Мы, ставшие тьмой

      Ещё вчера команда Людей Икс была грозной силой, способной выступить против любого врага, бороться и одержать победу — сегодня они подобны птенцам, не знающим, что делать со своими крыльями. И вот-вот один за другим выпадут из гнезда, чтобы разбиться насмерть.       Телефон разрывается от звонков. Раз за разом вежливый голос, с каждым звонком всё более настойчивый, напоминает о том, что Чарльз Ксавьер приглашён на торжественный вечер в честь удавшегося спасения космонавтов. И каждый раз профессор Икс с неизменной твёрдостью отвечает, что он приносит господину президенту свои глубочайшие извинения, но обстоятельства в настоящий момент таковы, что Чарльз Ксавьер никак не может присутствовать на торжественном вечере. Отлучка непозволительна, когда с его воспитанниками случилась беда, когда им острее чем когда-либо требуется помощь. Даже будь Хэнк на ногах, Чарльз не оставил бы его в одиночестве бороться с бедой — но именно сейчас опереться на твёрдую руку Хэнка нет никакой возможности. До его разума не дотянуться, словно Чарльз проваливается в глубокий колодец и никак не может достичь его дна. И после нескольких бесплодных попыток Ксавьер заставляет себя смириться с тем, что Хэнк его покинул. Заставляет себя обратиться к тем, кто ещё здесь и кого пока что можно удержать.       У всех молодых мутантов сознание воспалённое, измученное — разве что Джин не даёт себя коснуться и понять. Она отбивается, огрызается, даже самое мягкое прикосновение считает за нападение, и Чарльз считает, что будет лучше оставить её в покое до поры до времени. Хотя это «лучше» даётся ему с трудом: даже по воздвигнутым Джин стенам чувствуется, какие они раскалённые, пышущие жаром, а значит, каждая минута промедления может стать очередной маленькой смертью.       Но при том — и для Ксавьера это очевидно — если продолжать настаивать на своём, раздражённая Джин попросту вспыхнет, как сухой порох. И это может стать уже смертью большой.       Чарльз касается сознания других молодых мутантов — они, как и Джин, стали сильнее, но в отличие от неё, не имеют барьера, за которым можно спрятать себя. Там жарко, как в жерле вулкана, и клубится багровый дым. Чарльз ощущает себя то в центре бури, которая рвёт и мечет, готовая в любой миг превратиться в сметающий с лица земли всё живое геошторм, то пойманной мухой в вязком меду, вокруг которой неумолимо останавливается мир. Чувствует, как острый огонь разрывает глаза и голову, и как тело угрожает в любую минуту истаять дымом и развеяться на ветру. В каждое воспалённое сознание Чарльз входит прохладным прикосновением, остужает и усмиряет, помогает протянуть ещё немного, а потом ещё немного. Это всё временные припарки, они лишь помогают отсрочить неизбежное, но они необходимы, пока нет иного решения.       Чарльз убеждён, что делать эту отсрочку бесконечной он не в силах, и произошедшая на вечеринке беда лишь подтверждает его правоту.       Первым делом Ксавьер пытается усмирить обезумевших, не справляющихся со своей силой мутантов. Это уже не бережное прикосновение, но отвратительно похоже на бесцеремонное грубое вторжение, на злой грохот кованых сапог. Чарльз всей мощью наваливается на Скотта, на Джин и Ороро, и отчаянного натиска чудом хватает, даже чтобы подчинить сопротивляющуюся Джин, чтобы отправить всех троих в забытье, тем самым остановив их бесконтрольно хлещущую во все стороны силу.       Они почти наверняка не сумеют простить ему этого вмешательства, когда очнутся, но сейчас иным способом их, потерявших власть над своими силами, не сдержать.       Перенести пострадавших на больничные койки профессору помогает Питер — мечется так, что поневоле заставляет опасаться, не переломит ли он кому шею при резком вираже. Максимофф уже окончательно утратил способность притворяться обычным смертным, он всё время ускоренный, так, что взаимодействовать с ним почти невозможно. Его жесты мелькают так, что их не увидеть, его торопливые слова сливаются в один неразборчивый звук — а Питеру, это Ксавьер, побывавший внутри сознания юноши, знает точно, напротив, кажется, что все вокруг еле тянут слова, противно блеют, и такие невыносимо медленные, что-то и дело стукнуть их хочется.       Питер помогает, а потом появляется снова, и на его лице отчетливо мерцает тревога, когда он выстреливает словами, от которых остаются почти одни только гласные, как пулемётной очередью: — Эеаре.       — Что, прости? — Чарльз бы и рад постараться, да только в этом месиве гласных всё равно ничего не разобрать. Все слова слиплись, спутались, их и словами-то уже назвать нельзя.       — Эаеаарее, — ещё раз пытается Питер. Ощущение такое, словно он в два раза дольше тянет все гласные, но и только. Согласные почти все по-прежнему исчезают в этом потоке звуков, и разобрать всё так же ничего невозможно. Понимая это, Максимофф раздраженно фыркает и короткими, нервными движениями постукивает себя по виску, словно предлагая зайти в гости и посмотреть изнутри. Пользуясь приглашением, Чарльз проскальзывает в заполошно-торопливое сознание Питера, мягко успокаивает и заставляет его замедлиться — ровно настолько, чтобы можно было разобрать торопливое и важное: Хэнка нет в лазарете.       О, чёрт, как же это сейчас не вовремя.       — Бери Курта, и постарайтесь его найти, — командует Чарльз. Питер и Курт сейчас остаются единственным доступным ему действенным ресурсом, но Ксавьер считает разумным бросить их обоих именно на эту задачу. Пока что неизвестно, как и в какую сторону изменилась сила Хэнка, как повлияла на его разум, до которого так ведь и не вышло дотянуться, и Чарльз предпочитает оказаться избыточно осторожным, чем недостаточно осторожным. — Не принимайте поспешных решений. Не приближайтесь к Хэнку, если вам покажется, что он агрессивен или вовсе безумен. Я постараюсь помочь вам через Церебро. Действуйте, и удачи вам.       Питер кивает и нетерпеливо срывается с места, мгновенно исчезая из глаз. Чарльз же, хоть и не столь проворен, но тоже не стоит, направляясь к Церебро. Искать Хэнка, помогать Питеру и Курту, а ещё следить за Джин, Скоттом и Ороро — всё это нужно делать одновременно, сейчас и немедленно, и терять нельзя ни секунды.       Телефон в кабинете вновь разрывается от звонков, на сей раз — по неясной Ксавьеру причине. Не считая это сейчас важным, Чарльз направляет было своё кресло мимо дверей кабинета. И замирает, когда слышит, как обрывается звонок, а потом его собственный голос холодно произносит:       — Слушаю вас, господин президент.       Второй Чарльз Ксавьер стоит — стоит! — возле стола, прижимая к уху трубку с литерой «Икс». На его губах улыбка, словно всё происходящее доставляет ему огромное удовольствие. Двойник размерено и невозмутимо произносит в телефонную трубку, словно диктует: — Нет, господин президент. Едва ли, господин президент. Мне кажется, моя сегодняшняя речь была достаточно ясна и не требует дополнительных комментариев. Как пожелаете, господин президент. Берегите себя.       — Ты что творишь! — восклицает Чарльз, едва двойник кладёт трубку. Больше всего ему хочется упрекнуть — нашла время; что бы там ни сделала Рэйвен, Ксавьера тревожит чертовская несвоевременность предпринятых ею шагов. Как раз когда команда Икс разваливается на куски, Рэйвен, всегда ратовавшая за то, чтобы сберечь команду, сохранить её в целости, выбирает как раз именно этот момент, чтобы всех бросить и отправиться ломать шаткие союзы на стороне.       — О, я просто подумала, что люди могли бы услышать правду. Ту, которой ты сегодня столь любезно со мной поделился, — лицо второго Чарльза Ксавьера темнеет и плавится на глазах, и сквозь него всё более и более отчётливо проступают знакомые черты Рэйвен. — И раз уж ты отказался от устроенного в твою честь торжественного вечера, я сочла возможным присутствовать и выступать на нём вместо тебя. Только вот президента, по-моему, это выступление очень расстроило, тебе не показалось? Ах да, ты же его не слышал, ты ведь и на звонок отвечать не стал.       — Рэйвен, сейчас нет времени, — обрывает её Чарльз, чувствуя, что она готова упиваться своей удачно разыгранной комбинацией, своей победой ещё долго, тогда как каждая секунда сейчас может быть драгоценна. — Скотт, Джин и Ороро сегодня обратили свои силы друг против друга и против других учеников. Хэнк пропал, Питер и Курт сейчас пытаются его найти. Мне сейчас плевать, что, кому и в чьей личине ты наговорила. Сейчас твоим друзьям нужна помощь — так помоги им или не мешай делать это мне.       — Ты упустил их! — непередаваемым отчаянным жестом Рэйвен вцепляется в свои волосы. Чарльз больше не смотрит на неё, он катит своё кресло дальше по коридору — и слышит, как Рэйвен, не переставая его обвинять, длинными прыжками мчится следом. — Стоило мне оставить их с тобой, и вот, пожалуйста — ты их всех упустил! Что значит — «пропал»? Он же даже в себя не приходил, куда он мог деться, как?       — Значит, пришёл в себя, пока все были заняты тем, что произошло на вечеринке, и ушёл. Куда — сейчас как раз и попробуем понять, — откликается Чарльз. Гигантская комната с Церебро сейчас кажется не самой дружелюбной. Чарльз попросту не знает, как использовать её на полную мощность без построившего эту комнату Хэнка. Но и той мощности, что сейчас доступна, надеется Ксавьер, прижимая к вискам серебристый шлем, для его задач должно хватить.       Скотт, Джин и Ороро пока не пробуждаются; Ксавьер лишь касается их легко-легко, только убеждается, что сковавшее их забытье всё такое же глубокое, и сразу отстраняется. Найти Питера и Курта несложно, но успехов у них немного: они нашли в лазарете разбитое окно, но от него не ведёт никаких следов, и теперь юные мутанты просто прочёсывают близлежащую территорию, надеясь отыскать хоть что-нибудь. Чарльз обещает им скорые подсказки и с помощью Церебро тянется дальше.       — Это так должно выглядеть? — маячащая за левым плечом Рэйвен с недоверием смотрит на приближающуюся под куполом комнаты фигуру, которая своим контуром похожа скорее на льва, на гиену или волка, в которой невозможно угадать человека. — Это он? Хэнк? Что это значит? С ним всё хорошо, Чарльз?       — Не мешай, — коротко отвечает Ксавьер, вовремя укрощая очевидно просящееся на язык нет, с ним не всё в порядке, иначе что бы мы здесь делали. Чарльз снова тянется, как будто пытаясь нащупать дно глубокого колодца, но в этот раз всё иначе. Теперь там, вдали, чувствуются и жар, и жизнь, и нужно лишь приложить ещё усилия, чтобы коснуться их. Чарльз тянется всей доступной ему мощью, выжимает эту мощь из себя так, что под ноздрями выступает кровь, — и наконец слышит.       Сознание Хэнка отвечает ему утробным звериным рёвом, густым, как хлещущая горлом кровь.