Good Company

Нередко Азирафель волновался, видя, что Колдун — слишком нормальный ребёнок. Да, их с Кроули идея и заключалась в том, чтобы вырастить из сына Сатаны обычного мальчишку, но он не думал, что они… настолько преуспеют. Поэтому не раз и не два ему приходила на ум тревожная мысль: что, если здесь кроется какой-то подвох? Но в этот день Азирафель понял, что лучше бы всё шло по-прежнему. Понял, что лучше бы Колдун оставался слишком нормальным ребёнком, потому что стоило Колдуну проявить признаки ненормальности, как Азирафель едва не поседел (чего, разумеется, не могло приключиться с ним в прямом смысле слова, однако легче от этого не становилось). Проблема была серьёзной: Кроули вместо того, чтобы играть с Колдуном в войну, как они всегда делали после полдника, не появлялся в саду уже около часа. — Где няня Ашторет? — в который раз спросил Азирафель у Колдуна, ощущая где-то в районе желудка неприятное покалывание. «Нельзя так нервничать, — сказал он себе. — Должно быть, они решили играть в прятки». Но Колдун ответил ему такой жутковатой улыбкой, что покалывание тут же десятикратно усилилось. — Милый мой друг, — предпринял Азирафель ещё одну попытку. — Мы с тобой ведь не раз говорили о том, как важны доброта и забота о близких, помнишь? Поэтому, если с няней Ашторет что-то стряслось… — Но ещё вы говорили, что её не надо слушать! — перебил Колдун. — Да, — был вынужден признать Азирафель. — Но это не значит, что нужно… Эм-м… Подвергать её опасности. — Какой ещё опасности? Я просто принёс её в жертву силам тьмы! Азирафель похолодел. Вот оно, свершилось — прямо под его носом, а он, недотёпа, прощёлкал, прохлопал крыльями, подставил Кроули под удар! А ведь демон столько раз спасал его! Азирафелю тоже доводилось спасать Кроули, но куда реже. Как-то так выходило, что из них двоих именно ангел то и дело вляпывался в неприятности и Кроули каким-то чудом — непостижимый план, не иначе, — оказывался рядом. Даже если каждый шаг давался ему с мучительной болью, как тогда, в церкви… Ангелы не испытывают панику, но чувство, заполнившее Азирафеля, было подозрительно близко к ней. Антихрист усыпил их бдительность, они забыли, какой чудовищной силой он наделён, не подумали, что она может проснуться раньше назначенного срока… И бедный Кроули пал жертвой этой силы! — Это плохой поступок, Колдун, — с трудом сдерживая дрожь в голосе, сказал Азирафель. — Срочно объясни мне, как и где ты это сделал. Отведи меня к… — Вот ещё! — снова перебил его мальчик. — Вы мне всё веселье хотите испортить, что ли? Ничего я объяснять не буду. И снова довольно-таки инфернально улыбнулся. Азирафель поднялся, отряхивая брюки от налипшей земли. Сжал губы в тонкую полосочку. Он выглядел сейчас как самый решительный и мужественный садовник, которого можно было себе представить, разве что нелепые кустистые брови немного портили образ. Тем не менее, Колдун не очень проникся его грозным видом и, хихикнув, перемахнул через живую изгородь, улепётывая в дом. Азирафель осенил дом крестным знамением, надеясь, что это хотя бы ненадолго поможет удержать Колдуна внутри, и отправился на поиски Кроули. Он ориентировался на вибрацию энергии — должен был произойти всплеск чего-то очень тёмного, чудовищного. Однако ничего такого нащупать не удавалось. Азирафель обошёл всю территорию, но Кроули словно след простыл. Наконец, он решился использовать средство, к которому прибегать рекомендовалось в крайних случаях. Азирафель находил нынешний случай вопиюще крайним, поэтому расправил крылья и воспарил к небу, надеясь, что оттуда сможет заметить хоть какую-то зацепку. Если пентаграмму на заброшенном пустыре и Кроули, распятого внутри неё, можно было классифицировать как зацепку, то Азирафель преуспел. — Кроули! — в ужасе он ринулся вниз. — Кроули!!! Тот лежал без движения, но, стоило приблизиться, лениво перекинул ногу на ногу. — Что, ангел? От неожиданности Азирафель потерял дар речи. Кроули приподнялся на локте и взглянул на него поверх очков. Демону очень захотелось отпустить какую-нибудь саркастичную шутку — таким комичным был ступор Азирафеля, — но в последний момент он ухитрился прикусить язык. — Что здесь произошло? — севшим