Сердце тьмы

Open up your world Show me the deepest secrets I would understand Watching us burn Into a million pieces One touch of your hand (Of Verona — Breathe)

Я не помнила, когда все прекратилось. Далеко не сразу мне стало понятно, что я вновь обрела власть над своим разумом и телом. Просто в какой-то момент я осознала, что все мучающее меня исчезло — боль, страх, холод. Впрочем, во мне вообще ничего не осталось. Порывисто вздохнув, я закрыла глаза, растворяясь в опутавшим меня в белесом тумане, а затем ощутила легкое, ласковое прикосновение к своей щеке. Оно выдернуло меня из забвения, и я поглядела на Майкла, сидящего рядом со мной на кровати. Похоже, я все-таки отключилась ненадолго, а он в это время перенес меня с пола на кровать. Встретившись с ним взглядом, я невольно задержала дыхание. В его глазах застыло тревожное ожидание, а лицо было белым, напряженным. Пальцы на моем лице замерли. Чувство горечи было первым, что вернулось ко мне. От него во рту стало кисло. Сердце тягостно сжалось. Майкл не просто посмотрел на мою душу. Он изнасиловал ее. Выпотрошил. Вывернул наизнанку. Это длилось не больше минуты, но я вспомнила всю свою жизнь. Я как будто заново пережила ее — каждую секунду, каждую эмоцию и каждую мысль. И Майкл тоже. Он чувствовал мою боль из-за наших жестоких ссор с отцом и мое отчаяние после того, когда я ушла из дома и стояла под падающим снегом посреди улицы, не понимая, что мне делать и куда идти. Он видел мою радость из-за обещания тети отвезти меня на весенние каникулы во Флориду и мою печаль, когда тетя передумала брать меня с собой в отпуск и оставила одну дома. Он подслушивал мои крамольные мысли касательно женатого учителя физики в выпускном классе и наблюдал за тем, как меня бросил мой первый парень, заявивший, что я не подхожу ему. Он слышал злорадство в моем голосе из-за новостей о том, что отец был вынужден продать дом, чтобы расплатиться с кредиторами, и смаковал мое счастье, когда я поняла, что нашла свою настоящую семью в Ковене. Ему стало известно, кто я такая, о планах Корделии и о глубине моих чувств к нему. Майкл теперь знал меня со всеми моими слабостями и желаниями — ничего не осталось сокрытым. Для него я была прочитанной книгой. К глазам подступили слезы. Я отвернула от Майкла голову, вынуждая его отвести от моего лица руку. Он заставил меня все вспомнить, и это было страшно, больно и стыдно. Непростительно. Судорожно заглотнув воздух, я села и отодвинулась от него на другую сторону кровати. Я опустила на пол ноги, намереваясь подняться и уйти из комнаты, но так и осталась сидеть спиной к Майклу. Невыносимая усталость овладела мной. Я не могла сдвинуться с места или что-то произнести. Я ни для чего не находила в себе сил. Даже для злости и презрения. — Мне совсем не жаль, Мэллори, — тихо проговорил Майкл. — Мне не жаль того, что произошло, потому что это единственное, что по-настоящему имеет значение, понимаешь? Нет, я мог бы сейчас солгать и сказать, как мне жаль, и что мне не стоило этого делать, но это была бы ложь — бессмысленная и бесполезная. Потому что я не жалею о том, что узнал тебя. До этого момента я словно смотрел на тебя издалека, сквозь мутное стекло. Как будто бы ты была короткой вспышкой перед глазами, которая ослепляла и не давала видеть ясно. Он встал с кровати, подошел ко мне и медленно опустился передо мной на колени.  — А теперь я вижу все. Я все чувствую вместе с тобой, — Майкл сжал мои ладони. — Я знаю, что ты боишься высоты, но, если потребуется, ты, не думая, туда заберешься. Дар целителя изматывает тебя, но ты до последнего стараешься помочь больным людям. Твое детство было трудным, но, когда у тебя появится свой ребенок, ты сделаешь его жизнь самой счастливой, — в неспешности его речи звучала нежность. — Ты действительно особенная, Мэллори, но не только из-за того, что ты сильная ведьма, а потому что ты не позволила этому миру сломить себя и осталась хорошим человеком, несмотря на все то дерьмо, что было в твоей жизни. И когда ты станешь Верховной, ты будешь лучше Корделии, потому что в тебе нет ее непреклонности, надменности и жестокости. Я глядела на него через мутную пелену слез, в горле стоял комок. У меня не получалось разобраться в сумбуре чувств и мыслей, охвативших мою истерзанную душу. Сердце ныло и болело, словно в нем засела острая заноза, проникая все глубже и глубже. Его рука едва ощутимо коснулась моего подбородка. — Я увидел всю тебя, всю твою душу и… смял ее, — горячо прошептал Майкл. — Смолол в мелкий белый порошок. Слизал с кончиков пальцев. Втер в свои десны. И теперь ты — моя плоть и кровь, Мэллори. Ты наполняешь мои легкие и растекаешься по моим венам. Ты — неотъемлемая часть меня. Может быть, самая лучшая часть… Его слова обезоруживали. Но я не могла забыть о том, что он оставался человеком, причинившим мне боль и готовым нести смерть всему живому. Мне казалось, что все сказанное было попыткой заморочить и обмануть меня ради использования против Ковена. И все же, несмотря на это, я отчаянно хотела верить этим словам и искренним интонациям, которые заставляли голову идти кругом. Мне стало противно от собственных мыслей и желаний, граничащих с безумием. Я должна была испытывать ненависть к нему, но этого чувства не было. Я подумала, что, возможно, на самом деле не выдержала вторжения в свой разум и сейчас сходила с ума, не понимая, как я могла продолжать так сильно на что-то надеяться. — И я хочу, чтобы тоже увидела меня, — голос Майкла понизился. — Я хочу, чтобы ты посмотрела на мою душу. Эти слова оказались для меня полной неожиданностью. Я растерянно поглядела на него. Сила Майкла заструилась вокруг нас бурным потоком. Я не успела никак отреагировать. Он словно поймал меня в ловушку своих стремительно темнеющих глаз, парализуя и растягивая время. Чужое могущество мягко коснулось меня и резко, как металлическая стрела, пронзило мое тело насквозь. Мне стало нестерпимо больно. Но это была прекрасная боль. Она опьяняла и насыщала. Излечивала старые раны и наносила новые. Я почувствовала легкость, смешанную с блаженством, ранее неизвестным и недоступным, как если бы эта стрела начала раздирать мои внутренности, а мне становилось бы лишь лучше и приятнее. Ощущение оказалось настолько острым, что мне захотелось, чтобы оно никогда не заканчивалось. Но испытываемое удовольствие начало быстро таять, и я осознала, что проваливаюсь в синюю бездну. А затем все померкло, не оставив ничего кроме непроглядной тьмы, посреди которой я стояла. Я неуверенно сделала несколько шагов вперед и испуганно остановилась, заметив, что под ногами у меня захлюпала черная вода. — Не нужно бояться, — произнес детский голос за моей спиной. Обернувшись на него, я увидела мальчика лет семи-восьми, одетого в джинсы и желтую футболку. У него были вьющиеся волосы золотистого цвета и ярко-голубые глаза, которые могли принадлежать лишь одному человеку. — Почему ты выглядишь как ребенок? — спросила я. — Потому что я и есть ребенок, — спокойно ответил Майкл. — Ты видишь мою душу, Мэллори. А ей всего десять лет. Я нервно рассмеялась, но мой смех мгновенно исчез, стоило мне понять по его невозмутимому виду, что он не шутит. — Это невозможно, — медленно сказала я. — Скажи, что ты несерьезно. — Я обманул тебя лишь однажды, — насупился мальчик, строгий тон голоса которого не