***
«Ну, вот и Ренессанс» - подумал коммунист, стоя прямо у красивого, богатого здания. Отчего-то он заробел, побаиваясь войти. На кой он вообще сюда пришел? А фиг его знает, просто очень хотелось душой и телом, тянуло сюда неимоверно. А как у самой цели так сдался, руки опустились. Союз подумал, что раз он пришел, то отступать поздно. Так оно у русских ведется. Идти до самого конца. Почесав левой рукой затылок, Советы осторожно вошел и огляделся: шикарная обстановка, которая слегка смущала его, но он старался держаться уверенно. Поднявшись по лестнице, Союз достал из кармана бумажку. «Комната 307» - так на ней написано, а снизу приписано «Германия». Давно ведь заучил, но все равно поглядывал как неуверенный школьник, боясь забыть. Подумав, что 307 комната, скорее всего, на третьем этаже, Союз поспешил туда, оглядываясь назад, почему-то боясь, что за ним кто-то следит. Подъем давался хорошо, без происшествий, слегка поднывал бок, но то лишь слегка, что даже не смущало коммуниста, который мог стерпеть боль посильнее. Неожиданно, он врезался в кого-то. Вот уж да, надо было вперед смотреть, а не назад. Несчастная жертва упала на пол и начала злобно шипеть что-то на нерусском языке от досадного падения. - Простите, вино… - СССР приумолк, наконец поняв, кого же он только что сбил с ног, но тут же спросил, хоть и знал ответ уже наверняка: - Рейх? - Союз? – У зубастого вся злость испарилась, или же сменилась на удивление и испуг. - Да. – Коммунист протянул ему свою руку, чтобы помочь немцу встать. Тот злобно фыркнул, отмахнувшись: - Сам справлюсь, дубина слепая. На полу, рядом с Рейхом лежала смятая бумажка, которую он, очевидно, выронил при падении. Она приковала внимание Союза и он тут же потянулся за ней, пока нацист поднимался. Подняв бумажку, русский победно поднял ее над головой и развернул, принимаясь читать: - Гороховая улица до-о-о.. - Союза оборвал резкий тычок в ребра от уже вскочившего на ноги немца. От такого коммунист даже кашлянул, рассмеявшись: - Ах, никак ты за мной решил пойти, как сын уехал? - Нет. – Нацист отвел взгляд, скрестив руки на груди. Его голос был наигранно злобный. - Ну, как нет то? - Союз хитро и довольно улыбался, - Мой же адрес! Сына, вернее. Что? Думал удушить меня, пока я заживаю? - Думал навестить, пока ты «заживаешь». – Рейх передразнил его, явно намекая на то, что Союз выбрал весьма странный глагол для описания своего постельного режима и попутного ему лечения, - Россия сказал, что ты дотерпел до последнего и уже в обморок завалился. Как всегда, ты в своем репертуаре, русский. Лежал бы, а то снова грохнешься прямо здесь. Жалкое зрелище. - Все зажило в момент. Так что не дождешься, обеспокоенный мой. - Союз приблизился к нацисту, держа на лице довольную ухмылку. - Обеспокоенный? Не смеши меня. Сдалась мне твоя побитая туша. – Рейх закатил глаза и недовольно цокнул языком, все еще держа руки скрещенными на груди. - О, значит, ты не отрицаешь то, что ты мой. - Ты просто невыносим. – Голос Рейха перешел на шепот, смешанный со злобным шипением, когда рядом с ними прошла работница отеля. Она на секунду бросила на мужчин вопросительный взгляд и удалилась дальше по коридору, не задавая никаких вопросов. - Знаю, немец. Знаю. – Союз говорил спокойным, тягучим голосом, как будто все было под контролем. Хотя. Все так и было, Советский чувствовал себя совершенно уверенно. Он обхватил своими крепкими ладонями своего друга за талию и без всяких притянул к себе. Рейх возмущенно охнул и что есть сил дернулся в сторону, зарядив наглецу пощечину. - Ай. – Русский потирал место удара, глядя на нацистскую Германию с нотками злости, но тот злился не меньше, хоть для него это было лишь игрой и фарсом. Он явно набивал себе цену. Что ж, Союзу это даже нравится. - У тебя же этого не было. – Злобно, но с ухмылкой заключил нацист, отходя