азирафель не в состоянии сдержаться. – С того самого момента, как ты признался, что подарил свой огненный меч. «Это мне нравится, – подумал я. – Он мне нравится, потому что он необычный». Ну и вот. С тех пор. – О лорд… – Байрон, – жалостливо добавляет Кроули. – Как ты быстро во всем разобрался! Но ты вообще очень сообразительный. Мне, например, понадобилось, кажется, несметное количество веков – до Второй мировой войны, – и даже тогда я быстро похоронил это все под толстым пластом отрицания. – Поверь мне: уж я-то прекрасно тебя понимаю. – Ты немного позеленел. – Я и чувствую себя ужасно зеленым. – Хочешь, тогда отложим это все? – предлагает Азирафель, стараясь не выглядеть разочарованным. – Скажем, до следующего… века. Кроули едва заметно качает головой. Что ж… Азирафель – возможно, храбрее любого другого ангела с момента сотворения мира – преодолевает расстояние между сиденьями и осторожно снимает солнцезащитные очки. Змеиные глаза смотрят на него в упор. Когда-то они казались странными и отчужденными, но теперь эти глаза бесконечно прекрасны своей неповторимой принадлежностью к Кроули и полны чувства, которое ангел всецело разделяет. Сложив очки, Азирафель аккуратно откладывает их в сторону: он знает, как демон расстраивается из-за любого повреждения, несмотря на весь его запас новых пар. Убедившись, что очкам ничего не грозит, Азирафель наклоняется ближе и приникает к губам Кроули. На несколько мгновений касание остается простым и невинным, таким, которое люди раньше использовали для приветствия, пока не стали стеснительными и боящимися бактерий. Но затем Кроули будто просыпается и – как же это невероятно, изысканно, божественно! – отвечает на поцелуй. – Ах, – улыбается Азирафель в миллиметре от губ Кроули, – это настоящее чудо. – Помолчи, ангел, – ласково рычит тот и, оправившись от оцепенения, берет лицо Азирафеля в руки, чтобы со всем благоговением мира притянуть его ближе. *** Минут через десять кто-то стучит по стеклу Бентли. Ангел и демон отлипают друг от друга ровно настолько, чтобы опустить порядком запотевшее окно со стороны водителя. – Представьте себе, – объявляет немного помятый и излучающий ликование Азирафель, – мы действительно пара! И, кажется, только что освоили французские поцелуи. – Я рада за вас, – отвечает женщина, вышедшая из своей машины, чтобы поговорить с ними, – но неужели вам обязательно обжиматься посреди дороги? – Понимаете… – начинает Кроули таким тоном, что Азирафель чувствует: до превращения в пугающую адскую бестию остаются считанные секунды. – Нет-нет, все в порядке, – поспешно говорит он. – Прошу прощения, мадам. Мы тотчас же отъедем. – «Мадам»? «Тот час»? – удивленно хлопает глазами женщина, но Бентли уже далеко. – Какая наглость! – возмущается Кроули, в то время как Азирафель ведет машину. – Даже поцеловаться уже нельзя, чтобы кто-нибудь не встрял! – Что за люди пошли, – улыбается ангел, с напускным осуждением качая головой. – Просто ужасные, – вторит ему Кроули, еле сдерживая улыбку. После этого Азирафель везет их домой – или, по крайней мере, до первой парковки. Им надо наверстать много упущенных лет, а такие важные дела лучше не откладывать на потом.