соответствовал юной внешности. — И больше этого делать не буду. Я тяжело сглотнула и отвела взгляд. Немыслимо. Это открытие, как удар кулака в грудь. Майкл взял меня за руку, привлекая к себе внимание. Посмотрев на него сверху вниз, я покосилась на хрупкую, тонкую ладошку, сжавшую мои пальцы, и не выдержала: — Но как?.. — я не смогла закончить фразу и потеряно осеклась, но Майкл все равно меня понял. — Я покажу тебе, — он кивнул мне. И тогда темнота исчезла. А я и мальчик остались. Картины прошлого замелькали перед глазами разноцветным калейдоскопом. Ожившие призраки былого зашептали мне свою историю. Они рассказывали быстро, почти задыхались. Я ощущала их страх — они панически боялись того, что я откажусь смотреть дальше, чем несказанно меня удивили. Я не принадлежала этому внутреннему миру, но сейчас он принадлежал мне. И я не собиралась от него отказываться. Ни за что. Я присутствовала при рождении Майкла и его первом убийстве — няня накричала на трехлетнего ребенка за опрокинутую тарелку с кашей и поплатилась за это жизнью. Знакомство с Констанс Лэнгдон привело меня в ярость. Вместо того, чтобы объяснить несмышленому мальчику разницу между хорошим и плохим поступком, она пустила дело на самотек, что вылилось в длинную череду убийств, единственным ответом на которые были грядки с розами. По мере того, как Майкл рос, вспышки образов и воспоминаний становились отчетливее и ярче. Они наполнились чувствами, среди которых превалировали боль и одиночество. Вот Майкл плачет, прижавшись спиной к двери и обхватив колени. Он не понимает, почему голоса в его голове кричат на него и требуют поймать соседскую кошку. А тут Майкл один медленно раскачивается на качелях — другие дети отказались играть с ним. А здесь Майкл задумчиво бредет куда-то по темной тропинке. Один, совершенно один. Я пыталась разглядеть в этом ворохе еще чьи-нибудь лица, натолкнуться на какой-то светлый образ, но как только я старалась дотянуться, все тонуло в вязкой кромешной темноте. Однажды Майкл проснулся взрослым. Он не знал, почему это случилось и зачем. Это просто произошло, и все. Констанс была ошарашена. Сам Майкл был напуган. Но бабушка и внук жили дальше, делая вид, что нет ничего страшного и ужасающего в этом событии. А затем прогремела отвратительная ссора из-за убийства священника, после которой Констанс выгнала Майкла из дома. Но если у меня после скандала с отцом имелось место, куда я могла сбежать, то у Майкл его не было. Он вернулся домой, но бабушки там не оказалось. Он нашел ее в соседском проклятом доме. — Она убила себя, потому что не смогла принять меня, — мрачно произнес по-прежнему держащий меня за руку мальчик, когда мы очутились в комнате, где уже взрослый Майкл обнимал бездыханное тело Констанс Лэнгдон. — А став призраком, она ни разу не показалась мне на глаза. Я подавленно молчала, глядя на плачущего юношу передо мной, что просил прощения у своей бабушки, которая являлась для него единственной семьей. Его боль была моей болью, и мне с трудом удавалось отделять свои эмоции от чувств Майкла. Даже физически смотреть на эту сцену оказалось нелегко и неприятно. Как будто это моя бабушка наелась таблеток и запила их бутылкой водки, и это я умоляла ее проснуться. Неожиданно я ощутила, как слабые, бледные руки обхватили меня за талию. Мальчик спрятал лицо у меня на груди и громко выдохнул. Не только мне оказалось тяжело вспоминать. Майклу это тоже давалось очень болезненно. Помедлив, я опустила ладонь на его голову и запустила пальцы в мягкие волосы. Почувствовав прикосновение, он обнял меня крепче. В реальном мире Майкл — могущественный человек, которого боится весь Ковен, но сейчас он сам боялся глядеть на свое прошлое. Вспоминать себя прежнего действительно страшно, потому что ты не можешь ничего изменить. Тебе приходится лишь принимать. И сейчас Майкл на самом деле был ребенком, который отчаянно нуждался в утешении и материнской ласке. — В этом доме можно увидеть духов, только если они сами того захотят, — произнес бархатистый голос. Я покосилась направо и увидела темноволосого мужчину средних лет, вальяжно сидящего в кресле. На его лице появилась грустная улыбка, адресованная другому Майклу. Мальчик отстранился от меня. Глаза его недовольно сверкнули. — Бен Хармон, мой отчим, — сухо пояснил Майкл. — Пришло время тебе узнать о моей биологической семье. И я узнала. Мэдисон говорила правду, утверждая, что у Майкла не было шансов вырасти нормальным. Возможно, у него имелась бы такая возможность, если бы в тот день Бен не явил себя ему и Майкл покинул ужасный дом. Но Бен явил, а Майкл остался. И это стало началом конца для ребенка, заточенного в тело взрослого мужчины. Пребывание в доме-убийце в обществе семьи Хармонов и десятков других призраков все только лишь усугубило. Желание быть ближе к Констанс и искреннее намерение заслужить прощение бабушки и стать хорошим человеком сыграло с ним жуткую шутку. Голоса, которые слышал Майкл, слышала и я. Те страшные вещи, что видел он, видела и я. Они сводили с ума его — они сводили с ума меня. Если раньше жизнь Майкла была окрашена в темные краски, то теперь она стала по-настоящему черной. Проживая вместе с ним омерзительные и чудовищные сцены, я хотела кричать. Я хотела спросить всех этих призраков, почему они были так равнодушны, почему они позволили всему этому случиться, почему они потакали и подыгрывали. Я глядела в лицо Бена и желала выцарапать ему глаза, не понимая, как он мог быть так слеп, ожидая, что ситуация сама выправится. Он называл себя психологом, но психолог был нужен ему самому — этому жалкому и слабому человеку. Стоило ли мне удивляться тому, что Майкл проиграл и сдался во власть охватившего его безумия? В конце концов, когда ты долго смотришь на зло, ты сам становишься злом. Воспоминания продолжали наслаиваться друг на друга. Мне стало сложнее внимать им. Все это начало напоминать кошмарный сон, полный отчаяния и скорби. Моя память — память Майкла — не могла собрать эти разрозненные кусочки в цельную картинку. Хаос событий поражал. Я надеялась, что в какой-то момент станет легче и ад возьмет передышку, но становилось лишь хуже. Тени продолжали сгущаться. Тьма обступала со всех сторон. Мне захотелось попросить Майкла закончить гнетущее путешествие в прошлое, но увидев боль в его глазах — совсем не детских глазах, я промолчала, подумав, что обязана пройти этот путь до конца. Только так я смогу понять его, как он понял меня. А затем среди тяжелых воспоминаний неожиданно забрезжил просвет. И самым отвратительным было то, что это послабление пришло с новой бедой — Антоном ЛаВеем, Самантой Кроу и Мириам Мид из прихода церкви Сатаны. — Они не плохие, — заверил меня Майкл, сжимая крепче мою руку. — Они стали моей семьей, как Ковен стал твоей. Я расстроенно вздохнула. Конечно, ребенок, который не знал материнской любви и рос среди убийц и насильников, не мог не потянуться к тем, кто готов был выказать ему иллюзию какой-никакой заботы. Поэтому он, не задумываясь, согласился уйти в их церковь, рассудив, что хуже уже не будет. Но он ошибся. Хуже стало — когда для вступления в ряды сатанистов Антон потребовал кровавую жертву. Майкл не удивился. Искра надежды, которую я ощутила в минуту знакомства Майкла с Черным Папой, уступила место смирению. Он начал искренне считать, что жить как-то иначе для него