Bury me in smoke

I have an escape, alone it keeps me safe within my home I have a reason to keep me satisfied until I'm gone Don't regret the rules I broke When I die bury me in smoke Down — bury me in smoke Уэйн Кармоди проснулся в четыре утра от очередного тяжёлого кошмара, который преследовал его ещё несколько минут после пробуждения. Всего лишь сюрреалистичный сон. С тех пор, как погибла его мать, всеми забытая история с его похищением казалась не более, чем иллюзией: полуночным бредом подростка, напичканного подавляющими волю, заставляющими видеть галлюцинации, препаратами. Ему снились красочные и жуткие, безумные сны о Стране Рождества. В голову Уэйна закрадывались жуткие, злобные мысли и фантазии. Ему хотелось попробовать кровь на вкус или вокнуть ножницы в глаз надоедливым одноклассникам, считавших Уэйна чокнутым. У них хватало поводов для насмешек: начиная от имени — какие родители назовут сына в честь Бэтмена? Оканчивался список толстяком-отцом, привычной его настоящей матери манере рисовать обнажённой и посещать частные закрытые клиники. Психотерапевты пытались докопаться до первопричины её пристрастий к разного рода стимуляторам, даже не предполагая о реальности галлюцинаций Вик. А потом её не стало. Официально Вик МакКуин разбилась на мотоцикле. Спустя год после похищения — так произошёе с Уэйном называли детективы, пресса и даже Лу Кармоди, Брюс Уэйн Кармоди попросил не праздновать Рождество. Спустя несколько лет все начали считать, что Уэйну стало легче. Что боль, страх, раздражение и агрессия перестали посещать его мозг с завидной регулярностью. Табита оказалась внимательнее к пасынку, чем настоящая мать Уэйна. Она оплачивала сеансы с психологом вплоть до старшей школы. Уэйн исправно посещал сеансы и к семнадцати ему почти удалось убедить себя в том, что его похитил очень старый, дряхлый маньяк-педофил. Он одурманил его галлюциногенным газом и внушил свой идиллический бред о спасении их душ и Стране Рождества, из-за чего Уэйн поверил в её существование. В шестнадцать Уэйн начал помогать отцу в его мастерской с аэрографией, обнаружив желание и талант изображать на мотоциклах и автомобилях различные рисунки. В ход пошли черепа, языки пламени и обнажённые девицы. Часть эскизов юноша обнаружил среди вещей матери, разложенных по множеству коробок на чердаке. Помимо скетчбуков с драконами, биомеханикой — там были изображены татуировки и самой Вик, в коробках лежали другие вещи девчонки, стремившейся отыскать беду. Любимые серёжки-фишки скрэббл, буквы F и U, жестянка из-под «Алтоидс» с жёлтыми и розовыми таблетками-сердечками, браслет с бабочкой и старое фото ссемейства МакКуин. Уэйн вставил его в рамку и хранил под фотографией своей семьи. Теперь снимки печатали редко и он дорожил ими. На фото запечатлёна была мама, на вид ей было меньше, чем ему лет на пять и она схватила за руль громадный «Швинн». Крис и бабушка Линди на заднем фоне выглядели недовольными. Через несколько лет их брак окончательно распадётся, а Вик впервые наткнётся на Чарльза Мэнкса. Уэйн часто рассматривал снимок перед сном. Представлял себе то, как бы сложилась жизнь его мамы, до того как по официальной версии Вик начала сходить с ума, как с ней начали творится ужасные вещи — её шизофрения, алкоголизм, проблемы с семьёй. Уэйну исполнялся двадцать один год, однако никакой радости по поводу взросления он не испытывал. Его ожидал ещё один ужин в их семье, прерываемый звонками Табите, неловкими взглядами отца и вопросами о колледже. Курсы автомеханика, по мнению Лу, для паренька со столь светлой головой, как у Бэтса, не достаточно раскрывают его потенциал. Уйэн терпеть не мог прозвище Бэтс. Этим на него возлагали ответственность. Он должен был стать кем-то великим, совершить грандиозный поступок. Парень же предпочитал отсиживаться в гараже, часами возиться с машинами и разбирать мотоциклы до малейшего винтика. В его плеере звучал древний хард-н-хэви, под который так приятно заниматься физической, практически машинальной работой и не предавать значения тем невыносимым вещам, что чудились ему поздней ночью. Уйэн выливал свои страхи в эскизы для байкеров, водителей грузовиков и всех ээкстримало. Им нравилась такая муть. Кровь и расчлёненка или голые девочки — психам без разницы, главное, чтобы смотрелось максимально круто и ярко. Уэйну Кармоди грезились огромные, петляющие под невероятными углами, русские горки в зареве кровавой луны. Чашки-вертушки, с грохотом уносящие на себе вечных детей Страны Рождества — бледных, не живых и не мёртвых, и всегда голодных, не понимающих, во что они превратились. Ему снилось огромное рождественское древо, вместо игрушек на котором висели отрубленные подмороженные головы взрослых. Иногда он видел там голову своего отца и Табиты, занимающие почётные верхние места. Всякий раз, освобождаясь от кошмаров, Уэйн пытался успокоить сам себя. Вик МакКуин разрушила это место своей самой быстрой из машин. Он повторял это скороговоркой, раз за разом, смотрел в окно и луна, похожая похожая на жуткого, неприятного старика, с лицом сморщенным, что печеное яблоко, злокозненно пподмигивала ему… Уэйн просыпался повторно, боясь всего вокруг. Явление, преследующее его ночами имело название. Сон во сне. Утром он принимал аддерол от головы и старался не смотреть на небо. Облегчило ли его существование понимание реальности Страны Рождества и сути его природы? Что она представляет из себя: воображаемое пространство, силой разума вытащенное в наш мир. Или же он видел то, чего не могло существовать здесь, наяву. Уэйнп волновало и нечто большее. Мог ли он сам, своим живым воображением, с каждым новым кошмаром, восстанавливать Страну Рождества? В первых его снах, возникших как пост-травматический шок, он видел Страну Рождества разрушенной. А на её опустевшем пространстве поселилась Белизна. Мертвая зона разума, ловушка, не пригодная для поимки жертвы. С годами же… Уэйну становилось не по себе от каждого нового аттракциона и вида детей, лишь отдалённо напоминающих жертв Чарльза Мэнкса. У них были лица его одноклассников, бывших приятелей и официантка из кафе-мороженого, назвавшей его маму «прожженой шлюшкой-психопаткой». Он нуждался в разъяснениях. В отделении бреда параноика от реальности, с годами всё более смутной, зыбкой и иррациональной.