Pourquoi?..

— Мне так холодно... Лето в Париже всегда слишком жаркое, палящее солнце обжигает, а каменные дороги нагреваются так сильно, что едва не плавится подошва ботинок. У Акселя слегка покрасневшее лицо — он так долго бродил по этой жаре, что непривычно загорел; он так долго бродил по этой жаре, что вечером не смог дойти до дома, падая от усталости и изнеможения. У Акселя покрасневшее лицо и красные глаза — он плачет так долго, что даже не знает, какое сейчас время суток. Он чувствует себя отвратительно, спустя столько времени сдавшись и признав свою слабость. Чувствует себя отвратительно, спустя столько времени придя к единственному человеку, который мог понять. На чьи колени он мог лечь и разрыдаться. — Мне так холодно без него, Папа... — шепчет Аксель, в тридцатиградусную жару кутаясь в толстовку с начёсом и дрожа всем телом, — Он ведь любил меня, почему..? Почему ушёл? Почему целует других? Почему не отвечает на звонки, лишь изредка отправляя смайлики в сообщениях? Почему больше не любит? Давид чувствует их общую боль. Знает, от чего плачет Аксель в Париже. Знает, почему до беспамятства напивается Максанс в Барселоне. И понятия не имеет, как сказать мальчикам, что они глупые потерянные дети. Давид не отпускает Акселя домой и отбирает ключи от мопеда. Укладывает спать на своей кровати, в то время как сам остаётся спать в кресле. Говорит Акселю, что остаётся спать. А сам звонит по единственному нужному сейчас номеру. Жара в Париже сменяется ливнями. Они не прекращаются, от них у каждого второго головные боли, а у кого-то — слёзы на глазах. Аксель не знает, почему просыпается от звонка в дверь. С тех пор как Давид привёз его домой, он ни разу не вставал с кровати; закидывал Instagram и Twitter старыми фото, чтобы создавать ощущение жизни даже для самого себя; гладил грустную мордочку Убы, уставшей ходить в лоток и каждый день приносящей поводок в зубах. Аксель прижимает ладони к опухшим глазам, хотя слёзы уже давно закончились. Он почти уверен, что это Давид, который привёз ему еду или что-то в этом роде, поэтому открывает дверь, даже не посмотрев в глазок. Аксель открыл дверь и замер, чувствуя, как замирает и останавливается сердце. Кажется, он кричал. Кажется, пытался ударить. Кажется, плакал сильнее, чем все эти дни. Единственное, что Аксель запомнил — он снова почувствовал себя живым, когда холодные губы коснулись его собственных, а вода с промокшей насквозь одежды стекала на паркет. Он снова почувствовал себя живым, прижимаясь щекой к родному плечу, слушая гулкое сердцебиение и думая только о том, что слова любви ему больше не снятся — Максанс шепчет их ему на ухо снова и снова.