на пару шагов от коммуниста, увеличивая расстояние между ними. - Конечно же не было: я вобрал все в себя! - Союз выпрямился, руки в боки – прям заправский кавалер. Рейх ничего не ответил, только громко прыснул от смеха, сгибаясь пополам. - Что-то не так? – Союз снова приблизился к Рейху с решительностью, но на этот раз им было решено обхватить не талию, а филейную часть. Нацист с дрожью выдохнул, понравилось, поди. А русский был слегка разочарован, но виду не подал. «Тощая задница. Ухватить даже не за что» - думал он себе, то разжимая, то вновь сжимая ладони на мягких тканях немца. Хотя «мягкого» там было не так уж и много. - Тут же обслуга. – Залепетал немец, оглядываясь. - Обслуга осталась в твоем аристократическом прошлом, а тут – персонал отеля. – Союз не отстранился ни на шаг, все еще держа руки на том самом нежном месте, в глазах мужчины скакали озорные огоньки. Это не тот старый, потрепанный жизнью СССР, а молодой юноша, которому только еще предстоит вкусить все прелести и ужасы жизни. Так казалось. Кто знает, откуда такие метаморфозы произошли с Совком, возможно, от того, что на его плечах уже не лежит забота о детях и государстве. Теперь единственная его забота (как ему самому казалось) – эта клыкастая псина, которая даже ничего не буркнула в ответ на замечание, сделанное Советским. Рейх осторожно высвободился из хватки коммуниста и юркнул прямо по коридору, бросив напоследок рассерженный взгляд. Союз последовал за ним, как будто между ними опять была эта чёртова цепь. Хотя, она и была. Она была незримой совершенно для всех, но уж точно ощутима душами обоих. Есть ли у этих чудовищ душа? Скорее всего, что нет, но что-то внутри им подсказывало об их связи. Невозможно назвать это животной похотью или просто удовлетворением низменных желаний, хотя и что-то животное, по-настоящему жестокое, было в этом дуэте. А иначе никак. Дойдя до заветной двери с позолоченной табличкой «307», Рейх достал из кармана ключ, ловко, осторожно, стараясь не обращать внимания на Союза, который буквально дышал в спину, настойчиво и уверенно облапывая немца руками. Еще чуть-чуть и немец бы отворил дверь, но коммунист был настроен решительно. - Прекрати свои собственнические наклонности проявлять, - Сердито буркнул немец, подавляя в себе все признаки накатившего желания, - Я тебе не принадлежу. - Ай-яй, да брось, я же вижу, сам этого хочешь. - Тебе бы к окулисту не мешало сходить, ерунду всякую видишь и прохожих сбиваешь с ног. – Шипел тот, неторопливо открывая дверь, явно затягивая момент. - Непременно. – Довольно сказал Союз, куснув того за шею, да так, чтоб до крови. От этого немец изогнулся, задрожав, стиснув зубы в странном оскале. Союз знал этот оскал, то был оскал не злобный, а похотливый. Немцу нравилась боль, от нее он млел не хуже, чем от нежных поцелуев или изощренных ласк. - Гадский ублюдок, что творишь? - Едко заворчал Рейх, отворив дверь и проникая внутрь, избегая последующих укусов и возможных сладостных пыток. «Вот сволочь упрямая» - думал себе коммунист, недовольно вздохнув. - То, что тебе нравится, я полагаю. Знаем мы тебя с потрохами. – Союз юркнул следом, закрывая за собой дверь. Он несколько раз поворочал замок туда-сюда, убедившись в том, что дверь точно заперта изнутри. Рейх потирал свой укус, он очень приятно пощипывал, а кровь еле заметно сочилась, как бы он не затирал ее ладонью. Союз бесцеремонно повернул нациста к себе спиной и начал хищно впиваться в место укуса, то зацеловывая, то вновь покусывая, смакуя металлический вкус крови на языке. Коммунист и не заметил, как чуть ли не налег на Германию всем своим телом, прижав его к стенке. Тот почувствовал, то что-то упирается ему в район копчика и со смешком спросил, выбираясь из хватки Союза: - Я надеюсь это не то, о чем я думаю? - Хах! Ты смеешься надо мной? Это крем! – Коммунист