Нам некого винить за нелюбовь Не надо громких слов и томных взглядов Ты знаешь, мне не место быть с тобою рядом Мы утонули в бесконечной лжи Попытками друг другом надышаться И я не вижу смысла дальше с этим жить
За окном давным-давно стемнело. Еще несколько часов назад дымка тумана затянула весь город под пелену, что помешало людям передвигаться и завершать свои дела перед приездом домой, но Фрэнку было абсолютно все равно на погодные условия и творящийся на улицах города хаос. Он на автомате вернулся домой, зная прекрасно, что Джамия не смогла бы сидеть с детьми вечно, заварил себе кофе и поклялся после состоявшегося в клинике разговора, что он проведет ночь, будучи бдительным человеком. Поэтому он отпустил подругу домой, а сам, приняв наконец душ и уложив детей спать, сел на диван в гостиной за работу, которой было, как всегда, немерено. Даже несмотря на то, что главврач ушёл в отпуск, работа не отпускала его ни на минуту. Уложив ноутбук на коленях, медик открыл программу отслеживания пациентов и медперсонала, после чего стал разбирать статистику выздоровлений, надеясь, что рецидивов ни у кого из пациентов не было. Наткнувшись на одну фамилию, что числилась у него в базе данных, он вспомнил, что бросил этого пациента на произвол судьбы, уйдя в отпуск, и, вероятнее всего, того под свое крыло уже взял Лето, вот только что-то ему явно не давало покоя в этой ситуации. Возможно, он и правда слишком обеспокоен своей работой. И пока Айеро был поглощен своими мыслями о клинике, Джерард душил себя воспоминаниями.— Я подарю тебе целый мир, если ты мне только позволишь, — сделав шаг вперёд, навстречу своему возлюбленному, Фрэнк протянул ему руку. — Позволяю.
Это был тот самый миг, которого они оба так ждали, как думал Джерард, и то, чего они желали всем сердцем, и ничего кроме них не существовало. Оно не имело значения. Оно не значило ничего, и именно это убивало Джерарда, ведь это то, чего ему сейчас крайне не хватало. «Люблю ли я?» — этот вопрос Джерард задавал себе на протяжении долгого времени. Не все минуты ведь, проведённые с Фрэнком, казались ему адом. Этот мужчина, каким бы моральным уродом ни был в определённые моменты, порой приносил и радость. Его смех, юмор, мимолетный флирт даже спустя время, даже слезы и извинения — это все казалось искренним. Это все казалось именно тем, за что Джерард всегда готов был его простить, вот только не напрасно ли? Не любил бы, не прощал бы. Не ценил бы проведённое вместе время и не переживал бы каждую ссору или конфликт как последний в их совместной жизни разговор. И все эти разговоры про развод, про то, что стали друг другу чужими — это все ерунда, ведь они оба знают, что истинные чувства не лежат на поверхности. Отношения — это ведь работа двоих людей, и порой бывает так, что один теряется в своей жизни, прорастает корнями в быту, отчего второму кажется, что больше жизни нет, что нет больше любви в их маленьком мире, вот только чушь все это. Надо научиться быть рядом друг с другом, слышать друг друга, а не просто слушать, и поддерживать именно в те моменты, когда второй части тебя это так необходимо, даже если на его восстановление уйдёт месяц, или три. Вскоре после такой затяжной зимы наступит жаркое лето, и все вернётся на круги своя. Нужно просто немного потерпеть. — Привет, милый, — тихо постучав, Фрэнк открыл дверь палаты, наполнив комнату светом, после чего вошел в помещение, сразу пройдя к койке, где лежал его возлюбленный. Ему было непросто переступить через себя после прошедшей ночи и признать, что Джерард был прав во всем, но он же обещал, что изменит все. Эта ночь дала ему право наконец признать свои ошибки и дать супругу понять, что он меняется ради него. — Я знаю, что ты не любишь, когда тебе дарят цветы, но я не мог прийти без них, — он бесшумно подошел к прикроватной тумбе и поставил букет из эустом и роз в приготовленную для цветов вазу, после чего нежно поцеловал супруга в лоб и, поместив его ладонь в свою, сел рядом на койку, стараясь не занимать много места. — Как ты себя чувствуешь? — У меня в последнее время создается ощущение, будто я был рожден для того, чтобы всю жизнь провести в больнице. Стоило мне только пару месяцев провести дома, как я вновь оказался в палате с белыми стенами и под бесконечными дозами лекарств, — безусловно, Джерарду было обидно, что он все свое