Мы, ставшие тьмой

      Кто бы только мог подумать, что ловить ополоумевшего Зверя — это такая сложная работа.       Когда профессор Ксавьер ещё только суёт им с Куртом это задание, у Питера в голове немедленно взрывается протест — тупо нудно скучно, почему я — и юноша искренне убеждён, что Вагнер ему в напарники для этого дела напрочь не нужен. Много ли заботы: догнать и скрутить Маккоя, пффф, да он же почти пенсионер, как бы не поломать ему старые кости, вот где главная трудность. Дела на три минуты всего.       Так думает Питер, пока не выясняется, что Маккой, как минимум, не намерен никому позволять себя выследить.       Чёртов ниндзя, мерзкий скрытный плут, затаившийся, чтоб ему пусто было, дракон — с досады Питер навешивает Хэнку добрый десяток нелестных прозвищ, но делу это никак не помогает. Все следы упираются в зияющий проёма распахнутого окна в лазарете, а после Зверь как будто испарился, ищи его как хочешь и чем хочешь. Хорошо, что именно на подобные случаи у людей Икс есть их профессор.       Когда к поискам подключается и Ксавьер, жить и делать дело сразу же становится много легче. По факту, профессору вообще ничего искать не надо: он знает, где носит Хэнка, где болтаются Питер с Куртом, и уверенно указывает, всё равно что пальцем по карте тычет: туда топайте. В такие моменты слушаться чужих команд — одно сплошное удовольствие; Питер и слушается, не раздумывая, просто позволяет быстрым ногам почти на автопилоте нести себя к цели.       Максимофф бежит и машинально берёт на вооружение посылаемое профессором заполошное только не приближайтесь. Понятия не имеет, что откуда взялось и с чего вдруг старого доброго увальня Хэнка вдруг нужно обходить по большой дуге, но послушно принимает к сведению.       Взялось, как очень быстро выясняется, от того, что Зверь невменяем в край. Мать родную, и ту небось бы не признал.       У него вообще мать — была? Или он просто однажды рухнул с могучего дуба Ксавьеру на голову, и сразу взрослым?       Вылетая с разбега навстречу Маккою, Питер самоуверенно полагает, что его скорость служит ему защитой от чего угодно. И щит, и меч, и мантия-невидимка, и весь комплект героя разом. Как минимум мантия-невидимка, оказывается, мимо: Хэнк видит разогнавшегося Питера совершенно отчётливо. Жёлтые звериные глаза следят за юношей неотрывно, хищно, не упускают будто бы ни единого движения.       Какое нахрен счастье, что он не зовёт себя Апокалипсисом и не превращает землю в липкую дрянь, думает Питер, подхватывая с земли ближайшую разлапистую корягу. Счастье-счастье, и со всей скорости оглаживает Зверя корягой по морде.       Он, может, и обзавёлся откуда ни возьмись супер-вниманием, но не супер же драной скоростью.       А вот супер-рожей, как видно, да, понимает Питер, мгновенно шарахается в сторону, спеша придумать иной план. От удара о звериную морду дерево разлетается в щепки, в мелкие брызги, морде же хоть бы хны. Хэнк озлобленно рычит, круглые жёлтые глаза следуют за Питером неотрывно, выгадывая момент, когда и тело сможет за ним успеть. И в тот миг, когда опешивший от такого внимания Максимофф уже почти верит, что его вот-вот схватят, на голову Хэнку из темноты, из ниоткуда пикирует Курт.       Зверь стряхивает его с себя почти мгновенно. Вот Курт ещё цепляется всеми четырьмя за его мощную шею — а вот уже летит вверх тормашками. Хэнк яростно рычит от боли и мотает головой. В основании шеи, над самым плечом из синей шкуры торчит то ли щепка, то ли ветка; что-то, что Вагнер чудом успел всадить в Маккоя за те краткие мгновения, пока цеплялся за него. И это, признаться, наталкивает Питера на неплохую идею.       В голове встревоженными восклицаниями взрывается профессор Ксавьер. Происходит краткая перепалка: Питер, не смей! — да я чуть-чуть всего — не причиняй ему вред — а ему нас бить можно? да кровопусканием вообще лечат! — ты убьёшь Хэнка! — да чего ему сделается, вон он какой здоровый отожрался, — и, сжимая в руках два наскоро найденных острых обломка дерева, Максимофф на всей скорости устремляется к Зверю.       Он, в общем, сам не понимает, как умудряется подставиться прямиком под удар.       Ощущение такое, как если бы его лягнул необъезженный мустанг, а потом на полной скорости сбил грузовик. Питера отшвыривает прочь, как жалкую соломинку. И, перед тем как мешком грохнуться на землю, он ещё врезается во что-то на лету — в дерево, должно быть, во что бы тут ещё можно было влепиться.       Однако и здоров же этот чёртов Маккой драться.       Питер пытается встать, но после полученного удара в грудь у него внутри всё звенит, а снаружи вдобавок всё шатается, да ещё и рёбра небось целы не все. Спасает то, что Зверь не мчится добивать — он застыл каменным изваянием, схватившись за голову. Возможно, ему сейчас сверлит виски увещеваниями Ксавьер; в любом случае, Хэнка сейчас самого можно брать и триста раз добивать. Питер вместо этого с редким для него благоразумием на карачках отползает в сторону — ну уж нет, так последних рёбер можно лишиться. Лучше поискать, где там Курта носит, вдруг он целее остался.       Громкий зов феникса так и застаёт Питера, позорно ползущим на четвереньках.       Максимофф замирает, вскидывая голову — он слышит этот зов впервые, но его невозможно не узнать. Это требовательный крик, не принимающий отказа, призыв идти следом, идти сейчас, потому что настало время, потому что другого времени не будет. Сотрясший тело удар вдруг становится неважным, забывается; Питер встаёт с колен, чувствуя, как самая кожа кипит и плавится от горячего зова, — встаёт, чтобы увидеть, как над крышей школы поднимается феникс. Тянущаяся в небо пламенеющая свеча, и очевидно, что нужно идти за ней, так далеко, как нужно будет, так высоко, как только получится.       Питер опаздывает всего на миг. В него, уже готового броситься в путь следом за фениксом, со спины врезается тяжёлая звериная туша. Опрокидывает навзничь, и земля с оглушительным звоном врезается в лоб, а сверху снова и снова обрушиваются удары мощных лап, прибивая к траве и лишая всякой надежды подняться.