ловко достал тюбик из кармана своего пальто и деловито протянул его нацисту. - Крем? – Переспросил тот, щурясь и вглядываясь в тюбик, не до конца понимая ситуации. - Крем. – Твердо произнес Союз, да так, что ни одна морщинка на его лице не дернулась, ведь внутри его просто разрывало от смеха. Только русский понимал истинный смысл купленной им вещицы. - На кой чёрт тебе детский крем в кармане пальто? С ромашкой, да еще для ежедневного ухода?! – Нацист озадаченно вертел тюбик, ища хоть какой-то подвох, но это правда был обычный безобидный крем. Тут коммунист не выдержал и уже откровенно заржал, оставляя своего спутника в полном недоумении. - Извращенец. – Ядовито плюнул Рейх, кидая крем прямо Союзу в лицо. Он очень быстро все осознал и поспешил удалиться в глубины номера, чтобы не видеть этого балбеса. Балбес же, «словив» крем лицом, не остановился смеяться, вопросительная интонация, созданная немцем при чтении надписи «для ежедневного ухода с ромашкой» не давала пошлым мыслям покоя. - Лучше останавливай свой конский смех, иначе этот крем пригодится больше тебе, чем мне. – Сердито бурчал Рейх откуда-то далеко. Союз быстро приумолк, кашлянув, и пошел на голос, утирая накатившие от смеха слезы и пряча тюбик обратно в карман. - Понял-понял, не серчай. – Виновато сказал коммунист, обнаружив немца сидящим на строгом диване из кожи. В целом, комната, куда вошел Союз, была богатой и очень строгой. Что-то типа зоны, где принимают важного гостя или целую группу гостей. На журнальном столике было разбросано несколько бумаг, рядом стояли печати, дорогие ручки были небрежно раскиданы сверху. Кто-то явно работал тут, и, скорее всего, это был Германия. - Бросил все вот так, как только твой сынок подъехал. Он и сюда проходил, в этот зал. Насмотрелся на него, а теперь понял в кого у него такие смелые нелепые замашки. – Спокойно говорил Рейх, не сводя глаз со столика, как будто он видел там что-то помимо вороха бумаг, ручек и печатей. Союз ничего не ответил, просто осторожно присел рядом, закидывая ногу на ногу. Заметив на полочке журнального столика стеклянную пепельницу, коммунист оживился и начал шуршать в карманах в поисках своей любимой «Примы». Но, кажется, он оставил ее дома, потому что несся к немцу буквально «сломя голову». - М-да уж. - Досадно выдохнул СССР, похлопав себя по карманам последний раз, будто от этого «Прима» материализуется сама собой. - А я бы тебе и не позволил, дома у себя кури, а не здесь. Противно. – Полушепотом шипел Рейх, злобно косясь на коммуниста. - Ну-ну, и ты бы меня остановил? – Со смешком спросил русский, щурясь. Он не верил в возможности Рейха, даже после того, как однажды уже проиграл ему. Было в этой тощей туше какая-то животная прыть и невероятная ловкость, что позволяла брать верх во многих драках. Но тут же Союз, тяжелый, опытный и мощный. Шансов, как говорится, поровну, пятьдесят на пятьдесят. - Да, остановил бы. – Уверенно сказал нацист, прикрывая глаза и задирая голову вверх. - Легче, чем отнять конфету у младенца, будь уверен. Союз тут же переменился в лице, смех и неуверенность, тут же сменились азартом и озорством. Голос приобрел веселую живость от предвкушения то ли игры, то ли драки. Не ясно, может и того, и другого: - Ну, попробуй! Прошу. Отбери у меня этот злосчастный тюбик с кремом? Коммунист поднялся на ноги, доставая тюбик и крепко сжимая его в руках. Все мышцы приятно подрагивали, предвкушая «драку». - Словно дитя малое. – Выдохнул нацист все же вступая в эту глупую игру. - А сам то! Рейх же, словно кошка, медленно и неторопливо поднялся, разминая шею наклонами головы влево-вправо. Как по закону жанра, его позвонки звонко хрустнули, как бы говоря наглецу, что сейчас ему дадут трепку. Союз же хитро улыбнулся, хотелось бы ему иметь такие же клыки, чтобы пугать оскалом. Они стояли друг напротив друга, выжидая