время проводит не дома, а в больницах, и это его угнетало как никогда ранее. Натянув улыбку на лицо, Уэй сделал вид, что его вся эта ситуация ни капли не задевает, после чего он приподнялся и, оперевшись на подушку, достал свой альбом, чтобы показать Фрэнку его последнюю картину. Творение, на котором была изображена трагедия. Парень, лежащий на операционном столе под белой простыней с открытой раной на животе, из которой сочится кровь. Его глазницы пустые, скрытые чернотой, губы белые, словно снег, а руки, прижимающие к груди черную книгу, скрывают ее название. Вся комната была погружена во мрак, и лишь луч света, исходящий от лампы, падал на бездыханное тело, от которого больше не веяло жизненной энергией. — Почему ты вновь начал рисовать всякую чернь? — Только не говори сейчас со мной как психиатр. Ты знаешь, как это действует на меня, — захлопнув альбом, Джерард бросил его на пол и отвернулся к окну, лишь бы не видеть этот пронзительный взгляд психиатра мистера Айеро, а он как никто другой может отличить его от взгляда любимого супруга. — Никто не говорит с тобой как с пациентом, успокойся, пожалуйста, — Фрэнк знал, что ни к чему хорошему это не приведет, но ему нужно было убедиться в том, что Джерард не впал в депрессию вновь, ведь его никто не вылечил от шизофрении, которая теперь навсегда будет с ними обоими. — Я просто хочу выйти отсюда. Я больше не могу находиться под пристальным взглядом Армстронга и снующих туда-сюда врачей. Фрэнк, я еще не забыл, как ты пичкал меня седативными, а твои санитары скручивали меня при любой возможности. Я больше не хочу оставаться здесь, — слышать это было больно всем — и самому Джерарду, и его супругу, ведь они оба прекрасно понимали, что ничем хорошим это не кончится. — Помоги мне, или я помогу себе сам. — Что ты имеешь в виду? — нотки депрессии проскакивали в диалоге с Джерардом как никогда ранее. Человек был настолько мертв внутри, что его, к несчастью, не мог бы вытащить, наверное, даже самый лучший психиатр, коим когда-то являлся Фрэнк. Нельзя сказать, что он сейчас является плохим врачом, но время идёт, а его пациенты не идут на поправку. Он бросил клинику, своих клиентов, подчинённых, которые без Фрэнка не справляются. И пусть он сделал это во благо своей семьи, но добрых слов от департамента он за это не услышит. — Джи, мы должны понять, как это лечить. Я не могу просто взять и вытащить тебя из клиники под предлогом, что ты хочешь домой, понимаешь? Не будь как маленький, пожалуйста. На это Джерард не ответил ничего, лишь опустил голову и вытянул свою руку из руки супруга. Ему и нечего было говорить человеку, который, по его мнению, не ценил его самого и его мнение. Хотя, с другой стороны, он прекрасно понимал, что все это делается только ради него одного. Что его здоровье всегда будет на первом месте, и Фрэнк, зная, какой Джерард болезненный, всегда будет беспокоиться о нем и о его здоровье больше, чем о себе. Может, он на первый взгляд и выглядит черствым и эгоцентричным, но на самом деле он всегда ценил свою семью. И особенно он был благодарен, конечно же, своему супругу, который делал все возможное, лишь бы его семья была счастлива. И пусть до него это дошло лишь спустя время, но может, оно и к лучшему? Может, Фрэнк хоть сейчас поймет, что семья всегда должна быть на первом месте? — Я устал, Фрэнки. Казалось, что Джерард произнес эти слова на одном дыхании, хотя, может, так оно и было. Он поднялся с койки, еле стоя на ногах, подошел к окну и приоткрыл его, впустив поток свежего воздуха в палату. Больничный запах уже начал душить его. Кому понравится проводить каждый день в четырех стенах, даже если там окружают заботой и вниманием? Но Джерард думал о том, что это не больница душит его, а жизнь, которая в последнее время похожа на страшный сон. Чувствовать себя загнанной птицей в клетке не понравится ни одному человеку. Вероятно, хоть раз в жизни у каждого был период, когда жизнь казалась серой, бессмысленной; когда хотелось умереть, перескочить этот этап и начать новую яркую и наполненную эмоциями жизнь, где нет места обидам и душевным переживаниям; где нет ругани, чертовщины и пустых обещаний. — Я устал так жить, понимаешь? У меня каждый день — день сурка. Проснулся, приготовил поесть, погулял с детьми, вернулся домой, уложил спать, посмотрел телевизор, потом ты возвращаешься