невозможно. Майкл принял в себе это — раз без убийства никак, значит, он будет убивать. Нужно ли сопротивляться судьбе, если ее милостью он попал именно в церковь Сатаны? Глядя на то, как Майкл ест сердце убитой им девушки, я размышляла о том, почему ему в тот момент не встретился кто-то из колдунов школы Готорна? Возможно, тогда все сложилось бы иначе?.. С искренним сожалением я следила за тем, как Майкл стремительно зарабатывал кровавые очки в церкви Сатаны. Никому ненужный ребенок обрел дом и семью, и теперь был готов на все, чтобы оправдать возложенные на него ожидания. Он использовал влияние, дарованное преисподней, чтобы расширить круг верных ему и его отцу людей. С их помощью он намеревался привнести в мир перемены и сделать его лучше — именно такова была воля его отца, которую он начал считать своим предназначением. Майкл собирал вокруг себя всех тех, кто имел деньги и власть. Он задаривал их мирскими благами, требуя лишь одного — преданности. И это сработало: одна поправка в законодательстве здесь, забытая декларация на столе там, и на место прокурора усаживался нужный ему человек, который продолжал дело Майкла дальше. Такая система очень напоминала собой паутину, в которой Майкл выступал в качестве паука, ловящего в свои сети глупых и жадных мух. Однако вскоре он познакомился с таким чувством как разочарование. Чем шире становилось его влияние, тем сильнее людская природа казалась ему гнилой и лживой. Майклу даже больше не нужно было убивать самому — люди охотно делали это собственноручно и без его приказа или намека. Они торговали оружием, живым товаром и наркотиками. Они обманывали, подставляли и уничтожали. Они делали все, чтобы получить желаемое, выбирая те методы, которым поражался сам Майкл. Стоило только сказать: «Мне нужен этот контракт», как за считанные дни необходимая подпись стояла внизу страницы, а владелец холдинга кормил рыб на дне Тихого океана. Успех сопутствовал ему во всех начинаниях, но все-таки этих достижений было недостаточно. Вводимые им перемены происходили медленно и неохотно. Мир словно сопротивлялся им, отвечая на каждый его шаг агрессивно и враждебно. Да еще и ведьмы с колдунами всячески мешались под ногами. Паства роптала, а отец ждал более весомых результатов, что навело Майкла на мысль избавиться от Верховной и всего магического сообщества, имевших на общественность куда большее влияние, нежели он сам. Именно поэтому он подстроил все так, чтобы попасть в школу Готорна. Его не прельщала идея учиться колдовскому мастерству, но это был единственный способ заявить свои права на желаемый трон и тихо упразднить Ковен с общиной колдунов. После успешного прохождения испытаний Семи Чудес ему оставалось лишь немного подождать, прежде чем помочь Корделии умереть. Он не считал нужным спешить в таком важном вопросе. Пока он был занят в школе Готорна, откровенно скучая и выжидая удобный момент для убийства Корделии, от его лица выступали другие сатанисты, продолжавшие вести его дела в большом мире. Особенно рьяной была миссис Мид, которую я возненавидела, когда увидела необыкновенную жестокость этой женщины, не брезговавшей ничем, даже жертвоприношениями младенцев. Впрочем, не лучше были и другие члены его семьи — все до одного фанатичные и больные люди. Я запоздало вспомнила о том, как Майкл говорил мне, что никому нельзя смотреть в чужую душу так глубоко. И теперь я знала почему — потому что ты забываешь себя и становишься тем, за кем наблюдаешь, и при этом так интенсивно чувствуешь, что это сближает вас на каком-то незримом высшем уровне. Мои эмоции были погребены под эмоциями Майкла. Я чувствовала, как он. Я думала, как он. Я смотрела на вещи, как он. Я видела все несовершенство этого мира, люди в котором стремились получить больше — больше всего — и буквально умоляли Майкла дать им новые виллы, машины, должности, а взамен — что угодно, только дай, дай, дай. Возможно, он должен был послушать миссис Мид и других своих адептов, предлагающих не терять время зря в школе Готорна, а устроить зачистку и устранить всех тех, кто был неугоден церкви Сатаны, да и заодно избавиться от этих продажных людей, что даже у него вызывали отвращение. Вдруг такой шаг был последним шансом человечества на выживание? И если не остановить это моральное разложение общества, то это наоборот послужит ему во вред и уничтожит остатки призрачной надежды на процветание? Земля перенаселена, на ней царят голод и войны. Зло этого мира — не едино. Оно как россыпь из плохих поступков и свершений. Люди заняты удовлетворением своих амбиций и низменных желаний. Они продают души Сатане за материальные блага. Они не ценят жизнь ни свою, ни чужую. Они сами приближают свой конец. Не это ли знак того, что пришло время для более глобальных и кардинальных перемен? Именно такие назойливые мысли вертелись в моей голове. Они не принадлежали мне, но задевали невидимые струны моей души, находя в ней отклик. Сомнения одолевали Майкла, и я тоже сомневалась. Ничего уже не казалось таким однозначным. Что, если это не с Майклом не все было в порядке, а со всеми остальными? Может быть, Майкл как раз и был единственным нормальным, и ему просто не повезло родиться именно в нашем сумасшедшем мире? Проживая с Майклом его жизнь заново, я поняла, что начала привыкать к окружающей его тьме. Она перестала меня пугать и дала прочувствовать таящуюся в ней вседозволенность и свободу. И вот это уже было страшно. Граница между постижением и пониманием чужой души окончательно стерлась. Там, где должна была быть ненависть, находилась жалость. Вместо гнева — сочувствие. Взамен искреннего протеста — невольное участие. Я не могла отрицать того, что внутри Майкла живет монстр, пожирающий сердца и упивающийся багровыми реками; чудовище, поглотившее его. Но что-то все же заставляло старательно это игнорировать, запутывая меня в нитях собственных упований. Возможно, ответ крылся в том, что, хотя Майкл и творил зло, но сам по себе он не был злым. Все его действия были продиктовали искренним желанием заслужить одобрение своей семьи и добиться признания от своего отца. Он хотел доказать всему миру, что он — не досадная ошибка природы, которой его годами называла Констанс Лэнгдон. Эта цель являлась самой сутью Майкла. Я видела, что за непроницаемой маской сарказма прятался испуганный ребенок, отлично помнящий все обиды. Ему бы никогда не пришло в голову кого-то простить или извиниться за причиненные страдания другому. Но несмотря на это, он действительно хотел сделать наш мир лучше, хотя продолжающееся разрастаться в груди разочарование изрядно подкашивало его веру в то, что у него это получится, поэтому пути, по которым Майкл следовал, сочетали в себе изощренную жестокость и бескомпромиссность. Это также отражалось и на его отношении к людям. Будучи лишенным с детства любви, он был готов любить всех тех, кто выказывал ему тусклую искру симпатии. И несчастье ждало того, кто посмел бы тронуть дорогого ему человека. Я не знала, как долго мы смотрели в прошлое. Да и вообще существовало ли здесь время? По моим ощущениям мы провели тут вечность. Хотя, может быть, мы всегда здесь были, а вся моя старая жизнь мне просто приснилась. К тому моменту, когда мы оказались в церкви, где другая Мэллори убила священника с помощью своей силы, я ощущала себя отравленной едким ядом воспоминаний. Нервы