какой-то момент, первый шаг. Рейх медленно обвел своего «врага» взглядом, рассчитывая и прикидывая все его возможные движения наперед, будто самый опытный стратег. И вот, тишина оборвалась: цепкая, тонкая рука Рейха, обхватила запястье коммуниста. То самое, в котором располагался этот ненавистный крем. Союз, предугадав это, бросил крем в другую, свободную руку, но не тут-то было – тюбик схвачен немцем. - Вот видишь, было просто, балбес. – Рейх оскалился. Довольно и хитро, как кот. – Даже как-то обидно, что ты так быстро проиграл мне. Раньше ты был умнее что ли. - Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. - Мягко мурлыкнул Союз, заглядывая в уверенные глаза немца, также мягко и еле заметно улыбаясь. Его сильная рука скользнула прямо к паху немца и грубо огладила прямо там. Нацист глухо выдохнул, его хватка ослабла, тюбик свалился на пол. - Дурак. – Злобно, и в то же время растерянно, прошипел проигравший немец, отдаляясь от коммуниста. Последний в свою очередь уже поднимал, свалившийся на пол «приз». - Дурак. – Утвердительно шепнул Союз, печально вздохнув. Он медленно и уверенно приближался к Рейху. Тот, в свою очередь не сводил с русского глаз. Было в Союзе что-то безумно манящее и необъяснимо сложное, два противоречивых океана, нечто холодное и теплое одновременно. Как только Союз приблизился достаточно плотно, Рейх поспешно отвернулся, но грубая ладонь обхватила его за скулы и заставила вновь повернуть лицо обратно. СССР нагнулся и впился в губы нациста жадным, удушающим поцелуем. Нацист же на этот раз и не думал бежать, наоборот, так же страстно отвечал, пуская в ход свои клыки. - Не будь… Этой… Цепи… Я бы… Точно убил тебя, псина зубастая. - Союз говорил с паузами, отрываясь от поцелуев, с придыханием. - Так что мешает сделать это сейчас? – Рейх старательно увернулся от поцелуя Советов, подавшись немного в сторону. Однако, спустя мгновение сильные руки обхватили его за талию и резко притянули к себе. - А черт его знает. Честно. Для Рейха эти слова звучали как-то по-особенному, он уловил в них смысл, лишь ему понятный. После них он перестал ломаться, полностью включаясь в процесс. Тонкие, цепкие руки схватили Союза за ворот шинели и потянули к себе, за собой. Русский поддался, следуя за немцем, который явно тащил его к этому большому кожаному дивану. Строгий зал будоражил кровь сильнее, чем спальня, как-никак, что-то более-менее экстравагантное и запретное. Советы мягко толкнул своего партнера на диван и припал следом, лаская его руками и покрывая его лицо серией коротких поцелуев. Немец лишь извивался, прикрыв глаза, подавляя шумные вздохи. Ему не хотелось терять рассудок в этих сильных и грубых руках, хотелось быть таким холодным и бесчувственным. Скажем честно, у него это удавалось слабо. - Знаешь что, Союз? - М-м-м? – Нехотя оторвавшись, спросил коммунист. Ответа не последовало. Рейх лишь игриво приподнялся на локтях, обхватывая правой рукой шею Советского и притягивая его поближе к себе. Тот удивился, но поддался, инициатива от Рейха – это что-то новенькое. - Ах, паскуда! – Союз издал еле слышный стон – нацист больно цапнул его за шею. Заслышав стон, «псина» плюхнулась обратно на диван, облизываясь и радуясь проделке. - Давать тебе волю – себе дороже, – Союз потер ладонью место укуса, - Ар-х, до крови ведь цапнул! Не жить твоей заднице… - Зато отомстил, да и понравилось тебе, я же слышал. – Рейх победно и ехидно ухмылялся, цепляясь рукой за ворот шинели коммуниста, вынуждая того снять ее. - Жди теперь удара со стороны Советского Союза. – Рыкнул Советы в губы нацисту, остервенело целуя и покусывая его тонкие губы. Немец издал негромкий стон, который еще больше раззадорил коммуниста. Шинель тут же была снята и аккуратно брошена в сторону, на стоящее рядом кресло. Такое же строгое и кожаное. Союз же не торопился