Семья важнее всего

Проходя страду земную Горьких лаек и сладких мук, Помни, вверяясь поцелую,— Любит лишь мечту двойную Эрос, туго гнущий лук. Он решил, он повелел Кроткой строгостью заклятий, Чтоб восторг двух разных тел Равным пламенем горел На костре ночных распятий. Богу ран животворящих Ненавистен страстный вскрик, Если он, во мглах крутящих, В миг разъятий единящих, Из одной груди возник. Юри никогда не был так счастлив и так несчастен одновременно. С одной стороны такое долгожданное золото, но с другой эти конференции, интервью и фотоссесии. А так хотелось побыть с Виктором наедине. Золото. Первое место. Медаль на шее, будто не свисала вниз, а летела наверх и приглашала в эти небеса с собой. После была оглушительная победа на национальном чемпионате с отрывом в двенадцать баллов от второго места. А чуть позже серебро на Чемпионате Четырех Континентов, он проиграл примерно шесть баллов, упав с четверного сальхова. Как бы ни хотелось Юри выйти замуж за Виктора, но сделать этого людям разных национальностей довольно проблематично, так что было решено самим составить брачный “договор” и расписаться в нем. Вообще вся церемония больше походила на театральную постановку: Пхичит отыгрывал роль священника и тамады одновременно, вместо приглашенных танцовщиков на сцену выходили гости, а присутствие многочисленных родственников Виктора только усугубляла ситуацию. Но Кацуки был рад даже этому. Он был просто рад быть рядом с любимым человеком. Но приближающийся сезон не давал эмоциональному состоянию Юри оставаться в равновесии. Виктор все больше времени проводил на катке, ставя программы всем кому ни лень, да еще и тренировался сам, чтобы соревноваться. А Кацуки все больше и больше придирался к мелочам во всем. Ему не нравилось, как он проговаривает букву “л”; как становится в финальную позу в конце программы; что приготовил недостаточно вкусный, по своему же мнению, ужин. Но делать что-либо с этим решительно не хотелось. Точнее хотелось, но организм, будто вечно был близок к полной разрядке без возможности восполнить запас сил. Вообще принять решение было непосильной задачей, словно ему вдруг приказали поднять над головой поезд. Все это приводило к проблемам со сном. Юри ворочался на кровати часами, а после впадал в короткий, но очень глубокий сон, или же наоборот – засыпал быстро, но просыпался от каждого шороха. Тренировки стали сильнее истощать его, он стал гораздо больше есть, а скрывать данный факт от мужа было намного проще, чем раньше, ведь он не так много времени проводил дома. Тревожные мысли только усиливались, постоянно напоминая о себе, пульсируя в голове вечной мигренью. Мысли о Викторе часто заполняли его. Непрекращающееся “а что, если…” также не радовало. Вообще все, что радовало до этого, казалось, стало серым и однообразным и больше не привлекало его внимания. Бесповоротной точкой стал ужин у Плисецких. Льющийся из уст Виктора флирт то в сторону Юлии, то – в ее брата, настораживал, а на немногочисленные вопросы японец отвечал с трудом. Через день Кацуки даже не мог вспомнить, о чем говорили гости в тот вечер. Решение уехать домой в Японию перед этапом во Франции, и пробыть там до самого Нового Года высосало из мужчины абсолютно все силы. Кацуки всегда возвращался домой, когда ему было тошно и одиноко, не важно, с катка или с другого конца планеты. Прошло уже более месяца с тех пор, как он уехал. Виктор звонил ему каждый день по видео связи, Юри каждый раз врал мужу о том, что тренируется и о том, какие успехи сегодня сделал. За пеленой своей усталости Никифоров не замечал зажатости и неловкости супруга, списывая это на обыкновенную тоску по нему самому. Сегодня тридцатое декабря. Юри вышел из дома поздно ночью, чтобы прогуляться. Бродил он долго, дошел до скалистого обрыва на берегу моря. Отсюда было видно место, на котором они с Виктором сидели больше года назад. Виктор. Он сейчас, наверное, на тренировке отрабатывает прыжки с Юрием или хореографию с Юлией. Виктор. “Зачем я ему? У него ведь теперь есть Юра, превосходящий меня по всем параметрам… И Юля… Раз я не нужен ему… То кому я нужен вообще?”

***

Виктор был бледен как никогда. Целую неделю он ходил, нет, метался по улицам и местам их с мужем свиданий, как заведенный. Придя на место, слезы наворачивались на его глаза, и он убегал, но ноги сами вели его в следующее похожее место. “Почему он? Для чего?” – эти слова преследовали Никифорова повсюду: были выцарапаны на окнах общественного транспорта, горели на вывесках ресторанов и магазинов, отпечатались на всех поверхностях квартиры. Почему же плохое приходит под Новый Год… Завтра, когда мое тело найдут, Плач и рыданья поднимутся тут. Станут жалеть о судьбе дарований, Смерть назовут и случайной и ранней, И, свои прежние речи забыв, Станут мечтать, как я был бы счастлив. Только одни стебельки иммортели Тихо шепнут о достигнутой цели.