голосом спросил ангел. — Это наша новая игра. «Отправь няню в ад». — Кроули… Это просто… Ты с ума сошёл?! Кроули вздохнул, понимая, что отшутиться и правда не выйдет. Наверное, он тоже чуть-чуть заволновался бы, если бы увидел Азирафеля, припечатанного пентаграммой. И, наверное, ему лучше выложить всё как на духу. — Сошёл, да. А ты пробовал выдержать несколько часов — без перерыва — с шестилеткой?! Ещё немного — и я предпочёл бы на самом деле вернуться в ад. — Кроули… — Азирафель неверяще уставился на него, силясь осмыслить услышанное. — Но Колдун — очень даже славный ребёнок. Конечно, порой непоседливый и непослушный, однако… — Порой непоседливый?! Ты — чёртов садовник, Азирафель! Ты с ним видишься пару раз за день, а я при нём постоянно! Он ни минуты не сидит на месте, изводит меня дурацкими вопросами, заставляет постоянно за ним гоняться, вылил на меня банку с вареньем и чуть не сломал мои очки! Тут я и придумал эту игру — Колдуну нужно было разместить меня здесь и оставить на несколько часов, чтобы силы тьмы поглотили меня. Я ему пообещал, что если он вытерпит и не придёт проверять раньше, то увидит вместо меня чёрный прах и огненные знаки. — О, — произнёс Азирафель, постигая масштабы катастрофы. И тут же насупился. — Тем не менее, тебе следовало предупредить меня. Ты переборщил, эта игра могла спровоцировать тёмное начало, дремлющее внутри ребёнка. — Брось, ты просто испугался, вон, даже накладные бакенбарды дыбом встали! Ты слишком наивный и доверчивый, так нельзя. — Но в этом суть ангелов — мы всегда верим в лучшее в людях. — В данном случае ты поверил, что Колдун распял меня на пентаграмме, — сказал Кроули вкрадчиво. — Если это ты называешь верой в лучшее… — Не придирайся, — поджал губы Азирафель. — В данном случае всё очень сложно. Я до сих пор раздумываю, должны ли мы были вмешиваться в Непостижимый План. Он вздохнул и опустился на корточки. Поковырял пальцем пентаграмму, которая оказалась нарисована детской гуашью. Вспомнил зловещую улыбку Колдуна и вздохнул ещё раз. Кроули сорвал травинку и принялся её жевать. — Этому миру грозит опасность. Какой у нас выбор, ангел? — Я не знаю, правильный ли это выбор. И не могу сказать, что мне легко было его сделать. Но, по крайней мере, к нему лежит моя душа — и в этом я перед собой честен. — Преисподневы котлы, где в тебе умещается столько пафоса?! — Кто бы говорил, — проворчал Азирафель. — Я не пафосный, я просто бомбический. И вообще, слушай, всё же в порядке, можешь возвращаться в свой сад. Правильно мы выбрали или нет — надо продолжать то, что начали. Азирафель не стал говорить, каким глупцом себя ощущает. Глупцом, ещё и самую капельку раздосадованным тем, что, в кои-то веки оказавшись не в роли спасаемого, а в роли спасающего, не смог вернуть Кроули долг. — Наш рабочий день подошёл к концу, — сказал вместо этого он. — Хватит валяться тут. Кроули нехотя поднялся, одёрнул юбку и потянулся, выплёвывая травинку. В полной тишине они дошли до Бентли, припаркованного в паре кварталов от дома Даулингов. Так же молча Кроули завёл автомобиль, а Азирафель так же молча поставил очередную кассету с сочинениями Баха, уже зная, что если и услышит классику — то только классику рока. С первого же аккорда зазвучал голос Фредди. — О, эта тебе понравится! — Правда? Она про безмятежное счастье? Про вселенскую гармонию? Про радость каждого дня? Про суши? — Она называется «Good Old-Fashioned Lover Boy», и солист поёт про то, что ждёт своего любовника, — ответил Кроули с весьма садисткой улыбкой. Азирафель так возмутился, что даже не стал это комментировать. Он привык, что обычные люди порой принимают его за мужчину нетрадиционной ориентации, но Кроули-то прекрасно знал, что это гнусные домыслы (не говоря уже о том, что ангелы — существа бесполые). Знал, и почему-то всё равно иногда подкалывал. Впоследствии это явление назовут троллингом. Правда, Кроули с таким названием не согласился бы. Правильнее было бы назвать это, например, кроулингом. Хотя, наверное, не стоило кроулить Азирафеля, который только что пережил сильное потрясение. А впрочем, вражда, длившаяся шесть тысяч лет и подозрительно похожая на дружбу, давала некоторые привилегии.