раздевать своего партнера, ведь этот устрашающий черный китель с крестами и орлами так холодил нутро, заставлял что-то мерзкое биться внутри в конвульсиях, а похоть с желанием выть. Коммунист лишь нетерпеливо расстегивал пуговицы, желая скорее добраться до разгоряченного тела. Руки предательски дрожали, расстегнуть пуговицы сразу не удавалось, поэтому коммунист делал перерывы на короткие ласки. Когда, наконец, с идеально-белой рубашкой было покончено, Союз настойчиво скинул все это с Рейха, все так же откидывая это куда-то на кресло. Даже в порыве страсти, русский старался держать порядок. Негоже это, чтоб шмотки валялись повсюду, ведь так? Нацист же извивался змеюкой, мешал Союзу как только мог, издевался он так, игрался. Сам-то называл русского ребенком, хотя сам таким и являлся, только зазнавшимся и избалованным. Наконец русский припал губами к его обнаженной груди, принимаясь ее изучать. Страстно и с жадностью, желая завладеть каждым кусочком, каждой клеточкой этого тощего тела. Укус, поцелуй, укус, укус… Каждый свой шаг русский стремился зализывать или зацеловывать, отчего немец уже не стеснялся постанывать в голос, ведь его тело чутко откликалось на каждую ласку. Коммунист медленно продвигался вниз, к паху, оставляя мокрую дорожку из поцелуев. Нацист насторожился и слегка приподнялся на локтях, когда Союз начал расправляться с ремнем на брюках. К его удивлению, справился с ним он достаточно быстро. Так же быстро он расправился и с пуговицами. Мастерски. Ловко стянув брюки, Совок принялся ласкать пах нациста, через плотную ткань нижнего белья, осторожно поглаживая член своими грубыми пальцами. От таких действий немец громко охнул и выгнулся дугой. Союз ликовал внутри, он хотел довести его до похотливого безумия, когда желание полностью захватывает мозг, не оставляя и толики разума. Только желание и неперебиваемая страсть, и, похоже, у него это получалось. Стянув, наконец, белье, Союз принялся ублажать нациста, водя рукою вверх-вниз по стволу, а другой, свободной рукой сжимая яички. Рейх издал жалобный стон, который чуть ли не сорвался на крик. «Победа» - душа русского радостно трепетала. - Пре.. Прекра…Прекрати. – Срывающимся на стоны голосом выдавил из себя Рейх, вздрагивая от каждого движения и прикосновения Советов. - Непременно, клыкастый. – На лице русского растянулась хитрая улыбка. Он слез с дивана, оставив нациста отдышаться и подостыть. Сам же он направился к креслу, попутно снимая с себя старый свитер и брюки. Небрежно закинув вещи в кучу к остальным, Союз принялся искать в кармане тот самый крем, который, скорее всего, немец ненавидит всей своей душонкой. Поиски не продлились долго, русский вернулся к своей «жертве», держа крем в руках. Отбросив тюбик на диван, СССР принялся вновь ласкать разгоряченное тело, бесстыдно кусая и облизывая его. Бесцеремонно тот схватил нациста за бедра, вынуждая того принять позу «собачки». На это Рейх ответил злобным утробным рычанием, его явно не устраивал такой порядок дел. Но русский не собирался иметь его в такой позе. Открыв крышку тюбика, Союз со всей своей русской щедростью выдавил на руку детский крем. Он принюхался – да, правда, ромашка. Ромашка в таких кремах пахнет как-то по-особенному невероятно и приятно. Коммунист нанес немного крема на колечко, уже чуть расслабленных от возбуждения, мышц. Немец блаженно выдохнул, почувствовав прохладную вязкую субстанцию прямо там. Ее аромат чуть сбивал с толку. СССР осторожно скользнул пальцем прямо в нутро, отчего нацист прогнулся в спине и зашипел. - Тц, терпи. – С какой-то странной нежностью приободрил его Союз, четко понимая, что поначалу чувства от этого контакта не самые приятные. Стенки плотно обхватывали палец Советского, но тот продолжал упорно водить им с разной амплитудой. Почувствовав, что мышцы слегка расслабились, он поспешно ввел