были на взводе. Голова разрывалась на части. Злые слезы навертывались на глаза. У меня не получалось решить на чьей я стороне. Такое вообще тяжело понять, когда тебе известно, что твои сестры вытворяют не менее страшные вещи, а лучшие друзья моментально вычеркивают тебя из своей жизни и требуют покинуть Ковен, считая предателем. Не говоря уже обо мне — убившей сегодня почти триста человек. — Мэллори, — напряженно сказал Майкл из прошлого, глядя на начавшую пятиться от него Мэллори, — не надо. Но та Мэллори была слишком испугана своим испытанным удовольствием от убийства, чтобы его слушать. Майкл не хотел, чтобы она боялась, потому что не было ничего плохого в том, чтобы сотворить зло во благо и чувствовать себя хорошо после содеянного. Но она пока этого не понимала. И прежде чем Майкл смог ей все объяснить, она сорвалась с места и побежала к выходу из церкви. Я заметила, как Майкл сделал несколько шагов за ней и даже вскинул руку, желая остановить ее, но так и остался стоять на месте, задумчиво глядя той Мэллори вслед. Все, что началось, как заигрывание с необычной ведьмой, чтобы узнать, кто она такая, неожиданно приобрело для него несколько иной смысл. Ее слова о необходимости конца света заинтересовали его. А теперь в ее глазах промелькнула тьма, что оказалась созвучна его тьме. Исходящий от нее свет можно было совратить, он словно сам умолял быть совращенным, и это не могло не интриговать. И тепло ее мягкого упругого тела… ему бы хотелось снова его ощутить. Она поцеловала его этим утром. И он бы определенно не отказался продолжить то, что она начала… Было нечто безумное в том, чтобы смотреть на саму себя со стороны и считывать чужие мысли. Еще более невероятным оказалось понимание того, я стала свидетелем самого худшего в жизни Майкла: убийства десятков людей, уничтожение невинных душ, кровавые мессы, подобострастное поклонение Сатане. Мне следовало уже давно покинуть его голову и перестать смотреть на все эти ужасы. Но я осталась. И я по-прежнему стояла рядом с Майклом и держала его за руку, глядя на то, как его старая версия одним щелчком пальцев избавляется от тела священника и широкой красной лужи под ним. Мне казалось, что Майкл воспользуется трансмутацией, чтобы побыстрее оказаться в школе Готорна, но он неожиданно прошел к выходу совсем рядом со мной, замешкавшись на пару бесконечно долгих мгновений подле меня с мальчиком, как будто смог почувствовать наше присутствие. Хотя, конечно, дело было не в этом — он просто вспомнил мою странную аналогию с бабочками и радость святого отца из-за моих слов. Майкла забавляло, что я так легко смогла раскусить этого человека. Я же вспоминала совсем другое: свое спасение в церкви, созданную мною иллюзию, в которую он вдохнул жизнь, свои глупые и отчаянные мечты после нашей близости, сегодняшнее утро, когда я разбудила его поцелуем, не сумев сдержать свои счастливые эмоции из-за того, что он никуда не ушел. Воспоминания о произошедшем между ночью нами еще были слишком свежи, и я до сих пор не могла забыть его хрипловатый голос, мускусный запах, поцелуи, лишающие самообладания, сильные руки, крепко держащие мои запястья, его тело, вжимающее меня в пружинистый матрас и заставляющее вскрикивать от удовольствия. В Майкле было мало хорошего, и оно меркло на фоне того плохого, что он в себе воплощал, но мои чувства к нему никуда не делись. Они просто превратились разъедающую меня кислоту. Они разрушали и уничтожали. Заставляли гнить изнутри. Главный минус такого ментального путешествия — это даже не то, что ты проживаешь вместе с другим человеком целую жизнь, разделяя с ним все его чувства, а то, что ты им проникаешься и начинаешь все принимать. Совсем недавно, в реальном мире, Майкл сказал мне, что я стала его неотъемлемой частью. Тогда я не знала, что именно он имел в виду, но сейчас многое из его слов прояснилось. Я тоже это чувствовала. Мне казалось, что у нас на двоих одна душа. Между нами нет никакой разницы. Мы едины. Небо может обрушиться на мир и похоронить его под своими грозовыми облаками, но Майкл должен остаться, потому что иначе мне не жить. Я смогу только существовать. Насколько легче было бы ненавидеть Майкла, нежели любить его со всеми его недостатками и слабостями, заставляющими мое сердце неустанно ныть, а разум вопить от осознания собственного падения. Я жалела о том, что мы не встретились в какой-нибудь другой вселенной, где я бы не была ведьмой, а он не был бы антихристом. Тогда бы я могла просто быть влюбленной девушкой, не боящейся своих чувств, а не той, от кого зависела судьба всего этого гребаного мира. А она зависела. Я это явственно понимала. Корделия заживо сожгла миссис Мид, и тем самым сожгла все мосты. Майкл упрям и непреклонен. Он преисполнен слепой преданности своей пастве и, в частности, миссис Мид. Он не отступится, пока кровавая месть не будет уплачена. Впустив меня в свою душу, Майкл позволил мне узнать и изучить себя. И это не оставляло мне ни единого шанса на веру в благоприятный исход для мира и Ковена. Так что же мне делать? Смотреть, как земля сотрясается в агонии? Или растоптать собственное сердце, вырвав его из груди Майкла и бросив себе под ноги? Разве благополучие мира и моей семьи не стоит смерти одного по всем меркам плохого человека? Мои губы задрожали. Я ощутила, как глаза защипало от давно сдерживаемых слез. Все шло неправильно. Когда я покидала пентхаус в Атланте, во мне жила надежда, что у меня получится переубедить Майкла, а теперь никакой надежды не было. Только скорбь. Мне придется выбирать. Дверь позади нас с мальчиком глухо закрылась — Майкл из прошлого ушел. Я выпустила руку мальчика и отвернулась от него, яростно проведя ладонью по лицу. Я не хотела, чтобы он видел меня плачущей. Я больше не хотела ничего вспоминать. — Ты убежала от меня тогда, — внезапно произнес Майкл. — Не убегай от меня снова. Шмыгнув носом, я устало покосилась на него через плечо, встречаясь с ним взглядом. На вид ему было меньше десяти лет. Я вдруг подумала, что, если на свете действительно существуют ангелы, они выглядят именно так — прелестно, невинно и бесхитростно. Впрочем, все так и есть. Ведь Майкл — сын Дьявола, а Дьявол — падший ангел, некогда любимый Богом. Ничего не ответив ему, я снова отвернулась. Если бы он только знал, как сильно я желала быть с ним, вопреки логике и здравому смыслу. — Вся моя семья отказалась от меня, — медленно проговорил Майкл. — И больше никого нет — ни миссис Мид, ни мистера ЛаВея. Я остался совсем один, — его голос дрогнул. — Опять один. Слова как будто кровоточили. Они проникли в мое сердце и растеклись кровавыми дорожками по голове и шее. — Я люблю тебя, Мэллори. Услышь я эту фразу от него утром, я бы взлетела в воздух от радости, но сейчас мне хотелось лишь упасть на колени и зареветь в голос, чтобы выстрадать свою боль. Говорят, самое страшное — ничего не чувствовать. Но сейчас я бы многое отдала, чтобы вновь ощутить эту пустоту. Почему это случилось именно с нами? Почему мы те, кто мы есть? Почему он не может стать меньше, а я не могу стать больше? — Наш мир живет по своим правилам: не убий, возлюби ближнего своего и так далее; по правилам, которые люди все равно нарушают, — сказал Майкл. — Ты и я… Мы можем построить новый мир без лицемерия, с людьми, которые не просто съедят запретный плод, а срубят чертово дерево