***
От неожиданного прикосновения (Юнги думал, что Чонгук отдыхает!) Юнги откидывает голову назад и ударяется головой, морщась. Чонгук отвлекается от своей пытки, приподнимается и смеётся. У Чонгука на щеке и верхней губе капли, и Юнги не может не умилиться, потому что от такого Чонгука, растрёпанного, уставшего и довольного, веет теплом и уютом; такого Чонгука обнимать и прижимать к себе хочется сильнее, но Юнги помнит условие и только свободной рукой размазывает капли. — А я говорил, что, если ты ляжешь, будет удобнее, — комментирует Чонгук недавнее взаимодействие Юнги и стены. — А ты полулёжа захотел, вот и мучайся теперь. Юнги мучается. Нет, в целом, Юнги приятно, просто щекотно немного, ему всего лишь тяжело сидеть так долго без движения. А если он пошевелится, то Чонгук начнёт заново, как и делал уже два раза. Юнги слишком хочет обниматься, Юнги не двигается ещё около вечности, но часы говорят, что лишь двенадцати минут. А потом Чонгук спускается ниже, и не мешать становится невозможно. — Хён, не втягивай живот! — Не трогай то место! Чонгук не реагирует, наклоняется ещё ниже — Юнги чувствует его дыхание, и это вот вообще ни капли не помогает, а только хуже делает — и продолжает выводить узор. Юнги знает, что больше никогда не позволит ему рисовать на таких чувствительных местах. — Если бы ты не забыл купить мне мои любимые маркеры, я бы не рисовал кисточкой, — недовольно бурчит Чонгук себе под нос, Юнги еле понимает его слова. — Просил же. Пообещал. Но нет, забыл! Всё, я закончил. Голос Чонгука резко меняется с раздражённого на удовлетворённый. Сам Чонгук закрывает свои специальные краски, откладывает кисточку и седлает бедра, рассматривая творение. Юнги послушно лежит ещё несколько минут, хотя скинуть хочется безумно сильно; Юнги устал и нуждается в еде. — Можешь шевелиться. Первым делом Юнги всё-таки обнимает Чонгука, и для этого ему приходится сесть с прямой спиной и наклониться вперёд, и это вот вообще неудобно, но Юнги не жалуется. Чонгук не жалуется тоже, Чонгуку просто хорошо. Чонгук безумно горячий, и для полуголого Юнги это удивительно и волшебно настолько, что желание двигаться и есть отходит на второй-третий-десятый план. «Просидишь так долго, потом вставать тяжело будет», — шепчет Чонгук куда-то в плечо, и его приходится отпустить, потому что Чонгук дело говорит. После зеваний и потягиваний Юнги всё-таки встаёт. В голову ударяет кровь, и Юнги садится обратно, не заметив Чонгука, подобравшегося сзади, пугает, пугается и нервно смеётся, предпринимая ещё одну попытку встать. — Стареешь, хён. — Конечно, мне почти сорок. — Юнги кивает и морщится, когда Чонгук чуть пихает в плечо. — Что не так? Чонгук прижимается сзади, обнимает и говорит, что сорок — самый классный возраст. В сорок у человека уже есть всё: постоянная работа; стабильный немаленький доход; семья, даже если она состоит из человека и питомца, а в случае с их семьёй человека два (Юнги и Чонгук), как и питомца (Холли и Минни Младший); независимость; возможность сказать просто «хэй, погнали встретим рассвет где-нибудь в другом полушарии» и действительно полететь и встретить. На последнем пункте голос Чонгука приобретает мечтательные нотки. — Хэй, погнали встретим рассвет где-нибудь в другом полушарии, — не может не предложить Юнги. — Погнали, хён. Юнги точно не знает, какой возраст самый прекрасный, потому что у каждого есть плюсы и минусы, но Юнги уверен, что, пока они с Чонгуком есть друг у друга, любой день можно сделать удивительным. И это зависит не от возраста, а от желания и количества денег. Ни в первом (с Чонгуком — куда угодно), ни во втором (откладывают с каждой зарплаты немного уже много лет) они не нуждаются, так почему бы и не купить билет на самолёт в Сидней и не вылететь прямо в выходные, которые начнутся уже через два дня? — А ты не хочешь посмотреть, что я нарисовал? Чонгук спрыгивает с кровати, хватает за руку и тянет в сторону гардероба, где зеркало во весь рост и замечательное освещение. Чонгук ставит перед этим зеркалом, отходит за спину Юнги и кладёт голову на плечо, внимательно следя за реакцией последнего. Это выглядит комично, потому что Чонгук выше... И Юнги не успевает додумать, обращая внимание на разноцветный цветок (тюльпан?), берущий начало чуть ниже левого плеча и заканчивающийся на уровне таза. — Чёрт возьми, Чонгук, если это не совершенство, то я уже не хочу видеть что-то прекраснее этого. — Закрой глаза, я покажу, — спустя минуту или две выдаёт Чонгук. Покажет что? Юнги послушно закрывает глаза, чувствуя, что Чонгук накрывает его чем-то, похожим на плед. И меняется лишь это. Ну, ещё Чонгук встаёт рядом и обнимает уже сбоку. Юнги не понимает. — Видишь? — Что? — Юнги хмурится и осматривает плед, но это действительно просто плед, купленный в Индии, у них таких ещё два на верхней полке. — Что? — Что-то прекраснее рисунка. — Любовь? Юнги только предполагает, но Чонгук замирает, думая над ответом, возможно, он это и имел в виду, но другими словами. И действительно — через несколько секунд Чонгук кивает, прижимается сильнее и трётся носом о щеку. А Юнги только после этого понимает ход его мыслей и восхищённо ловит взгляд, стараясь выразить без слов свою благодарность и, конечно же, любовь. Да, наверное, Юнги чертовски повезло двадцать пять лет назад, и это прекрасно, потому что без Чонгука Юнги не стал бы тем человеком, которым является сейчас. По крайней мере, любящим и любимым точно нет.***