домой и все, опять то же самое. У меня создается ощущение, что я умер. Может, я и правда давным-давно мертв, просто не замечаю этого? Может, ты меня и не вытаскивал из больницы, и сейчас я лежу под каким-нибудь седативным, завернутый в смирительную рубашку, а ты успокаиваешь, внушая, что это все моя параноидальная шизофрения? Я не верю, что меня ждет хорошая жизнь. Я не верю в то, что я смог родить; что я смог забеременеть, Фрэнк. Где это видано, чтобы мужчина имел матку? А этот чертов страх быть убитым и вечная борьба с полтергейстом, — Джерард аккуратно сел на подоконник, стараясь не делать лишних телодвижений, после чего достал пачку сигарет и, достав одну, закурил, прерывая все попытки супруга предотвратить это безобразие. — Прекрати, Фрэнк, я и так труп. Дай мне хоть благодаря никотину почувствовать себя человеком, — сделав затяжку, он бросил взгляд на палочку медленного яда и усмехнулся. — Это так иронично. В попытках обрести счастье и вырваться на свободу, я все равно оказался заперт в своей собственной клетке, которая с каждым днем все больше стягивает прутья. Мне больше некуда бежать. Я пересек финишную прямую, и что в итоге? Теперь я просто марионетка, чьей жизнью управляют другие люди или нелюди. Я мертв, Фрэнк, признай это. Я много раз уже говорил тебе, что не чувствую себя в своем теле; словно я проживаю не свою жизнь, но ты все отрицал. — Тебе нужен психиатр, Джерард. — Психиатр, лечение, больничная палата. Сколько можно меня лечить? Вот об этом я тебе только что и говорил. Мой крест — палата в психиатрии и папка с инициалами «Gerard A. Way». — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — устав выслушивать это, Айеро поднялся с места и двинулся в сторону выхода, в надежде отдышаться и прийти в себя. — Брось, Фрэнки, я прекрасно понимаю, о чем я говорю. Вся эта мистика не просто так крутится вокруг меня. Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы принять факт своего существования в этом мире? Я никогда не представлял свою жизнь такой, и я уверен, что меня просто нет. — Почему же ты тогда раньше не дошел до этой мысли? Неужели надо было вновь оказаться запертым, чтобы принять свою смерть, Джерард? Ты прошел через такой ад ради того, чтобы только сейчас признать себя мертвым? Тебе не кажется, что это похоже на паранойю? Или может, тебя не в то отделение положили? — Фрэнку не стоило говорить всего этого, ведь он прекрасно понимал, что ведет себя сейчас не как любящий супруг, а скорее как врач-психиатр, но служебные привычки взяли верх над эмоциями. — Вновь ты возвращаешься к своей врачебной практике, Фрэнки. И как бы ты ни говорил, что ты изменился ради нас, этого нет, и будь я проклят, никогда не произойдет, — не сказать, что Джерард был расстроен или разочарован. Он знал, что так и будет. Что все обещания измениться канут в Лету, и даже если это не случилось бы сегодня, произошло бы оно через неделю или даже несколько дней. — Ты был, есть и навсегда останешься лишь главврачом престижной клиники, но никогда не станешь порядочным семьянином. Уходи. — Айеро, а может уже и Уэй, лег на кушетку и прикрыл глаза, отвернувшись к окну.Теперь мы стали выше головы Мы стали крепче, стоя под огнём Мы продолжаем биться за свои мечты Даже если больше не вдвоём Теперь мы стали выше головы Мы стали крепче, стоя под огнём Мы продолжаем биться за свои мечты Даже если больше не вдвоём
— Джерард, открой глаза. Джерард, черт возьми! — лежа на белой простыне под надзором нескольких медбратьев и главврача престижной клиники, пациент находился в состоянии полного отсутствия контроля и внимания, словно живой труп. Его глаза были закрыты, пульс не доходил до отметки и 30, сердцебиение фактически отсутствовало. Медик буквально за секунду осознал, что происходит с его пациентом. — Кто? Кто, вашу мать, дал ему налорфин? Какого черта и откуда вы его вообще взяли?! Тащите налоксон в капельнице, быстро! Поувольняю всех к чертовой матери. Не отпуская попыток привести пациента в сознание, Айеро пытался лично привести его в сознание, не дожидаясь пока ему принесут раствор. Массаж сердца, холодная вода; он прекрасно понимал, что это мало что даст, пока токсин еще находится в организме Джерарда, но в данный момент любые, даже самые бесполезные попытки вернуть его к жизни лишними не были. На кону висела жизнь, за которую он нес