и второй палец. Немец отреагировал на это пошлым вздохом, СССР лишь улыбнулся, понимая, что все делает правильно. Он неспешно водил пальцами по нутру, стараясь максимально растянуть и подготовить нациста. Неожиданно Рейх громко застонал, максимально изогнувшись в спине, как только коммунист задел чувствительную точку внутри него. «Вот оно» - радостно подумал Союз и продолжил водить по тому же месту, заставляя немца стонать. Тот уже сам, осознанно или нет принялся насаживаться на пальцы. «Пора» - произнес у себя в голове русский и резко перевернул своего партнера на спину. Тот только лишь блаженно ахнул и хищно уставился на Советского, предвкушая и наблюдая, как тот избавляется от последнего элемента одежды. Сдобрив руки кремом еще раз, Союз размазал его по стволу для лучшего, так сказать, скольжения. Он приставил член к входу и неспешно толкнулся вперед, входя по самое основание. Коммунист нагнулся к Рейху и взял его руки за запястья, вжимая их в диван. Тот хотел было что-то возразить, но не удалось – Советы накрыл его губы своими. Дыхание у обоих окончательно сбилось, но коммунист не спешил двигаться внутри нациста, наслаждаясь этим чувством, когда тугие стенки обхватывают вокруг. Приятное тепло мурашками расползлось по всему телу Совка, тот выдохнул и сделал первый толчок, медленный, осторожный. Рейх крепче обхватил ногами его поясницу, замычав в губы партнера. Союз начал двигаться размеренно, с каждым толчком едва ускоряя темп. Своими ладонями он ощущал пульс нациста. Бешеный, но ритмичный. Зал залился громкими стонами и звуками шлепков, которые эхом отражались о высокие потолки. Лицо Рейха, было обременено тем самым похотливым оскалом, он сам уже двигался навстречу Союза, приподнимая и опуская бедра. Почувствовав скорый «конец» Рейха, коммунист сжал его член у самого основания. - Не позволю, - Выдохнул русский, укусив его скулу. - Прошу… - Умоляюще взвыл Рейх, толкаясь вперед. Союз перешел на бешеный темп, заставляя нациста сорваться на крик. - Прошу…. – Вновь раздалось жалобной просьбой от нациста. Подождав мгновение, русский отпустил его, позволяя кончить. Нутро немца сжалось, тот снова прогнулся в спине дугой, закусывая губу своими острыми клыками до крови, тем самым сдерживая крики и стоны. Когда мышцы нутра нациста крепко обхватили член Союза, тот сам не выдержал и кончил следом, изливаясь прямо внутрь. - Ах, зараза! – Выдал он, ложась рядом, пытаясь отдышаться от мощного оргазма.***
Отдышавшись, они просто лежали. Молча. Рейх как-то по-кошачьи, ласково, пристроился к шее Союза. Иногда он проводился по укусу языком, заставляя Советы жмурится от приятных ощущений. - Признайся, ты пришел сюда исключительно затем, чтобы поиметь мою задницу? Русский нахмурился вздохнув. Он задумался. Ответь он «да» или «нет» - все равно. Что то, что другое – и ложь, и правда. Да, ему безусловно нравилось иметь это тощее, неприглядное тело, ведь ощущения были совсем иными. Ни разу на своем веку Советский не испытывал подобного, хоть на его счету было немало куртизанок, опыт велик. А вот такое – впервые. И все дело в том, что он сейчас трахал не что-то, а конкретно - тело, а кого-то, конкретно – Рейха. Мысль эта отчего-то согревала и радовала русского. Да, он пришел за задницей, и, нет, не только за ней. - Любой мой ответ будет настолько ложью, насколько правдой. – Союз вздохнул. Он не привык говорить о чувствах кому-либо, предпочитая словам поступки и жесты. Сейчас, он был больше обеспокоен будущим. Немцу суждено уехать в Берлин, шанс встретить его вновь будет крайне невелик, а отпускать этого черта не хотелось. Собственнические наклонности? Нет, не оно, а совершенно другое, хоть и близкое. - И что теперь? – Лениво потянувшись, спросил немец. - Не знаю я , не знаю. - Коммунист печально уставился в потолок, крепче прижимая к себе тощую нацистскую тушу.