Ти-ши-на
Труп - обыденность, как предмет мебели, как стол или стул. Дазай видел их каждый день. Элементарная метаморфоза: был субъект - стал объект, разница не существенна. Сакуноске был человеком. Его губы выглядят так как будто могут в любой момент распахнуться и продолжить говорить. Ещё несколько минут Дазай по инерции ждёт продолжения. Из уголка рта Оды бежит струйка крови, она же до сих пор вытекает на пол из раны. Теплая. — И что мне теперь делать, а? Ода молчит. Ода уже все сказал. Новый его ответ — самый исчерпывающий, — тишина, буквально, гробовая. Действительно. От запаха крови уже начинает подташнивать. Дазай не оспаривает последний ответ старого друга. Он беззвучно опускает тело на пол, беззвучно встаёт и беззвучно выходит на улицу, иногда переступая через другие тела. Теперь они все стали похожи друг на друга. Запах смерти, впитавшийся в одежду следует за ним по пятам. Закат заливает узкую полоску горизонта красным. На востоке уже темнеет, восходит луна. Прохладно, но ветер тёплый, щекочет забираясь под одежду, раскачивает макушки деревьев. Дазай не уверен — он чувствует лёгкую дизориентацию в пространстве и времени. Мир вокруг звенит и поет, мир вокруг сочный и яркий как праздничный карнавал. Он всегда был таким? Удивительно. Лезвия и пули так легко забирают людей вокруг, но почему-то не его самого. В голове вертится ещё множество мыслей. Или это одна и та же? Дазай опоздал. «Пришёл бы раньше он бы жил, он бы жил, он бы жил…» — пискляво издевается внутренний голос. Его замечания абсолютно справедливы. Алый закат выжигает роговицу. Дазай действительно опасается что может ослепнуть. Дазай зажмуривается настолько крепко, что вот вот выдавит глаза собственными веками, если конечно это возможно. Вместо блаженной темноты он видит перед глазами калейдоскоп разноцветных кругов и точек. Какая нелепость. Хочется смеяться и плакать. Кричать так, чтобы вместе с болью из глотки выблевать все внутренности. Дазай кричит. На следующее утро Дазай впервые спрыгнул с моста с камнем на шее - лезвия и пули очевидно уже давно перестали быть эффективны. В то утро рыбакам из небольшой компании попался в сети хороший улов и полуживой мужчина. На следующее утро в газетах писали о том что ниже по течению в реке найдено порядка пяти трупов с обгоревшими до черноты конечностями. У их гибели не было причины и не было следствия. Запах смерти не смыть водой и не выжечь огнём. Раздутые утопленики источают гнилостную вонь смешаную с илом и брызжут трупными соками при каждом удобном случае, а горящая плоть душит сладковатым дымом до тошноты в сжимающемся от спазма горле. Дазай не пришёл на похороны потому что пил, запершись в номере дешёвого отеля. Он не помнил что бы сам пришёл туда, но не то что бы это имело значение. Его мозг лихарадило в душном пространстве закрытой комнаты, болезненно щерящейся мутным светом из зашторенного окна. Тогда, вскрыв собственную грудную клетку и по одному вырезая, изучая склизские мягкие органы Дазай наконец понял почему запах смерти тянется за ним лёгким шлейфом духов. Увидел как сгнило что-то внутри — на месте, где у людей должно быть сердце в зеленоватом ошметке мяса копошатся жирные белёсые опарыши. И чем дальше Дазай голыми руками копался внутри себя, пачкая загустевшей, чёрной кровью бинты, тем ясней становилось, что именно не давало ему покоя все это время. Это диагноз. С таким уж точно не должны жить. Дазай почему-то продолжал разлогаться на ходу. Ни лезвия, ни пули не могли его вылечить.Лекарство до сих пор не найдено