ответственность как никто другой. После введения катетера в вену он моментально перевернул парня на бок, зная, что лежа на спине еще до действия препарата можно задохнуться. «Этот чертов день уже не принесет мне ничего хорошего» — и правда, утренняя смерть пациента, доведение до суицида от медбрата в отделении для буйных, несостоявшееся собрание совета директоров, а сейчас еще и факт клинической смерти, пусть до нее и не дошло. Айеро остался в палате до самого пробуждения пациента, в надежде, что все кончится хорошо, и его репутация тут совершенно не при чем, он действительно переживал за судьбу и жизнь каждого из своих «друзей», как он называл душевнобольных людей, лежащих в его отделении. Это был именно тот человек, который работает не ради денег, а ради жизней, без собственной выгоды. Протянув руку к руке Джерарда, он с осторожностью замерил пульс, стараясь не травмировать лишний раз поврежденный мозг Уэя, после чего со спокойным сердцем выдохнул и откинулся в кресле, скрестив руки на груди. — Что произошло? Почему я связан? — смочив слюной покусанные и обветренные губы, Джерард в попытках хоть слегка приподняться на кушетке, потерпел крушение своих планов, поэтому он вновь упал головой на подушку. Только сейчас он заметил, что его руки и ноги привязаны к бортам кровати, и это его далеко не обрадовало. — Фрэнк, почему я, черт возьми, привязан к этой гребаной кровати?! И какого черта я у тебя в отделении? — Джерард, успокойся. Расскажи мне, что ты помнишь? Какой последний фрагмент въелся тебе в память? — вытянув руки перед собой, Айеро аккуратно достал из кармана фонарик и приказал пациенту соблюдать правила диагностики, пока тот рассказывает о последних воспоминаниях. — Я лежал в палате, правда это было в отделении Армстронга, мы разговаривали о том, что я не представлял для себя такой жизни и что меня не устраивает такое положение вещей, а ты меня внимательно слушал, но это неважно. Скорее всего, ты сейчас начнешь отрицать, что это было, — возможно, во время последней процедуры электрошоковой терапии Фрэнк слегка переусердствовал и стер действительность из жизни Джерарда, в связи с чем его начали преследовать подобные воспоминания, но в этом Айеро не был уверен на сто процентов. — Что именно тебя не устраивало? О каком положении вещей идет речь, сможешь рассказать мне? Возможно, я просто забыл об этом, — конечно, Айеро понимал, что нельзя обрубать на корню рассказ Джерарда и твердить, что подобных вещей, о которых он говорит — не было, ведь тогда бы он сделал еще хуже, и парень пережил бы еще одну травму, а их у него уже предостаточно. — Я говорю о наших отношениях, Фрэнк. О том, что ты забил на семью и все время на работе, а я сижу с детьми. А еще эта мистика, которая не отпускает меня ни на секунду. Я так больше не могу, мне нужна твоя чертова поддержка! — выкрикнув последние несколько слов, Уэй выдохнул и утонул в непоколебимости своего лечащего врача, а тот лишь кивнул и подойдя, погладил Джерард по плечу, покинув палату. — Мередит, будь добра, передай родственникам Джерарда Уэя, что с данной минуты все посещения запрещены. И отмени электрошок. У него потеря памяти и приобретение смены реальности, — не сказав больше ни слова, Фрэнк покинул холл и, войдя в свой кабинет, бросил личное дело на стол, открыв его на первой странице.«Пациент №285. Джерард Артур Уэй. 21 год. Ведет творческую деятельность. Прибыл по настоянию родственника (брата). Наблюдает врач-психиатр Фрэнк Энтони Томас Айеро-младший. Пациент страдает несколькими психологическими и клинико-психиатрическими заболеваниями, в число которых входят: депрессия, онейрофрения*, параноидный психоз психогенный. Психологически-уровновешенное состояние больного несбалансировано. Наблюдаются панические атаки, а также частые перемены настроения. Галлюцинации носят частый характер, приводя пациента в возбужденное состояние. Имеется сильно влияющая на мировоззрение фобия. На протяжении всего контакта Джерард Артур Уэй говорил о смерти как о страннике и преследователе не только мертвых, но и живых. При этом пациент не считает себя больным, отказывается от квалифицированной помощи».
I can't bleed All these things done to me They're trapped in this skin And they're wrapped around my veins I can't bleed All these things done to me They never will fade Like a cold dark winter's day