и пустят на дрова… Похожее я уже слышала. Но от кого? — Когда ты станешь Верховной, у нас двоих хватит сил для этого, — продолжал Майкл. — Больше никакой боли, никакого страха. В нем будет только то, что мы захотим… Я знаю об увиденном тобой будущем. Знаю о твоих мечтах. И все это возможно. Возможно в новом мире. Эти слова помогли мне вспомнить о подслушанном разговоре мистера Перкинса с Эндрю на уроке предвидения. Тогда Эндрю сказал, что в том будущем, которое он увидел, нет ничего хорошего. Он сильно боялся того, что узрел. — Разве оно невозможно сейчас? — тихо спросила я. — Неужели нужно переделывать мир таким образом? — Нынешний мир безнадежен, — я ощутила легкое прикосновение к своей дрожащей руке. — Его не спасти. В глубине души ты понимаешь это. Тебе просто страшно признать мою правоту. Теперь Майкл отлично знал меня. Мне это не нравилось. Я бы предпочла, чтобы никто из нас друг о друге по-прежнему ничего не ведал. — А что насчет моих сестер? — я запнулась. — Для них найдется место в твоем новом мире? Не успела я договорить, как картинка перед глазами сменилась. Полумрак церкви уступил место залитой солнечным светом площадке. Сначала я растерялась, потому что до этого мы плавно скользили по воспоминаниям, рассматривая их по очереди, а в этот раз Майкл сразу перескочил куда-то вперед. А потом я заметила длинный деревянный столб и привязанные к нему останки обгорелого тела, перед которым сидел взрослый Майкл. Первое, что я ощутила — гнев; беспредельное желание Майкла пустить кровь каждой ведьме, что встанет на его пути. Затем на меня навалилась его всепоглощающая боль из-за утраты своей второй матери. И буквально добило меня глубокое разочарование, вызванное предательством женщины, в которой он впервые за всю жизнь разглядел возможность развеять свое одиночество и согреть свою постель, ведьмы, ради которой он убил трех колдунов, посмевших ее обидеть, возлюбленной, ради которой он охотно убил бы снова. После такой кипы чувств проносящиеся в его голове мысли меня уже не удивляли: он намеревался дойти до оставленной им машины, связаться по телефону с Билли Труманом и отдать тому приказ собрать выживших членов «Делфи Траст», чтобы возродить эту корпорацию, веками занимавшуюся истреблением ведьм. Несмотря на желание отомстить всему Ковену, сам он не хотел марать о ведьм руки, но вот Корделия и Мэллори… Он пообещал себе разобраться с ними лично. Сделал ли он этот звонок? Или решил все-таки пока повременить? — Твои сестры сожгли ее, чтобы добраться до меня, — мальчик вышел из-за моей спины и больно дернул меня за ладонь, вынуждая посмотреть на него. — Скажи мне, Мэллори, найдется ли им место в моем новом мире? — Майкл… — пролепетала я. Он быстро покачал головой. — Ты просишь пощадить их жизни, — сурово проговорил он, теряя все очарование, дарованное детским обликом. — Но если я это сделаю, пощадят ли они меня? Позволят ли они мне жить? Я отвела взгляд в сторону. Ковен до последнего вдоха будет бороться с Майклом, пока тот не погибнет, в чем я начала сильно сомневаться. Но даже если им это все-таки удастся, ведьмы тоже умрут, утянув за собой и невинных людей, и даже колдунов. — Ковен уступит, если ты откажешься от своих планов, — пробормотала я и снова поглядела на него: — Тебе не нужно убивать всех этих людей, чтобы сделать мир лучше! — я облизала губы. — Пожалуйста, Майкл… Чтобы строить новый мир не обязательно разрушать старый! Ты не один… У тебя есть я! — отчаяние проскользнуло в моем голосе. — Я помогу тебе! Я помогу тебе даже воскресить миссис Мид, когда стану Верховной! Только, пожалуйста… — я всхлипнула, — выбери жизнь, а не смерть. — Мэллори! — тихо воскликнул он. — Как же ты не понимаешь? Я уже выбрал жизнь. Я содрогнулась от этих слов. Сердце провалилось в пятки. Он все решил. Он долго шел к этому решению. И теперь его не переубедить. Я могу обещать ему воскрешение всей паствы и любое содействие, но он от всего откажется, до конца оставаясь запутавшимся маленьким ребенком, от благоразумия и сердца которого остались лишь осколки. Перед глазами резко потемнело, а затем я нашла себя сидящей на кровати в своей комнате. Майкл по-прежнему стоял на коленях подле меня, мягко сжимая мои ладони. — Выбери и ты жизнь, Мэллори, — прошептал Майкл. — Выбери жизнь со мной. Я молча смотрела на него, думая о том, что еще полтора месяца назад даже не была знакома с этим человеком. Он был для меня никем, его имя казалось всего лишь пустым звуком. Его жизнь ничего не значила. Умри он тогда, я бы только обрадовалась, потому что мне не пришлось бы играть свою глупую роль в школе Готорна. Но теперь все изменилось. Его слова искушали меня своей искренностью. Мне хотелось согласиться на его предложение. Было бы так замечательно просыпаться рядом с ним по утрам, прилюдно держать за руку и свободно его любить. Являясь самыми одаренными и могущественными людьми на планете, мы могли бы действительно попытаться создать новый мир, лишенный горестей этого. И, возможно, однажды на свет появился бы малыш, который смог бы вобрать в себя наши лучшие черты… Но это все наивные, нелепые мечты. Не будет никакого светлого будущего. Не будет никакого малыша. Потому что невозможно построить свое счастье на костях почти восьми миллиардов человек. Может быть, Ковен и готов вычеркнуть меня из своей жизни, но я не готова забыть своих сестер. Любовь слишком низкая цена за смерть целого, пускай и далеко неидеального, мира. Тем более такая темная, страшная и обреченная, как моя. — Останься, — попросил Майкл, отвлекая меня от собственных мыслей. — Пожалуйста, останься рядом со мной. Затаив дыхание, я ласково коснулась его щеки. Майкл всю свою жизнь был одинок и ничего не знал кроме боли и неприязни. Мир был к нему несправедлив, и он научился отвечать ему тем же. Он — жестокий убийца, и в нем почти нет добра, но сейчас этот убийца стоял передо мной на коленях и умолял разделить с ним его будущее. Он взирал на меня, как грешник, ожидающий приговора Страшного суда, словно человек, находящийся на краю пропасти. Впустив меня свою душу, Майкл хотел, чтобы я ощутила то же, что и он, оказавшись внутри моей, но теперь ему было страшно. Он боялся, что для меня его тьмы оказалось слишком много. И он был прав. Можно винить всех вокруг за то, что с ним произошло и за то, кем он стал. Но проблема в том, что Майкл сам сделал свой неправильный выбор, и он продолжал его делать. Он не сожалел о содеянном, как и не оправдывал своих поступков. И слезы об этом проливать мне, потому что сам Майкл на это неспособен. Я провела кончиками пальцев вниз по его щеке до губ, а затем медленно обвела их контур. Майкл должен умереть, чтобы выжили другие. У мира нет шансов, пока он жив. Я убила не всех членов его паствы, а лишь их малую часть. Подавляющее большинство его последователей, среди которых был и чертов Билли Труман, не любящий посещать собрания, спокойно спали этой ночью в своих постелях, послушно ожидая нового приказа. Для всех этих людей Майкл олицетворял собой путеводную звезду и без него они ощущали себя потерянными и беспомощными детьми. Но если эта звезда погаснет, у мира будет возможность сопротивляться тому хаосу, что уже начал нарастать после устроенного мною смерча. Но как я могу убить Майкла? Неужели я спасла его от смерти на мессе только ради того, чтобы самой стать его убийцей? И