лучшее, что когда-либо было

      Чимин не сразу даже обращает внимание, когда кто-то впервые произносит вопрос, слишком занятая тем, что поправляет переданный ей цветочный венок. Она только надевает его на голову, улыбаясь девушке перед собой, как остальные фанаты тут же поднимают шум. Звук щелчков фотокамер, поутихших было немного с начала фансайна, нарастает снова, и она буквально начинает вся светиться.              Однако, во второй раз Чимин вопрос слышит, потому что Чонгук под столом толкает слегка её ногу, а сама откидывается на спинку стула, держа микрофон в руке и расслаблено опуская плечи. На губах у неё играет лёгкая полуулыбка, которая ничего хорошего для Чимин не предвещает.              — Так что вкусненького есть в Пусане?              Как только фанаты начинают выкрикивать свои предположения, Чонгук встречается со старшей взглядами, удерживая зрительный контакт до тех пор, пока до той не доходит. Чимин дёргается, краснея щеками. Тем не менее то, как Чонгук откидывает назад свои чёрные как смоль волосы и продолжает себе болтать беззаботно, кажется, забавляет всех безмерно.              Чимин едва ли не с силой вырывает у следующего фаната альбом из рук, чем заставляет того слегка дёрнуться, — в качестве компенсации всё же коротко, но сладко улыбается –находит приклеенный стикер со своим именем и яростно расписывается на нём. Она не посмотрит в глаза Чонгук, не когда та пытается…              Чонгук наклоняется, прижимаясь мягким ртом к уху старшей. Внезапная близость вызывает у Чимин слабо контролируемое желание вскочить с места, однако она вполне профессионально справляется, натягивая на лицо задумчивое выражение и обращаясь при этом к галдящей аудитории.              — Стоит ли мне сказать им, что вкусненького есть в Пусане, онни?              Дыхание горячее, щекочет ухо. Пламя тянется своими языками вниз, устраиваясь трескающимся пожаром глубоко внутри, и Чимин сжимает бёдра вместе, в первую очередь потому, что свободная рука Чонгук — та, что не прикрывает сейчас порозовевшее Чиминово ушко — тянет за украшенный атласной голубой лентой край юбочки старшей.              К чёрту эту школьную матроску, в которую Чимин запихнули. Она отпихивает Чонгук и ударяет её легко в плечо, не придумывая ничего дельного, чтобы сказать в ответ.              — Ах, Чонгуки…              Чимин тянется было за микрофоном Сокджин, чтобы разоблачить бесстыдницу Чонгук перед толпой их фанатов, но внезапно передумывает. Лёгкий румянец на её лице, очевидно, уже пойман внимательными объективами фотокамер и навечно в них запечатлён.              Одна из рук макнэ по-прежнему находится под столом, ткань юбки чуть сдвинута в сторону, чтобы удобнее было пальцем вести неторопливо линию по напряжённому бедру. Кто их вообще вместе сажает? Чимин думает, что ненавидит сейчас свой костюм больше всего на свете, и это она ещё не берёт во внимание то, как лёгкая ткань задирается каждый раз неприлично высоко во время танца.              Настойчивая рука спускается ко внутренней стороне бедра, и Чимин чувствует, как что-то холодное катится крупными каплями по её спине. Она дрожит вся и вспоминает невольно…              __              — Чон Чонгук, — шипит Чимин в последний раз, когда младшая, принаглев, обнимает за талию, играясь с поясом лёгких шорт на завязках. — Прекращай.              — Прости, онни, — отвечает та, не прекращая улыбаться. Ничуть ей не жалко и не стыдно, вот совсем, но Чимин всё равно смягчается и треплет нежно за мягкую щёку. Чонгук подросла: как начала вытягиваться через год после дебюта, так до сих пор и не останавливается. Зажимает Чимин у тумбы.              — Перестань пользоваться моей к тебе слабостью, — выдыхает Пак наигранно настолько, насколько вообще может в присутствии любимой макнэ. Она оставила Чонгук буквально на секундочку, чтобы раздобыть чего-нибудь съестного в своей набитой всякой всячиной сумке, как Чон выросла рядом буквально из ниоткуда, взвинченная до невозможности. — Иди поспи в своей комнате. Ты разве не устала после поездки?              — Я никогда не устаю, — совершенно невинно отвечает Чонгук, за что Пак толкает её легонько в плечо.              — Топай отсюда. Я не буду с тобой потом возиться, если ты заснёшь в кресле стилиста.              — Ну не будь такой, онни, — канючит Чонгук, растягивая уголки губ в наимилейшей улыбке. Они обе знают, что будет Чимин с ней возиться, несмотря на все свои возмущения. Младшая притягивает к себе неожиданно, вжимая миниатюрную фигурку онни в свою грудь. Чимин дрожит крупно, стоит только ей оттянуть ворот футболки в сторону и оставить мягкий поцелуй на предоставленной коже. — Ты же любишь меня.              Чимин фыркает слегка невыразительно, розовея щеками.              — Чон Чонгук!              Чимин не отрицает, хоть и не скажет никогда этого вслух: всё в порядке, ведь за неё это может сделать Чонгук. Она, обвиняюще ткнула в неё пальцем Юнги пару недель назад, по уши в тебя влюблена, чёрт возьми. А ты и рада до смерти.              Чимин тогда лишь плечами пожала. Справедливо, на самом деле, — она спускает Чонгук абсолютно всё. У той рекордный уровень собственничества, и не то чтобы Чимин против была: её и саму уносит знатно, когда она чувствует большие ладони на своих боках, притягивающие близко к высокому телу макнэ, стоит только им оказаться за кулисами, а кому-то из сонбэ посмотреть чуть дольше на её онни. Чонгук кажется, что делает она это вполне себе буднично, но младшую с потрохами сдаёт этот недовольный взгляд и это бурлящее где-то в горле шипение, когда кто-то (кто угодно!) осматривает оценивающе её Чимин.              К тому же Чон и сама постоянно жалуется по этому поводу полусонной Чимин, устроившей свою голову на её коленях, когда они валяются, например, в общежитии и смотрят очередной фильм. Они все считают тебя горячей, онни, хнычет из раза в раз.              Ты вообще-то тоже очень горячая, отвечает Чимин, позволяя обнять себя за талию. Что за парень всё крутился возле тебя у туалетов в KBS?              Чонгук хмурится и ругается себе под нос. Чёрт, если бы я знала. Хотя прямо сейчас Чимин считает, что Чонгук лучше пойти в свой номер и немного поспать, чтобы потом не валиться с ног от усталости. Долго задерживаться здесь они не будут — лишь небольшая остановочка в честь фестиваля в Пусане, — но вот дорога знатно помотала всю группу. Чимин решает пойти другими путями.              — Пожалуйста, будь хорошей девочкой и иди спать, — сладко уговаривает она.              На удивлённо приподнятую бровь младшей Чимин лишь улыбается обезоруживающе той самой улыбкой, которой очаровывает своих фанатов. Чонгук выпячивает мило нижнюю губу, теряя весь свой привычный «никакого-вам-эгьё» вид, следом роняя воодушевлённо:              — Только если с тобой, онни.              — Ладно-ладно, — Чимин сдаётся слишком легко (как будто когда-то по-другому бывает, предательски нашёптывает собственное сознание). — Только сначала я вещи свои разберу. Не понимаю, зачем менеджер-оппа настойчиво продолжает селить нас в разные комнаты, если мы всё равно пользуемся только одной.              Примерно спустя полчаса она стучится в дверь номера Чонгук, пройдя перед этим по стеночке буквально весь путь от себя по коридору, на ней висят свободные и удобные рубашка для сна да хлопковые шорты. Чимин предпочла остаться без стягивающего грудь лифчика — его она ненавидит, пожалуй, чуть меньше, чем Намджун, которая при любом удобном и не очень случае заявляет, что не намерена носить бюстгальтер, — и, откровенно говоря, готова завалиться спать прямо у двери.              У Чонгук же, кажется, совсем другие планы.              — А ты выглядишь очень горячо, онни, — говорит она непоколебимо громким голосом со своего места под тёплым одеялом. То, как она, опираясь на локти, рассматривает Чимин сонно с ног до головы, совершенно не стесняясь своего бесстыдного взгляда, заставляет старшую задуматься о том, чтобы развернуться прямо сейчас и уйти туда, где она действительно сможет отдохнуть.              — Очень похоже на то, что говорят обычно те стрёмные парни за кулисами, — фыркает она и ныряет быстро под приподнятое для неё одеяло. Сворачивается клубочком под боком, спиной к Чонгук, что та, естественно, расценивает как разрешение облепить собой со всех сторон, путаясь руками и ногами друг с другом. Чимин с нескрываемым вздохом позволяет ей быть большой ложечкой (Чонгук уже все уши прожужжала каждой из группы о том, что вот уже год как она выше, чем большинство из них).              — Грубо как, — бормочет в чужую шею, — мои намерения чисты и невинны.              Чимин мычит и закрывает глаза покрепче от проникающего сквозь тонкие занавески света. В комнате тихо, она чувствует тёплое спокойствие и уют от тесных объятий. Если Чонгук спать не хочет, это её проблемы. Чимин пару раз была невероятно близка к тому, чтобы потерять сознание прямо на сцене, так что не собирается жертвовать ценнейшим временем на сон.              Она почти уплывает в глубокий сон, когда рука Чонгук, покоившаяся прежде на её талии, задирает немного низ рубашки, забираясь под неё. И, ладно, возможно, Чоновы кончики пальцев, мягко оглаживающие чувствительную кожу, не такая уж плохая идея; однако потом младшая, обведя мягко круг, спускается всё ниже и ниже, и тут уже остатки сна Чимин окончательно осыпаются на её задрожавшие ресницы.              Рука Чонгук подбирается медленно к небольшой ямке у тазовой косточки, прямо под поясом шорт, холодя прикосновением кожу. Чимин знает, что та лишь добивается ответной реакции своими неторопливыми, круговыми поглаживаниями. Чимин едва не дрожит, кожа в месте прикосновения оказывается куда более чувствительной, чем она могла ожидать, раскалённое до бела возбуждение обожгло неожиданно, заставляя незаметно сжать крепче бёдра.              Чимин слышит слабое дыхание Чонгук — медленное и ровное — и изо всех сил старается контролировать своё. Сердце её уже заходится в нестройном ритме, невольно задумывается, может ли младшая услышать этот бешеный стук. Она вдруг слишком остро чувствует, в каком положении они лежат, чувствует мягкую грудь Чонгук своей спиной.              Чон, кажется, принялась восьмёрками оглаживать бархатную кожу, начиная с нижней части рёбер и заканчивая острой косточкой бедра. Чимин и сама сосредотачивается на незамысловатом движении и… чёрт, больше не хочется, чтобы младшая останавливалась, хочется ещё. Ей кажется, что она, вероятно, уже мокрая немного, резкий выдох срывается сам собой.              Стоит только Чонгук смело коснуться рукой её груди, как она перестаёт сдерживаться. Поворачивает голову в тусклом свете комнаты, собираясь прочитать младшей долгую и поучительную лекцию, но та ловит её распахнувшиеся было губы в поцелуе, так что приходится заткнуться.              Неспешно, тягуче, то, как они и раньше целовались, но Чимин слишком взвинчена сейчас, ей нужно совсем не это. Она отстраняется со вздохом, и Чонгук возвращается к её шее, целуя пару раз и стягивая недовольно рубашку.              — Это нам не понадобится, — говорит она низко, и Чимин рассыпается в мурашках от её голоса. Позволяет раздеть себя, привставая слегка для большего удобства. Сейчас у неё есть возможность окинуть Чонгук взглядом впервые за некоторое время, а выглядит младшая прямо-таки захватывающе: волосы раскинуты чёрными, атласными лентами по подушке, на губах играет привычная дерзкая усмешка.              Чимин ёжится, оставшись без рубашки, и замечает голодный взгляд Чонгук на своей груди.              — Ты невыносима, — говорит дрожащим голосом, подавляя желание прикрыться руками, но вместо этого решает стянуть футболку и с Чонгук. Она тоже хочет раздеть младшую.              — Не слишком ли всё это для сна, онни? –отвечает Чонгук, на что Пак лишь фыркает, но затем младшая всё же снимает футболку, и теперь уже Чимин хочет зацеловать её всю с ног до головы.              — Ты первая начала.              — Не спорю, — соглашается Чонгук, Чимин тихо вскрикивает, когда её укладывают обратно на кровать.              Младшая усаживается удобно на ней, где и любит всегда быть, ослепляя своей фирменной довольной усмешкой.              — Я всю неделю безумно хотела трахнуть тебя, онни.              — Мой бог, — Чимин отворачивает голову в сторону, закрывая глаза, щёки у неё, вероятно, красные и горячие от стыда, — ты такая возбуждённая… И куда делась моя сладкая и невинная Чонгук? У нас буквально был секс несколько дней назад…              — Я никогда и не была невинной, — тянет мелодично Чонгук, опускаясь к ключице Чимин и осыпая её множеством коротких поцелуев. Они обе знают, что на любые отметины на коже стоит строгий запрет, но это не значит, что Чонгук не следит за высотой воротов их сценических костюмов и не позволяет себе иногда зайти чуточку дальше. — И, знаешь, не весело совсем делать всё в спешке и полной тишине в общежитии, где слышно, как в соседней комнате Сокджин скребёт ногтями свою пятку. Не могу насладиться теми чудесными звуками, что ты издаёшь.              