Царевна

      — Петер, — крохотная девочка в неудобном жёстком платье с трудом семенит следом и пытается ухватиться за руку мальчика постарше, — Петер, пожалуйста, подожди!       — Уйди! — рявкает он и грубо отталкивает младшую сестрёнку, так, что она падает, хоть и тут же поднимается. — Уйди! Не хочу тебя видеть! Это всё ты… это из-за тебя…       Мальчик, обессилев от злости, опускается на землю под раскидистым деревом и вдруг всхлипывает.       — Если бы не ты, матушка бы не умерла…       Девочка замирает рядом и глядит на брата несчастными глазами, не зная, как к нему подступиться — она не ведает, чем виновата в смерти их матушки, но очень, очень сильно хочет утешить брата.       — Петер, прости меня, пожалуйста… — на её глазах тоже выступают слёзы, но она отчаянно сдерживается и кусает нижнюю губу, чтобы не заплакать. — Я люблю тебя. Я очень тебя люблю.       Она подаётся вперёд и обхватывает мальчика своими маленькими пухлыми ручками. Тот брыкается, но вскоре перестаёт дёргаться и, прижавшись ближе к сестрёнке, рыдает в голос.       — Я тоже очень скучаю по матушке, — признаётся девочка, её голос дрожит, она плохо ещё выговаривает некоторые звуки. — Но у меня есть ты и отец, — она гладит брата по голове, как сделала бы матушка, и на минуту кажется, будто она тут старшая. — Мы всегда будем вместе. Правда?       Мальчик поднимает заплаканные серо-голубые глаза и шевелит губами, сглатывая скатившиеся по ним слёзы:       — Правда.       Он обнимает сестру в ответ и долго не отпускает, пока та продолжает гладить его мелко вьющиеся русые кудри.

***

      — Аннушка, смотри! Ну, как тебе?       Анна смеётся и хлопает в ладоши, глядя на то, как брат, выпрямив спину и подняв шпагу, марширует на прусский манер. Сидящие рядом камергеры великого князя Салтыков и Брекдорф переглядываются и тоже посмеиваются — кажется, даже не столько экзерцициям Петра Фёдоровича, сколько преувеличенному восторгу его младшей сестры. Впрочем, сложно заподозрить великую княжну в неискренности.       — Ребёнок, она сущий ребёнок, Брекдорф, — замечает Салтыков, наклоняясь к уху голштинца, а затем, откинувшись назад в кресле, отпивает ещё вина. — Но, бьюсь об заклад, уже через пару лет будет прехорошенькая. Сколько ей, почти тринадцать?       Брекдорф кивает и ухмыляется, вертя в пальцах почти пустой бокал. Тоже слегка склонившись к своему собеседнику, он шепчет:       — Я помню её мать, герцогиню Анну, сестру императрицы. Она была красавица. Моя матушка состояла при ней гоф-дамой, они были дружны до самой смерти герцогини…       Салтыков переходит на совсем уж заговорщицкий шёпот:       — Думаешь, дочка вся в неё?       Брекдорф пожимает плечами:       — Как знать. Но они похожи, — на его посерьёзневшем лице тут же появляется скабрёзная улыбка. — А тебе на что, Салтыков? Собираешься включить саму великую княжну в список своих викторий? Имей совесть, — Брекдорф слегка толкает Салтыкова в плечо, на что тот лишь смеётся.       — Анна Фёдоровна, — отсмеявшись, Салтыков подсаживается поближе к Анне и сжимает её руку в своей. — Не изволите ли станцевать со мною? Ваше высочество, — обращается он уже к великому князю, — вы разрешаете?       Пётр, заметивший, что внимание публики к нему ослабло, убирает шпагу, скрещивает руки на груди и хмыкает, но без недовольства:       — Чёрт с тобой, Салтыков. Разрешаю.       Он взмахивает руками, точно готовясь дирижировать.       — Маэстро! Гавот!       Как только музыканты, сидящие на сцене, начинают играть, Пётр выбирает себе в партнёрши одну из актёрок, которая, улыбаясь и хихикая, легко переходит от одной фигуры в танце к другой.       Анна Фёдоровна, едва ли достающая до груди своему кавалеру, тоже старательно вспоминает уроки танцев, но пока у неё получается неловко — она спешит, делает повороты не в ту сторону и чуть не падает, споткнувшись о ноги Салтыкова, но тот вдруг спасает положение: крепко берёт юную великую княжну за руку и так настойчиво ведёт в танце, что Анна, хоть и забывает напрочь всё, чему учил её танцмейстер, начинает танцевать куда естественнее и грациознее.       — Вы очаровательны, — Салтыков глядит исподлобья, одаривает великую княжну сияющей улыбкой, наклоняется к ней чуть ближе, и Анна краснеет, отводя взгляд.       — Правда, он похож на какую-то птицу? Нос острый и длинный, как клюв, — спрашивает Анна, горя от смущения и поэтому глядя Салтыкову за спину, где в креслах по-прежнему сидит Брекдорф, вальяжно положив ногу на ногу и потягивая вино.       — На пеликана, — недолго думая, весело отвечает Салтыков.       — Может быть, — Анна всё же поднимает взгляд на Салтыкова. — Но пеликан — жертвенная птица.       — Тогда — на гуся.       Анна смеётся, краснея ещё сильнее.       — Слышал бы он, Сергей Васильевич, как мы его честим!       Она отплясывает с Салтыковым по зале, как взрослая, и чувствует себя очень счастливой.