Корделия… У меня ничего не выйдет без силы Верховной. Значит, умрут два важных для меня человека. Я убью их своими руками. Не кто-то. Я. Съежившись, я отняла от его губ ладонь, опустила голову и заплакала, ощущая, как по лицу стекают предательские слезы, падая на мои колени. Боль в груди стала неописуемой. Безграничная печаль скрутила горло. Задыхаясь, я кусала губы, уговаривая свое сердце успокоиться. Но оно совсем меня не слушало. Оно разрывалось от скорби. Почувствовав легкое прикосновение к своему подбородку, я глухо всхлипнула. Я не хотела смотреть на Майкла, боясь, что он все поймет по моим глазам. Но мне пришлось это сделать, когда он приподнял мое лицо, взирая на меня глубоким, пронизывающим взглядом, в котором отражалось все то, что заставляло мое тело дрожать от боли. Однако также я увидела в нем страх и неуверенность. Откровенное непонимание. Я могла ощущать испытываемую Майклом тревогу, проходящую через меня мягкими волнами. — Ты останешься со мной, Мэллори? — спросил он, погладив большим пальцем мой подбородок. Мне не хватало духа, чтобы дать ему хоть какой-то ответ. Мне не хватало смелости, чтобы продолжать смотреть на него. Но иного выхода не было. — Конечно, — прошептала я. — Конечно, я останусь с тобой. В его глазах промелькнуло недоверие, смешанное с сомнением, и я подумала, что он распознал мою ложь, но затем его губы исказила легкая улыбка. Несмотря на то, что теперь Майкл знал меня, как свои пять пальцев, он так отчаянно хотел верить мне, моему видению, что проигнорировал свою интуицию. Необъятное чувство ненависти к самой себе охватило все мое существо. Мне еле удалось сдержаться, чтобы не броситься ему на шею и не попросить прощения за свой обман. Выразить, как мне больно и жаль. Я словно сходила с ума. Видеть его глаза преисполненными надежды было хуже, чем наблюдать в них недавнюю жестокость. В голове красной полосой пробежала мысль, что лучше бы он сам меня убил, чем вынуждал оборвать его жизнь. Черт бы его побрал! Почему он не накричит на меня? Почему не ударит? Почему верит мне? Он же всегда видел меня насквозь! Как же он ничего не видит сейчас? В тот момент, когда я уже была готова сделать выбор между помешательством и здравомыслием, склоняясь в пользу первого, Майкл потянулся вперед и поцеловал меня, едва касаясь губами моих губ. Этот поцелуй ранил меня, словно был оглушающим выстрелом в грудь. Порывисто вздохнув, я посмотрела на Майкла, внезапно страшась того, как близко он находился ко мне. Не давая мне возможности впитать в себя этот страх, Майкл взял мое лицо в свои ладони и принялся покрывать его легкими поцелуями, стирая с него слезы. Дыхание у меня стало прерывистым. Пульс забился в висках. Я старалась не думать о тех чувствах, что он пробуждал во мне. Я пыталась игнорировать мурашки, пробежавшие по моему телу, и слушать свой внутренний голос, призывавший меня отстраниться от молодого человека. Намереваясь последовать этому совету, я сжала запястья Майкла, но не смогла даже пошевелиться. Это оказалось сложно. Нереально. Бессмысленно. Я должна была пресечь все это. Но, как я и говорила раньше, на свете есть вещи, которые сильнее нас. Они нерациональные, отчаянные и неистовые. Жизненно необходимые. Не отдавая себе ни в чем отчета, не понимая, зачем вообще все это делаю, я слегка повернула голову и прижалась губами к губам Майкла — соленым от моих слез. Отвечая на поцелуй, он смял мои губы, лаская их своим языком. Медленно. Влажно. Почти робко. Я задрожала, поражаясь этой щемящей нежности. Я почувствовала, как пальцы Майкла заскользили по моим мокрым щекам и зарылись в мои волосы, крепче сжимая голову. Его язык раскрыл мои губы, проникая внутрь и переплетаясь с моим языком. Все чувства во мне перемешались между собой. Я ничего в себе не контролировала. Беззвучно плача и смакуя вкус его губ, я вкладывала в этот поцелуй всю свою любовь, не в силах оторваться от Майкла. Мне хотелось целовать его снова и снова. Хотелось забыться в Майкле, но запомнить его навсегда. Майкл отстранился от меня. Голубые глаза, яркие как небо, тепло смотрели на меня. Однако это тепло я ощутила жжением на своей коже, и оно отозвалось во мне новой болью. Не сводя с меня взгляда, Майкл положил ладони мне на плечи и привстал с колен. Склонившись надо мной, он накрыл мои губы своими и, навалившись, уложил меня на кровать. Голова у меня закружилась. Обняв Майкла за шею, я притянула его к себе ближе, углубляя поцелуй. Я была согласна. На все согласна. Я знала, что потом мне будет сложнее убить его. Я понимала, что позже воспоминания о нашей близости уничтожат меня. Но все это отошло на второй план. Важными были лишь руки, неспешно стягивающие с меня рясу, и губы, шепчущие мое имя, словно молитву. Майкл просто был нужен мне. В последний раз. Избавившись от рясы, Майкл припал к моей шее, облизывая и всасывая кожу в свой рот, а затем вновь рисуя на ней языком созвездия. Сладкая дрожь расползалась там, где он касался меня. Почувствовав, как он нежно прикусил зубами подергивающуюся жилку на шее, согревая ее своим дыханием, я не смогла сдержать тихого стона, вырвавшегося из моей груди. Я зарылась пальцами в мягкие волосы Майкла, поглаживая его затылок. Не прекращая ласкать меня, Майкл медленно провел ладонью по моему бедру, собирая подол платья и задирая его все выше и выше. По мере того, как его рука скользила вверх, щекоча кончиками пальцев обнаженную кожу, мое дыхание тяжелело. Мне стало невыносимо жарко. Сердцебиение участилось. Настойчивая ноющая пульсация внизу живота заставила меня судорожно всхлипнуть от убийственной смеси мучительного желания и душевной боли. Приподнявшись, Майкл навис надо мной и стащил с меня платье. Он откинул его в сторону и стремительно стянул с себя рясу, бросая ее вслед за платьем. На полу что-то глухо звякнуло. Подавшись вперед, я поцеловала Майкла, поглощая его рот, находя язык, принимая его и отвечая на каждое движение. Когда он дотронулся до моей спины, проводя чуткими пальцами по позвонкам, я затрепетала и тяжело выдохнула прямо в его губы. Я протянула руки к его рубашке и начала расстегивать на ней пуговицы, стремясь ощутить жар его кожи на себе. Кровь стучала в моих ушах. Перед глазами все расплывалось от непрекращающихся слез. Наконец сняв с Майкла рубашку и коснувшись его, я пробежалась подрагивающими пальцами по его прессу, обводя каждый изгиб его тела. Мышцы под моими ладонями напряглись. Майкл шумно заглотнул воздух. Нащупав застежку от бюстгальтера, он расстегнул ее и спустил лямки, обнажая мою грудь. Полуприкрыв глаза, я следила за тем, как он снимает его с меня и накрывает руками грудь, сжимая между пальцами соски. Сдавленный стон сорвался с моих губ, и я откинулась обратно на покрывало, позволяя Майклу гладить и сминать меня, проводя ладонями по груди, по животу, по бедрам. Поймав его взгляд, я закусила губу, ощущая, как меня затапливает волной желания. Я хотела Майкла. Так сильно хотела, как никого и никогда. И от этого вновь стало невыносимо больно где-то внутри. Словно намереваясь вытеснить все лишние мысли из моей головы, он склонился надо мной и припал к моим губам, прижимаясь ко мне всем телом и вдавливая меня в матрас. Он целовал меня чувственно, развязно, неторопливо, скользя по моему нёбу своим языком, слабо покусывая зубами губы и сильнее приникая ко рту. Почувствовав его