Чимин как раз роняет один из тех самых звуков, когда Чонгук осторожно спускается ниже, покусывая и успокаивая кожу лёгкими поцелуями.              — Боже… Чонгуки!              Она прикрывает глаза рукой, стоит только младшей добраться до её пояса, приподнимает бёдра, позволяя стянуть с себя сразу и шорты, и нижнее бельё.              Чонгук усаживается между ног старшей — самое любимое место, как она уже не раз заявляла — и разводит мягко напряжённые бёдра в стороны. Смотрит она неотрывно, дышит глубоко и, чёрт, Чимин как никогда хочет свести колени вместе, но знает, что сильная Чонгук ей это вряд ли позволит.              — Ты уже такая мокрая, онни, — шепчет она, — а ещё делала вид, что хочешь поспать, м.              — Ты трогала меня везде, что мне ещё оставалось делать, — ворчит в ответ Чимин. Пальцы на ногах поджимаются сами собой только от того, что губы Чонгук находятся в такой непозволительной близости от её промежности — чёрт возьми, она ведь даже ничего не делает ещё. Чимин кидает неуверенно взгляд на младшую, и то, как она смотрит в ответ, её потемневшие глаза, лицо, с обеих сторон обрамлённое бледными Чиминовыми бёдрами, посылает очередную горячую волну через всё тело. — Чонгуки, пожалуйста…              Чонгук целует коротко, и у Чимин дыхание застревает где-то в горле. Она всегда так чувствительна к лейку и всегда довольно громко поощряет все старания младшей; вероятно, именно поэтому Чонгук так это обожает.              Чонгук раздвигает аккуратно её половые губы в стороны и лижет снова, а Чимин уже не может сдерживать все эти ужасно смущающие её хныканья и постанывания. Нос младшей задевает слегка клитор, на что Пак выдыхает шумно воздух сквозь плотно сжатые зубы.              — Ты всегда такая вкусная, онни, — на этих словах Чонгук смещается чуть выше, широко ведя языком уже по клитору, и бёдра Чимин сжимают крепко её голову. Всегда хуже гораздо — или лучше, кто знает, — когда младшая начинает вот так неторопливо, потому что подобные поддразнивания лишь обостряют ощущения в пару сотен раз.              Чимин рассыпается в тихих и мягких «н-нх», которые, как она знает, только сильнее сводят Чонгук с ума, и касается обеими руками собственной груди, обводя кончиками пальцев затвердевшие соски. Старшая всегда была такой: невысокой и фигуристой; у Чонгук день пройдёт зря, если она хотя бы раз не напомнит ей об этом, потрогав за пышную грудь, шикарный зад или роскошные бёдра. Чимин до сих пор помнит тот взгляд на себе, когда они выступали на сцене, а её костюм включал в себя обнимающие плотно бёдра кружевные подвязки.              — Боже мой, пожалуйста… — умоляет Чимин, когда Чонгук в очередной раз дразнит клитор самым кончиком языка. Она вскидывает нетерпеливо бёдра, но младшая прижимает их обратно к постели, удерживая крепко руками на одном месте.              — Перестань так много дёргаться, — отчитывает Чонгук, и, стоит их взглядам встретиться, как чиминовский тут же падает на чужой блестящий рот. Она только и может, что задыхаться от возбуждения, о котором буквально кричит всё её тело. — Будь хорошей девочкой, хорошо, онни?              В обычной ситуации Чимин не позволила бы так с собой разговаривать, но сейчас она слегка в отчаянии, поэтому, не думая совершенно, охотно кивает. Чонгук опускается обратно, буквально под дых ударяя очередной своей довольной усмешкой, и возвращается к тому, на чём вынужденно остановилась, в этот раз с удвоенной силой, заполняя комнату влажными звуками, которые выбивают из Чимин неконтролируемую дрожь. Чонгук слегка втягивает клитор в рот, помогая языком — макнэ чертовски хороша даже в этом.              — Чёрт… — вскрикивает Чимин, почувствовав два скользнувших в неё пальца. У Чонгук они невероятно длинные, длиннее и лучше гораздо, чем её собственные, она сгибает их ровно так, как нужно, и трёт мягко. — Чёрт, чёрт, чёрт…              — Никто из группы не слышал ни разу от тебя так много «чёрт» за раз, — подмечает Чонгук, упираясь щекой в напряжённое бедро и продолжая беспощадно работать пальцами. — Хочешь три, Чимини?              — Да… да, пожалуйста, — Чимин забывает как дышать. Чонгук кусает её во внутреннюю сторону бедра, приятный контраст боль-удовольствие бьёт разрядами под кожей и лишь нарастает, когда младшая снова спускается ртом к клитору, толкаясь пальцами глубже и быстрее.              Чимин сжимает сильнее бёдра у её головы и сжимается сама на её пальцах, так что Чонгук приходится снова толкнуть непослушные ноги в стороны под своё недовольное ворчание.              — Раздвинь пошире, я знаю, ты можешь.              Чимин хочет закрыть себе рот рукой, приглушая все смущающие хныканья и стоны, но передумывает — сложно будет потом объяснять отметины от зубов, да и Чонгук заслуживает всё это, особенно после всех тех быстрых и тихих разов в общежитии.              Сочетание стимуляции её клитора и непрекращающиеся движения пальцев внутри медленно крошат Чимин, она снова пытается свести колени, но Чонгук, конечно же, не позволяет ей этого. Чимин стонет. Только сейчас она замечает, что свободная рука Чонгук исчезает между её собственных ног, и издаёт дрожащий стон.              Грудь Чимин тяжелеет, поднимаясь и опускаясь резко от сбитого дыхания. Звуки, которые издаёт обычно Чонгук, куда более тихие, но Чимин обожает их; это обожание вполне взаимно.              — Чёрт, онни, если бы ты только видела, насколько хорошо сейчас выглядишь. Ты такая горячая, — говорит Чонгук, приглушая собственный стон, уткнувшись лицом в бедро старшей.              — Ты тоже, Чонгуки, — отвечает ей Чимин нежно, что, кажется, действует на неё ещё сильнее. Пальцы Чонгук длинные, гибкие, Пак дрожит вся ещё и от приятного давления языка на клитор. Она терпеть не может — обожает — как Чонгук любит потянуть, неторопливо растаскивая Чимин на много неровных частей. Обычно именно старшая любит быть за главную, но для Чонгук не жалко, особенно, глядя на то, как та своей ролью наслаждается.              Она хватается за Чиминовы рефлекторно сжимающиеся опять ноги, напрягаясь всем телом, прогибая сильнее спину и безжалостнее насаживая онни на свои пальцы.              — Ты такая милая, когда тебя трахают, онни, да? Боже, хотела бы я, чтоб мой страпон был сейчас здесь, мы бы обязательно воспользовались… ты такая мокрая, онни, он вошёл бы так легко…              Чимин стонет от этой мысли, удовольствие растёт снежным комом, несущимся прямо на неё, от интенсивной стимуляции, и в один момент отпускает себя, позволяя оргазму обрушиться на себя ревущей лавиной. Ей требуется немного времени, чтобы вернуться полностью в своё тело, и к тому моменту она замечает, что Чонгук кончила тоже, напоследок оставив ровный след от зубов на слегка влажной коже бедра Чимин.              Старшая дуется немного, вся потная и сонная. Знает, что Чонгук не особо поклонница проникновения, но ведь Чимин готова с процентами вернуть долг, заставив стонать и метаться по кровати одним своим ртом.              — Я тоже хочу сделать тебе приятно, Чонгуки.              — Всё в порядке, онни, — Чонгук поднимается со своего места и ложится рядом с Чимин, непринуждённо вытирая пальцы о край кровати, — в следующий раз.              Чимин мычит согласно.              — А мы не будем вытираться?              — Сходим в душ попозже, ты разве спать не хотела? — голос у Чонгук уже сонный, лицом она утыкается снова в затылок старшей — положение такое знакомое и простое для них.              — … фу, — мягко комментирует Чимин, но она сама уже засыпает буквально на ходу, убаюканная посторгазменными эндорфинами.              — Ты вкусная, — бормочет Чонгук, — в Пусане я полакомилась моей любимой онни, — хихикает, замолкая, и, не будь Чимин настолько уставшей, толкнула бы её обязательно в плечо.              — Спи.                     ___                     Чимин думает, что лицо у неё краснее, чем у Хосок, когда та выпьет — а у той щёки едва не малиновые. Чонгук по-прежнему улыбается игриво в свой микрофон, словно подначивая Чимин отвесить какой-нибудь комментарий.              Но всё, что Пак может сделать, когда отвоёвывает-таки микрофон у Сокджин, это покашлять драматично и торжественно объявить:              — Ребята, Чонгуки совсем взрослая теперь. Взрослая.              И правда ведь.