теплое дыхание на своих губах, а затем на подбородке, я легко сжала его плечи, сосредотачиваясь на движениях его языка, оставляющего влажные горячие следы на моей шее, ключице, ложбинке между грудей. Добравшись до соска, Майкл обхватил его губами, обвел контур языком и вобрал в свой рот, заставляя меня впиться пальцами в его плечи в попытке сдержать очередной жалобный стон. Я заерзала под ним и невольно изогнулась, растворяясь в ощущениях — прекрасных и непередаваемых. Он выпустил сосок и поцеловал его, ласково оттягивая, отпуская и вновь всасывая. Мое тело словно изнемогало в лихорадке. Мне не хватало воздуха. Он как будто раскалился. Рука Майкла легла на мою вторую грудь, принявшись поглаживать мягкую округлость и сосок на ней, вытворяя что-то невероятное своими ловкими пальцами. Тихо ахнув, я положила ладони на его голову и крепко сжала золотистые пряди до звенящей боли в суставах. Я чувствовала себя совсем слабой, беспомощной, зависимой от Майкла. Я полностью находилась в его власти и упивалась испытываемыми эмоциями. Продолжая перекатывать сосок между губами и языком, Майкл заскользил рукой по моему животу, спускаясь ниже, раздвигая мои ноги и очерчивая на внутренней стороне бедра кривые линии. Затем он невыносимо медленно провел по кромке трусиков, задевая подушечками пальцев раскаленную кожу. Задыхаясь, я развела ноги шире и согнула их в коленях, буквально крича этим движением, чтобы он перестал меня мучить своей лаской. — Майкл… — хрипло прошептала я. Вняв моей мольбе, он ухватился за трусики и потянул их вниз. Отстранившись, он избавил меня от них и накрыл ладонью мою промежность. Посмотрев мне в глаза, Майкл провел пальцами по складкам, поглаживая клитор, размазывая смазку. Коснувшись входа во влагалище, обведя его круговыми движениями, он вернулся к клитору, начав массировать чувствительную плоть. Не сдержавшись, я непроизвольно вскрикнула. В его взгляде заплясал огонь, и я поняла, что готова в нем сгореть и стать пеплом. Снова накрыв меня своим телом и поцеловав в губы, Майкл проник в меня одним пальцем, распаляя и дразня еще сильнее. Обняв Майкла, я дотронулась до его лопаток, заскользив ладонями по рельефным мышцам и наслаждаясь обжигающим теплом. Напряжение внизу живота стало болезненным. Способность связно мыслить покинула мой разум, и это было прекрасно, я только этого и желала — не думать ни о чем, а просто любить его. Словно желая испытать границы моего терпения, Майкл ввел внутрь второй палец и решительно заглушил мой крик своими губами, поглощая его и вбирая в себя. Меня ломало от его прикосновений. Они одурманивали, подчиняли меня себе. Мои нервы были словно искрящиеся оголенные провода. Я не выдерживала. Я была на грани. Вдруг Майкл убрал руку и разорвал поцелуй, потянувшись к пряжке на своем ремне. Сняв остатки одежды, он обхватил мои бедра и плавно вошел в меня. Короткая дрожь пробежала по телу. Вцепившись пальцами в покрывало, я изогнулась и застонала, ощущая, как Майкл практически полностью выходит из моего тела, а затем снова заполняет собой, но только медленнее и глубже. Отвечая на его действия, кусая свои губы, я начала подаваться бедрами вперед на каждый толчок, принимая Майкла и отдавая себя ему. Сделав еще несколько поступательных движений, он уселся, утягивая меня за собой. Кончик его носа коснулся моего. Горячее дыхание легко защекотало мое лицо. Широкие ладони сжали мои ягодицы. Обвив руками шею Майкла, я прильнула к нему еще ближе, чувствуя, как мое тело вминается в его. Целуя его трепетно и нетерпеливо, я начала двигаться, ощущая, как по коже проносятся волнами мурашки, как желание лишь возрастает, порабощая меня. Мой нежный поцелуй стал требовательным, ненасытным, одержимым. По-настоящему первобытным. Впившись пальцами в плечи Майкла, царапая кожу, покрывшуюся мелкими капельками пота, я задвигалась быстрее, желая, чтобы все это закончилось скорее — и чтобы не заканчивалось никогда. Тяжело выдохнув, я уткнулась носом в его шею, жадно вдыхая мускусный запах с примесью крови и гари. Этот запах напомнил мне о том, что я нахожусь в руках сына Дьявола. Но сейчас это не пугало. Совсем не пугало. Лишь заводило сильнее — до рваного дыхания, до приглушенных вскриков. Сила Майкла закружила вокруг нас. Я слышала ее сладкий шепот. Я видела ее в странных смазанных тенях, мерцающих на стенах. Я чувствовала ее прикосновение в легком порыве ветра. Я позволила ей войти в мое тело и завладеть мной. Она тотчас опьянила меня, увеличивая удовольствие и делая его еще более острым и бескрайним. Тьма Майкла забурлила во мне, и я словно сама стала тьмой. Мое восприятие изменилось. Я больше не принадлежала себе. Только Майклу. Откинув голову назад и оперевшись руками о кровать, продолжая двигаться вместе с Майклом, я подставила под его губы свою шею и грудь и сдавленно застонала, почувствовав жгучие влажные поцелуи на своей коже. Наслаждаясь испытываемыми ощущениями, я хотела большего, будучи голодной и ненасытной, — больше силы, больше удовольствия, больше Майкла и его тьмы. Поэтому я сама мысленно потянулась к Майклу, насыщаясь исходящей от него темной энергией, делающей меня могущественнее. Я впитала ее в свое нутро, жадно забирая все то, что Майкл давал мне. Тьма во мне возликовала. Она окрыляла, воспламеняла, переполняла. Физическое удовольствие смешалось с ментальным, доводя меня до исступления и делая безумной. Приподняв за бедра, с коротким глухим рыком, Майкл повалил меня на спину. Он впился губами в мое горло, прокладывая языком мокрую дорожку до уха, затем облизывая его и кусая за мочку. Его руки были везде: они скользили по моим ребрам, сминали груди, сжимали шею, зарывались в спутанные пряди, ласкали клитор, оставляли синяки на бедрах. Прикоснувшись к его влажным волосам на затылке, хрипло прошептав его имя, я обхватила Майкла ногами, позволяя ему проникнуть глубже. С каждым все более быстрым и грубым толчком я все больше растворялась в Майкле, испытывая ни с чем несравнимое чувство целостности. Сила во мне зашкаливала. Я не знала, чья она — моя или Майкла. Но я пропускала ее через себя, взывала к ней, молилась ей, умирая и возрождаясь во тьме, светящейся в глазах Майкла. В какой-то момент Майкл вышел из меня и спустя мгновение вновь ворвался внутрь, погружаясь так глубоко, что стало почти больно. А затем еще и еще — с такой резкостью, что она отдалась дрожью по всему моему телу. Мир перед моими глазами взорвался. Майкл гортанно зарычал и вжался в меня, изливаясь во мне и ловя губами мои крики. Сотрясаясь в оргазме, дыша с Майклом одним дыханием, я чувствовала, как сила — древняя и свирепая как сама природа — мощным энергетическим потоком наполнила мое сердце, распространилась по жилам и заломила кости. На этот раз я знала, что эта сила — моя. Теперь моя. Также я знала, что где-то в Атланте испустила свой последний вздох Корделия, своей смертью возводя меня на трон Верховной. Майкл не просто дал мне в очередной раз ощутить свое могущество, разрешив упиться им, — он сделал меня сильнее, и, тем самым, помог мне убить Корделию и встать во главе Ковена, а потом еще и кончить с этого вместе с ним. Вслушиваясь в тяжелое дыхание Майкла, по-прежнему лежащего на мне, я смотрела в потолок, смакуя полученную силу. В эту минуту я отлично понимала, почему многие ведьмы стремились завладеть ею. Подобная мощь не могла не искушать своей вседозволенностью. Она ошеломляла, удивляла и не позволяла чувству скорби за Корделию коснуться моей души. Майкл перевернулся на спину, увлекая меня за собой и прижимая к себе. Вдохнув аромат моих волос, он обнял меня и запустил руку в мои волосы, привычно принявшись наматывать их на свои пальцы. Положив ладонь на его грудь, туда, где находилось сердце, я закрыла глаза, мысленно разбирая клубок из его последних воспоминаний и рассеянно думая о том, что Майкл действительно использовал меня, чтобы добраться до Корделии. Как она и предполагала, Майкл всегда к этому стремился. Ему на самом деле давно стало известно о том, кто я. Сотворенный мною дождь выдал меня. И, несмотря на зарождающиеся чувства ко мне, смерч, уроки, сила — все было ради того, чтобы ослабить и убить Корделию и привлечь на свою сторону меня. Раньше я бы разозлилась из-за этого, возненавидела его, но единственное, что сейчас жило во мне — это любовь. Любовь к человеку, который был рожден, чтобы нести хаос и разрушение, к душе, что была изуродована до неузнаваемости, к убийце, чье такое жестокое, коварное сердце теперь билось только для меня, несмотря на то, что он сделал со мной. Эта любовь заставляла меня дрожать от осознания того, мне придется убить Майкла. Понимал ли он, что самолично вложил в мои руки оружие против него, сделав меня Верховной? Знал ли о том, какие мысли сейчас крутились в моей голове? Чувствовал ли он мою боль? К глазам подступили слезы. Я не хотела его убивать. Я хотела остаться с ним. Я этого действительно хотела больше всего на свете. Но мои желания — ничто. Просто пыль под ногами целого мира. Подняв голову с груди Майкла, я потянулась к нему и поцеловала, отчетливо понимая, что это наш последний поцелуй — хотя по ощущениям он казался самым первым. Увиденному мною будущему и моим мечтам не суждено сбыться. Мне следовало убить Майкла прямо сейчас, потому что потом я не смогу — просто не найду в себе сил и решимости для этого. Оторвавшись от его губ, я посмотрела ему в глаза и затаила дыхание, прочитав по ним, что он все знает, как если бы я прощалась с ним вслух. Возможно, он знал обо всем с самого начала, но надеялся, что я передумаю. Теперь же я видела в его глазах неверие, разочарование и боль. На мгновение мир замер. Воздух уплотнился. От ауры Майкла повеяло опасностью. Моя сила резко ударила его прямо в сердце, вырвавшись из моей ладони, лежащей на его груди. Я услышала пронзительный крик Майкла — или же это был мой крик? — и нанесла новый энергетический удар, парализуя Майкла и не давая ему пошевелиться. Он не должен был давать мне силу и делать меня Верховной. Ему не следовало впускать меня в свою голову и разучивать со мной заклинания из «Пикатрикса». Он сам научил меня этому черному колдовству. Слезы обожгли мое лицо. Я всхлипнула, почувствовав, как его сердце забилось быстрее. Новообретенная сила несла в себе ярость и жажду крови, и потому я позволила ей ослепить себя и вести за собой, находя в ней храбрость. Я могла ощущать сопротивление Майкла. Он не имел возможности противостоять мне физически, но его сила пыталась разорвать меня на мелкие кусочки, струясь вокруг нас взбесившимся вихрем. Я затряслась от напряжения, сдерживая ее натиск. Пот градом заструился по лицу, смешиваясь со слезами. Если Майклу удастся сбить меня с себя, прервать контакт, то мне не жить — он не простит предательства. Он меня раздавит. Он меня уничтожит. Сожжет мою душу, которой он так стремился завладеть, чтобы я никогда не покинула его. Закрыв глаза, я вообразила, будто бы из моих рук в его тело, сквозь кожу и плоть, просачиваясь через кости, прямо в его душу, уходят мощные корни, углубляясь и разветвляясь в ней. Ощущая себя крепко укорененной, я направила сгусток энергии в Майкла, мысленно умоляя простить меня за то, что я вынуждена убить его. Моя сила недовольно, но послушно запульсировала во мне, поддаваясь моему желанию и мыслям. Она опутала Майкла, связывая изнутри и отрезая от его собственной силы. Могущество Верховной сделало с ним то, что он сам пытался однажды сделать со мной — оно забрало контроль над его силой. Теперь она подчинялась мне. И я отдала ей приказ обратиться против него самого. Яростно взревев, я вновь вдарила по Майклу всей имеющейся у меня силой, подкрепляя удар любовью как разрушительной энергией. Кончики пальцев что-то опалило, а потом я почувствовала, что у меня все получилось. Ментальная клетка захлопнулась. Майкл начал угасать подобно упавшей звезде. Он словно утекал сквозь мои пальцы. Его сердцебиение постепенно замедлялось, соразмерно увеличивающемуся во мне отчаянию и горю. Неожиданно я ощутила смертельный холод в своей груди. Под ребрами неприятно кольнуло. Голову и позвоночник резко скрутило от боли. Застонав, я распахнула глаза, понимая, что произошло нечто ужасное. Я посмотрела на Майкла, и содрогнулась от страшной догадки. Это все он. Я использовала чужую силу, чтобы убить его, и тем самым совершила роковую ошибку. Связав ею Майкла, укрепив этот узел своей силой и любовью, я и себя связала с ним. И теперь Майкл утягивал меня за собой. Испугавшись, я попыталась оборвать связующую нас нить, но она неожиданно стала лишь крепче. Я не могла отстраниться от Майкла — конечности словно налились свинцом, отказываясь слушаться меня. Вкладывая все силы в свои старания, я пыталась вырваться из ловушки. Однако, чем активнее я сопротивлялась, тем тяжелее и холоднее становилось на сердце, как будто Майкл с той стороны дергал за другой конец нити.  — Отпусти, — прошептала я, натыкаясь взглядом на валяющиеся на полу четки с перевернутым крестом. Наверное, они выпали из кармана его рясы, лежащей рядом. Мне показалось, что красные камушки сердито блеснули в полумраке комнаты. «Никогда», — прошелестело в моей голове. Это были даже не слова или мысли. Просто ощущение. Оно не содержало в себе желания отомстить, несмотря на то, что Майкл убивал меня — только бесконечное тягучее одиночество. Он был одинок при жизни, и потому теперь не хотел умирать один. Майкл не смог уговорить меня разделить с ним жизнь, но забрать меня с собой и заставить разделить с ним смерть он был способен. Перед глазами забегали черные точки. Появившаяся в теле слабость заставила мои руки подогнуться. Я устало опустилась на грудь Майкла, сосредотачиваясь на чертовой нити, которая никак не хотела дать мне свободу. Но некогда безграничная сила Верховной подвела меня. Она отказалась слушаться. Я ощущала, как она покидает меня, уступая место давящей пустоте. Все вокруг погрузилось во мрак. Хотя, может, это просто я закрыла глаза? Холод, что снедал сердце, растекся по всему телу. Мне стало по-настоящему страшно. Кажется, я никогда еще так сильно не боялась. А потом я почувствовала Майкла, как будто бы он снова впустил меня в свою душу, позволяя мне окунуться в его эмоции. Ему тоже было страшно. Его лицо проступило из темноты, и я увидела, как он протянул ко мне руки. И тогда я перестала бороться. Все, что нас разделяло, испарилось, рассыпалось пылью, стало неважным и чуждым. Всем своим существом я устремилась к Майклу. Оказавшись рядом с ним, я обняла его, ощущая, как сильные руки смыкаются вокруг моего тела, прижимая меня к себе и согревая своим теплом. Мы слились воедино и стали одним целым. Возникшая во мне пустота исчезла — ее наполнил желанный покой.